Горошек
   
   
   Папа купил мне сувенир в магазине и ему дали в подарок конверт, в котором лежали три горошины. На конверте было написано, что на горошины надо сесть и посидеть, а после посадить их в горшок. Если прорастет, значит, твоя любовь будет вечна. Если же нет, значит, ищи свою любовь дальше. Ах, да! Когда сидишь на горошинах, то надо очень сильно думать о любимом человеке. Ну, просто очень сильно! Иными словами, маркетологи постарались на славу, чтобы повысить продажи магазина.
   
   Папа подарил мне сувенир. После, пожал плечами и отдал конверт с горошинами. Мол, сама разбирайся, что с ними делать.
   
   Я долго смотрела на инструкцию и удивлялась выдумам. Мною было прочитано много книг по маркетингу, и многие приемы мне были известны. Но нет, то ли от нечего делать, то ли еще от чего-то, а я купилась! Думаю: "А, была-не-была и будь-что-будет! Посмотрю хотя бы, как горох растет."
   
   Села, посидела на горохе, подумала о... Да-да! Все о нем же! Дорогие читатели, я Вас разочарую или нет, но именно его я до сих пор люблю. Да, других на свете полно, но они меня не интересуют. Да, он не уникальный, но для меня просто эксклюзив. Да, он такой умный, красивый и добрый. Что-что? Я жизнь впустую теряю? Но, согласитесь, у каждого свои "тараканы" в голове.
   Итак, посидела на горошинах и пошла к окну, чтобы посадить в горшок сие добро. Поскольку, кашпо свободного не было, я сунула горошины к кактусу.
   
   Прошло несколько дней и, честно говоря, я напрочь забыла о горошинах. Прошло еще пару дней. Стою на кухне, пью чай и вдруг вижу, что горох пророс! Молодые зеленые росточки! Без ухода, безо всего! Моему счастью не было предела. Купилась на разводилово и сама была тому счастлива.
   Чтобы горох не упал, мне посоветовали его привязать к палке. Папа принес какую-то палку с улицы, и мы подвязали горох розовой ленточкой. Красотища!
   
   Только кот тоже увидел эту красоту и через несколько дней горох был съеден. Усатый, хвостатый просто взял и съел. Наверно, ему было вкусно, но мне было грустно. Кактус победоносно продолжал красоваться в горшке. О горохе напоминали только палка и розовая ленточка. Мне было тошно, и оно все так и осталось стоять.
   
   Прошла неделя. А может, даже и больше. Снова стою на кухне, снова держу в руках чашку с чаем и вижу, что у палки пробиваются зеленые листочки. Я не поверила своим глазам. У палки, к которой подвязывали горох - листочки!
   
   Вы спросите, что было дальше? Маленькое дерево так и росло в горшке дома, а потом его посадили на улице. Быть может, любовь есть и никуда не пропадает, а перерастает в другое, более сильное чувство?
   Пока Вы думаете над ответом, я скажу такую вещь: верьте до последнего, даже, когда кот съел весь горох!

   :) :) :) спасибо
   Говорят же, что любовь может смерть победить.
   В моей жизни - такое было :)

   Евгения, рада, что понравилось :)
   Чудо есть! Надо только верить и знать, что небо будет на нашей стороне ;)

   Игорь, именно так!
   :)

   Новогоднее приключение.
   
    Помнится мне одна новогодняя ночь... Не знаю, с чего это нам так захотелось, но Новый год мы решили встретить в старом бору, в избушке лесника, который был дедом одного из моих друзей-студентов. Это был наш последний студенческий Новый год перед выпуском. Избушка лесника находилась на расстоянии более двадцати километров от города и километрах в пятнадцати от автомобильной дороги. Решили, чтобы к деду засветло попасть, выйти на лыжах поутру, снарядившись всем необходимым для встречи. Было нас семь человек, в том числе две девушки.
   До деда добрались удачно и довольно быстро. Сначала, сами понимаете, знакомство с лесом, снежки, беготня, суета. Солнце уже верхушки сосен ласкало, когда спохватились, что не взяли с собой самого главного - свечей новогодних. Поначалу расстроились. Дед успокоил.
   - Тут до лесничества пара километров. Я бы и сам сбегал, но стыдно молодежь обижать. Там есть свечи. Только не такие, как вам надо, а стеариновые, для хозяйственных нужд. Подойдут же такие?
   Радостным визгом все подтвердили, что предложение удачное. Стали решать, кому до лесничества "сбегать". Девушки отпали само собой. А чтобы спору не было, две спички сломали. Кто вытянет - тому в путь.
   Моя спичка, как и положено, ко мне сразу же в руку и кинулась. Да еще Юрке, нашему "ботанику" вторая выдалась. Прогулка обещала быть очень затяжной, учитывая физические данные моего напарника.
   До лесничества добрались без приключений. Нашли продавщицу, которая щедро распахнула дверцу маленького сарайчика с фанерной вывеской зеленого цвета "МАГАЗИН". Без вывески, очевидно, никто из жителей полутора десятка рубленых домиков не верил, что там он мог быть. Свечи были найдены быстро. Но задержка произошла. Нам завернули с собой большой пакет еще не успевших остыть пирожков и какую-то жареную снедь. Отказа никто из членов семьи продавщицы, с которыми нам пришлось отведать по чашке медовой настойки, принимать не захотел.
   Теперь уже совсем стемнело. Юрка, без медовухи плелся еле-еле, а тут вообще пополз. Пришлось прикрикнуть на него, что с такими темпами до встречи Нового года нам не успеть. Чуть-чуть помогло. Но в конце пути к нему какая-то собака привязалась. Он то и дело скармливал ей часть гостинца, приговаривая: "Кушай, песик. Голодный совсем. Кто тебя кроме меня покормить догадается". Когда мы подошли к избушке лесника, собака остановилась на краю поляны и замерла. Никакие Юркины уговоры на нее не подействовали. Тогда он пообещал:
   - Ты тут постой. Я тебе, что-нибудь со стола принесу. Там много разного.
   На нас набросились с укорами, что до встречи всего полчаса. Где это можно было так долго блуждать. Тут Юрка и выдал:
   - Да пес нас задержал. Из-за него все время останавливались.
   - Какой пес? - Удивился дед. - Я своих к соседу свел, чтобы вам веселиться не мешали. откуда взялся-то?
   - По дороге пристал. Спокойный такой. Даже не рыкнул. Пирожки ему понравились не очень. А гуся, за милую душу...
    - Где он, пес этот.
    - Там стоит. Под сосной.
    Все шумно высыпали наружу. Пес, очевидно не любил шумных компаний. Он принципиально повернулся ко всем спиной и медленной рысью убежал за деревья.
    - Счастливый у вас новый год, ребята. - Дед пожал руки мне и Юрке. – Взаправду, счастливый! Знаете, кого ко мне в гости привели?
    - Артиста переодетого?! - Попробовал пошутить кто-то из ребят.
    - Кабы! Волка матерого за собой вели! Запомнится вам эта ночь!
    Старик оказался прав. Сколько раз встречаю Новый год, столько раз и вспоминаю этот случай.

   Жизненный случай
    (памятка российскому туристу, записано со слов очевидцев)
   
    После католического Рождества в преддверии Нового года город неутомимо продолжал сиять огнями. Украшенный разноцветными лампочками, превратившим вечерний старинный град в единые подмостки театрального завораживающего спектакля, притягивающего к себе отдыхающий народ, заполонивший живым красочным серпантином все улицы и улочки Франкфурта на Майне.
    По одной такой узенькой улочке, сверкающей витринами, между тесно прижавшимися друг к другу домами с нависающими разномастными балконами, почти бежала белокурая и высокая женщина. Одной рукой она держалась за живот еще стройного, но уже слегка заплывающего жиром, тела, другой – размахивала дамской сумочкой в такт движения. В больших и выразительных глазах туристки светился животный страх и отчаяние. Ни на секунду не останавливаясь, красивая женщина средних лет с надеждой осматривала закрытые подъезды домов, всматривалась в проулки, но нигде не находила укромного местечка, чтобы освободиться от невыносимой рези в животе. Следом за ней едва поспевала дочь Алла, которую уговорила поехать в отпуск, чтобы посмотреть знаменитый город в новогоднем убранстве.
    С самого детства Светлана влюбилась в его название и мечтала побывать здесь, побродить по улицам, ознакомиться с достопримечательност­ями.­ На сорок пятом году жизни мечта ее исполнилась, и она с дочерью уже четвертый день жила в отеле города, каждый день гуляла по улицам и паркам, заходила в музеи и магазины, любовалась готикой старинных замков и дворцов.
    – Алла! Что делать? Я не могу больше терпеть!
    – Мама! Я не знаю, ищи туалет!
    – Да, где же он в этом городе?
    – Мама! Вот там, вдали, что-то, похожее на него!
    Но ни вдали, ни далее никакого признака на сооружение, способного спасти ее от позора. Везде закрытые подъезды и дома, приткнувшиеся друг к другу так плотно, что не было никакого шанса найти заветный уголок, за который сейчас много бы отдала женщина. Но кругом в свете завораживающего, разноцветного, холодного и безразличного сияния рекламных щитов сновали многочисленные и беспечные пешеходы, лопотали что-то на непонятном ей языке, не обращая ни малейшего внимания на горе чужой им путешественницы.
    – Все наша беднота проклятущая, – зло ворчала себе под нос женщина, – нужно было в ресторан ходить ужинать, а мы в номере ели колбасу и булку из магазина, чтобы сэкономить пару евро. Вот и прихватило теперь живот, колбаса вчера была куплена, наверное, испортилась в теплой комнате.
    Светлана резко остановилась, переждала приступ очередного позыва в животе, обреченно и безразлично сказала Алле:
    – Пусть лучше лопнет совесть, чем кишечник. Не могу я больше терпеть, будь, что будет!
    Но в канун Нового года и православного Рождества Христа Бог не мог допустить, чтобы женщина могла опозориться перед толпой гуляющего по городу народа. В самый отчаянный момент перед побледневшей женщиной вдруг распахнулась входная дверь дома, возле стены которого она остановилась и от боли медленно оседала к земле.
    Из дома вышел пожилой мужчина. Это был шанс. Светлана выпрямилась, прошмыгнула в подъезд, успев сделать приветливую улыбочку, и быстро буркнула:
    – Danke schоеn!
    Дверь за ее спиной захлопнулась, и она нерешительно остановилась на мгновение на лестницы. Свет погас. В подъезде стояла тишина, изредка нарушаемая невнятными звуками, глухо пробивающимися сквозь кирпичные стены. Светлана оробела в чужом доме и не знала, что предпринять: идти дальше или повернуть назад. Но живот снова напомнил о себе такой страшной болью, что женщина без раздумий рванула вниз по ступенькам. На самой нижней площадке она швырнула сумочку к стенке и юркнула под лестницу.
    Света испуганно замерла, ей казалось, что на невольный шум сбегутся жильцы. Женщина тревожно насторожилась в темноте, но никто не вышел, и у нее на душе стало так легко, что казалось, вот, вот воспарит птицей. Туристка счастливо улыбнулась: беда миновала.
    Вдруг она онемела, почувствовав, что кто-то провел рукой по ее обнаженному телу и ниже.
    Светлана дико завизжала и, выскочив из-под лестницы, понеслась к выходу, на ходу оправляя одежду.
    Рывком открыв входную дверь, несчастная женщина выпрыгнула на улицу и, едва дыша от ужаса, подбежала к дочери.
    – Мама! Что с тобой, приди в себя! Тебя кто-то обидел там?
    Светлана в ответ что-то мычала, с шумом втягивая в себя воздух.
    – Мама! Ответь мне, ты меня пугаешь!
    Отдышавшись, мать все рассказала дочери и спросила:
    – Что делать теперь, там осталась моя сумка осталось? В ней деньги и документы, нужно вернуться туда.
    – Я не пущу тебя, мама, а вдруг там прячутся бандиты! – Алла смотрела со страхом на маму, крепко схватив ее за руку.
    – Какие бандиты, я, думаю, что зверек какой-нибудь! Только не похоже на животное, больше смахивало на мужскую руку.
    – Что там делала мужская рука? Где же было тогда тело? Ты же говорила, что случилось под лестницей?
    – Ну, да, может, он лежал там пластом и прятался, как партизан, дожидаясь меня.
    – Откуда он узнал, что ты придешь туда?
    Обе женщины замолчали, рисуя в своих головах самые невероятные картины, еще больше пугаясь от этого.
    – Мама, надо заявить в полицию! Там прячется сексуальный маньяк. Тебе повезло, что удалось вырваться из его жестоких рук.
    – С чего ты решила, что безжалостный маньяк, а не простой грабитель или отчаявшийся наркоман?
    – Так, он тебя схватил за какое место, сама подумай, что нужно ему было от тебя? А обыкновенные бандиты берут обычно за горло или бьют по голове битой.
    – Ладно, не пугай, умная ты моя! Идем в участок, он недалеко отсюда, я приметила случайно.
    Дежурный полицейского участка встретил женщин радушно, пригласил присесть и рассказать, что привело столь привлекательных дам к мужчине в форме, обремененному службой.
    Алла, наморщив от напряжения милый носик, сбиваясь и заикаясь, начала пересказывать полицейскому правду о вечерней прогулке по красивому городу. Светлана, краснея от стыда, сидела, потупив глаза, изредка бросая одну и ту же весомую фразу на немецком языке:
    – Ja, Ja!
    Выслушав рассказ Аллы, удивленный офицер помолчал минуту, затем внимательно посмотрел на русских туристок и сказал:
    – Я думаю, что смогу помочь несчастным дамам, гостящим в нашем прекрасном городе. Только вызову машину и вы с сотрудниками полиции направитесь на место происшествия.
    – Нет, нет! Идите без меня! – закричала на русском Светлана, когда полицейские предложили следовать ей с ними непосредственно к месту происшествия. – Алла переведи им!
    Но мужчины в форме не согласились с ней, сказали, что она должна сама видеть свою сумку, чтобы не было повода подозревать блюстителей порядка, если что-нибудь в сумочке будет не доставать.
    Полицейские открыли ключом дверь – очевидно, имели универсальную отмычку для всех дверей жилых домов, и, подсвечивая фонариками, отправились вниз по лестнице.
    Светлана, неимоверно страдая и очень смущаясь, нехотя плелась за их широкими спинами.
    На нижней площадке у стенки лежала сумка женщины, а под лестницей в свете лучей двух карманных фонарей мирно спал на тощем тюфячке бомж. Запаха уже не было, хотя лицо бездомного немца было густо усеяно крупными коричневыми веснушками органического происхождения.
    Полицейские попытались разбудить пьяного мужчину, но, поняв тщетность, махнули рукой и, подхватив сумку Светланы, направились к выходу.
    На улице они заставили женщину проверить содержание, и, услышав, что ничего не пропало, они вежливо откозыряли русским туристкам, пожелав приятного вечера, уехали.
    Мама с дочерью, как минимум, ожидая штрафа или замечания, с удивлением смотрели в след удаляющейся патрульной машине.
    – Идем, Алла, в гостиницу, выпьем за мое освобождение!
    – Из тюрьмы?
    – Да, нет! Чтобы в тюрьму попасть здесь, ты сама видела, нужно очень постараться.
    Женщины, сидя уютно в номере, пили сухое вино и весело смеялись, вспоминая приключение с бомжем.
    – Я им отомстила за своего дедушку, которого они убили под Смоленском! – кричала Светлана.
    – Мама, не смеши! Чем ты отомстила?!
    – Чем могла, тем и отплатила!
    – Теперь, думаю, ты за границу ни ногой?
    – Почему это? В следующем году хочу повидать Лондон. Поедешь со мной?!

   Гуденчики-леденчики
   
   Второкурсники Димка и Люська решили провести медовый месяц в деревне, и не потому, что были патриотами, а просто денег им хватило лишь на электричку до Люськиной бабки – Зинаиды Никитичны. Бабкой она была всамделишной, хотя по виду тянула больше на мать. Невысокая и грудастая, была Зинаида свежа лицом, крепка телом, черна волосом и всего лишь год как на пенсии.
   
   Изба бабы Зины была послевоенной постройки, о двух этажах, но на снос еще не просилась. Хозяйка обитала в светелке, в горнице квартировался городской, и судя по всему, недавно завязавший «писатель-прозаик Платон Семенович», бабкин годок. А внучке с мужем отвели сени.
   
   Зинаида так суетилась при виде постояльца, что молодые догадались без слов - у бабки на него большие виды. Да и сам он, казалось, был не против…
   
   И вот в субботу объявила Зинаида банный день. Димка наколол дров, натаскал воды в крошечную баньку за огородом, протопил в ней каменку. А как поспела баня, хозяйкой было сказано, что сначала париться пойдут самые крепкие, имея в виду писателя, который жил у нее уже два месяца, а бани еще не нюхал и, судя по повадкам, нюхать не собирался. Лето в тот год выдалось дождливое, потому и в пруду не купались, а предложить квартиранту помыться Зинаида стеснялась. Но с появлением молодежи в баню выстроилась как бы очередность, и эта очередь невольно подводила к мысли о неизбежности помывки. А привилегия первого пара была прямым намеком на отменное здоровье и вытекающие из него телесные радости.
   
   Но то ли прозаик больше знал о своем здоровье, то ли Зинка закрутилась, забыв отследить, кто за кем там следовал, а только первым в баню пошел Дима…
   
   Напарившись в тесной каморке, где вдвоем было бы с роду не развернуться, стоял он спиной к выходу, согнувшись и вытирая ноги, когда дверь скрипнула и вошла Люськина бабка…
   
   Она и при полном-то свете вблизи видела плохо, а тут и подавно не могла различить, кто же сияет ей из угла белым задом…
   
   Вошла, цапнула обомлевшего Димку за кокошки, потетешкала их в крепком кулачке и томно пропела:
   
   – Гуденчики-леденчики,­ а хорошо ли помылись бубенчики?
   
   Раскрасневшаяся и довольная собой Зинаида, вернулась в горницу – поменять белье на постели прозаика и, предвкушая грядущие ночные ласки, сожалела лишь о том, что Платон «зашитый» и с ним для смелости по рюмашке не тяпнуть…
   
   Вернулась и изумилась: прозаик, все такой же немытый, сидел у стола и что-то писал в свою толстенную тетрадь!
   
   Никитична слегла – со стыда, и решила больше не подниматься. И как не уговаривала ее внучка, мол, пустяки и со всяким может случиться – бабка твердо решила помереть.
   
   Димка, обесчещенный Люськиной бабкой, тоже был не в себе: он невольно сравнивал нежные, но такие безынициативные ручки молодой жены, с железной хваткой бывшей «строительницы коммунизма». И все пытался уговорить себя видеть в Зинаиде Никитичне только родственницу. Но раза два уже оговаривался, называя Люську Зинулей...
   
   Люська убегала в сарай и там плакала, горюя о том, что ни матери, ни отца, кинувших ее на Зину грудной и сбежавших неизвестно куда, она не знала, а теперь вот и бабка умирает, и муж крышей поехал...
   
   И только Платон Семенович, погрязший в творческом процессе, будто и не замечал того, что происходит в доме, и лишь почесывался да писал.
   
   Но Люська попыталась спасти свой брак и намекнула квартиранту, что Зинаида Никитична по нему сохнет, а вообще-то бабке всего лишь пятьдесят шесть и на нее до сих пор мужики молодые заглядываются… В ответ прозаик лишь загадочно улыбнулся, перевернул страницу и застрочил в свою амбарную книгу с утроенной скоростью… о распутной Зинаиде, и о том, как утешит он брошенную Люську, и она уедет с ним в город, где у него с самом центре роскошная холостяцкая квартира, и о том, как Димка предастся пагубной страсти с Никитичной, и тихо сопьется через год… Дальше писать расхотелось, потому что он ясно представил себя в роли бомжа, осмеянного, выгнанного на улицу и притравленного для верности дустом… Платон Семенович скомкал исписанные листы и пожалел о том, что больше не пьет…
   
   Разрешил ситуацию котенок Тимка, которого Люська притащила от соседей накануне тайно, желая сделать несчастной бабке сюрприз. Её-то Рыжик как ушел в загул по весне, так и не вернулся…
   
   Ночью, когда Димка тибидохал в сенцах щуплую Люську, воображая на ее месте дородную Зинаиду, Тимоха пробрался к ним в постель. И, приняв все те же злополучные кокошки, мотавшиеся в такт движениям молодых, за веселых мышат, вцепился в них всеми четырьмя лапками!
   
   И все вернулось на круги своя... Баба Зина вдруг как-то сразу пошла на поправку. То ли оттого, что невольно с Тимошкой себя сравнила, то ли потому что Платон Семенович, таки разбередившийся фантазиями относительно распутства Никитичны, навестил больную и что-то ей там показал – может, небольшой отрывок из своего будущего романа, а может, и еще что поменьше, но Зинаида не впечатлилась. Да оно и к лучшему: перспектива насильно мыть довольно крупного прозаика ее не порадовала, и жить с неряхой расхотелось…
   
   А раненый Димка, который еще две недели ходил потом враскоряку, опять увидел в Люське Люську – от пережитого шока память ближних дней ему отшибло…
   
   Наступил сентябрь, и все разъехались – молодым дали комнату в общежитии при институте, а вконец запаршивевший прозаик от тоски по удобствам вернулся в город, ибо в баньку сходить он так и не решился…
   
   И осталась бабка Зина при Тимофее, но на его кокошки не посягала и к ветеринару не
   снесла – стерильная скотинка мышей ловить не станет. Опять же какой-
   никакой, а мужик в доме, а уйдет, так нового найти не проблема…
   
   11.12.2013

   римейк русской народной сказки
   
   Жили-были старик со старухой. Всё бы ничего, да одно горе – детей старших после перестройки из села как ветром выдуло – в город подались. Остались старики одни-одинёшеньки: ни о
   политике покалякать, ни с внучатами позабавиться – блинков-
   ватрушек испечь. А годы шли…
   Вот раз, под Новый год, как всегда, нежданно-негаданно, нагрянула зима снежная, с сугробами до поясу. Высыпала ребятня соседская снежками перекинуться, а старик сидит у окошка, самогон потихоньку цедит, да капусткой квашеной загрызает. Старый год, значится, провожает. А старуха ему под ёлочку носки старые штопает.
   - А что, старуха,- прожевав очередную порцию капусты, выдал старик,- давай и мы себе внучку сделаем?
   У старухи и штопка из рук о пол брякнулась.
   - Допился, хрен старый, до глюков заумных! Окстись, гнилая кочерыжка. Тебе не то что внуков клепать – самому б,часом, не загнуться.
   - Тьфу, дура!- сплюнул дед, выцедив стопарь.- Хто о чём, а баба о грехе. Из снега, гутарю, пойдём вылепим внучку. Да загадаем желанье – пусть оживёт Снегурка-то наша. Говорят же ж, под Новый год что ни пожелается…
   - Слыхали сказочки эти,- махнула рукой старуха, поднимая с полу носок.- И читали тож. Пойдём вот, слепим, а она весной – фьюить! И растает. Или через костёр вроде сиганёт… запамятовала – склероз проклятый достал уж до печени. Островский, кажись, писал…
   - Да там окромя его хто токмо не писал,- старика уже заносить стало на градусах.- Пошли, грю, лепить, всё одно в энтой глухомани хвеерверку не дождёсси. Прогуляемся заодно, опять же…
   - А-а-а-а, пойдём,- старуха запулила штопку на полати и хлопнула для сугреву стопарь первача.- Чем мы хужей того же Церетели?
   Ну, один подвыпивший русский много чего могёт сотворить, а уж если их двое… Короче, к бою курантов закончили они своё творение из снежных кругляшей накатанных и пошли в избу – встречать Новый год.
   В это время и бормотнул старик неразборчиво-пьяное заклинание, которое старуха хоть и расслышала, да ничего в ём не поняла…
   Встречали Новый год долго – орали дуэтом, под караоке, разное-несуразное, покуда не завалились спати на русские полати…
   А спали утром ещё дольше. Во-первых, много выкушали вечор. Во-вторых – не к кому в гости идти, в такой-то вот глухомани. Ну, и в третьих – новый год только начался, куды спешить, ещё успеют нарадоваться новым ценам на бензин и продукты.
   А проснулись они от невероятного стуку-грохоту во входные двери: кто-то не на шутку колотил уже ногами в их дубово-входную дверь.
   - Кому не спится в ночь глухую?- спросонку гаркнул старик, нашаривая на столе недопитую с ночи стопку.
   - Ага, счас дед ентот… трахтомат Калашникова как возьмёть,-
   попыталась из-за его спины шугануть незваных гостей старуха. Потому как из местной глухомани могло появиться что угодно – вплоть до похмельного глюка.
   - Да открывайте, не бойтесь, шнурки неподвязанные!- донёсся из-за двери звонкий девичий голосок.- Внучка я ваша… совсем уж память отшибло, что ли?
   - Слышь старик, Снегурка-то наша ожила,- севшим голосом
   прошамкала старуха.- Услыхал нас вечор Господь,- и без чувств грохнулась прям на дверь. По которой и сползла затем на пол.
   Старик за ноги оттащил её в сторону и радостно распахнул обе
   половинки. За порогом стояла красивая девчонка с русой косой, в костюме Снегурочки, с расшитым золотой нитью мешком за спиной.
   - Снегурочка!!!- офигев от счастья, взвыл старик.
   - Снежаночка,- поправила его девчонка.- Но Снегурочка мне даже больше импонирует.- Дед, открой рот, пожалуйста.
   Старик выполнил требуемое и тут же закашлялся – девчонка ловко пшикнула ему в рот чем-то обжигающе-мятным.
   - Это от перегару,- деловито объяснила она. – Ну, что, будем
   целоваться теперь, дедушка и бабушка? Я к вам из города, на
   каникулы. Папа с мамой большой привет передают.
   И она поставила на лавку стеклянно звякнувший мешок.

   Эта история случилась со мной давно, еще в прошлом веке, когда я начала работать молодым врачом-ординатором в НИИ Акушерства-Гинеколог­ии.­ Институт наш, тогда, считался самым главным роддомом на всю республику и работал с осложненными случаями, поступавшими, в основном, из областей. Контингент рожениц тихий, многорожавший, каждая с непростой судьбой.
   Рожать женщины любят по ночам. Есть, конечно, некоторые, которые рожают днем, но таких совсем немного. Я, так понимаю, что только ночью, освободившись от домашних забот, женщина вспоминает, что уже пора рожать! Ну, вот, так они к нам и поступают, на ночь глядя, и можно сказать «только от плиты».
   Сегодня в предродовой тихо - всего две роженицы. У обеих - схватки, но рожать, по всем признакам, будут под утро. В остальных отделениях тоже без поступлений, так что вся дежурная бригада разбрелась по ординаторским и свободным палатам – вздремнуть. Мне, как молодому специалисту, спать не положено и я сажусь писать истории родов, оставшиеся с вечера.
   Родильное отделение в НИИ состоит из родильного блока и послеродового отделения. Родильные и предродовые находятся с одной стороны коридора, а послеродовый блок – с другой. Ординаторская, в которой сейчас сижу я, располагается как раз посередине. Полы в институте мраморные, стены пустые, пластиковые жалюзи на окнах – все устроено так, чтобы можно было помыть и продезинфицировать в любой момент. Однако, пустое пространство имеет и свои недостатки. Любой звук, шорох или писк, отдается гулким эхом, отражаясь от стен и докатываясь до самой последней палаты. поздно вечером отделение, наконец-то, затихает. Молодые мамочки засыпают, намаявшись за день, новорожденные сладко посапывают рядом, смешно чмокая во сне. Изредка начинает плакать ребенок, требуя молока. Немного повозясь и примостив ребенка у груди, мамочка затихает. И снова наступает тишина.
   Перед тем, как сесть за скучные истории, я заглядываю в предродовые. Одна роженица – молодая женщина, тихо бродит по комнате, поглаживая свою поясницу. У нее - это вторые роды. Она уже знает, что ее ждет и как все будет. Вторая, уже немолодая женщина, лежит на кровати и тихо вздыхает. У нее это - шестые роды, так что она и не думает про них, а просто в уме перебирает, что надо сделать дома по возвращении. Это - тот самый вариант: «только что от плиты». Платок на голове , непонятного цвета, домашнее платье, пропитанное запахом каленого хлопкового масла, натруженные руки с потрескавшейся кожей и неровными ногтями.
   Акушерка, услышав мои шаги, вскакивает с соседней кушетки, поправляя сбившийся набок колпачок. Посмотрев рожениц, я оставляю молодую бродить по комнате, а второй, у которой шестые роды, советую лежать, а если захочет в туалет, то сходить в судно. Показываю ей на судно, стоящее под кроватью. Акушерка эхом повторяет мои слова, почти демонстрируя это на соседней кровати.
   В ординаторской сажусь за истории. Старая советская система: во время родов все очень быстро и непредсказуемо, в истории родов же, каждые пятнадцать минут - одно и тоже. У любого врача есть две работы: одна с пациентами, вторая - с бумагами. Когда дежуришь каждые вторые сутки, на работу с бумагами не хватает терпения. Но врач – он никогде не сдается, даже в борьбе со сном! Усиленно вывожу строчку за строчкой, как вдруг, проснувшись, понимаю, что пишу уже не на бумаге, а на столе, и не историю родов, а мой сумбурный сон. Замазываю строчку и критически смотрю на историю родов. От большого количества замазанных строчек лист стал похож на зебру. В начале страницы кто-то налепил целый кусок бумаги, видимо, интерн заклеил свой «ляп». Ну и дела! Не история родов, а поле битвы! За такую писанину мне заведущая завтра голову оторвет. Решительно откладываю историю родов в сторону и кладу голову на руки. Надо вздремнуть, недолго, пока руки не затекут.
   Как же сладок сон измученного бесконечными дежурствами молодого ординатора! Казалось, ничто не может разбудить меня в этот блаженный час...Но, вдруг, раскатистый звук разрывает тишину заснувшего отделения, и еще, и еще, и еще...Мрамор коридора щедро подхватывает грохот, усиливая и делая его звонче. С колотящимся в горле сердцем, я подскакиваю и бросаюсь в родзал (вот что значит инстинкты!). Добежав до середины коридора, я попадаю в волну грохочущего звука. Прямо на меня из темноты коридора, медленно переставляя ноги, бредет роженица с шестыми родами. В видавшем виды сорочке и халате нараспашку, со сбитым набок платком, женщина осторожно переступает одетыми в судна ногами, всеми силами стараясь не греметь. Не смотря на ее старания, каждый шаг звонким эхом отдается по родильному отделению.
   - У вас все нормально? Я же вам сказала, что надо лежать!
   - Я это...в таулет мне надо...Зачем мне сказали в суднах ходить в таулет, неудобно, громко...Может, я в тапочках лучше схожу?
   - Никуда не надо ходить. Сейчас мы все решим, не беспокойтесь. - перепоручив роженицу ворчащей акушерке, я возвращаюсь к своим историям. Ответив по телефону старшему дежурной бригады об инциденте, сажусь дописывать истории родов. Утром, сдаю родзал пустым: родившихся новорожденных и их мамочек перевели в послеродовую палату часов в шесть утра. По пути на пятиминутку думаю, что надо бы заглянуть к ним днем, проведать, с палатным врачом поговорить...

   "ЕСЛИ Б Я БЫЛ СУЛТАН..."
   
    Ленка впервые была у Марии в гостях. Коллеги по работе, в этот вечер они переписывали мудрёные рецепты из взятой напрокат редкой поваренной книги. Каждой хотелось удивить своего мужчину!
    Тут и вошёл Василий в прихожую своей квартиры. Опомнился, что попал домой, а не туда, куда хотел, да было поздно! «Надо же так влипнуть! Теперь выкручивайся, растяпа, коль дал маху!..» , - выругал он себя и громко позвал:
    - Ма-ать! Ты дома?
    - Да! – удивлённо отозвалась Мария, услышав его голос. – А ты почему вернулся? Что-то случилось?
    Васька, на ходу придумывая, что ему соврать, заглянул в комнату. И окаменел!
    - Познакомься, Лена. Это - Вася! – представила Мария, решив потом выяснить, почему муж не в Италии.
    Не знала она, что её супруг уже три месяца не возит грузы за границу: шеф перебросил его на доставку товаров по региону...
    Надо же было ему так замечтаться и по привычке проехать в город к своему дому, вместо того чтобы, как вот уже три месяца подряд, в понедельник ехать в Ленкину деревню!
    - Ты - его мама, Маруся?! – поразилась Ленка.
    - Какая мама?! Тоже мне, нашла сынка! Я его жена, - рассмеялась Мария.
    - Так это же мой Вилли!
    - Нет, это мой Вася! - начинала кое о чём догадываться Мария.
    - Это Вилли! Мой Вилли! – твердила Ленка.
    Ну, конечно же, это он, пылкий рыцарь её сердца, ласкающий её в будни, а в выходные дни, по его словам, пропадающий у своей хворой мамы!
    Васька понял: наступил суровый час расплаты за то миражное, краткое счастье, на которое он, всерьёз увлёкшись новизной острых ощущений, поменял рутину семейной жизни. Он рухнул на колени:
    - Не казните меня, голубушки вы мои! Я же... я вас обеих люблю!..
    Васька не врал. Ему были дороги обе женщины! Марию он любил спокойной любовью, по привычке, а Ленку, - сгорая дотла и снова возрождаясь! Сам удивлялся, сколько энергии проснулось - помолодел лет на десять!
    - Мне без вас обеих никак нельзя. Вы - два берега моей бурной жизненной реки, - лепетал убитый Васька.
    Первой опомнилась Ленка.
    - Ага! – закипела она. – Понятно, почему ты называешь себя «одиноким парусом»! Не знаешь, к какому бережку пристать?
    - Не знаю! - сознался Васька. – Заплутал я! Мне и там, и там хорошо...
    - А вот сейчас мы оборвём твой «парус»! Интересно знать, куда тебя твоя река вынесет?! – рассвирепела Мария.
    - Не надо средневековых экзекуций! – взмолился Васька. – Давайте жить дружно, хорошие вы мои! Давайте... жить вместе! А?.. Эх, почему я не султан!..
    - Гарем решил устроить?! – ужаснулась жена.
    А любовница выпалила:
    - Оборотень! Только посмей заявиться ко мне, братьев натравлю, они тебя в порошок сотрут!
    Она повернулась к Марии: «Прости меня, Марусенька! Он говорил, что ездит к маме. Никогда бы не поверила, что такое бывает...»
    Ленка пулей пролетела мимо проклятого обманщика.
    Теперь, схватив увесистую вазу, на Ваську двинулась Мария:
    - Иди-ка сюда, «сынок»! Я подарю тебе прощальный поцелуй!
    Она конкретно огрела Ваську вазой по спине: «Убирайся немедленно, предатель!»
    - Куда?!
    - Куда хочешь!..
    А в это время одинокая соседка Эльвирка, припав ухом к стене, с жадностью прислушивалась к скандалу, разыгравшемуся в семье Марии.
    Скоро всё стихло. Резко хлопнула дверь соседской квартиры, что-то загромыхало. Эльвирка прильнула к дверному глазку: на лестничной площадке стоял Василий. Тайно и давно обожаемый ею мужчина был поверженный, красный от переживаний. Валялись вывалившиеся из раскрытого чемодана тряпки и слесарные инструменты – «приданое», выданное мужу оскорблённой женой!
    Эльвирка, недолго думая, широко распахнула свою дверь.
    - Иди ко мне, Васенька! – ласково поманила она.
    ... Вскоре истомившаяся в одиночестве Эльвирка увезла чудом доставшегося ей Ваську на юг Германии. От греха и от соперниц подальше.
   --------------------­--------------------­--------------------­-----------­
   История подлинная, невыдуманная! Все Васькины соседи могут это подтвердить!