РАЗГОВОР В ТЕССЕЛИ.

Было это ещё недавно, когда мы, ялтинцы, приезжали автобусом в Форос, а дальше по тропке, ниточкой тянувшейся берегом моря, отправлялись на воскресный отдых: на мыс Сарыч, в бухту Ласпи или к могучим скалам Айя. По пути всегда проходили через дворянское имение генерала Раевского, героя войны с Наполеоном, дачу «Тессели», в переводе с греческого звучит «тишина».

Однажды поздно вечером я топал один. В венецианском окне с ажурным белым обводом или арочной перемычкой горел свет, что-то толкнуло, будто позвала неведомая сила, но я храбро открыл дверь и без приглашения вошёл в комнату. Там за просторным письменным столом сидел человек. Сутулая спина, нахохлившаяся фигура, будто уставший старый орёл застыл на ветке, бессильный и беспомощный. Я замер. Он медленно повернулся и я опешил. Алексей Максимович Горький тяжёло и печально смотрел своими грустными глазами.

Максим в последний раз навестил меня и ушёл навсегда! - проговорил он невнятно и непонятно. Хотя я знал, что два года назад, простудившись на рыбной ловле, тяжело заболел его сын Максим, и скоро умер.

Соболезную Вам, Алексей Максимович!

Все последние годы Максим был неразлучен со мной, и вот случилось такое страшное и непоправимое.

Переживаю вместе с вами!

Максим любил Тессели, он выбирал это укромное и удивительное место для нашего семейного отдыха.

Очень удачен его выбор. Здесь прелестный и прекрасный уголок Крыма.

А кто ты, странник? Зачем появился в нашем доме?

Я из будущего времени.

Спирит?

Поклонник вашего таланта.

Выходит, что потомки будут читать мои страницы?

Да, с большой радостью!

Но почему ты возник у меня в тяжелое и горестное время?

В России никогда не было успокоения и житейской радости.

Ты тоже испытал и перенёс муки и страдания?

Ваша жизнь более горькая, но героическая!

В чём мой героизм?

Разумеется в книгах!

Ты пришёл сюда, чтобы воссоздать мне хвалу или хулу?

Какое место в вашей жизни представлял или занимал Крым?

В двадцать три года я впервые оказался здесь среди толпы голодающих Поволожья, в поисках работы и хлеба. Юность, энергия и стремление будто бросала меня и кружила по многим местам Крыма - по степным просторам, чарующему югу, в портах и переправе через пролив. Землекоп, каменщик, грузчик, разнорабочий, садовник - любая работа и дела были мне под силу и совесть. Мои первые опубликованные рассказы - это хроника молодости. Наверное, как писатель, я рождался под крымским золотым небом. Здесь я встретил Великих Творцов Русского Слова - Льва Толстого и Антона Чехова. И большинство соратников по писательскому мастерству - Бунин, Куприн, Мамин-Сибиряк, Андреев, Тренёв и с другими познакомил меня этот полуденный край. Театр тоже вошёл в мое сердце в Крыму. Работал над многими своими произведениями, подолгу проживал и общался с простым народом и выдающимися деятелями литературы и искусства.

А сейчас последние годы жизни и тёплый приют я приобрел в Тессели. Моя любовь

к Крыму прошла через всю мою жизнь, когда впервые увидел и написал в рассказе «Мой

спутник» - Я шёл в немом восхищении перед красотой природы этого куска земли,

ласкаемого морем.

…Внезапно я проснулся, розовое утро майского дня дышало росой и цветущим ароматом парка Тессели. Ночной сон-разговор, приблизивший меня к Большому человеку, радостно взволновал метящуюся душу и блаженным счастьем пролился в моё сердце.

БОГ и ТОЛСТОЙ.

В начале я написал «Бог Толстой», потом подумал, вспомнил - ведь Льва Толстого священный синод отлучил о церкви и добавил букву «и» - «Бог и Толстой».

Для меня и многих творческий дар писателя и его внешность является Божественным олицетворением. Лев Толстой, седой старец, с роскошной бородой, в светлой рубашке, словно славянский святой вознёсся на литературный престол на фоне шумящего золотой листвой тысячелетнего дуба, символа православной России.

Вставал Толстой очень рано и шёл на прогулку. Очень любил Царскую тропу. С дворца Паниной, из Гаспры, пешком в одиночестве шагал, думал и любовался горными и морскими далями. Жизнь на исходе, она подарила ему грозные и счастливые дни. Люди и годы проходили в его сознание, быстро текли мимо, шуршали листьями, покорялись судьбе, боролись за жизнь, были рядом, умирали и оживали своими ликами на страницах его книг. И пылающий жар сердца легко отдавал. Кто он - странник земли и души человеческой.

Над ним в высоких величественных облаках, среди синей вечности, кутаясь летучим облачением, объезжал сияющий мир Творец в сверкающей колеснице. Огонь облаков сливался с морем зеркальным, а луч светозарный раннего солнца падал на Царскую тропу из млечной высоты. А кони тройкой воздушной и волшебной , взмахивая огненными гривами, летели, скользили, метались в буйственном беге. Конь красный, конь белый, конь золотой.

Белая бездна облаков, где розовым силуэтом, бриллиантовым обводом явился Творец перед жизнерадостными глазами Великого писателя. Изгибы бровей, морщины лица мудростью дум застыли на добром и простом лике. Узорный блеск ветвей, серебряных стволов, стремнины скал, встающих над Царской тропой, словно дополняли могучий портрет русского душевного Бога.

И весёлая тройка, бег свой, оборвав, застыла на вершине Ай-Никола - Святой Николай. И Творец, увидев Толстого, на колено облокотившегося.

Ты славный путь прошёл алмазно-алою дорогой, где кровь и камень, корысть и кости вставали истуканами зла, отдав всем людям свой Божественный Талант, Любовь и Человека прославляя!

Творец, твой путеводный знак, звездой оссиянный при моем рождении, пронёс я по земле тобой благословленной, русской, златотканной.

Земля твоя горит под солнцем богатыми просторами, где взор твой горячий и гордый,

тьму срывая, дарит добро и книжный свет.

Россию в душе и сердце я всегда носил.

Ты стал для неё лучом заревым, счастливой звездой, национальный гений страны славянской.

И засверкала над скалистой багровой, горящей горой блистающая корона из росы

хрустальной, а над седым стариком встал нимб Лучезарный.

А тройка огненная, обдавая жаром, понеслась дальше над миром, где много разноликих Богов - Христос, Будда, Магомет и Святых иудейских, африканских, мексиканских и других с трепетом ожидали появления Творца.

Лев Николаевич Толстой, удивлённый и пораженный увиденным небесным явлением с Творцом на лучистой тройке, унёсшимся в ледяную таинственную даль, умиротворенно, чуть приосанившись, ступил дальше по Царской тропе.

« Вот тебе и сцена с Творцом Великим и Всезнающим, но не книжная, не поверят люди в такие чудеса, а священники будут смеяться надо мной, ведь я для них Богоотступник!» - думал писатель, осторожно вышагивая по желтому песку Царской тропы.

Заря аметистовая белой яркостью утра зацвела. Тихая ясность дневная душу томила. И мысли сыплют в голову, как зеленые иголки можжевельника на древних ст

волах Крестовой скалы, близ у тропы стоящей. И радостная мука душу опять наполняет, но куда она плывет - в рай или ад? А сердцу грезится - благодать и беспечность будущего. Но кто укажет этот путь благородный? Только небо, но там гроза буйная собирается, сметающая всё на пути! И запылает Россия, застонет, замордуют её окаянная сила людская.

Торопливой походкой покидал Лев Толстой Царскую тропу, будто причащенный к тайне небесной , схимой-скорбью поверженный, будто опять глас божий услышал. «Я - умираю!» - шептали его губы. Только солнце ярко светило в светлом алтаре неба, где опять воссиял Творец.

Живи и здравствуй во века, русский гений! - осенил он уходящего писателя.

 

ЧЕХОВСКИЕ ЧТЕНИЯ.

Эти научные конференции постоянно проходят в апреле в Ялте, в этом году посвящены 100-летию пьесы «Вишневый сад». Очень люблю приходить сюда, слушать доклады, вращаться, стоять, разговаривать с милыми приезжими и нашими местными, музейными работниками-чеховедами и научными сотрудниками из различных городов и институтов. Сколько обаяния и очарования, благородства и одухотворения в этих сморщенных лицах, сирых стариков и старушек беззаветно и преданно любящего русского писателя Чехова. Есть и молодые, лики у них как у чеховских героев пьес, вдумчивые, мечтающие и устремленные в прекрасное будущее. Каждый доклад и его автор заслуживает отдельного рассказа, но все объять не могу, поэтому буду алмазными песчинками сверкать их именами и названиями кратких рефератов.

Весна 2003 года выдалась на редкость холодная и колючая, но в день открытия конференции ярко засияло солнце, разливаясь теплотой и приятным уютом. Цвёли абрикос и миндаль, розовыми и белыми лепестками, нежными и трепетными, точно чеховские слова и фразы, будто в чарующим одеяние крепко стояли стволы «Вишневого сада». Маленький чеховский сад, как своя любимая и мудрая библиотека с хорошо подобранными авторами, корнями цепко державшие кормилицу-землю и сердца читателей. Есть и заграничные экзоты, тоже великолепные с восторженными строками-листами дивной прозы.

Ах, как хорошо-то здесь сесть на садовую скамейку и выкурить трубочку с ароматным табаком. А может, души друзей-писателей Чехова и он сам, тоже собираются в этот цветущий сад в апреле? Тогда я с шепотом и благоговением произношу любимые фамилия - Бунин, Куприн, Горький. Они не раз ночевали на «Белой даче» в Аутке. Они рядом, я вижу прозрачные тени, как тонкий флёр облаков, восходящим от моря в горы, и слышу рокочущие голоса с московским окающим говорком, будто звенящие чистые и серебряные струи протекающего через сад ручья.

Увы, это ведут умную беседу Владимир Борисович Катаев, профессор из Москвы, Георгий Александрович Сащенко, директор Александрийского театра, канадский чеховед Даглес Клейтон и ялтинский поэт Геннадий Александрович Шалюгин, музейный директор «Белой дачи». Говорят они не торопливо и не громко, но их голоса, как музыка мая и расцветающей весны, взлетают и кружат голову с щемящим чувством тревоги и сладости чеховских рассказов и пьес. О чем же говорят мастистые учёные? Чуточку неловко приблизиться к ним и поддержать разговор, ведь я просто скромный краевед и не обладаю тем большим научным и философским потенциалом. Тогда я перечитываю программку с названиями докладов, и они хорошо ложатся мудрыми фразами в феерический диалог:

«Вишневый сад» как элемент национальной мифологии. - говорит мэтр Катаев, его эрудиция необъятна, как Большой

энциклопедический словарь, да все участвующие на конференции блистают знаниями и умом.

Движение времени в «Вишневом саде»: ритм молчания и тишина. - это Ольга Владимировна Шалыгина, доцент из Москвы, вступает в разговор названием своей работы.

Франция и Россия в «Вишневом саде. - канадец тоже находит интересную, а для меня чуточку загадочную тему доклада. А вот Наталья Владимировна Францова, доцент из Курска, будто подслушала мои мысли и тут же выступила с фразой-названием:

«Так хочется поговорить, а не с кем…» ( Иностранец в художественном мире Чехова).

Учитель и грешница: сюжет в сюжете «Вишневого сада». - предлагает поэт Шалюгин.

«Гофманиана» «Вишневого сада». - уводит нас в мистику (а может быть это реальная жизнь?) Алла Георгиевна Головачева, кандидат филологических наук из Ялты. Но вот встаёт из сонма облаков полувековой вечности, как Богиня мудрости и беззаветной преданности любимому делу - Алла Васильевна Ханило, 57 лет работающая в ялтинском доме-музея Чехова. Её доклад:

Штрихи к персонажам «Вишневого сада».

Здесь я нарушаю конвенцию чеховских чтений (говорить только о Чехове) и хочу добавить несколько штрихов к портрету Аллы Васильевны. В далеком послевоенном году младой и кокетливой девушкой пришла она работать в чеховский музей, где тогда восседала в мансарде сестра Антона Чехова - Мария Павловна. И вместе они прошли всё: голодовки, притеснения, разрухи, взлёт славы, бушующие атаки экскурсантов (читающие люди в советское время, а сейчас приходят посетит музей единицы), ремонты и строительства. Умерла Мария Павловна и будто завещала своё благое чеховское дело своей любимице Аллы Васильевне. И не ошиблась, этот человек словно стал одним из крепких стволов «Вишневого сада». За свои нищенские деньги музейного работника она выезжала в Москву, находила знакомых, родственников и просто почитателей, ходила по музеям, выстаивала по архивам, копалась в библиотеках - выпрашивала, вымаливала и выстрадала, наконец, покупала вещи, документы, фото Чехова. Привозила всё в Ялту. И филиал чеховского музея в Гурзуфе, сотворенный её трудом и руками. Пою гимн этой Благородной и Безызвестной женщине, жизнь и годы положившей на музейный алтарь литературы и краеведения Крыма, становлюсь на колени и целую прекрасную и работящую руку женщине, моей милой горожанке с серебряным овалом волос, драгоценной диадемой сияющей над её головой.

И будто эпилогом моей статьи стало фото, которое, я увидел в газете. На майские праздники музей дома Чехова посетили важные государственные особы - президенты России и Украины - В.Путин и Л.Кучма, любители чеховских произведений ( а кому не нравиться читать Чехова?). И вот Геннадий Шалюгин ( в жизни добрый и порядочный человек), как поэт и директор музея, как душевный мост между братьями славянами, как диалог-договор, держит под руки двух президентов, будто отдавая им энергию и силу Чехова, солнца Ялты, нашу любовь крымчан к дружбе и соединению двух великих народов. И рядом стоят тоже наши героини-горожанки А.В.Ханило , А.Г.Головачева и Л.А Бусловская, зав. научно-просветительным отделом музея, чьи сердца и души навеки преданы городу, Чехову и восторгу своей скромной работе.

А на заднем плане беломраморный бюст писателя и его вещие слова «Вся Россия наш сад».

2005 год. Чеховские чтения продолжаются, и к ним подключился Союз театральных деятелей России. Жаль, но вдруг они стали какими-то закрытыми для широкой публики, словно в гардероб спрятали хороший шерстяной плед, чтобы не портился, даже вход в музей предложили сквозь дверца платяного шкафа. Приехал знаменитый артист А.Калягин, дает инсценировку «Медведь», но в тесном помещение, рассчитанный на несколько десятков человек и вход строго по пригласительным, которые получили высшие чиновники горисполкома с семьями, инфальтивные девочки, умные столичные старцы и специалисты-старушки московских театральных сплетен. Никто из местной интеллигенции, писатели, поэты, журналисты, даже Лауреаты премии имени Чехова не смогли проникнуть в маленький зал, охраняемой толпой молодых черномаячников ( форму и молодых студентов привезли из Москвы). Директор театра , словно чеховский хамелеон, краснея, бледнея, желтея, белея извинялся перед наседающей публикой, подобострастно приседая перед начальством, ( Как Тонкий перед Толстым в рассказе Чехова), а простых граждан посылая подальше от театра Чехова.

Я тоже в суете толкучки, подхожу к девушке, регистрирующих членов научной конференции на тему «Художественный язык Чехова в литературной системе ХХ века», и прошу программу, но она, обнимая и целую какую-то научную чеховскую дам , видно раздраженная прилипчивыми обывателями, отвечает: - Ты местный иди и читай афиши, а программы только для учёных!

Мы с ялтинским писателем Юрием Бурлаковым, оставшиеся в толпе неудачников на улице, обсуждаем создавшуюся ситуацию.

Разве нельзя было показать спектакль в Ялтинском культурном центре, где отличный зал с хорошей акустикой? Там есть и второй зал чуть поменьше.

И пригласить всех желающих, учителей русского языка, отличников-старшеклассников, местный небольшой круг интеллигенции, пенсионеров-воинов, а то привезли своих знакомых и родственников-москвичей и им же раздают пригласительные билеты?

Есть большие конференц-залы в горисполкоме, в гостиницах, санаториях!

Но для этого нужно думать, работать, руководить, но никому не очень хочется этим заниматься.

И вдруг в наш диалог будто подключается сам Антон Павлович, его беломраморный бюст стоит рядом.

Литераторы, а разве русские в ХХ1 веке поменялись? Стали работящие, внимательные и умнее?

Ничего не изменилось в русской жизни, Антон Павлович, все осталось старое, чиновничье, как и в те годы.

Так, пишите об этом!

К сожалению, нет среди нас вашего литературного Таланта, а потом среди современных читателей больше стало любителей уголовной хроники и бандитских разборок.

Прикоснитесь к природе - это вечное!

И я ухожу через дверцы платяного шкафа в чеховский сад. Сажусь на священную скамейку, где отдыхал сам Антон Павлович с Буниным, Куприном, Горьким и другими отцами русской словесности. Хорошо здесь, цветущий аромат весны обливает запахом надежды на лучшее, даёт радостную силу и энергию. И вдруг обидный толчок в спину. Оглядываюсь, а там толпятся синие и чёрные тени чеховских героев, только в современных костюмах. Один молодой московский сноб спрашивает меня:

- Ты что задумал опорочить нашу чудесную действительность и чеховский праздник?

- А кто ты, что так больно толкаешься?

- Я - Хитрый театральный Лис - предводитель праздника и черномаячников, всех из провинции колобков съем и твой рот закрою!

- Понятно, сейчас уйду из сада.

Встретился с Антоном Павловичем на набережной Ялты, где поставили ему новый памятник, здесь тоже хорошо, рядом всегда праздничное море, а в руках любимая книга рассказов Чехова. Приходите сюда, друзья, здесь вас никто не обидит!