Несколько схожих картин

 

 

Со стола падает пустая тарелка, и засидевшийся гость, удивленно отдергивая неосторожно передвинутый угловатый локоть, всматривается в осколки. Тишина восстанавливается. В разных углах небольшой комнаты сидят, погрузившись в собственные мысли, мужчина и женщина. Качнувшись в сторону, висящая на длинном проводе лампочка освещает очерченную занавесками нишу, из которой неторопливо выходит паренек с довольным выражением на лице. Поравнявшись с незнакомым ему до сегодняшнего вечера человеком, он оборачивается и останавливается. Ситуация, показавшаяся ему нелепой, достойной если не возмущения, то хотя бы легкой издевки, теперь, после более детального рассмотрения, не заслуживает внимания, что подтверждает сочувственная улыбка на губах матери, и отрешенное лицо отца, похоже, не заметившего происшествия. Человек, стоящий рядом с ним, перестал глупо теребить рукав своего серого свитера, но все еще задумчив по отношению к темно-синему орнаменту, украшающему фарфор. С этого ракурса тишина своей тяжестью вовсе не придавливает к полу. Все становится сложнее, и мальчик, потеряв интерес, выходит из комнаты.

Щелчок замка, закрывающего изнутри дверь детской, смешивается с запахом стирального порошка на подушке, и ребенок закрывает глаза: Я сижу, раскачиваясь на низкой табуретке, всматриваясь в темные пятна сучков на полированной поверхности шкафа. За стеной слышится стук ударов молотка по стенке; запрокинув голову, я вижу, как длинный тонкий гвоздь сгибается, отказываясь закрепиться в бежевом цветке обоев. Светло-коричневая дверца шкафа покачивается - если шкаф не устоит, надо будет зацепить пальцами хотя бы один сучок - (опустив взгляд, я рассматриваю свои короткие тонкие пальцы, замечая в них металлический блеск) - вот и все - говорю я сам себе. Грохот от каждого удара усиливается.

Тишина, я ничего не слышу, хочу спрыгнуть с табуретки, но ее ножки подкашиваются. Шкаф наклоняется вслед за мной, заполняя пустоту ощущений оглушительным скрежетом паркета, я пытаюсь поднять руки - безуспешно, и вопль ужаса никак не вырвется наружу из-за слипшихся губ. Голова движется в разные стороны, тело пробивает дрожь, я вскакиваю с постели, и, продолжая убегать прочь, натыкаюсь на запертую дверь. Не помня себя, кручу светящуюся серебром ручку.

Глухая деревянная дверь неохотно открывается, и в тускло освещенном зале появляется молодой человек, одетый в темно-синие джинсы и серый свитер. В зале никого нет, и не может быть. Он гасит свет и садится на стул, кладет локти на подоконник и рассматривает моросящий по головам прохожих дождь. Через час ему нужно выходить, чтобы попасть в университет, но утренний дождь резко снижает шансы. Дождь скорее наводит на общие мысли, к которым более подходит бесцельная прогулка по брусчатке в распугавший погодой пустые лица день.

Поменявший направление весенний ветер, прорываясь сквозь неплотно прилегающие друг к другу деревянные рамы, забирается в комнату, стекло покрывается сбегающими сверху вниз крупными каплями, заменяя узкую полосу асфальта отражением моего лица. И я откидываюсь на спинку стула, протираю закисшие глаза, отталкиваюсь руками от узких подлокотников, встаю, вновь решив, что трети семестра вполне достаточно и для меня и для всех остальных. Беру со стола книгу в фиолетовой обложке, подношу к глазам, оценивая расположение свернутого в несколько раз листка чистой бумаги - пожалуй, ближе к началу - и открываю соответствующую закладке страницу. "...Тем не менее, слово "куб" имеет определенный смысл..." - захлопываю книгу, случайно придавив указательный палец, и, положив ее в мягкую сумку, надеваю ботинки. Приоткрытая дверь приносит в коридор запах сырости, в подъезде запах усиливается, я поворачиваю ключ. Улица. Дойдя до реки, я останавливаюсь и смотрю, как чайки пролетают над серыми волнами, взмывая вверх при порывах северо-западного ветра, дождь усиливается, и две небольших лужицы на металлическом парапете сливаются в одну. Видимо, сумка промокнет, а страницы книги разбухнут и пожелтеют - кому-то в трамвае будет не слишком приятно видеть на моих коленях плохо сохранившееся печатное издание, и трамвай не заставляет себя ждать.

На этот раз я проезжаю шесть или семь остановок и выхожу, подталкиваемый настырным мужчиной в шляпе болотного цвета. Справа по-прежнему остается пологий берег реки - все же я вышел слишком рано; впрочем, стоит ли уделять внимание происходящему - на этих отрезках светло-серый пейзаж неизменен, как и там, откуда я начал свой сегодняшний путь. Еще один трамвай, нагоняя меня, грохочет и искрит позади, почему бы мне, подставляя спину этому грохоту и пустоте, не ускорить шаг, сворачивая от реки вглубь города, к подъемам и спускам узких улиц, к сумеречным в это пасмурное утро продуваемым перекресткам, к дорожным знакам, редким прохожим с темными зонтами. И я не нахожу доводов против. Теперь главное - не пропустить нужный поворот, не запутаться в тумане и указателях, когда прогулка наконец-то - случайно -приобрела цель, а все дома похожи на нужный.

Скрипучая дверь подъезда подается, и я, скользя на мокрых ступенях, быстро поднимаюсь по лестнице, стараясь не задеть рукой бурые перила. Останавливаюсь перед бурой дверью, вытираю ноги о смятую, потерявшую цвет тряпку и аккуратно нажимаю указательным пальцем на кнопку звонка. Еще раз - и из глубины квартиры доносится заглушенный пылью и влагой голос - "Открыто", войдя, я вижу юношу и девушку моих лет. Девушка держит в руках черно-белую фотографию в тусклой рамке, юноша, стоя на табурете, вбивает в стену гвоздь, изгибающийся под неумелыми ударами молотка. Я кладу сумку на грязный пол и сажусь на нее, подставив лопатки абстрактному рисунку на обоях. После коротких приветствий и долгих взглядов, прямо-таки детской игры в гляделки, хозяева уходят в соседнюю комнату, оставляя согнутый гвоздь торчащим из стены, я грустно усмехаюсь и встаю. Гвоздь падает, дверь открывается, принося к запаху плесени запах стирального порошка и лака - из квартиры выходит мужчина лет тридцати, одетый в темное короткое пальто и серые свободные брюки. Он спускается вниз, на пороге появляется женщина и смотрит ему вслед. Муж уводит ее обратно в квартиру.

Человек в серых брюках закрывает расшатанную дверь подъезда, придерживая ее рукой, и останавливается под козырьком. Пока он находился в теплой комнате, дождь приутих, выглянуло солнце, приучающее переулки к однообразию движущихся по ним теней. Выбрав направление движения, мужчина делает шаг через невысокий бордюр, за ним следующий, и так далее, пока не скрывается за углом. Его походка неуверенна, он выглядит ребенком, забывшим необходимую вещь и не решающимся вернуться, чтобы забрать ее. Вскоре растерянность на его лице сменяется усталой улыбкой, и я выхожу на оживленную улицу. Полдень.

Я решаю пройтись пешком, мимо белых пластмассовых дверей антикварных магазинов, в одном из которых на табличке с надписью "Открыто" пара кубов слагается в невысокую чуть покосившуюся башню. Я захожу в него, привычно дергая дверь на себя. Висящий под потолком колокольчик, качнувшись в сторону, привлекает внимание молодой девушки, стоящей за прилавком. Я приветливо улыбаюсь старому знакомому, разглядывающему маятник стенных часов, кивком приветствую девушку в темной блузке с закатанными рукавами. Узнав меня, она скрывается за бежевой занавеской.

Зеленая подсветка одной из витрин гаснет, раздается едва заметный треск стекла, и я подхожу ближе к кассе, постукивая согнутым указательным пальцем по деревянной обивке стен. Девушка вновь появляется у прилавка, держа в руке неподписанный конверт. Только сейчас я замечаю сочувственный взгляд приятеля, с трудом поднимающийся к моему лицу, и тут же соскальзывающий на матовый паркет, следы потекшей туши под глазами девушки, и сползшую на нос прядь ее черных волос. Взяв конверт, я делаю пару коротких шагов к выходу из магазина, опускаю вниз белую дверную ручку, и пластмассовая табличка отшатывается в сторону. Я вздрагиваю, вновь услышав звон колокольчика.

Остановившись на пороге, я достаю из внутреннего кармана пальто помятую черно-белую фотографию, открываю конверт, в котором виднеется единственный сложенный в несколько раз листок, часть которого покрыта мелкими буквами. Почерк мне незнаком, но разборчив, к тому же, дрожащая рука автора иногда переходит на печатные буквы. Я кладу фотографию в конверт и оборачиваюсь - губы девушки движутся, но я не могу понять слов, и на прямоугольную уличную плитку бурым ботинком наступает сутулый человек в длинном плаще. Он выглядит несколько удивленным; прислонившись к фонарному столбу, я провожу ладонями по начинающим седеть вискам, пожалуй, надо будет посетить парикмахерскую. Темнеет. Чувствуя головную боль, я лезу во внутренний карман плаща и достаю пачку таблеток, одна из них неприятно царапает горло, оставляя во рту горький вкус. Загораются редкие фонари. Конверт в моей руке кажется не лучшей игрушкой для пальцев - они сминают и вновь расправляют его, оставляя шершавые линии; я складываю конверт вдвое и оглядываюсь на нависающие силуэты домов.

Кажется, на улице пасмурно, по крайней мере, не видно ни луны, ни звезд, я ощущаю первые капли пока еще не слишком сильного дождя. Плитка, освещенная желтым светом, начинает покрываться замысловатым узором из расплывающихся в кляксы точек, они соединяются краями, и я медленно продвигаюсь в сторону реки. Пахнет свежестью, может быть, мокрой пылью, очередной поворот - стены остаются позади, и пространство лезет в глаза, ограничивая себя желтыми пятнами огней.

Я вижу скопление людей впереди, у каменного парапета набережной, и ускоряю шаг. Туда подходят все новые люди, они привстают на цыпочки, опираются на плечи друг друга, протискиваются, складывают зонты, чтобы не мешать другим. В висках начинает пульсировать кровь, я подношу к ним пальцы, сквозь кожу ощущая неприятные толчки, я почти бегу.

Собравшиеся на берегу не оборачиваются в мою сторону, я расталкиваю их локтями, с трудом преодолевая сопротивление напряженных рук и упертых в землю длинных зонтов, очередное неподатливое тело остается позади, я останавливаюсь, узнавая неподвижно лежащую на влажной от дождя и речных брызг плитке в бледном свете фонаря, и с темных волос стекает вода, и лицо искажено гримасой, и пальцы, и глаза. И чей-то пристальный взгляд упирается мне в ссутулившуюся спину.

Из расступившейся толпы медленно выходит седеющий человек в коричневой куртке, старомодных ботинках и очках в металлической оправе. Он переходит на противоположную сторону дороги, дождавшись зеленого сигнала светофора, и на мгновение останавливается перед фигуркой идущего человека, растекшейся по зеленой лампочке. Лампочка гаснет, и он ускоряет шаг. Его блуждающий взгляд натыкается на разодранные края фетровой шляпы, валяющейся рядом с одной из картонных коробок, но продвигается дальше, изредка поднимаясь от тротуарной плитки к лицам прохожих. Дождь заливает стекла очков, размывая без того нечеткие силуэты. Привычным движением я достаю из бокового кармана куртки фиолетовый носовой платок, и, протирая линзы, прохожу в открытую дверь подъезда. Поднимаюсь на несколько ступенек вверх и нажимаю на кнопку звонка. Еще раз. Никто не открывает, приходится доставать связку ключей, вновь цепляясь шершавой рукой за твердые края кармана. С протяжным скрипом отворяется железная дверь, свет из окна освещает трюмо, и я переступаю через порог. Ненадолго останавливаюсь возле вешалки, жду чего-то, потом, спохватившись, разуваюсь и, оперевшись рукой о стенку, медленно прохожу через коридор.

В комнату входит пожилой человек в темных носках и сером свитере, по его редкой седой шевелюре и сморщившемуся лицу можно легко узнать только что отворившего тяжелую скрипучую дверь. Он останавливается в середине слабо освещенного электрическим светом зала, ощущая сквозняк от плохо закрытого окна. Напротив меня на стене едва покачивается черно-белая фотография в бурой рамке, под ней на краю журнального стола лежит фиолетовая книга, заложенная свернутым вдвое конвертом. В комнате абсолютная тишина. Он озирается, медленно поворачивая голову из стороны в сторону, теребит ручные часы, браслет которых слишком широк для его запястья и тишина становится невыносимой. Я возвращаю взгляд к фотографии, на которой едва различимы мужчина и женщина, сидящие в глубоких креслах. На вид им не более тридцати. Мужчина сидит, закинув ногу за ногу, слева от женщины на треть фотографии расползлось черное пятно, ограниченное складками матовой занавески. Взгляд мужчины направлен в объектив, а подбородок немного приподнят. На лицо девушки сползла длинная прядь темных волос. Я поднимаю глаза к бурой прямоугольной рамке, к бежевому цветку на обоях, к тонкой капроновой нитке, к согнутому гвоздю. Возвращаюсь к картинке, и замечаю в очерченной занавесками нише ухмыляющегося ребенка, моего локтя касается чье-то плечо и бело-синяя фарфоровая тарелка соскальзывает с полированной поверхности тумбы.