Романтическая пьеса-архитектонúк в 2-х действиях с прологом и послелогом.

«Легкость небесных стрел»

Действующие лица:

Лючия – дочь Тосточчи, миловидная юная барышня. Работает прачкой.

Тосточчи – прогнозист, господин средних лет, одет в потрёпанный сюртук тускло-карамельного цвета. Постоянно носит в правой руке небольшого размера чёрный портфель.

Синьора Родени – весьма темпераментная женщина героических пропорций. С сочувствием относится к Лючии и желает её свадьбы.

Грек – лавочник, мужчина низкого роста с густыми, чёрными, кудрявыми волосами. Муж синьоры Родени. Циник и нигилист.

Место и время действия – Пригороды Флоренции. Начало ХX века.

Пролог.

Улица рядом с домом Тосточчи. Лючия и синьора Родени.

Синьора Родени: (по матерински) Послушай, деточка, что скажет тебе тётушка Родени – брось ты это неблагодарное дело. Твои руки созданы для поцелуев красивых мужчин, которые станут возить тебя на авто а не для того, чтобы окунать их в едкий щелок. Святая Мария! Как только твой отец позволяет тебе работать прачкой?!!

Лючия: (смеясь) Милая тётушка! Моему папеньке нет совершенно никакого дела до того, каким образом я зарабатываю себе на жизнь. «Лючита, от тебя одни проблемы!» – сказал он мне как-то – «Ты уже взрослая девушка и должна заботиться о себе самостоятельно, не рассчитывая на мою помощь. Ты можешь жить в этом доме и есть за этим столом, но на одежду, украшения и прочую девичью ерунду изволь зарабатывать сама!» (скорчив милую гримаску) Можно подумать, этот скряга когда-нибудь мне что-нибудь покупал.

Синьора Родени: (сердито) Святой Франциск! Почему же он тогда против вашей с Валентино свадьбы? Я не понимаю, разве это не решило бы всех его (передразнивая) проблем.

Лючия: (печально, со вздохом) Папа желает найти мне партию получше. Он говорил о каком-то неапольском дельце, владельце судоходной компании. А Валентино… Да, Валентино умён и пишет стихи, но он небогат. И неискушен в ведении дел. (улыбнувшись, задорно) Помните, когда он был мальчишкой, дядюшка Грек поручил ему продать на базаре котят, которых принесла ваша Сильвия, а он их просто раздарил? (нахмурившись) А для папы нет иного качества в человеке столь же значимого, сколь деловая сметка. Он всегда считал Валентино болтуном и лоботрясом.

Синьора Родени: (поднимая на плечо корзину с бельём) И не только он. Мой муж тоже считает что из него не выйдет ничего доброго. Но Валентино хороший человек. И самое главное здесь – ваши чувства. Скажи мне, твоей старой тётушке – любишь ли ты его и любит ли он тебя?

Лючия: (задумчиво глядя вверх) Я не знаю тётушка Родени… Когда-то, когда мы были детьми, мы поклялись друг другу в вечной любви, но… Мы уже не дети… Мне кажется, что я люблю его, но, на самом деле, я даже не знаю что творится в его душе. Да, конечно, он посвящает мне все свои стихи, и в них так много говорится о любви… Но почти все стихи говорят о любви, а в нашем маленьком квартальчике их некому посвящать кроме меня…

Синьора Родени: (покачав головой) Маленькая Лючи… Тебе нужно узнать о его чувствах к тебе и как можно скорее. Во имя святого Бенуария, поторопись. Я буду проклинать себя всю последующую жизнь, если позволю увянуть прекрасному цветку любви, который может вырасти из ваших с Валентино чувств.

Лючия: (просветлев) Я так и сделаю! Пойду и спрошу у него сейчас же! Спасибо, тётушка Родени!

Убегает. Синьора Родени снимает с плеча корзину с бельём и ставит её на землю.

Синьора Родени: Ффух… (глядя вверх) Святой Антоний! Ох уж мне эти дети…

Действие 1.

Сцена 1.

Улица рядом с домом Родени. Грек, развалившийся в шезлонге, синьора Родени.

Грек: (лениво) Милая женушка, отчего это ты сегодня такая задумчивая? Это на тебя не похоже. Может быть эта негодница Лючия плохо справилась со своей работой и тебе пришлось перестирывать бельё заново? (зевает) И за что мы только платим ей деньги?

Синьора Родени: (в негодовании) Как ты можешь говорить такое про нашу маленькую Лючиту? Ты носил её на руках, а теперь у тебя язык поворачивается выговорить такое! Мы всем кварталом стараемся поддержать её как можем и только поэтому она сейчас не работает на богачей за жалкие гроши. Вон, кстати, она идёт… Прикуси-ка свой язык!

Выходит Лючия.

Лючия: (улыбаясь) Здравствуйте, тётушка Родени! Добрый вечер, дядюшка Грек. Как ваша торговля? (хитро) Старый Руфус, нищий с базара, рассказывает про вас интересные вещи. (заговорщически) Он говорит, что вы, будто бы, подсыпаете на дно каждого пакета… (пауза) недоспелые оливки… (смеётся)

Грек: (подскочив и задохнувшись) Ах он, этот негодяй Руфус! Порочить своей пустой болтовнёй моё честное имя! Да Грека Родени вся Флоренция знает как честного торговца! Купцы из Прато почитали за честь жать мне руку! Да я его…

Синьора Родени: (Греку, холодно) Оставь угрозы, во имя святого Леонарда. Все знают, что ты разбавляешь спелые маслины неспелыми. Но так уж сложилось, что в нашем городке ты – единственный торговец маслинами и все это терпеливо сносят. (Лючии) Лючи, девочка моя, ты говорила с Валентино?

Лючия: (мечтательно) Валентино… Он пишет поэму, посвящённую мне. Она называется… Как же она называется?… (хмурит лоб, морщится и внезапно светлеет лицом) Лёгкость небесных стрел! Да, именно так! Лёгкость небесных стрел – такое мог выдумать только Валентино!

Грек: (ворчливо) Ваш Валентино – лентяй и увалень.

Синьора Родени: (в сторону) Ох уж мне этот Тино… (Лючии, строго) Ты спросила у него о его чувствах к тебе?

Лючия: Конечно.

Синьора Родени: (нетерпеливо) Ну и что он ответил?

Лючия: (делая нарочито серьёзное лицо) Лючита! Как ты можешь меня об этом спрашивать? Ты – та звезда, которая освещает мне мой путь на сумеречном пути моём, ты – единственный светоч в тёмной и пустой моей жизни…

Грек: (усмехаясь про себя) Конечно она будет темна и пуста, если проводить её наедине с собой и своими мыслями.

Встаёт с шезлонга и заходит в дом.

Лючия: (продолжает, декламируя) … которая вся не стоит, однако, и единого прикосновения к твоим волосам! За возможность один раз взглянуть на тебя, право, не жаль продать душу Люциферу… (не выдерживая, смеётся) Валентино верен себе, он такой смешной!

Синьора Родени: (недовольно) Но здесь же нет ни слова о любви!

Лючия: И пусть. Мне всё равно кажется, что он любит меня.

Входит Тосточчи.

Тосточчи: (Лючии) Лючита, нас собирается посетить человек, с которым я давно хотел тебя познакомить. Будь хорошей дочерью, ступай домой и одень своё лучшее платье.

Лючия: Хорошо, папа. До свидания, тетушка Родени.

Синьора Родени: До свидания, милая.

Лючия убегает.

Тосточчи: (синьоре Родени) Уважаемая синьора Родени, вы позвольте присесть?

Синьора Родени: (любезно) Да, синьор Тосточчи прошу вас.

Тосточчи садится в шезлонг, ставя портфель подле.

Тосточчи: Вы представляете, в наших конюшнях появился толедский скакун Мотылёк.

Синьора Родени: (изображая живой интерес) Синьор Тосточчи! Не может быть!

Тосточчи: (озабоченно) Да-да, именно так. Теперь расклад будет совершенно непредсказуем. (вздыхает) Как тяжело нам, прогнозистам, сейчас зарабатывать себе на прокорм, (с напускной заботой) а у меня ведь ещё и дочь, которую нужно одевать, покупать её всякие безделушки.

Синьора Родени: (с преувеличенным сочувствием) Какая ужасная история… Бедный синьор Тосточчи Знаете что, шли бы вы торговать маслинами как мой муж – не знали бы горя. Торговля идёт споро, мы со всем нашим маленьким городком в дружеских отношениях. А ваше дело – неблагодарное и опасное. Правда ли, что вас недавно пытались избить подручные Манчини?

Тосточчи: (смутившись) Ну… Э-э-э… Да, я порекомендовал ему ставить на Анну-Луизу, а она потеряла подкову на треке. Но у этих подонков, слава пречистой деве Марии, ничего не вышло…

Голос Грека из окна дома: (саркастически-осведомительно) Вероятно оттого, что синьор Тосточчи очень быстро бегает? Наверняка сама пречистая дева несла его на своих крылах?

Тосточчи: (подняв голову, недовольно) Ах, это вы, синьор Грек. Умно, ничего не скажешь. Ставлю миллион лир – вы придумывали эту шутку очень долго.

Встаёт с шезлонга.

Грек: (показываясь из окна) Не рискуйте миллионом понапрасну, у вас и без того дела идут не очень. Дорогая, сделай милость, поднимись ко мне.

Синьора Родени: Синьор Тосточчи мне нужно идти. Муж зовёт.

Заходит в дом.

Тосточчи: (рассеяно поднимает портфель) Ах, ну да, вам нужно… Нужно идти… И мне… (уходит, бормоча) Мне тоже… Завтра… Мотылёк, вот бестия… Что же я теперь скажу Рикардо?..

Сцена 2.

Ночь. Городской парк.

Появляется танцующая Лючита.

Лючита: (кружась в танце, напевает) …Нас оплетает тень ночная,

Скрывая плотность наших тел,

Сердца влюблённых раскрывая

Для лёгкости небесных стрел.

Они невидимы и тонки,

Касанье их нежней пера,

И барабанной перепонки

Не тронет свиста их игра.

Смотри наверх! Ты видишь звёзды?

Их лишь ленивый не воспел -

То острия взлетевших в воздух

Небесных миллиардов стрел.

Замирает с поднятыми руками.

Лючита: Милый, милый Валентино… Какие прекрасные стихи… Какой замечательный вечер… (хмурится) Как мог отец всерьёз рассчитывать на то, что я соглашусь на брак с этим обрюзгшим неаполитанским снобом? Что же он там говорил?.. (припоминает) Ага, кажется – ты не будешь ни в чем нуждаться, тебе не придётся работать, уж тем более – в прачечной, у тебя самой будут служанки и так далее… (улыбается) Какой он глупый, этот синьор Милони. Неужели же он полагал, будто меня можно этим соблазнить? (смеётся)

Танцуя и продолжая напевать, уходит за сцену.

Сцена 3.

Улица. Слышится рёв толпы и голос, выкрикивающий «Мотылёк! Никто из нас не верил, но этот прекрасный скакун…» Появляется взволнованный Тосточчи.

Тосточчи: (тяжело дыша, прижимая портфель к груди) Чёртов Рикардо!.. Говорил же ему – не связывайся снова с Манчини, не давай прогнозов, а он – будь уверен, Кассиопея придёт первой! (безысходно) Теперь всё кончено, на этот раз головорезы Манчини доберутся до меня… Только бы они не заглянули в портфель! Святой Бенедикт, помоги! (слышатся крики и топот) Что это? Это они! Мне нужно бежать!

Убегает.

Занавес.

Действие 2.

Сцена 1.

Дом Тосточчи. Лючия и Тосточчи сидят за столом. Тосточчи изранен, голова его перебинтована.

Тосточчи: (уныло) …Вот так. Я потерял работу, был избит, отдал все свои сбережения и приобрёл дурную репутацию среди игроков. Манчини – человек, к мнению которого прислушиваются все. (с горечью) До недавних пор и моё мнение ценилось не меньше. (с мольбой) Лючи, дочка, прошу тебя, согласись на брак с Милони! Это единственный выход, единственное спасение для нас.

Лючия: (с возмущением) Папа, как ты можешь просить меня об этом!? Могу ли я пренебречь любовью Валентино ради денег этого гадкого синьора Милони?

Тосточчи: (слёзно) Дочка, подумай обо мне… Я стар и навряд ли смогу заниматься чем-то иным. А как прогнозист я уже мёртв – во всех городах Италии уже, наверняка, знают как я подвёл Манчини. Меня погонят с любого ипподрома.

Лючия: (сомневаясь) Но отец… Я могу зарабатывать нам на хлеб стирая бельё.

Тосточчи: (исступлённо) Нет, ты ничего не понимаешь… Мои кредиторы теперь подступятся ко мне со всех сторон, а должники – отрекутся от своих долгов. Нам нужно будет оплачивать этот дом и… О, святая дева! (рыдает)

Лючия: (поднимаясь) Знаешь… Я давно хотела тебе сказать, мы с Валентино решили пожениться. Мы будем работать вместе и будем помогать тебе деньгами. (направляется к двери) Надо посоветоваться с ним, он умён и, наверняка, посоветует как нам поступить.

Тосточчи: (внезапно взъярившись) Ах, Валентино? Чёртов каналья Валентино? Он посоветует тебе! Он скажет «ты спроси у ветра» или «ты обратись к луне». Он ни на что не способен кроме пустых философствований и плетения стишков! (насмешливо) Он-то будет работать? Ты будешь вкалывать за двоих, а он будет лежать на чёртовой ветке дуба у перекрёстка, и будет сочинять свои буриме! (стучит по столу) Не смей к нему ходить!

Лючия: (с жалостью глядя на него) Мы с Валентино найдём способ справиться с этим.

Выскальзывает за дверь.

Тосточчи: (порывается бежать за ней) Лючита! Лючита! (добегая до двери, останавливается, опустив голову) Лючита… Что сказала бы на это твоя мать?

Резко раскрыв дверь, выходит наружу.

Сцена 2.

Дом Родени. Синьора Родени стоит у плиты.

Синьора Родени: (как бы про себя) Бедная девочка, сколько ей ещё предстоит изведать несчастья… С таким отцом… А муженёк-то мой тоже хорош… Додуматься поехать за оливками в Бриндизи! Теперь его раньше чем к обеду не жди.

Дверь распахивается. Влетает Тосточчи.

Тосточчи: (в ажитации, бросаясь на колени) Синьора Родени, вы и только вы можете помочь мне! Вы так близки с моей дочерью… Отговорите её! Вы должны помешать случиться величайшей ошибке в её жизни!

Синьора Родени: (изумлённо) Синьор Тосточчи! Немедленно встаньте! Поднимитесь с колен, сосед! Что с вами? О чём вы говорите?

Тосточчи: (почти визжит) Лючита! Лючита не должна выйти замуж за лоботряса Валентино! Это сломает жизнь и ей и мне!

Синьора Родени: (с отвращением) Я не ожидала такого от вас, синьор Тосточчи. Разве вы вольны распоряжаться судьбой своей дочери по своему усмотрению и решать что лучше для неё а что нет? Или бедняжка повинна в том, что вам теперь так требуются средства? Это низко… Что же до того, что это замужество сломает её жизнь, так я вам скажу, дорогой сосед, что Валентино – чист и честен. Да, у него нет деловой жилки, но зато его стихи красивы и глаза пылают особым огнём. (воодушевляясь) Более того, я вижу в Валентино мужество и смелость – немногие смогут столь долгое время и с таким упорством сносить насмешки и колкие выпады в свой адрес. Из них может получится замечательная пара и их прекрасные детишки, мальчик и девочка, Леонардо и Фелиция будут оглашать криками наш маленький квартал… Вы думали об этом, синьор Тосточчи? Вы когда-нибудь думаете о чём-либо, кроме самого себя?

Тосточчи: (шёпотом) Это конец…

Сцена 3.

Там же. Те же. В раскрытую дверь медленно входит печальная Лючия и плавно садится в кресло.

Синьора Родени: (тревожно) Лючи? Что с тобой, девочка моя?

Лючия: (грустно) Валентино меня бросил.

Синьора Родени и Тосточчи: (вместе) Как?!!

Лючия: (грустно) Он сказал, что любовные узы священны и лишь люди, свободные от житейской необходимости заключения брака, могут быть счастливы в нём. Он говорил о высокой любви, о недопустимости жертвенности. Жертвенность – сказал Валентино – делает любовь повинностью. Вместо стремления к обоюдному жертвованию собой, своими привычками, своими маленькими странностями, своей так называемой свободой ради нужд другого человека, нужно стремиться к чистоте любви, к тем отношениям, которые позволят любви быть чистой, истинной.

Грек: (входя, тихо) Каков мерзавец!

Лючия: (продолжает) Потом он спокойно улыбнулся и поцеловал меня в щёку. Прощай – произнёс он – я благословляю ваш брак с синьором Милони. Ты дала мне больше, чем я мог мечтать. Ты уедешь в Неаполь, и ваши с отцом дела пойдут на поправку. У тебя заведутся слуги, тебе не придётся окунать свои руки в таз с мыльной водой – другие будут стирать бельё для тебя. Ты забудешь обо мне. А я навсегда запомню тебя милой, непосредственной девочкой, прибегавшей к дубу на перекрёстке, чтобы послушать мои сентиментальные бредни. Теперь мы соединены с тобою незримой цепью, пропущенной через великое Ничто, и именно сейчас наша с тобой любовь стала причастна вечности как неосуществимая, неисполнимая – это в нашем прощании самое прекрасное. Так он сказал мне.

Тосточчи: (тихо и, кажется, ошеломлённо) Как же теперь тебе быть?

Лючия: (выпрямившись, также тихо и решительно) Мы едем в Неаполь.

Берёт Тосточчи под руку и они выходят.

Синьора Родени: (вслед, негромко) Да поможет тебе пречистая дева Мария, милая Лючи.

Послелог.

Дом Родени. Вечер. Синьора Родени и Грек.

Синьора Родени: (потрясённо) Я до сих пор не могу отойти от потрясения… Почему Валентино её бросил?

Грек: (усаживаясь в кресло и набивая трубку) Чего же ты ожидала, Роза? Разве ты не поняла? Он не бросал её – он соединился с ней в вечности. Ты думаешь, что он сделал это из нежелания связывать себя обязательствами, начинать действовать, зарабатывать деньги, чтобы помогать её прогоревшему отцу и прочее? Ты ошибаешься. Он даже не знает о том, какую глубокую рану нанёс Лючии. Его мысль попросту не опускается до таких вещей. Между высотами, в которых парит он и грубой, косной твердью, которой касаются проблемы семьи Тосточчи – густой слой облаков. До тех пор, пока жители нашего квартала приносят к дубу у перекрёстка еду, и слушают его стихи он может позволить себе жить, попросту не задумываясь об этом. А кормить его будут, ведь он отрабатывает свой хлеб – ни у одного из окраинных кварталов нет собственного поэта. Наш квартал особенен им. Послушай лучше стихи, которые он написал сегодня, посвятив их Терезе…

Синьора Родени: (в ужасе) Какой Терезе?

Грек: (усмехнувшись) Девушке из соседнего квартала.

Синьора Родени: (в замешательстве) А как они оказались у тебя?

Грек: (ещё раз усмехнувшись) Он сам просил у меня их ей передать. Ты слушай… (начинает читать)

Небесных стрел полёт легчайший…

 

Занавес.