Он продавал облака. Лоток его, сплошь забитый прозрачными колбочками с едва видным маревом неуловимых оттенков, каждые выходные появлялся на площади. Как раз в то время, когда крикливые молочницы с пустыми крынками покидали свои места.

Он никогда не выкрикивал призывные словечки и не рекламировал свой товар. Осторожно переставляя и располагая в аккуратном порядке свои склянки, он всегда мурлыкал под нос какую-то детскую песенку об облаках, небе, сказках и доброте. Слов обычно не было слышно, и хрустально-стеклянный перестук сосудиков в чистом утреннем воздухе вздымался ввысь, над крышами, влетая в открытые окна и сообщая всему городу о том, что торговец сказок снова появился.

Толпа удивленных горожан уже не загромождала площадь, как в день его приезда – прошло ровно столько времени, чтоб и взрослые, и дети перестали удивляться диковинному товару, но как раз столько, чтоб покупатели у лотка улыбчивого продавца не переводились.

Продажа одной колбочки занимала у него довольно долгое время – главным образом потому, что прежде чем, бережно укутав прозрачную склянку в разноцветную шуршащую бумагу, передать ее новому клиенту, продавец довольно долго беседовал с покупателям. Разговор их был довольно странный, как для двух взрослых и серьезных людей – разговор о детстве и мечтах, о сказках и невозможном, о том, чего не может быть и о самом невероятном, что может случиться в любую секунду…. Разговор о том, как вернуться в страну своих грез и о том, как просто увидеть облако в маленькой стеклянной бутылочке….

Дети обычно не понимали всей важности этих бесед – яркие, постоянно меняющие окраску кусочки тучек, заключенный в стеклянную тюрьму были ясно видны им. И потому шумная, смеющаяся ватага детворы была постоянным спутником торговца и его лотка.

С детьми он не говорил о мечтах и сказках – дети и так знали все эти прописные истины. С детьми он просто смеялся и рассказывал об облаках и тех дальних странах, где он собирал их. О чудесных ярко-розовых водах бесконечного океана на юге, над которым клубятся сиреневые тучки, что на заходе превращающиеся в огромных птиц с лохматыми крыльями. О прозрачных облаках над головами людей, всегда поющих грустные песни о счастье и любви. О зеленом небе над прекрасным городом, засыпанном лепестками роз так, что никто до сих пор не может разыскать его. И о многих других облаках, собранных им по всему свету…

В словах его не было и толики лжи – дети, взглянув на бутылочки с туманным маревом, ясно видели в отражениях маленьких облачков все те загадочные страны, о которых с таким жаром и неуловимым сожалением рассказывал продавец.

Взрослые, купившие облака, обязательно приходили к нему. Они не благодарили – они просто приходили поболтать и рассказать то, что видели в своих колбах. О том, что они вспомнили, глядя на дымный воздух, о тех мечтах, что проснулись в их сонных душах рядом с частицей неба. И глаза их светились таким детским счастьем и беззаботностью, таким удивленным пониманием, что продавец без труда видел и угадывал все те «спасибо», которые срывались с их ресниц и тонули в бледном небе над нашим городом.

И с каждым его появлением на площади все больше становилось улыбчивых лиц, все больше людей ненароком в течение дня обращали взгляд в сторону полочек комода, на которых среди множества дорогих сердцу безделушек, фотографий близких и засушенных бутончиков памятных цветов, стояла прозрачная бутылочка, внутри которой клубился воздух.

И с каждыми выходными лоток торговца звенел все тише, все меньше времени требовалось ему, что бы в должном порядке расставить свой товар. И все чаще говорил он о предстоящих ему дальних странствиях за новыми чудесными облаками.

 

Как раз в это время мы познакомились с ним. Меня не было в городе более трех лет – закончив обучение в женской школе-пансионе в столице, я собиралась остаться жить в большом городе, у своей тетушки. И в наш маленький городок вернулась не на долго – повидать родителей и знакомых, окончательно собрать еще оставшиеся вещи и покинуть, наконец, этот крохотный, слишком тесный уже для меня город.

Поначалу это всеобщее увлечение пустыми бутылочками умиляло меня, и в глубине души я отдавала должное этому хитрому мошеннику, сумевшему заморочить головы всем горожанам. Потом мне стало интересно, что же такого рассказывает он им, что после встреч с этим странным человеком у окружающих такой беспечно-счастливый вид? А после, с натугой вглядываясь в аккуратные ряды пустых баночек на его лотке, я пыталась заставить себя увидеть там ну, если не облако, то хоть что-то разглядеть в этой однообразной прозрачности за стеклом.

Я приходила к его лотку каждые выходные, и хотя продолжала считать торговца ловким обманщиком – никаких облаков в колбочках, конечно же, не было, - но разговаривать с ним мне нравилось.

Он был отменный фантазер и обладал недюжинным ораторским искусством, и не раз, слушая его очередную басню об одной из стран с несуществующим названием, мне казалось, что он сам верит в то, о чем говорит: так убедительно звучал его голос, такие мельчайшие детали «вспоминал» он.

Все чаще наши разговоры с ним плавно переходили на общие рассуждения, - здоровая доля скептицизма не давала мне впасть в детство после череды описаний заморских стран, которых не было на карте, а уж географию нас в пансионате заставили вызубрить. «Возможно, просто легкий гипноз.. безотчетный…» - думала я, глядя в его глаза, светившиеся добродушным сожалением, об этой странной особенности убеждать всех.

Мне казалось – и это было непривычно, обидно и досадно, - что он считал меня немного увечной. Чем-то вроде душевного калеки, и все из-за этих чертовых облаков, которые я не могла разглядеть в его склянках. Я смеялась и злилась одновременно, пытаясь доказать, что на небе я их вижу довольно отчетливо – вон же они, молочно-белые, как и положено в погожий день, и если я не могу разглядеть их в его бутылочках, значит их просто там нет. Он, и дети, постоянно окружавшие его, весело смеялись на эти мои разгоряченные тирады и хором называли цвет облака, заключенного в любую из бутылочек.

В человеке этом сочеталась удивительная способность соединять противоположное – он много знал и был довольно образован, но упорно твердил о том, чего точно не может быть в нашем нормальном, цивилизованном, рационализированном мире. Эта его особенность делала его немного уязвимым и чересчур наивным, но была так мила мне.

Работа продавца сказок приятна и легка, но никогда не позволит ему остаться где-то надолго. И все чаще в наших разговорах с ним проскальзывали грустные нотки – его запас облаков становился все меньше, да и я порядочно задержалась, а ведь меня ждал большой город, где нет места фантазиям и сказкам, где все научно-обоснованно и серьезно. Мы оба знали, что вряд ли увидимся еще когда-нибудь – в большом городе товар его не пользуется спросом, а в маленький городок я уже не вернусь.

На прощанье он подарил мне одну бутылочку. Он сказал, что внутри нее ярко-красное облако из страны, где самые нежные и самые дивные чувства, из страны, где любовь ходит по улицам, а мужчины и женщины всегда говорят то, что у них внутри.

- Когда-нибудь ты увидишь внутри пустой бутылочки прекрасное облако, вспомнишь и поймешь все то, что я говорил… Я буду помнить о тебе, девушка, которая не верит в облака. Каждые три года я буду присылать тебе по новой бутылочке, и если однажды ты увидишь там облако – оно скажет тебе, где меня найти….

 

***

- Ох, бабушка, как это все интересно! Ну, покажи, покажи же нам облака!

- И что, правда, присылал?

- А ты нашла его, ба?

- Вместе с первой, подаренной им перед отъездом у меня 16 баночек… 16 баночек с кусочками туч из тех стран, в которых он был… Смотрите, и ищете в них небо, потому что я за все эти годы так и не разглядела там облако...