(вне конкурса)

 

– Ну, что же! Поезжайте тогда в Карпову Гору, – столичный чиновник внимательно осмотрел диплом за № 79, в котором значилось, что Лейбсон Герман Михайлович «по надлежащим испытаниям в медицинских науках признан достойным степени лекаря со всеми правами и преимуществами, сопряженными по закону с этой степенью».

Молодой 26-летний доктор, родом из города Митавы, только что, в декабре 1896 года окончил Императорский Юрьевский Университет и теперь, после безуспешных попыток найти работу в Риге, приехал в Петербург, чтобы здесь, в столице попытаться устроиться на работу.

Худощавый чиновник подвёл молоденького врача к висевшей на стене карте и указкой ткнул на точку где-то высоко на Севере, чуть правее Архангельска в сторону Китая:

– В Пинежском уезде Архангельской губернии требуется открыть медицинский пункт. Сейчас там нет ни одного врача. – Чиновник неторопливо взглянул на молодого человека, который, слегка приоткрыв рот, просто онемел, скорее окаменел от такого закоченелого предложения, и, не услышав никакого протеста, что для чиновника означало согласие, продолжил:

- Сообщение туда летом на пароходе, а зимой можно добраться на лошади – примерно вёрст двести от Архангельска будет. Это единственное, что мы можем вам предложить.

Когда-то получение диплома лекаря казалось Герману недосягаемой мечтой. Он с восхищением смотрел на своего дядю Исидора Израильсона, который был видным врачом в городе Двинске. Но теперь он сам – дипломированный врач, полный сил и желаний начать самостоятельную жизнь, торопился оставить где-то позади нелёгкое детство в многодетной семье без матери и кучу долгов, накопившихся за время обучения в Университете.

Но не только желание побыстрее расстаться с долгами, а ещё и горячая жажда без промедлений встать на ноги, чтобы жениться на любимой Пауле Шумахер, сподвигли практичного и расчётливого еврея хотя бы поинтересоваться, что же он будет иметь, если согласится на подобное безумие Государственного Петербургского Медицинского Департамента.

Чиновник отложил указку в сторону и, сложив руки на груди, стал неторопливо маячить по кабинету из стороны в сторону:

- Вознаграждение за подобную работу полагается неплохое. Жалованье получите порядка 1300 рублей в год и ещё подъёмные в 1000 рублей для переезда к новому месту работы. Кроме того, как государственному служащему вам присвоят ранг, повышающийся с годами. И ещё один плюс - три года работы на Севере вам будет засчитано как пять лет.

Довольно глубоко вдохнув, Герман потихоньку испускал воздух, словно уставший воздушный шарик. Он будто бы что-то очень быстро вычислял в голове:

- Думаю, что здесь есть над чем подумать, – безумие звучало о-о-очень заманчиво. Предложенное место, казалось, разом решало все его проблемы – прочное место работы, гарантированный заработок, преимущества государственного служащего…, наконец-то он женится и привезёт любимую в свой дом. И при всём этом он будет заниматься своим любимым делом – приносить пользу людям, оказывая необходимую медицинскую помощь.

- А что-нибудь можете ещё рассказать об этой… – «дыре» – чуть было не сорвалось с губ прибалтийского интеллигента. Но чтобы не выдать себя, скрасить казус, Герман плавно взмахнул своей пятернёй словно веером, головой и глазами вопрошая повторить название местности.

- Карповой Горе? – смышлёно догадался чиновник.

- Да, да, об этой Карповой Горе.

- Население там около тысячи душ. Работать надо будет на врачебном пункте, плюс обслуживать шесть близлежащих сел. Персонал – три фельдшера и одна повитуха. Интеллигенция там почти полностью отсутствует…, – поймав себя на неудачно высказанной мысли, чиновник легонечко почесал голову и добавил, – если конечно не считать интеллигенцией пристава, лесничего, почтмейстера, священника и еще может быть, несколько семей. Также могут встретиться интеллигентные люди и из ссыльных.

Чтобы хоть чем-то приправить свою слегка подпорченную речь, чиновник довесил:

– Не так давно жалованье всем сельским врачам поднято с 400 до 1225 рублей в год. Кроме того, вместо 100 рублей выдаётся 300 рублей в безотчетное распоряжение на разъезды. У прочего же медицинского персонала, скажу вам так, для справки, что старшим фельшерам жалованье увеличено до 240 рублей в год, а младшим со 120 поднято до 180 рублей. Старшим повивальным бабкам предписано по 200 рублей в год, а младшим – 140 рублей.

- Всё понятно. – Герман утвердительно покачивал головой. – В самое ближайшее время я дам вам ответ.

- Да, конечно. Мы будем очень рады договориться. Всего доброго.

Счастливый оттого, что все сомнения и хлопоты остались позади, молодой человек торопливо вышел на улицу и запрыгнул на ближайшую конку1. Казалось, что ему было всё равно куда ехать – радость переполняла его. Насколько он знал, никому из молодых врачей не удавалось за такой короткий срок занять прочное место с достойным жалованьем. Но с другой стороны, его печалила предстоящая разлука и со столицей и с любимой. По правде говоря, он до последнего момента еще не был абсолютно уверен в благоприятном исходе дела. А вдруг в Архангельске его не утвердят? Что он тогда будет делать?

Конка свернула к главпочтаму, куда молодой человек, собственно говоря, и направлялся. Ему не терпелось через письмо поделиться своей радостью с любимой Паулой.

«Дорогая моя, милая, единственная!

Спешу сообщить тебе о предоставлении мне места в Карповой Горе. Это, конечно же, не совсем столица, а точнее сказать – совсем не столица, даже далеко не столица, но…» – Герман призадумался, не зная как бы лучше объяснить любимой важность принятия такого решения, не спугнуть её – «…но для себя лично я не требую ничего другого как работать именно там, где особенно нужна моя работа интеллигентного человека – врача. Мне хотелось бы работать на благо людям, умерять их страдания в той степени, в какой это для меня возможно. В этом отношении мне не надо искать никакого другого поля деятельности и если, может быть, тебе это покажется слишком идеальным, то я должен заверить тебя, что я свое призвание рассматриваю именно с этой точки зрения. Конечно же, я мог бы, вероятно, остаться и в Петербурге, практиковать или ещё что-нибудь, однако, мне отвратительно думать о врачебной деятельности только как об источнике денег, которые нужны для покрытия огромных долгов здешних потребителей. Врач в провинции совсем иное дело…»

Герман отчётливо понимал, что ему будет совсем непросто уговорить интеллигентную рижскую немку, даже не знающую русского языка, поехать в русскую глухомань. Поэтому он чётко решил собирать по капелькам как можно больше ласкавших слух новостинок о жизни в Архангельской губернии и совершенно безжалостно отсеивал мнения, способные хоть как-то помешать принятию им решения на переезд в глубинку.

В каждом последующем письме к ней он осыпал любимую новыми находками, словно уговаривая себя, а за одно и Паулу:

«Милая моя! Строчу сообщить тебе, что на днях беседовал с одной интеллигентной дамой, которая жила в Архангельской губернии 10 лет!!! Она рассказала, что жизнь там совсем не страшна. Хотя климат и очень суров – непродолжительное лето, страшно длительная зима, но люди одеты в шерсть и меха, спят на меховой подстилке и укрываются мехом. Обычная температура зимой -15оС, но иногда бывает, что опускается до -30 оС. Зато средства к существованию очень дешевы: подумать только – фунт2 мяса стоит две копейки, хлеб – копейка за фунт и штоф3 молока – копейку!!! А вот сахар, чай и прочее привозное в два, три раза дороже, чем в Петербурге…».

По мере того, как для него все яснее вырисовывалось преимущество работы врачом в Архангельской губернии, он всё настойчивее убеждал свою невесту в правильности такого решения. И так, очень динамично, он настрочил за два месяца аж двадцать два письма, совершенно незаметно нарисовав для себя помпезный праздник на Русском Севере. Оставалось только уповать на чудо, чтобы получившийся образ совпал с действительностью.

Казавшаяся смертельной вечностью волокита с оформлением документов наконец-то закончилась известием о том, что «…доктор Лейбсон Г.М. определён на государственную службу с назначением на должность сельского врача в Пинежском уезде с 5 апреля 1897 года».

Сразу же после получения подъемных денег молодой врач отправился в Ригу и с лихвой расплатился со всеми долгами да так, что денег осталось ещё и на далёкую дорогу в неизвестность.

Добравшись до Архангельска, молодой человек первым делом осмотрелся в городе, который вытянулся на 5-6 верст вдоль многоводной реки Северная Двина. Небольшой провинциальный городок с одно-двухэтажными деревянными домами больше был похож на большую деревню.

Герман повернул на главный проспект – Троицкий, из конца в конец вымощенный булыжником. Справа тянулся Псковский проспект, далее Петербургский, Новгородский, Костромской…, за последним уже начиналось болото или как горожане называли это место – «мхи». Снежных сугробов, конечно же, ещё хватало, но солнце светило уже по-весеннему живенько, радостно, лишь кое-где обнажая деревянные мостки, тянувшиеся вдоль улиц.

Город показался только что приехавшему новичку совсем небольшим, а день наоборот – нескончаемо длинным и светлым, что безусловно, добавляло торжественности настроению.

Молодой человек останавливался то тут, то там, отметив для себя добродушный взгляд неторопливых горожан, безотказно вступающих в разговор.

Он заглянул в Свято-Троицкий собор, построенный в месте, указанном Петром Великим. В храме под балдахином стоял пятиаршинный крест, сделанный собственноручно Петром в ознаменование его спасения во время бури в Унских рогах. А совсем недалеко от собора, на набережной, стоял бревенчатый домик Петра.

Вдоволь нагулявшись, он проследовал дальше по Троицкому проспекту к большому белому зданию с огромным садом. Это был Дом губернатора. По соседству с ним располагалось ещё одно белое, длинное здание с колоннами - Архангельские Губернские Присутственные места, где и помещалось врачебное отделение Губернского правления. Сюда, собственно, и направлялся наш герой, чтобы получить дальнейшие указания по новой службе.

Подходивших к зданию приветствовал памятник знаменитому Архангельскому мужику – Михайлу Ломоносову. В самом же здании молодого доктора радушно встретил опрятно одетый инспектор и подробно ознакомил пришедшего с состоянием сельской медицины в губернии.

- Сельские жители составляют у нас более 90% всего населения Архангельской губернии, – начал он по-чиновьичьи ловко козырять статистикой. – В каждом из восьми уездных городов у нас есть уездный врач и фельдшер. Но поскольку медицинское обеспечение находится в крайне бедственном положении, прямо скажем, никуда негодное, то 23 мая 1894 года «Высочайше утверждён» проект коренного улучшения медицинской помощи сельскому населению Архангельской губернии, согласно которому в каждый уезд направляется ещё один сельский доктор и фельдшер. Вы направляетесь в Пинежский уезд, которому принадлежат все земли вдоль реки Пинеги. Площадь уезда в цифрах составляет порядка сорока тысяч квадратных верст. Уездный город называется Пинежский Волок – это примерно сотню вёрст отсюда. Там вы встретитесь с уездным врачом Николаевым, который вам поподробнее объяснит обстановку. А потом вы проследуете ещё дальше. От уездного города до Карповой Горы примерно сто тридцать вёрст – там у нас и назначено местопребывание сельского врача.

- А вы не могли бы что-нибудь более детально рассказать о Карповой Горе.

- Да, конечно. Там 77 жилых дома, в которых живут 250 мужчин и 230 женщин. Там находится волостное правление, земская разгонная станция, церковь, приходская школа и медицинский пункт, где вас и ждут-не-дождутся фельдшер и повитуха.

- А-а-а-а, доктор Николаев…, – что-то захотел уточнить Герман.

- А доктор Николаев у нас бывалый доктор – работает уже немало лет, ездит по всему уезду. – Казалось, чиновнику было достаточно только вывести разговор на слово «уезд», от которого его в миг одолевал словесно-цифровой потоп, способный замутить не одну светлую голову, и он участливо продолжал:

– А в Пинежском уезде, согласно переписи населения, числится свыше 28 тысяч душ, из которых примерно 500 грамотных. Это в среднем, на каждую тысячу приходится 17 грамотных душ. Церквей в уезде много, даже есть 3 монастыря – Красногорский, Веркольский и Сурский. Есть 24 школы, из них 15 церковно-приходских и 9 министерских… – совершенно незаметно для себя чиновник всё активнее увлекался цифрами, которые, словно листики весной бурно выскакивали у него через слово.

Поэтому, вкратце уяснив для себя обстановку и заручившись в помощи опытного врача, Герман Михайлович отправился в Карпову Гору.

Извозчик Матвей попался шибко разговорчивый и покладистый. Герману же это было только на руку, поскольку он не переставал собирать северные «жемчужинки», о которых впоследствии с нетерпением рассказывал в письмах к любимой Пауле.

- Народ у нас простой, безобидный, слова грубого не знает… Вот, помани маленько4 и тебе у нас понравится, – словно заученную песню твердил Матвей, беззастенчиво обращавшийся к спутнику по-простятски на «ты».

Дорога им предстояла долгая – дней пять на санях.

В лучах яркого весеннего солнца снег переливался, словно повсюду лежали россыпи мелких бриллиантиков.

– Много я возил путников всяких, – не унимался Матвей, – ссыльные тоже попадались, дак ведь потом и домой уезжать не желают – здесь, у нас жить остаются. Так и говорят, мол, хоть северный климат холодный снаружи, но изнутри души северные – шибко тёплые, отзывчивые…

Матвей считал своим долгом не только довести путника до места, но и как-то развлечь его в пути. Он с удовольствием то затягивал песню, то историю какую расскажет, то спешится, чтобы заботливо покормить лошадь сеном, то вновь о своём:

- Народ у нас, право, вольный, независимый. Век крепостного права не видал. Мы это, как тебе сказать-то, потомки новгородских ушкуйников. А это тот ещё был народец – крепкий, бодрый, зажиточный да порато5 смышлёный. Вот пришли сюда наши предки, на эти обширные северные пустыни и осели здесь на века. Порато понравилось видать. Питались они хорошо – прямо от леса, от воды да от земли …без всяких запретов. И не боясь ни становых, ни судей, ни помещика. То бишь, от сильных предков пошли и потомки сильные…

На ночлег они останавливались в небольших деревушках, где прибалтийский горожанин открыл для себя мелодичный окающий деревенский говор, словно бурно пересыпанный непривычными словами, значение которых он то и дело уточнял и сразу же записывал карандашом себе в тетрадочку – источник заманчивых вестей для Паулиночки.

«Милая моя! Спешу сообщить тебе, что я удачно добрался до Карповой Горы. Всё здесь, в русской деревне, конечно же, кажется мне непривычным – их огроменные деревянные избы на полдома с поветями, где хранят сено и куда по взвозу можно въехать в дом прямо на лошади!!! И время тут словно заморожено – представляешь, здесь нет ночей!!! Люди говорят, что до августа не будет. Но зато потом, зимой, будет сплошная ночь, словно день здесь тянется целый год. А как они говорят!!! Вместо «хорошо» - говорят «дородно», вместо «очень красиво» - «порато баско», ячмень называют житом, ненастье – погодой, ватрушку – шаньгой, меховые сапоги – пимами, праздничное гулянье – мечищем… Но народ встретил меня здесь очень радушно. Ребятня сначала окружила меня и долго с любопытством разглядывала, даже многие потрогать тянулись, а потом на перегонки побежали по деревне с радостными криками «Дохтур приехал! Дохтур приехал!». Словом, обустроился я на новом месте очень хорошо…»

Так и начались трудовые будни Германа, в которых положение сельского врача оказалось не намного лучше положения больного. Ближайшая же весенняя распутица отрезала окружающие деревни от Карповой Горы так, что добираться доктору приходилось по пояс в непролазной грязи и болотине, а об отдалённых деревнях можно было и думать забыть. Известия же о появлении в уезде заразной болезни доктор получал лишь во время повального заболевания – единичные случаи до его сведения даже не доходили.

Бесспорно, неопытного ещё врача одолевали сильные сомнения. В сложные минуты он усердно искал ответы в книгах, но и они не всегда могли ему помочь. Но всё же как-то удавалось справляться с трудностями. Губернское врачебное начальство с вниманием относилось к его просьбам и оказывало всяческую помощь доктору. Но помимо профессиональных затруднений, его отягощало одиночество – он до боли тосковал по своей любимой Паулиночке.

И вот, через год ему разрешили отпуск на 2 месяца. Сразу же он поехал в Ригу, чтобы повидаться с родными, обвенчаться с молодой женой и вернуться с ней в Карпову Гору.

Родня с напряженным вниманием слушала его рассказы, в которых бытовые тяготы были плотным клубком смотаны с народными прикрасами.

Но свадьба всё же состоялась и молодые, прихватив с собой рояль, отправились в Карпову Гору. Теперь Герману жить стало веселее, работа, казалась, спорилась легче. А удивлённые крестьяне с любопытством заглядывали в окна, откуда доносилась недеревенская музыка… – так Паула легко подменяла своё незнание русского языка музыкой, язык которой понятен всем.

Приветливость и доброжелательность сельского населения сильно облегчила жизнь новоселам. Открытые, добродушные крестьяне не были избалованы медицинской помощью, потому и появление на селе отзывчивого, внимательного доктора они высоко ценили. Время от времени улыбку у Лейбсонов вызывало забавное обращение крестьян к доктору по-свойски, на «ты»: «Уж ты, дохтур, помоги-ка мне, милок!».

Однажды сидел Герман дома и при свете свечи что-то читал.

Внезапно раздался нетерпеливый стук, вбежал возбужденный мужчина, который размахивал руками и издавал нечленораздельные звуки. Нижняя челюсть его была выдвинута вперед, рот открыт. Германа Михайловича осенило: «Вы ели орехи?» Тот радостно закивал головой. Стало ясно, что поздний гость вывихнул себе челюсть. Врач умелым движением легко вправил её на место. А счастливый пришелец, премного раскланявшись, поблагодарил своего спасителя и быстро удалился.

Так, казалось бы совсем незаметно, пролетел ещё год, пошёл третий…

Вскоре выяснилось, что уездный врач Николаев собирается оставить свой пост и переехать в Архангельск. Не долго думая, Герман Михайлович обратился в Архангельское врачебное присутствие с просьбой назначить его на место Николаева.

Просьба была удовлетворена и 18 января 1899 года сельский доктор Г.М.Лейбсон начал исполнять обязанности Пинежского уездного врача, в задачу которого входило не только обслуживание населения в городе Пинега и деревень близ него, но и приходилось навещать самые отдалённые деревни уезда для предотвращения эпидемий.

Как и предвидел Матвей, осели в глухих северных лесах и наши прибалты – русский дух оказался крепче зова цивилизации! Вскоре у Лейбсонов родился сын Лёва. Он рос здоровым и смышлёным мальчишкой, видел все трудности, с которыми отцу приходилось сталкиваться. Но не смотря на это, он впоследствии также стал доктором.

Знать, бывают такие заразные профессии, которые подобно заразным заболеваниям передаются по наследству.

 

___________________________________________ ______________

1Конка - линия конной железной дороги, представлявшая собой вагончик, который катила по рельсам пара лошадей со скоростью около 8 км в час. Конки быстро стали популярными у малообеспеченных слоев населения, не имеющих средств на извозчиков. Маршруты конок охватывали весь Петербург.

2 Фунт – 400 грамм

3 Штоф - около 1.23л

4 Помани маленько – подожди немножко

5 Порато – очень