| Он был художником - из молодых, да ранних.     Знаток кубизма и обратных перспектив.     То - загонял в ломбард прабабкин подстаканник,     то брал в натурщицы фотомодельных див.       Богемный хлыщ, авангардист, безбожник, -     мечтал о славе, как и многие из нас.     Он к тридцати годам вдруг понял, что Художник     всегда в какой-то мере - Богомаз.       И день пришeл (кто провиденьем, кто проклятьем,     а кто и блажью до сих пор считает всe), -     он замахнулся написать Распятье,     связав иконопись с безумством Пикассо.       В его работе плоскости и грани,     продуманно ложась на ткань холста,     являли нужный Образ при слиянье...     Не получалась только кровь Христа.       Год пролетел. В бессилии и скорби     художник чуть ли не молился на мольберт:     картина кончена, лишь рана алчет крови,     мешая киноварь с краплаком в ложный цвет...       Отчаявшись, он обратился в веру.     Стал самым набожным средь братьев во Христе.     Но кровь из раны от копья легионера     упрямо не давалась на холсте...       И вот, на Пасху, разговевшийся и пьяный     наш богомаз, собрав остаток сил,     над местом выскобленным, где должна быть рана     в хмельном угаре вены отворил.       И всe шептал: "Вот... То, что надо... Coda...", -     покуда взгляд не затянула смерти мгла...       ...Картину взяли братья из прихода.     Без рамы, на мольберте - как была.       И ежегодно выносили к черни глупой...     И каждый раз - на ране - из холста     мироточила кровь четвeртой группы -     кровь Живописца...     А народ считал - Христа. |