Постигал я науки, работал как вол, от натуги болезней я тьму приобрел. Кот, что грелся на солнце, лениво взглянул: «Жизнь на что растранжирил ты – глупый осёл?»
«Сковородка», рассыпавшая песок между парком «Плантаже», у волейбольной площадки, и гребнем берега, опасно нависшем над диким пляжем, раскалилась под майским солнцем. Полуденный сон был прерван. Захотелось в тень, под боярышник на взгорке. Желудок нервно ворчал и жаловался хозяину на длительный перерыв, мол, если хозяин считает прием пищи занятием малозначимым, то он — желудок, будет напоминать о себе снова и снова. И если он — желудок, не имеет возможности пойти за едой самостоятельно, то громким урчанием станет отгонять всех особей женского пола, до которых хозяин ой как охоч. Какая кошка станет знаться с котом, который не умеет прокормить себя самого.
В данный момент, хозяин строптивого желудка кот Рыжик, понимал, что подкрепиться не помешает, и потрусил к гребню обрывистого берега, спустился по оголенным корням, чудом не свалившихся к воде опасно наклоненных стволов. Рыбаков на берегу не наблюдалось, а самому рыбачить опасно — небольшая бризовая волна могла вполне смыть его в море. В вымоинах на берегу, заполненных морской водой, обычно можно было найти полуживую камбалу, но гордый кот не опускался до дохлятины, оставляя этот продукт чайкам и воронам. Рискуя намокнуть, перепрыгивая с пенька на пенек обнажившихся черных корней реликтовых деревьев, которые росли здесь триста и более лет назад, нашел нужное место на одном из них, и уселся в ожидании.
«Китайцы — конечно умны, — размышлял кот, — древняя цивилизация, и как говорил мой покойный хозяин, придумали первыми: как производить порох, шёлк, бумагу, как печатать книги, изобрели письменность и много другого». Хозяин Рыжика, старый профессор-китаевед, умер около года назад. Рыжик помнил, как, после работы за письменным столом, (с какой то писаниной и грудой книг), хозяин пересаживался в широченное кресло, жестом просил кота моститься рядом, похлопывая по старой кожаной обивке, затем раскрывал нужную книгу и читал, комментируя вслух некие значимые моменты. При этом обращался взглядом к коту, как к собеседнику, выказывая эмоции мимикой, жестами и прямой речью, которую, как ни странно, Рыжик научился понимать. Да-да! Видимо сказались: книжная атмосфера бесед, и двухлетнего пребывания в просторном и уютном кабинете профессора, обращение: «...Вы меня понимаете, мой пушистый собрат по разуму, как парадоксально мыслили китайские мудрецы...», плюс то, сакрально-тайное, чего мы не знаем о таких знакомых, но так и не понятых нами созданиях, которые становятся нам иногда ближе, чем друзья, и понимают наше настроение лучше, чем наши родственники, существах, которые «гуляют сами по себе». Эти факторы, сложившись, дают некий мощный эволюционный толчок, и поверьте — многие почитатели этих многочисленных существ, интуитивно это чувствуют, когда, например, кошки их лечат, понимая, что и где болит, когда грустят вместе с нами, когда смотрят серьёзно и загадочно, проникая странным взглядом так глубоко в нас, что становится страшновато… Разве они не разумны?
Кота, после смерти профессора, из жалости, хотели приютить соседи, что знали и уважали одинокого старика. Рыжик предпочел сбежать. Городок был полон бездомных котов и кошек, их здесь любили и терпели, кормили, гладили, делали совместные фото дети и туристы, потому не стоило бояться умереть с голоду или замерзнуть. Это была свобода. Свобода с грустинкой о прежнем доме, но свобода, которая позволяла познавать мир с изнанки, где приходилось самому заботиться о пище и крове, противостоять «конкурентам», драться за выбранную самочку, и… изучать мир, который стал намного шире, просторней, красочней и, конечно, обладал огромным количеством запахов. Итак, сидя на пеньке, в десятке метров от берега, и вглядываясь в прозрачную воду, Рыжик размышлял: «Китайцы конечно умны, — думал он, — древняя цивилизация, мудрейший народ, но как, например, понимать китайскую мудрость: «Если долго сидеть на берегу реки, мимо обязательно проплывёт труп твоего врага...» Хозяин говорил: «Философская мысль не однозначна, друг мой, и зачастую зависит от истории народа, его темперамента, от полученного веками, даже тысячелетиями, опыта «сожительства» с другими этносами, где важны и положительные и негативные последствия взаимоотношений, кто был при этом угнетенным, кто тираном. Вспомни китайское: «...не приведи Господь родиться в эпоху перемен...», или у нашего Фёдора Тютчева: «… Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые...» Ощущаешь разницу миропонимания? Видимо мудрец Лао-Цзы, коему приписывают предыдущую мудрость, имел в виду реку Времени. Но я, мой рыжий собрат, мой молчаливый оппонент, не согласен. Вижу и ты, друг мой, кривишь усом. Если долго сидеть на берегу, можно дождаться и плывущей коряги, и дохлой коровы, или собственный гроб, торжественно и мрачно плывущий навстречу твоему грустному будущему. А мысля оптимистично, можно увидеть корабль, где держит штурвал прекрасная пиратка… Да и к чему тратить время сидя на берегу в сырости и скуке, в зиму и лето...»
Тут профессор замолчал, глаза его смотрели, куда-то вдаль, но видели то, что пространство показать не может, то что скрывают только память и прошлое. Потом, словно стряхнув воспоминание, наклонился к коту, пристально всмотревшись в его глаза, произнес: «Не доверяй самочкам, мой юный друг, особенно если они похожи на прекрасных пираток… От нее пахло Poison, братец. Бальзам и яд в одном флаконе. Поди разбери, что в них главное — яд или бальзам. Хотя… мир этот распробуешь по настоящему, но только надкусывая и пробуя то, что он тебе преподносит, а вкусы у каждого из нас — разные, и судить о «блюде» каждый будет сам, по собственным ощущениям. Потому, не сдавайся, лохматый мой дружок, не отступай в соперничестве, ибо «Безумству храбрых поем мы славу! Безумство храбрых — вот мудрость жизни!»
Рыжик вспомнил эту фразу, глядя в прозрачную воду. Он следовал совету, и до поры, не был привязан ни к одной из кошечек, кроме…
Маня была элитной кошкой: бело-голубая изящная «турчанка», с пронзительными двухцветными глазами, была вожделенной целью множества городских франтов и ловеласов кошачьего племени. Эта надменная принцесса гордо взирала из окна библиотеки на «стадо» поклонников, собиравшихся на Курортном проспекте, как только она появлялась за стеклом. Время от времени, кто-то из «закланников страстной любви» начинал дыбить шерсть, царапать тротуарную плитку когтями, выгибаться, запрыгивать на подоконник; кто-то задирал соперника, приносил мышь… Маня реагировала по разному: иногда благосклонно, иной раз брезгливо отворачивала мордочку, иной раз просто уходила прочь. Но никогда и никому из котов не оказывала она явных знаков внимания, кроме, разве, недавно объявившегося в городке кота по имени Шерхан, огромного, беспородного, четырехгодовалого наглеца и грубияна, без тени интеллекта, нагло отбиравшего пищу, (не взирая на пол и возраст), у более слабых, и заходившего нахально на любые, занятые, кем-то уже, территории и ночлеги. Драться с ним никому из котов не хотелось, так он был громаден. Рыжику не приходилось с ним сталкиваться — нечего было делить. Но Маня ему нравилась. Одного Рыжик не знал, что же прячется в этой прелестной головенке. Чего она в жизни желает, к чему стремится? Будет ли она с ним в бедах и радости; станет голодать, мокнуть и мерзнуть в непогоду, добывать вместе еду, и главное — будет ли им вдвоем интересно, разделит ли она с ним желание — познавать этот мир, его тайны, и каково предназначение всех кошачьих, и вообще живущих на земле, для чего они на этой планете, и в этом городке у моря? Да! Рыжик надеялся на то, что они будут вместе, всегда и везде. Она сможет его понять и принять, ведь Маня — библиотечная кошка, значит умна и интересна.
Сегодня! Сегодня он принесет ей свежую рыбку и…
У пенька, слева послышался плеск и меж остатками черных корней он увидел большую и зубастую щучью голову. Рыжик смотрел озадачено: такого размера «рыбки» ему видеть не приходилось, а уж поймать и удержать — думать не стоит. Глубина здесь была с половину метра.
Рыбина сердито разинула пасть и… произнесла:
« Ну и чего вылупился, дурень рыжий? Видишь — застряла я. Жабрами зацепилась. Лап-то у меня нет. Давай, заправь левую жабру меж корнями, да освободи меня».
Рыжик оцепенел и таращил глаза. Говорила щука не вслух, но он ее понимал. И щука знала, что он понимает. Какая-то неясная, невнятная, не оформленная в слова мысль глупо плавала в его сознании. И опять помогла щука:
— Вот Емеля стоеросовый! Всё бы вам: «По щучьему велению, по моему хотению...» А спасти, а вызволить старуху-щуку, поговорить, порасспросить о внучка́х (чтоб их, окаянных), о здоровье? Давай спасай, чёрт рыжий, пока вода не ушла. Вот задохнусь, какой прок с протухлой рыбины? Ни желаний волшебных с неё, ни пищи нормальной. Вон, ворона присматривается… лети давай, «птичка певчая», сыру не будет. Ну давай, рыженький, задыхаюсь я… — и Рыжик очнулся — «Надо спасать старушку».
Прижав жаберную створку, завел край её за корень чёрной коряги, слегка надавил, щука поднырнула меж корнями, отплыла на метр, подышала под водой и вновь высунула голову:
— Ну давай, проси: «По щучьему велению...» Кстати, может сначала расскажешь, чего там у тебя? Давай-давай, не стесняйся. Старая я, ко всему привыкла. — Рыжик и рассказал: о Мане, о наглом претенденте Шерхане, о сомнениях своих.
— Дам ка я тебе совет, рыженький. Ты сходи к Мане этой, поболтай о том, о сём, узнай, чем дышит голуба, тогда и приходи к завтрему сюда, после полудня, а там проси, чего пожелаешь. Но помни: есть нижний и верхний пределы, которые все твои мечты и пожелания превратят в прах. Нижний — не проси у меня тонну рыбки, и мальков погубишь, и сам лопнешь от обжорства…
— А верхний? Неужели у волшебной щуки есть предел?
— Вот дурень! Да у кого это его нет? Так вот, верхний предел звучит: «По щучьему велению… хочу, чтобы Владычица морская мне прислуживала…». То есть, не круче, чтоб, Владычицы морской...» Понятно?! — Рыжик понимающе кивнул.
На проспект Рыжик вышел голодным. Там же и подкрепился кошачьим кормом из пакетика, который, важная от своей щедрости, выложила ему малая девчушка, из приезжих. К окну библиотеки подошел, когда там собралось достаточное количество разномастных котов. Маня сидела в проеме окна за стеклом, приняв наиболее царственный вид, не забывая о изяществе ракурса.
Ожидался выход Мани на Курортный. Церемониал «выхода» проходил всегда по единому регламенту: Маня в специальной плетенной корзинке, расположившись на пуховой розовой подушке, в сопровождении миловидной интеллигентной дамы. Колье-ошейник с дорогим медальоном и встроенном в него чипом с QR-кодом, который содержал всю её аристократическую подноготную, модный хохолок с розовым гламурным бантом на голове — так и кричали о «царственном» происхождении, о превосходстве над этой дворовой толпой. Корзинку с Маней дама выставляла на бетонный куб у окна, и начинала болтовню с подругой из парикмахерской, совершая небольшой совместный променад, и приглядывая за корзинкой. Часть первая церемониала, когда основные претенденты показали свои мужественность, важность и экстерьер, уже была пройдена. Подарки в виде рыбок, мышей и прочей снеди были выложены в пластиковые блюдца-кормушки под окном. Постепенно собирались зеваки из гуляющих на Курортном —приезжих и местного населения, — кого удивила столь необычная картинка: голубая кошка в корзинке на пьедестале, и полтора десятка котов, всех пород и окраса. На кормушки Маня не посмотрела. Не снизошла.
Было понятно, что у «королевы» имелся подобающий царственному лицу образ жизни: специальные и разнообразные диеты, а возможно и своя кухня, отдельная посуда в фарфоре и серебре; регулярные посещения ветеринарных клиник, и обязательные прививки; специальные парикмахеры в выбранном салоне; отдельная ванная, свой фен и своя косметичка; отдельная спальная, с тренажерами и бассейном и… Словом, такие сплетни ходили по городку. Одно только достоверно: кошка дорогая и очень, имеет подлинные и древнейшие родословные, великолепные сертификаты, всевозможные грамоты, медали и премии, полученные на непременных международных соревнованиях и выставках. Об этом писала пресса, вещали ТВ, и видеоролики в инете, включая собственный канал. Да и звали её не Маня, а Эммануэль Мария Белла де ла Монтегоро… и так далее-далее-далее. Рыжика эти слухи беспокоили.
Шерхан уже находился рядом с бетонным пьедесталом. Встав на задние лапы он тянулся к корзинке, и готов был стянуть ее вместе с самой Маней. Видно было, что «королева» немного дрожала, была испугана. Допустить такого Рыжик не мог. Дикий инстинкт взыграл, затмив инстинкт самосохранения. Растолкав претендентов он вонзил когти в толстый зад Шерхана, буквально сорвал массивную тушу соперника наземь. Шерхан опешил от наглости, глаза налились кровью, шерсть вздыбилась, из глотки вырвался яростный хрип. Сейчас он разорвет эту наглую мелочь. Зверь бросился вперед, выпростав когти, но Рыжик, подскочив, перелетел через врага. Очутившись сзади, снова вонзил когти в зад противника, заметив, как тот неповоротлив, и весь страх перед ним, по сути — следствие его ужасной внешности, заставляющей многих котов уступать Шерхану, пасовать перед размерами этого чудовища — исчез. Рыжик маневрировал, цепляя соперника то за ухо, то царапая нахальную морду. При этом стараясь не повредить глаза, и другие уязвимые части тела. Так принято у котов: подавить неприятеля, заставить уступить, сдаться в конце-концов. «Сохрани жизнь» — закон эволюции, которому человек должен еще поучиться. Видимо этот урок наши предки прогуляли… Измотав соперника, Рыжик шлепнул Шерхана по мордахе, и протиснувшись под поперечной арматуриной, торчащей из бетонной тумбы, развернулся. Шерхан, на остатках ярости, рванул вслед и протиснув голову — застрял. Рыжик навис над его головой, подняв угрожающе лапу. Шерхан зажмурил глаза. Впервые он был испуган, впервые нашелся тот, кто осмелился вступить с ним в противоборство. Чудовище запросило пощады!
Рыжик смело взглянул на «принцессу»: «Я победил! Я честно завоевал тебя!». Но Маня его не видела, жалостливо смотрела на поверженного Шерхана. И Рыжик решил сделать так, как убедила его поступить Щука. Поговорить с Маней откровенно:
— Разве я не достоин тебя? Разве я не победил в честном бою? Или тебе это чудовище по нраву? — произнес Рыжик.
— Дело не в достоинстве, смелости, способностях, — ответила Маня. — Ты достойный кот, и очень мне нравишься. Если бы я была вольна, выбрала бы тебя. Ты дерзок, умен, надежен, и есть еще что-то, что привлекает. Только дело в образе жизни, который мне предназначен. Я должна жить в неге и комфорте, так как я привыкла, так должны жить Королевы, в этом их рок, и их обязанность. Поэтому, ни ты, и не этот кот мне не подходят. Так говорит хозяйка. Хозяйка говорит, что мне предназначен кот королевской крови, и она зла на меня, когда я отвергаю избранных претендентов, которых приводят ко мне. Я не могу их принять, не знаю почему. Хозяйка злится, — «Ты привередлива, и не знаешь, во что мне обходятся твои выкрутасы. Мне нужны котята, чтобы оправдать твое содержание», — и иногда шлепает меня больно. Я терплю, и верю, что тот, кто мне положен, найдется.
— И ты терпишь эту унылую жизнь, побои хозяйки, терпишь этих глупых и расфранченных котов, которых тебе готовят в спутники, и отцы будущих котят? Тебе эта жизнь по нраву?
— Я верю хозяйке, верю, что моя жизнь изменится, с тем, кто мне предназначен.
— А, что изменится, Маня? Тебе не хочется Свободы? Видеть мир из-за стекла, изредка подышать воздухом улицы, это весь твой мир? А котята? Твои детки будут жить так, как живешь ты, тебе не жалко? Ты не королева, Маня, ты узница! Твой мир мелок, однообразен и скучен. Ты и твоё будущее, будущее котят, зависят от того, кто владеет тобой. Если ты не оправдаешь ожиданий, хозяйка тебя выбросит, тогда ты останешься на улице одна. Тобой будут помыкать кошки, которые тебе завидуют сейчас, и коты, которые пресмыкаются, пока ты в статусе… Ты не способна себя прокормить, и коты станут пользоваться этим.
— Но хозяйка… Она говорит, что моя судьба быть королевой, таково назначение...
— Королевы не служат, Маня, Королевы завоевывают мир! Разве тебе, библиотечной кошке, не говорят об этом книги? Тебе известно, что книги умеют говорить?
— Да, Рыжик, книги мне рассказывают о многом. О том, что мир огромен и прекрасен, о Свободе и о Любви, но… хозяйка говорит, что книги пишутся фантазерами, а жизнь не выдумка.
— Профессор говорил мне, что истина не бывает однозначной, пока ты сам её не откроешь. Ты королева, Маня, а королевы имеют право сами выбирать, как им жить. Иначе, какие же они королевы. Завтра, до полудня, я приглашаю тебя на прогулку, заодно и познакомлю с одной интересной особой. Ты увидишь мир таким, каким он является на самом деле. Еще ты увидишь море. Тогда у тебя появится возможность выбирать. Решайся!
Около полудня, в следующий день, Рыжик вышел на проспект. Каким будет решение Мани, кот не знал. Картина на Курортном была такой, словно он отошел минут на пять, и не провел бессонную ночь на «сковородке», томясь сомнениями. Раздвинув группу котов, Рыжик подошел к тумбе, и взглянул на Королеву. Маня в глаза ему не смотрела…
«Вот и все, — подумал кот, — Королева остается во дворце! Ей нужен комфорт, ей нужны подданные и власть над ними, пусть даже мнимая, пусть театральная — свобода ей не под силу».
Маня молчала. И Рыжик разозлился: «Безумству храбрых поем мы славу! Безумство храбрых — вот мудрость жизни!». Напрягся и, прыгнув на тумбу-постамент, взглянул на Маню. Кошка повернула головку, и Рыжик увидел ее глаза, они смеялись… В непонятном ему самому бешенстве, он схватил эту царственную особу, Эммануэль Марию Беллу де ла Монтегоро… и так далее-далее-далее, зубами за загривок, стащил ее с пьедестала, протащив метров на сто по мостовой проспекта отпустил, ожидая реакции.
— Я думала ты не… Нет, я уверена была, что ты поступишь, как… как настоящий кот. — Маня влюбленно смотрела на этого рыжего, взлохмаченного, безумного и полудикого кота! А Рыжик остолбенело таращился на нее. — Королева покидает дворец! Ей не нужен комфорт, ей не нужны подданные, Рыжик! Всё это такое пустое и мелкое, такое наносное, как пыль, пусть золотая пыль — подул ветер, и нет её. Ты ветер, Рыжик, мой путеводный ветер. Веди, ты обещал мне, что-то показать. А ещё море, а ещё целый мир…
К полудню, они сидели прижавшись друг к другу, на том самом черном пеньке-коряге, которому сотни лет, и ждали щуку.
Перед этим, вдвоем набегались по лесу, вышли на пирс за диким пляжем, пробежались вдоль берега, и все это время Рыжик искоса поглядывал на Маню. У Мани появился, какой-то дикий свет в ее двухцветных глазах. Сначала шарахаясь от шорохов в кустах, через некоторое время она уже кидалась в эти кусты, увидев мышь или птичку; принюхивалась к каждой травинке, царапала кору деревьев, заглядывала в каждую норку и, через некоторое время, переполнившись эмоциями, разноцветьем и запахами нового для нее мира, присела. Они взошли на гребень берега, и Маня увидела море… — Это оно, Рыжик? — Маня притихла. — Я устала, Рыжик, но мне так хорошо. — Маня помолчала. — Знаешь, книги мне рассказывали многое, но я подумать не могла, какое все большое, и как это все красиво. Даже страшно, что я была лишена всего настоящего, страшно, что могла вовсе не увидеть этого настоящего.
У пенька, слева, как и вчера, послышался плеск и меж остатками черных корней он снова увидел большую и зубастую щучью голову. И снова Рыжик смотрел озадачено: размер «рыбки» был велик, а зубастая пасть могла вполне послужить ему и Мане просторной норой.
«Ну, и чего опять вылупился, дурень рыжий? Чего в рот мне уставился, словно на экскурсию сходить захотел! Туда-то впущу, а вот обратно… ха-ха. Давай знакомь меня, это и есть твоя Маня? И впрямь красотка. Ну давай: «По щучьему велению, по моему хотению… чего пожелаете? Хоромы царские? Ты, Рыжик, предупредил милашку, чтоб не «круче Владычицы морской? Или может с корыта начнем, обновим?»
— А, что такое корыто, сударыня? — наивно спросила Маня?
— Вот она, деградация элит! Корыто… ха! ну и ладно, к делу. Чего просить будете, потребители милые?
— Печь хотим, русскую, — встрял Рыжик.
— Чего так возжелал? К чему печь тебе, Маня твоя, чай пироги печь не обучена?
— Да нет, щука милая, я как у Емели печь хочу, только размером поменьше, чтоб пропорции соблюсти, а ездовые параметры сохранить, да приумножить.
— И каких тебе параметров добавить?
— Да, чтобы по воде ходила, по морю например, да и по небу летать можно было, плюс навигатор и управление сенсорное. А зев печной, домиком нашим станет.
— Ай да Рыжик, ой да фантазер, — восхитилась щука. — А ухват с кочергой, оставить?
Рыжик косо глянул на Маню и, предвосхищая грядущее, произнес, — нет, как-нибудь прутиком в печи пошерудим. — Маня хихикнула, а старая щука захохотала, к ней и Рыжик присоединился. Посмеялись вдоволь.
— Ну давай, Рыжик, загадывай желание. Только по формуле, чтоб правила волшебные соблюсти.
Рыжик и произнес: «По щучьему велению, по моему хотению...». И желания его исполнились, но главное желание — быть с Маней вместе, Рыжик исполнил сам. Щука провожала взглядом эту мохнатую парочку, что плыла на печи, словно кораблик малый шел по морю, да слезу смахнув, вернулась к своим рыбьим делам, так как волшебные не каждый день происходят. Но, все-таки они случаются, поверьте. |
Положение о Клубе
Сделать стартовой
К темам проекта
Ответить
