Что хочет автор. Литературные конкурсы

Автор:	Произведения Новогоднего литературного конкурса "Самый яркий праздник года - 2024" Номинация Проза для взрослых, проза для детей
Тема:	25. Сережа	Ответить

   (темы 1,2)


   Его не стало в конце осени. Она появилась позже. Вошла незаметно. Просочилась не званной в толпе сочувствующих родственников и знакомых. Я была так не готова ко всему, что по инерции с первым звонком распахивала дверь, обнимала вошедших, предлагала тапки и заваривала чай. А Ее даже не сразу заметила. В течение нескольких дней, когда, как мне казалось, от меня требовалась сосредоточенность, я крутилась, как заведенная, только чтобы ничего не понимать, не осознавать, не верить. После прощания дом опустел. Я почти оглохла – так невыносимо тихо стало вокруг. Перестали скрипеть половицы, замолчал телевизор, прекратила литься вода из крана, а вечно кочующие ключи, очки, скидочные карты и даже потрепанный СНИЛС – все будто прилипло к полке. Ничего искать не надо – протяни руку, все на местах. Все кроме Него.
   Вот тогда я впервые заметила Ее в доме. Сначала тихую, сочувствующую, слезливую. Потом с привкусом обиды. Затем с вызовом ко всему свету. Она нашептывала мне: «Береги себя, тебе нужны силы, тебе нужно время, чтобы пережить…» Я слушалась, забывая протирать пыль и поливать цветы. Хотя нет, неправда, не забывая, а жалея себя и не растрачивая силы на бытовые мелочи. Она настаивала: «Не бери трубку. Кто готов понять тебя? У них все хорошо, они счастливы, а ты?». И разряженная трубка тихо умирала на комоде. Она зудила: «Не думай ни о чем. Ты имеешь право, наконец, ни о чем и ни о ком не думать, кроме себя. У тебя горе!»
   У меня ком стоял в горле. Я цепенела и сворачивалась в клубок, как только в голове всплывали наши разговоры, шутки, планы на лето. Впервые даже не вспомнила, что пришло время наряжать елку. Лишь начинало смеркаться, плотнее задергивала шторы и ложилась, укрывшись с головой одеялом. Раньше мне нравилось даже зимой спать при открытой форточке в облаке морозного воздуха. Ночью я лишь теснее прижималась к Его плечу и радовалась своему тихому счастью. А теперь форточка была плотно закрыта, комната погружена в полный мрак, а я задыхалась под одеялом. Мне просто незачем было больше дышать.
   Самым страшным было то, что Он ушел из моих снов. В первые дни, как только я закрывала глаза, его лицо сразу проявлялось. Он будто ждал меня. И, казалось, там, внутри меня все будет по-прежнему. Надо только не открывать глаза. Но моя попытка обмануть действительность не удалась. Он вдруг перестал приходить ко мне. И чем больше времени я проводила с закрытыми глазами, чем отчаяннее была моя надежда увидеть Его, тем горше было разочарование. Это было необъяснимо, но мне не удавалось воспроизвести в памяти его лицо. Всплывала любимая футболка, рука, держащая большую чайную кружку, привычный поворот головы – все, что угодно, только не лицо. Но я, как верный пес, не покидала места, где в последний раз Он виделся мне. Я практически не выходила из спальни, не раздергивала шторы и почти все время сидела с закрытыми глазами.
   Наш новый образ существования вполне устраивал Ее. В пыли, среди увядших, погибших растений, в безмолвии умершего дома Тоска чувствовала свое влияние и превосходство. Я была полностью подчинена ей и не сопротивлялась. Первое время, когда кто-то из друзей пытался достучаться до меня, из-за двери я лишь безучастно отвечала, что жива, но видеть никого не хочу. Когда же Тоска взяла полную власть надо мной, я стала огрызаться, требовала оставить меня в покое и продолжать жить без меня своей наполненной радостью и счастьем жизнью. Кто готов был терпеть мое «безграничное» горе? Дверной звонок замолчал.
   В канун Нового года тишину нашей неживой квартиры разорвал звук разбившегося стекла. От неожиданности я вздрогнула и резко вскочила с кресла. Прислушалась и осторожно щелкнула выключателем. Тоска метнулась в тень.
   На полу у зеркала лежала разбившаяся елочная игрушка. По сути, елочной она никогда и не была, так как елку никогда не видела, а всегда висела, зацепившись золотой ниточкой за уголок трюмо. Это был наш елочный клоун. Это была последняя память о Нем. Я села рядом с разлетевшимся на мелкие осколки клоуном и зарыдала во весь голос. Тоска съежилась в углу. Она не выносила громких звуков.
   А я вспомнила нашу первую встречу. Большая, случайно образовавшаяся компания. В общежитии Новый год всегда праздновался феерично. Дешевый портвейн, одна бутылка шампанского на всех – только чтобы обозначить праздник, две полные сковороды жареной картошки, бочковые огурцы, квашеная капуста, много хлеба, значительно меньше вареной колбасы и без ограничений килька в томате. Просто? Да кому тогда было важно, что на столе? Хохот разрывал коридоры общаги, от бренчанья гитар сотрясались стены, из туалетов густым облаком валил сизый сигаретный дым, на первом этаже гремела дискотека. Компании курсировали между этажами, без стука и приглашения вваливались в комнаты, с легкостью знакомились и с той же легкостью обмениваясь участниками, если кому-то вдруг хотелось бросить якорь именно в этой бухте.
   В нашей компании веселье было в самом разгаре. Моя институтская подруга Лилька в умопомрачительно короткой юбке танцевала на подоконнике, когда дверь широко распахнулась и в комнату вкатились человек шесть старшекурсников. Бородатые, пьяные, но безумно веселые, они с порога рванули к окну, стащили Лильку и, передавая ее из рук в руки, выкрали прямо на наших глазах. Восторженная Лилька хохотала и извивалась в объятиях высоченного парня, который норовил поцеловать ее в губы и что-то басил про жар-птицу. Мы с девчонками растерянно переглядывались, не зная, кидаться Лильке на помощь или отдать без боя. А вдруг судьба? Но застолье без Лильки…
   Вдруг в двери показалась голова клоуна в огромном рыжем парике. Крикнув уносившим Лильку друзьям: «Парни, я щас!», клоун выхватил меня из-за стола, взвалил на плечо и помчался по коридору.
   - Пусти! Слышишь? Отпусти меня! – верещала я, дрыгая ногами.
   Но парень и не думал реагировать. Догнав своих, словно трофей поднял меня к потолку и заорал:
   - Глядите, какая у меня невеста!
   Всей ватагой со мной и Лилькой на руках парни выскочили на улицу.
   - Оставь меня, отпусти! – я изо всех сил лягалась, пытаясь вырваться из рук клоуна, но лишь сорвала с него парик.
   - Ну что ты бьешься, глупая, - парень поставил меня прямо на свои ботинки, ласково погладил по щеке и крепко прижал. – Такого, как я, у тебя больше никогда не будет.
   Я не знала, что и думать. Все его лицо было измазано гримом. Огромный красный нарисованный рот, выбеленные круги вокруг глаз, черными дугами брови. Я не понимала, кто он, откуда.
   - Щас, погоди! – переставив меня на снег, он нырнул головой в сугроб, зачерпнул полные руки пышного, белого снега и словно ватой стер часть своего ужасного грима.
   - Сергей? – я задрожала больше не от холода, хоть и была в легком платье.
   Сергей, о котором я не могла даже мечтать. Сергей, которого знал весь факультет. Сергей, с которым только месяц назад на институтском вечере я впервые танцевала, но не смогла сказать ни слова. Словно одеревенела вся, вздохнуть боялась, глаз поднять не решалась. Лилька потом пилила меня всю дорогу, считая, что я выглядела полной идиоткой. С таким парнем не смогла двух слов сказать! Ну не смогла…
   А потом мы вернулись в общагу, переоделись. Сергей надел мне на руки свои меховые рукавицы, намотал на мою шею свой двухметровый шарф, и мы до самого утра бродили по ночному городу. Была жуткая метель. Ветер вихрями вздымал снег над нашими головами, окутывал колючей ледяной пылью, накатывал волнами, стараясь сбить с ног, а, не справившись, утекал, унося белый, снежный хвост, будто прибрежную пену. Сергей то и дело разворачивал меня от ветра, обхватывал лицо теплыми ладонями и целовал так, что я почти теряла сознание. Такой непогоды, такой снежной ночи, такой страшной метели, как потом говорили, никто и припомнить не мог. А я лишь растворялась в счастливой улыбке. Такой метели и непогоды я тоже не могла припомнить. Я просто ее не видела.
   И все восемь лет, что мы прожили вместе, снегопад и метель были нашим временем. Сергей мог проснуться в три часа ночи, увидеть падающий снег, и мы непременно отправлялись гулять. Что бы ни планировалось на утро, какие бы размолвки ни случались с вечера, метель уносила все плохое. Как только его ладонь касалась моей щеки, как только кончик его холодного носа утыкался в мой замерзший шмыгающий нос, каждая клеточка во мне начинала дрожать от счастья. Как он тогда сказал? Такого, как я, у тебя больше никогда не будет? Это было чисто правдой.
   Когда возвращались домой, он укладывал меня спать, а сам еще долго сидел у телевизора и грыз кедровые орешки. Любил их до одури. Как белка. Я только скорлупки потом из-под дивана доставала и ворчала. А Сергей смеялся. Грозился построить дом в глухой тайге, увезти меня в эту медвежью нору, да посадить у замерзшего окошка с вязанием. А сам обещал ходить на охоту, грибы заготавливать, кедровую шишку добывать и грызть вечерами орехи без всяких ограничений.
   Я ловила себя на мысли, что всякий раз переставала дышать, думая о нем. Не помня себя, бежала домой, если он должен был пораньше вернуться. Радовалась, когда еще на лестнице улавливала знакомый запах. Мне важно было чувствовать его глубокое, мерное дыхание рядом, подавая завтрак, гладить его густые волосы, завязывая галстук, знать, что он не преминет уткнуться мне в шею и по-собачьи преданно втянуть аромат духов. А может он просто дышал мной?
   Когда в витрине магазина я увидела ярко раскрашенную елочную игрушку – клоуна, купила и всю дорогу несла в варежке, боясь раздавить ненароком. Рука на морозе закоченела, и пальцы совсем не разгибались. Сергей ругался тогда безбожно. Говорил, что руку отморозила совсем. А я только улыбалась. Бог с ними, с пальцами. Я своего Сережу сохранила…
   И вот теперь на полу одни осколки. А в душе даже осколков не осталось, пыль одна. Да и души не осталось. Наревевшись, собрала с пола осколки, достала варежку и сложила в нее все, что осталось от нашего с Сережей счастья. А за окном падал снег. Мягкий, пушистый, легкий. От света фонаря снежинки наполнялись золотом, сверкали, и рассыпались драгоценными искрами в темноте ночи. Сейчас бы мы обязательно гуляли. Вот только дождались бы, чтобы метель разыгралась.
   Мне показалось, что кто-то тихонько постучал в дверь. Я вдруг поняла, что во мне проснулись звуки. Слышу, как тикают часы, как у соседей работает телевизор и играет знакомая мелодия из «Иронии судьбы». Новый год. Сегодня Новый год? Конечно. А звук? Кто-то, правда, стучал? Я подошла ко входной двери и прислушалась. Тихо. Любимое состояние моей жилицы. Она, как обычно, подскажет: «Не открывай! Нам больше никто не нужен. Никто».
   Я непокорно щелкнула замком. Дверь, скрипнув, отворилась. Сережа бы сейчас обязательно сказал, что смазать надо. Но на пороге никого. Да и кто там мог быть? Кого я жду, кроме Сережи? Да и его уже не жду. Если бы все можно было изменить. Хоть на ту пару секунд, которых ему не хватило. Которых мне не хватило, чтобы он был рядом. Как бы я обняла сейчас его! Повернула бы к себе от ветра, обхватила бы лицо и никуда, слышите, НИКУДА, бы не отпустила. Я сползла на пол и слезы полились сами собой. Я столько держала их, столько не давала вылиться этому потоку, а сейчас прорвало.
   Из подъезда дуло. Слезы остывали на щеках, и на минуту мне показалось, что я на улице, в метель, и не слезы, а холодный снег тает на моих щеках. И сквозь это наваждение я вдруг увидела на коврике около квартиры скорлупку от кедрового орешка. Мой Сережа! Я все понимаю, я не сумасшедшая, но я знаю, что это ты подал мне знак. Не знаю откуда, каким образом, но ты все видишь, все знаешь, ты знаешь, что я не могу жить без тебя! И эта маленькая скорлупка, твой нежный знак, твое ободрение: «Держись, моя дорогая!». Я буду держаться, Сережа.
   Внизу хлопнула подъездная дверь. Веселые подвыпившие соседи, все с ног до головы в снегу с хохотом и криками поднялись на лестничную площадку нашего второго этажа. Увидев меня, сидящей на полу перед открытой дверью, застыли.
   - Вам плохо? Скорую? – тут же засуетились, забегали. – Может, воды? Дверь, дверь нашу открывай, скорее. Воды, воды, неси!
   - Нет, нет. Спасибо. Все хорошо.
   - Вы бы не сидели на полу. Дует. А на улице такая метель разбушевалась! Сначала снегопад шел, потом все сильнее, сильнее, а сейчас ветер поднялся, такая кутерьма!
   - Да, я уже встаю. Пойду прогуляюсь.
   - Да куда же в такую погоду? Давайте к нам!
   - Нет, нет. Это моя погода. Самая, что ни на есть моя. С Новым годом!
   Я оделась, повязала сверху Сережин шарф, вложила в варежку с осколками клоуна скорлупку кедрового ореха и пошла бродить по новогоднему ночному городу. От густого снега все время приходилось щуриться, ветер норовил сбить с ног, руки и ноги просто окоченели. Но как только я закрывала глаза, совершенно отчетливо представляла Сережино лицо – родное, смеющееся, радостное. И в этот момент замерзшими пальцами я крепче прижимала к себе варежку с осколками моего счастья.
   - Я справлюсь, Сереженька. Справлюсь, мой любимый.