Что хочет автор. Литературные конкурсы

Автор:	Александр Паршин
Тема:	Заседание №6 от 07.02.20 года 6-й поединок 2-го тура Чемпионата Английского Клуба	Ответить

   ГОЛОСОВАНИЕ ОКОНЧЕНО
   Закончился 6-й поединок 2-го тура Чемпионата Английского клуба. Он проходил между рассказами «Геля, Лина, Ангелина» автор Наталья Козаченко и «Три музы фотографа-любителя» автор Светлана Ливоки.

   Со счётом 14:11 победу одержал рассказ «Геля, Лина, Ангелина».
   Поздравляем Наталью Козаченко с победой!

   Промежуточная таблица

   1 Галина Димитрова………...2…….27-22……4
   2 Алексей Тверской…………2….....25-20…….4
   3 Владимир Печников………2….…31-27.…..3
   4 Джерри……………………..2…….28-24…...3
   5 Николай Виноградов…......2….....23-22…….2
   6 Людмила Петриковская..…2….…21-20.….2
   7 Ирина Лунёва…………...…2…......21-22......2
   8 Александр Сороковик…….1……..18-7…….2
   9 Александр Паршин….……2….….18-21…….2
   10 Татьяна Голотвина……..…1.……14-5….....2
   11 Наталья Козаченко….……1.…….14-11…..2
   12 Ирина Гендельман…….…2….….28-33..…0
   13 Светлана Ливоки…….…2.….… 18-25……0
   14 Ольга Гаинут………….…2….…..17-30..….0
   15 Мирон Варламов…………1……..5-8….….0
   16 Юрий Пастухов………..…1…..…5-14……0

   Если, что-то не понятно по таблице, спрашивайте!

   ПЕРЕХОДИМ К ДИСКУССИИ С УЧАСТНИКАМИ ПОЕДИНКА

   Одновременно начинается 7-й поединок 2-го тура Открытого Чемпионата Английского клуба.
   Так что можно и участвовать в дискуссии с авторами на 6-ом поединке и писать рецензии на 7-й поединок.





   Геля, Лина, Ангелина
   Наталья Козаченко


   Михаил Иванович Лаптев в последние годы ездил в метро редко, но в один из дней между майскими праздниками обязательно выбирался из городка Краснознаменска, где обосновался десять лет назад, сменив казахстанские степи на Подмосковье.
   Метро эти несколько будних дней просторно и гулко, и в ежегодной ритуальной поездке скрывалась смутная составляющая, которую Лаптев определил для себя как выжидание. Он затруднялся с более точной формулировкой, эта подходила вернее прочих. Ожидать можно чего угодно, выжидать – только событие знаемое, но отсроченное, спелёнутое неопределённостью.
   Лаптев устроился по привычке в конце предпоследнего вагона. С удовольствием вслушался в барственные нотки Никиты Михалкова: метрополитен праздновал восьмидесятилетие и дарил пассажирам знакомые голоса объявляющих вместо набивших оскомину, безликих, к центру – мужских, из центра – женских.
   - Осторожно, двери закрываются, следующая станция Комсомольская! – прозвучал снисходительный голос Михалкова. – Уступайте, пожалуйста, места пожилым, инвалидам и беременным.
   Настойчивое «пожалуйста» походило на кнопку пульта и, по задумке, должно было включать совесть. И даже иногда включало.
   Словосочетание «станция Комсомольская» царапало память Михаила Ивановича, но привычно и едва ощутимо. Он знал – почему, но всякий раз успевал смикшировать раздражение разглядыванием чужих лиц, попытками создать за каждым историю. Единственная история жизни, собственная, не интересовала Лаптева: в ней не случилось резких и неожиданных поворотов. Он умел планировать жизнь на многие годы вперёд и пользовался этим умением.
   Михаил Иванович рассеянно огляделся и вздрогнул: Ангелина Скворцова сидела напротив и, не мигая, вглядывалась чуть выше головы Лаптева в чёрное вагонное стекло. Глаза её были темны и как будто слепы, голова покачивалась в такт движению поезда. Лаптев замер, опасаясь обнаружить себя прежде момента, когда он сам решит, нужна ли ему эта встреча. И не есть ли она то самое событие, выжидание которого заставляло его ежегодно и без особой причины совершать бессмысленные круги по кольцевой линии метро. Или это случайность, сродни броуновскому движению, просчитать которое вряд ли возможно.
   ***
   Линка Скворцова появилась в его жизни в конце шестого класса. Она походила на других девчонок, но Миха Лаптев размышлял много более прочих о тонкостях человеческих индивидуумов и мог с уверенностью сказать, что Линка - другая. Не по внешности или другим, общим для девчонок параметрам, но – скрытой внутри тайной жизнью. Может быть, скрытой и для неё самой. Миха умел находить приметы этой жизни – новенькая была с ним одной крови.
   Два года она сидела за его спиной, настороженно глядела ему в лицо, когда он поворачивался к ней и молча смотрел, не задавая вопросов.
   - Что, Лаптев? – иногда срывалась Линка, как будто он по глазам считывал странички личного дневника, которые вели почти все одноклассницы, кроме Линки. Он подозревал, что она прячется ото всех и более глупого занятия, чем расшаркиваться перед равнодушной бумагой, не представляет. Бумага – предатель и провокатор, нестойкое химическое соединение слов и мыслей, рассыпающееся в ту самую минуту, как из чернильных закорючек выползает написанная душа.
   Миха с малолетства наблюдал, сопоставлял и уточнял для себя причины и следствия поступков всех, кто попадал в поле его интереса, мог с довольно большой точностью угадывать события, ещё не случившиеся, когда участники их только-только узнавали друг друга. Он первым заметил тревогу и волнение в девчоночьем сообществе: Линка расшатывала сложившиеся в классе группировки, но не примыкала ни к одной. Она представлялась Михе Лаптеву его двойником в женской ипостаси и потому интересовала крайне.
   Он первый узнал, когда она влюбилась, когда первый раз поцеловалась и как тяжело привыкала к зависимости от другого человека. Кого – не интересовался, слухи обходили его стороной, если ему хотелось отстраниться от пустого словословия. Слухи – суетный ветер, не более. Линка молчала, только взгляд становился всё более жалким и потерянным.

   После восьмого класса он поступил в суворовское, а по окончании - в военное училище, потому продолжение романа Линки или как называли девочки – отношений – было ему неизвестно. Он и не старался узнать. За три последующих года они встретились всего трижды.
   В первые студенческие каникулы несколько бывших одноклассников отмечали встречу в квартире, где жила Линка. Миха всматривался в предметы, окружавшие Линку, сравнивал с частным домиком, в котором жил с бабушкой и старшей сестрой, и, кажется, понимал, почему она не может быть как все: в квартире ощущалась свобода и отстранённость живущих друг от друга. Не пространственная – личная.
   Из всех собравшихся больше всего изменилась Линка, в ней что-то крушилось и ломалось, с хрипом, со стонами, с растерянностью перед будущим. Будущее пугало Линку, она не жаловалась и помощи не просила, и Миха промолчал, остальные не заметили, только кричали, какая она молодчина - учится в столице.
   - Как ты? – спросил Миха перед уходом в небольшой прихожей, Линка стояла спиной к зеркалу. Ему было видно, как шевельнулись лопатки.
   - Нормально, прорвёмся, - ответила Линка и улыбнулась скупо губами, взгляд притушила ресницами, но Миха понял: не прикасайся, чужая территория.
   - Если будешь в Ленинграде, захочешь поговорить, я в Пушкине, там училище, найдёшь, не ошибёшься, спросишь на проходной Лаптева из ПВКУРЭ-К. Меня позовут. Обещаешь?
   - Обещаю. Если захочу поговорить. – Она сбегала в комнату, выхватила первое, что попалось ей под руку, и записала буквы. – Прямо шифровка какая-то.
   - Так мы военные, шифроваться нам по службе положено, - он перевернул плотный листок: Линка на фото выглядела взросло и красиво, до удара под дых.
   ***
   Она к нему приехала через год, в стылом мокром ноябре. Не одна – с подружкой. Оба понимали – разговора не будет. Да и чёрт с ним, с разговором, слова – ветер! Он провёл шикарный, он так и отметил для себя – шикарный – день, полный ничего не значившей болтовни. Это девчонки думали, что трепались ни о чём, Миха услышал гораздо больше, чем носил ветер. Он позабыл о нарядах и проверках; о том, что научился спать с открытыми глазами и всякую минуту, которая подвернётся; о дежурстве «на тумбочке», когда ночами дневальные сменяли друг друга каждые два часа, словно крутилась огромная карусель в городском парке; о том, что ни разу не пригласил на танцах в Доме офицеров ни одну девушку – стеснялся; о том выковерканном языке, на котором научился бегло говорить: слова произносились задом наперёд. Подробности казарменной жизни выглядели глупыми и жалкими, не солидными. Назавтра она уехала, он проводил подружку на Наличную улицу и вернулся в казарму.

   Третий раз у них совпали на неделю каникулярные дни в конце августа того же года. Линка подрабатывала тем летом секретарём в техникуме по соседству. Они мало разговаривали: секреты накопились у каждого, но выносить их на разборки никому не хотелось. Даже похвастаться. Пустые слова летали меж ними, не наполняя смыслом души. Внутренняя связь распалась. Чувствовала ли она распад – он не мог понять, как не был вполне уверен теперь в наличии соединения их кровных душ.
   Уезжали из родного города одним поездом, только у него был вагон купейный, а у неё - верхняя полка в плацкартном вагоне.
   - Ты чего жмотишься, - съехидничал Миха. Он притащился в её пока полупустой вагон, оценил разницу. Он хотел сделать ей больно: незнакомый длинноволосый парень провожал Линку, но видно невооружённым взглядом - она страдала не по волосатику.
   - Ты о плацкарте? Ну… мне государство дорогу не оплачивает, не то, что некоторым. Не нравится обстановка – беги к себе и наслаждайся, а мы люди не гордые, как-нибудь доедем. Без удобств.
   Михе стало стыдно, но досадное начало разговора быстро забылось. Он высидел с ней до самой полуночи, пока его вежливо не попросили.
   Утром они снова встретились на перроне: он боялся пропустить Линку в густой торопливой и немного растерянной толпе.
   - Ты куда теперь?
   - Мне на Ленинградский. Там договорились с ребятами встретиться и насчёт билетов разузнать. Есть у нас один такой – мама в кассе работает, обещал поспособствовать. А ты?
   - А весь день совершенно свободна. Хозяйка квартиры возвращается после пяти, а у меня ключей нет. Так что гуляю, пока не надоест. А надоест – в метро, на кольцевую и – «пони бегает по кругу». Знаешь, я не одна такая, как оказалось. Забавно, да?
   - Не подождёшь, пока я билетные дела утрясу?
   - Легко. Всё равно делать нечего.
   Линка взяла вдруг его под руку. Миха представил, какими глазами на него будут пялиться ребята и покраснел. Она осталась стоять в начале перрона, он двинулся навстречу знакомой группе жаждущих обилетиться, заставляя себя не оглядываться. Лёвка ломался, выторговывал дополнительную плату за услуги. Как всегда. Прошло минут пятнадцать, Миха даже на какое-то время забыл про Линку, а когда обернулся, её не было. Но билеты… билеты нужно добыть первым делом!
   Он бежал обратно, сжимая в руке проклятый кусочек картона: Линка исчезла, не отошла в сторонку, не стояла возле книжного киоска. Пропала.
   Миха долго топтался в метро, заглядывая в окна проезжавших поездов, прокатился несколько кругов по кольцевой и ругал себяна чём свет стоит: он так и не спросил, где Линка снимает угол. В конце концов, жизнь не закончилась в данную минуту, будут ещё каникулы. Но в душе саднило, только начало занятий в училище притушило нелепость расставания.
   Больше до нынешней встречи они не виделись, а прошло страшно подумать, сколько времени, почти сорок лет.
   ***
   Женился лейтенант Михаил Лаптев как большинство знакомых, «по залёту». С будущей женой познакомился в поезде: ехал в отпуск, она возвращалась с какого-то танцевального конкурса, была оживлена и светилась счастьем. Крохотная, неземная, говорила без умолка и всё о музыке и великих балеринах. Михаил много читал: они нашли друг в друге достойных собеседников.
   Назвалась Галей и мимоходом обронила, что дома никого нет, мама с младшей сестрёнкой на море. Он вышел с ней, не доехав до дома. И задержался почти на неделю.
   Об отношениях полов он знал так много, что мог дать фору любому, но знания, не подтверждённые практикой – мёртвый груз, досадная поклажа. Галя в вопросах любовных оказалась абсолютно инфантильна, потому они вместе впервые вступили на неизвестную планету, получая, один - подтверждая теорию практикой, другая – открывала для себя новый взрослый мир.
   Несколько странных дней сплелись в воспоминаниях Михаила в одно бесконечное действо, перерывы он плохо помнил, кажется, они ходили куда-то, его знакомили, он знакомился, но лиц не различал. Власть над женским телом пьянила его. Но пьянила именно телом, мозг же продолжал исследовать и изучать, услужливо подкидывая всё новые подробности читанных прежде книг, учебников и разного сорта пособий по сексуальному воспитанию.
   Партнёрша оказалась плохой ученицей, но отличным материалом для лепки, и Михаил поражался безвольной покорности, с которой она отдавалась ему раз за разом. Он не мог не понять, что она достигает пика, и даже не приходилось просить её кричать – он возбуждался от звуков особенно сильно. В эти минуты он наговорил ей кучу красивых обещаний, книжных и затёртых, но кто выбирает особенные слова, когда жилы натянуты до предела и даже больше предела, возможного для человека.
   Галя неопределённо улыбалась, верила и не верила, и вторила ему: словарный запас любовных слов её оказался скуден. Однако, самое главное девушка сообщила в самом начале безумной лихорадки: она не собирается замуж, потому что решила посвятить жизнь балету, а ещё у неё нашли какую-то сложную болезнь и она не может забеременеть.
   Идеальная партнёрша обманула: спустя три месяца рыдала в телефонную трубку, проклиная весь мир и его, Лаптева особенно.
   - Я от ответственности не прячусь, - твердил будущий отец, - если ты хочешь, распишемся. Только твоё желание.
   - Моё желание? Да я не хочу замуж! Вообще не хочу! И рожать не буду! Ты мне сломал жизнь, понимаешь, солдафон проклятый! Я балерина, роды фигуру испортят, а для балерины фигура… Господи, за что?
   - Ребёнок должен родиться! Я, может быть, об этом ребёнке мечтал всю свою жизнь! Фигура, подумаешь, восстановишь, если захочешь. Давай так: я тебя отвезу к бабушке моей, ты там родишь, сколько нужно времени тебе, чтобы грудью кормить, проживёшь, и можешь быть свободна, танцуй, сколько хочешь. А ребёнок – мой. Согласна?
   - Да, - после короткой паузы обронила Галя. Михаила это тихое «да» поразило в самое сердце: он знал, что такое расти без отца и матери, сам жил у бабушки, пока отец служил на Камчатке.
   Потом она одумалась: родить, будучи законной женой и родить в девках – вещи принципиально разные.
   - Я не обещаю тебе лёгкой и красивой жизни, - предупредил жених, - наоборот, наша жизнь будет полна лишений и тягот, но всегда можешь положиться на моё плечо. Я не люблю тебя, ты поступаешь против желания, но у ребёнка должны быть отец и мать. Согласна на такие условия?
   - Согласна, - Галя теперь не всхлипывала, только в сухих глазах её полыхнуло синим.
   Второе открытие повергло в шок Михаила в ЗАГСе: Галя оказалась Ангелиной по паспорту. Сердце застучало с перебоями, накрыло удушающей волной. Линка, - заныла душа, и вспомнился пустой перрон, одно мгновение и целая жизнь, которая могла быть, а могла и не случиться, а происходит вот эта, теперешняя.
   - Почему Галя, а не Геля?
   - Дурацкое бабское имя, - фыркнула невеста, - подарок сбежавшего папочки. Ненавижу!
   Их расписали без долгих проволочек.

   Михаил Иванович выполнил обещание, данное жене. Геля выдержала всё. Плохая хозяйка и не слишком хорошая мать: Михаил Иванович иногда видел её взгляды, бросаемые на дочку, тем не менее, она нашла себя в профессии – вела танцевальные кружки, работала в садике музыкальным работником. Только раз сорвалась: приезжала балетная труппа из Семипалатинска, Геля прошла отбор, но дочка…
   После учёбы в академии Лаптевы получили назначение в Подмосковье. Дочь вышла замуж, жила отдельно. Лаптевы остались один на один с тишиной осиротевшей квартиры.

   Три года назад в монотонной и размеренной жизни произошло событие, до сих пор не укладывающееся в голове Михаила Ивановича: жена отказала ему в исполнении супружеских обязанностей. Наотрез. Это походило на каприз и являлось с точки зрения Лаптева именно вздорным капризом взбалмошного ребёнка, каковым он все годы считал Гелю. Он делал всё то, что должна делать женщина, единственное, что мужчине недоступно – родить ребёнка. Но тогда для чего нужна жена? Да, приходилось вымаливать и выпрашивать близость почти каждый раз, но Геле было хорошо в постели, он научился настраивать её тело, управлять малейшими оттенками ощущений, он не жадничал – не торопился с собственным оргазмом, уступал первую скрипку жене. И всё-таки она взбунтовалась.
   Михаил Иванович разглядывал теперь жену пристально: в ней, как и прежде, не было тайной жизни, всё, что происходило с Гелей, считывалось сразу. Женщина – девочка, почти второй ребёнок в семье. Желания её не простирались далеко и были легко выполнимы.
   Оба ожидали разрешения ситуации. Геля уверовала в силу физической мужниной привязанности и жестоко ошиблась: он был молчаливым наблюдателем. Примирение становилось призрачным, а затем и вовсе невозможным. Он мог предсказать каждый её шаг, но интрига более не смущала его покой.
   Они не были парой, и теперь жили, как посторонние, не разговаривая.
   ***
   Ангелина Скворцова глядела на Лаптева, ясная понимающая улыбка блуждала по лицу. Безмолвный разговор устраивал Лаптева: они были одной крови и одной души. А слова – шалый ветер, он помнил это со школы.
   «Ну вот и встретились, - думал Лаптев рассеянно. – Я не забывал тебя, Линка, но память великодушна, ты понимаешь, да? Я жалею, что упустил тебя там, на перроне, но это – лучшее, что могло произойти с нами».
   Мысли его текли вяло, зато взгляд был остр и внимателен. Запоминающ.
   Ангелина вышла на Белорусской, Михаил Иванович проехал ещё один круг и вышел из вагона.
   - Не забывайте свои вещи, они вам ещё пригодятся! – убеждал Михалков снисходительно.
   - Нужные вещи никогда не забудешь, а ненужные никому не нужны, - ответил зачем-то Лаптев и пожал плечами.
   Он сел в электричку, вышел в Голицыно. Автобус ехал довольно ходко – управились за полчаса. Пятнадцать минут пешего хода, лифт поднял его на седьмой этаж. В квартире работал телевизор и шумела вода в ванной.



   Три музы фотографа-любителя
   Светлана Ливоки

   ”В больших людях я люблю скромность,
   а в маленьких - собственное достоинство”.
   Александр Афиногенов

   Невысокий человек, одетый по-домашнему, в трусах и майке подошёл к кухонному окну. Глядя со спины можно было подумать, что человек этот молод, но спереди - лицо выдавало истинный возраст мужчины, а впалые щёки его, в раздумиях сомкнутый рот и глубокие морщины, бороздившие смуглую кожу, добавляли ему, перешагнувшему сорокапятилетний рубеж, ещё пару-тройку лет сверху. Тёмные и густые волосы, превратившиеся со временем в копну неопределённого цвета, визуально увеличивая голову, делали её несоразмерной худощавому телу. В общем, мужчина выглядел не очень презентабельно и походил на растение «одуванчик обыкновенный» в период созревания семян.
   Из окон квартиры, располагавшейся на девятом этаже, были видны небо и чёткие ряды параллельного множества окон верхних этажей современных небоскрёбов – многоэтажных соседних домов с окнами-квадратиками квартир и подъездных круглых окон-глазниц. Жилые дома по-соседству своей монолитностью были похожи друг на друга словно «клоны», а плотность их придомовых территорий, прилегавших друг к другу впритык, ставили под сомнение законность соблюдения норм застройки строителями микрорайона.
   Стоя у окна, мужчина привычно окинул взглядом картину городского пейзажа и в очередной раз отметил про себя, что снаружи ничего не изменилось.
    «Да, мартовская погода сегодня могла быть другой…», - подумал он, разделяя мнение большинства горожан, истомившихся от долгой зимы, соскучившихся по солнцу и теплу, которых погода не торопилась радовать.
   Глядя на серое небо, откуда на пробудившийся ото сна город-гигант продолжала сыпаться снежная крупа, мужчина сначала разочарованно подумал о возвращении зимы, но после встрепенулся, улыбнулся своим мыслям, и вполне жизнерадостно произнёс: «Ну, нет, какая зима, если в душе весна!»
   Ощущая, что снова у него есть подруга, что не одинок, он с радостью переключился на эту тему и стал думать о том, что его новая пассия намного лучше предыдущих: «тоже красавица, однако другая, а главное - человек, а не бездушная кукла». При этом мужчина твёрдо верил в то, что на этот раз у него всё получится - справедливость восторжествует, и счастливый период “не за горами”. С воодушевлением несколько раз он повторил вслух имя, которое стало ему дорого, будто наслаждаясь его звучанием, и в голове его возник целый калейдоскоп ярких, сменявших друг друга картинок.
   Припоминая вчерашний вечер, будто только сейчас сделав открытие, влюблённый мужчина произнёс вслух с восторгом: “О, как же она была раскована!”
   Внутри его организма всё сразу «затомилось», сладко заныло, кровь застучала в висках, но, будто опомнившись, он одёрнул себя: «Ну, хватит! Пора собираться на работу, а я ещё не прибрался...».
   Настроившись на деловой лад, человек надел хлопчатобумажный фартук в ярко-синий цветочек и деловито подошёл к раковине. Он мыл посуду пористой губкой, а сам думал о том как же надоело ему мыть все эти тарелки, кастрюли и сковороды, и что теперь, наконец, у него появилась помощница, которая может взять на себя это. Покончив с посудой, - направился в комнату, чтобы переодеться. Через несколько минут хозяин квартиры, одетый в тёмную плащевую куртку, чёрные брюки и в головном уборе - кожаной кепке «а-ля котелок» с козырьком вышел из подъезда дома. Бодрым шагом, слегка сутулясь, мужчина влился в толпу прохожих, массово спешивших в этот утренний час к ближайшей станции метро, и растворился в ней. Никто из людей, кто знал Кирпиченко Алексея Сергеевича - знакомых, соседей или коллег его по научно-исследовательскому институту не догадывался о том какие бурные события могут происходить в жизни немолодого тихони, и о том какие страсти кипят в душе человека, который никогда не был женат…»

   Алёша воспитывался одинокой матерью.
   «Папа был лётчиком и погиб» - так сказала ему мама, когда он впервые спросил её об отце.
   В их доме на окраине Смоленска подтверждений её словам не нашлось. И кто его знает: сказала ли она правду, или воспользовалась распространённым клише - фразой, способной вызвать сочувствие у людей советского времени - времён строгого соблюдения морали на случай отсутствия у ребёнка законного отца, - история об этом умалчивает. Впрочем, Алёше в раннем возрасте это было не так неважно, он только с раннего детства усвоил, что надеяться им с мамой не на кого и работал над собой: хорошо учился, занимался спортом и к седьмому классу школы был твёрдым хорошистом, вполне здоровым пацаном. Это означало, что насмешки и нападки друзей-товарищей, в особенности старшеклассников ему не страшны. После окончания школы Алексей вообще отличился: блестяще, сдав вступительные экзамены, он первым из одноклассников поступил в высшее военное училище. С первого курса парень подавал надежды во всём, что касалось учёбы, а в хобби, которым “заболел” в училище, занятии фотографией, - лидировал.
   В одном лишь Алексей отставал от остальных парней в золотую пору своего взросления - он ни с кем не встречался, хотя девушки обращали на него своё внимание. Частично дело было в том, что маме Алексея не нравилась ни одна из девушек, с которыми сын собирался встречаться, а будучи примерным сыном, тот не мог не прислушаться к советам обожавшей его матери. В конечном счёте, в отличие от своих товарищей, массово обзаводившихся семьями в курсантские годы, чтобы после выпуска поехать с верной подругой к месту службы, в ближний гарнизон в пределах Центрального федерального округа, Алексей, надев лейтенантские погоны, был направлен служить в маленькое поселение далёкой глубинки в таёжной глухомани Сибири (на сленге военных “пункт”).
   В конце лета молодой лейтенант инженерных войск, полный романтических представлений об офицерской жизни, прибыл на место службы. Но не прошло и недели для того, чтобы до него стало доходить, что все его представления о романтике выбранной им мужественной профессии далеки от реальности. С десяток построек, в числе которых деревянные домики для семей офицеров, служебное или техническое здание, столовая и две казармы. Рядом с ними - небольшой плац и спортплощадка, оснащённая необходимым для подготовки личного состава инвентарём, а кругом – тайга, на сотни километров вокруг одна лишь «нехоженая» тайга, мало освоенная людьми, со звериными тропами, норами и берлогами. Из автодорог в наличии только узкая и ухабистая просёлочная дорога, которая связывает пункт с небольшой деревней, где имеются продовольственный, промтоварный магазины и почтамт - учреждения обслуживавшие всю округу. С этой деревни начинался путь длиною в несколько сот километров в цивилизованный мир. В общем, такие места в народе обычно называют «Богом забытой дырой».
   Солдаты и офицеры со своими семьями жили здесь, наподобие общины: зимой терпели холод и заносы, подвергались опасности в результате хулиганских набегов на поселение оголодавшего зверья и все, кто увлекался охотой, организованной группой шли в лес; летом – от чудовищного нашествия москитов не было спасения; осенью - жители маленького гарнизона коллективно собирали грибы, ягоды и орехи; весной - те, кто обзавёлся личным транспортом - мотоциклами, гоняли за сто километров к ближайшей реке, чтобы порыбачить. За неимением других развлечений, взрослое население часто выпивало, и не только по праздникам. Пили спирт, которым снабжали их часть, ну, и самогонку потребляли, которую «гнали» для них деревенские жители.
    Летом - ярко зелёные волны бушующего океана, осенью - пёстрая занавеска, зимой - белая громада, а ранней весной - изумрудно-мраморная стена - такой представлялась глазу Алексея тайга, вид на которую открывался из окна его комнаты в офицерском общежитии. Окунувшийся в рутинность буден захолустья, чтоб себя занять, он выкладывался на службе по полной: политзанятия с личным составом, физподготовка солдат и другие заботы. Но свободное время всё равно оставалось и, чтобы как-то “убить время”, молодой офицер решил прибегнуть к своему хобби, для чего достал подзабытый им фотоаппарат “Зенит”, валявшийся среди личных вещей, который по окончании училища подарила ему мама.
   И, вот, в один из дней в начале лета, прихватив фотоаппарат, Алексей направился в лес фотографировать природу в поисках живописного уголка. Пробираясь между деревьев и бурелома, где под лежавшими на земле брёвнами ещё можно было разглядеть клочки почерневшего снега, он остановил свой выбор на небольшой поляне, рядом с которой заприметил звериную тропу. Снимая лесной мир, всё то, что привлекало его внимание - могучие вековые деревья, уходившие кронами в голубое небо, причудливые дикие растения, растущие кустики ягод, древесные грибы и его обитателей - мелкую живность - бурундуков, насекомых, он потерял счёт времени, и если бы не гнус, которого в лесу под вечер прибавилось, то, наверное, заночевал бы в тайге, карауля ранний рассвет, чтобы запечатлеть его на плёнку.
   Возвратившись в часть, молодой человек в тот же вечер проявил отснятый материал и напечатал чёрно-белые фотографии. Снимки получились интересные, и сослуживцы, которым он показывал их уже на следующий день попросили напечатать фото и для них. Кто-то потом показал снимки командиру части, и тот заинтересовался фотоработами своего подчинённого, в общем, он вызвал Алексея и предложил снимать официальные мероприятия воинской части, приуроченные к разным событиям. Лейтенант с удовольствием согласился, и по приказу командира новоявленного «спецкора» тут же обеспечили всем необходимым - фотоматериалами и оборудованием.
   Многие фотоработы его авторства со временем пополнили фотоальбомы коллег-офицеров и солдат. Безусловно, хобби разнообразило офицерскую жизнь Алексея, не обременённого семьёй, и поглотило большую часть свободного времени, выпадавшего между нарядами и служебными дежурствами. Единственное, с чем молодому человеку не удавалось справиться, так это то, что ему по-прежнему хотелось домой. И, ожидая отпуска, который планировал провести с матерью на море, он часто думал об этом, и ещё о том, как будет возвращаться из отпуска обратно в Сибирь. Думалось ему при этом: «всё равно, как на каторгу».
   В тот период у Алексея впервые возникло ощущение того, что он совершил ошибку, избрав для себя профессию военного, но уже вскоре в его жизни стали происходить события, задвинувшие грустные мысли на задний план...

   Рыжеволосую, кудрявую бестию с карими глазами и хохотушку жену одного капитана, прибывшего с семьёй на службу в отдалённую точку года четыре тому назад все вокруг называли - Лариской.
   Она и сама так представлялась, знакомясь: «Можете звать меня Лариской!»
   Так получилось, что эта женщина «положила глаз» на молодого лейтенанта, и очень быстро перешла к действиям, заявившись без приглашения в гости в офицерское общежитие, расположенное в помещении бывшей казармы. Несмотря на то, что она была замужем, имела ребёнка, была старше на три года, лейтенант не устоял перед напором и обаянием Лариски, и между ними в тот же вечер завязались отношения. По началу эта любовная связь выглядела красиво, вроде романа, но очень скоро стала напоминать банальный адюльтер: когда муж заступал в наряд Лариска, соблюдая конспирацию, стала бегать в офицерское общежитие по ночам, где возлюбленный, наоборот, отдыхал от ночных дежурств.
   По своему складу женщина была бесстыдницей, мгновенно заводившейся от распиравшего её желания. Когда выпадала малейшая возможность его осуществить, Ларочка, как ласково называл её Алексей, словно теряла разум, и в комнате у Алексея вела себя непредсказуемо и шумно. На то, что у деревянных стен комнаты лейтенанта “имеются уши”, ввиду того, что рядом за стеной проживали сослуживцы Алексея, – ей было плевать. Естественно, что большинство жителей маленького пункта уже вскоре были осведомлены о шашнях супруги капитана с молодым лейтенантом. Но Ларочка, как будто не замечала укорявших взглядов, и продолжала «добавлять масла в огонь» своими ночными визитами к возлюбленному в общагу, давая повод “гарнизонным кумушкам” перейти к широкому обсуждению порочной связи жены офицера с любовником. История эта быстро “стала притчей во языцех” и жители гарнизона стали ждать вмешательства командования части и реакции законного мужа Ларочки, который в соответствии с поговоркой должен был узнать «всё последним».
   Но вопреки ожиданиям кумушек, муж Лариски, когда кто-то из самых сердобольных доложил ему о похождениях жены на стороне, отреагировал странно и разочаровал своей реакцией ожидавших, и потом долго пересказывали то, что он сказал в ответ: «Ну, любит она это дело! Что поделаешь…»
   Наверное, капитан любил свою неверную жену, любил по-своему, допуская полную свободу поведения в браке, и, может, от того тихо и крепко пил в свободное от службы время. Ну, а командир части вообще предпочёл не вмешиваться в щекотливую ситуацию и не стал разбираться с адюльтером, поскольку Алексей был образцовым офицером, а устройство семейной жизни не входило в полномочия отцов-командиров, да и невесту ему здесь взамен никакое командование предоставить не могло. Короче постепенно досужие разговоры стали утихать, а потом и вообще прекратились. Ускорению этого процесса способствовало то обстоятельство, что Ларочка работала продавщицей продовольственной лавки на пункте: алкоголь или какой-нибудь другой дефицитный товар - всё находилось в её руках. Ссориться с нею никому не хотелось, и любовники продолжали встречаться.
   Лейтенант испытывал сильное физическое влечение к своей возлюбленной, но в глубине души, принимая Ларочку такой - какая есть, он всё же ощущал временность этих отношений. Продолжая с нею встречаться, Алексей всё больше убеждался в том, что эта женщина не создана для серьёзных отношений и семьи, и даже предполагал завязать любовные отношения, когда наступит срок переводиться на другое место службы. Он ещё не знал о том, что их любовный союз уже обречён и распадётся гораздо раньше в ближайшее время из-за элементарной распущенности Лариски.
   Это произошло, когда она попыталась свести Алексея со своей деревенской подругой - полной, лишённой привлекательности “сороколетней старухой”, и объявила, смеясь: «Лёш, ты ей нравишься! А ещё, когда я рассказала какой ты у меня, так она вообще... А, что - одинокая и детей нет… Не хочешь пожалеть бедняжку? Я ведь разрешаю…».
   Несмотря на изрядное количество «Кедровой настойки», которую в этот вечер дегустировала пара, он вспылил, свернул разговор и выгнал Лариску на улицу, после чего не мог успокоиться, испытывая отвращение к ней. В последующие дни отставная возлюбленная пыталась помириться, для чего приходила по нескольку раз, но, не добившись прощения, уже вскоре начала новые любовные отношения с соседом Алексея по офицерскому общежитию – тридцатилетним прапорщиком, не так давно прибывшим в гарнизон. Лейтенант вернулся к службе и своему хобби, а через месяц уехал в отпуск. Возвратившись и отдохнув дома, он уже твёрдо знал о том, что в будущем встретит хорошую, скромную девушку. А через три года стараниями и хлопотами матери, имевшей близкую приятельницу и землячку - жену генерала генштаба, Алексея перевели из таёжной глубинки прямиком в столицу.
   Полный радостных предчувствий и надежд он уже в звании старшего лейтенанта прибыл в Москву. Обилие командировок, огромное количество начальников, отсутствие практической работы и вал бумажной, одним словом “штабная работа” и в минусе наличие собственного угла. Короче, через некоторое время Алексей вновь стал ощущать, что получил не совсем то, что хотелось.
   Изредка по вечерам, сидя в съёмной комнате на окраине столицы, он доставал свои альбомы и, перебирая чёрно-белые снимки, подолгу всматривался в лица бывших сослуживцев, членов их семей, запечатлённых на фото, любовался знакомыми картинами с лесным и окрестными пейзажами. С лёгким чувством ностальгии по недавнему прошлому ему думалось о том, что в тайге, как оказалось, он чувствовал себя ближе к природе. О вечности и бессмертии безграничного окружающего мира думалось там. Что после этого Москва для него? Громадный чужой город, каменные джунгли, прогорклый воздух от выхлопов автомашин, сутолока в метро и на улицах, на осмотр красот и достопримечательностей которого, если задасться целью по сути пяти дней хватило бы. И, находясь здесь, Алексей думал теперь о том, что, жизнь скоротечна и люди смертны, и чувствовал, что не сможет полюбить златоглавую, как любит свой город, где родился и вырос, где ощущал себя легко оттого, что там был другим воздух и люди проще, где больше тепла и живёт его мама.
   Вспоминая Сибирь и свой таёжный роман, он никогда не задавал себе вопросов о том, где сейчас Лариска и что с нею. Его более не интересовала судьба своей первой женщины, тем более, что он уничтожил портреты бывшей музы..., кроме одного - рука фотографа не поднялась на один из них, который по его авторскому мнению был самым художественным. Молодой человек сохранил это фото для истории, но, листая альбомы, всегда тщательно следил за тем, чтобы уцелевший портрет не попался ему на глаза. Если же это происходило - он тут же заталкивал снимок обратно в толщу уже просмотренных альбомных страниц.

   За несколько месяцев службы у Алексея, конечно, появились друзья-приятели - сослуживцы, которыми он обзавёлся, чтобы было с кем общаться на досуге и распить бутылочку, но он сразу почувствовал, что с ними нельзя расслабиться и лишнего слова сказать - такова система, в которой “язык - враг мой”. Может быть, от этого и большое количество женщин, проходивших службу в его ведомстве, Алексей воспринимал почти спокойно, без интереса, и думал о том, что виной всему военная форма, делавшая всех женщин, кто носил её однотипными и похожими друг на друга. Но однажды старший лейтенант увидел одну женщину...
   По просторному коридору центра, где находился его отдел ему на встречу шла маленькая женщина, похожая на Дюймовочку из одноимённой сказки, миниатюрность фигуры которой подчёркивала именно форма, сидевшая на ней словно влитая. Алексей был изумлён до такой степени, что не мог оторвать глаз от прекрасной незнакомки с причёской каре из густых тёмных волос, делавшей её похожей не только на сказочную героиню, но и на вполне реальную французскую певицу Мирей Матьё. Когда женщина подошла совсем близко, он попытался разглядеть её лицо.
   «Не такая уж юная девушка, какой кажется, издали…» - первое, что пришло на ум ему, ещё не знавшему, что на следующий день состоится их знакомство.
   Дюймовочка подошла к Алексею в столовой во время обеденного перерыва, когда тот стоял, дожидаясь своей очереди в кассу с подносом, и, как будто они неоднократно уже сталкивались ранее, беззаботно спросила: «Как вас зовут? Меня зовут Тамарой…»
   С этого начался разговор, и пока стояли в очереди Тамара что-то рассказывала ему, а затем, когда «отоварились» и присели за свободный столик - продолжила. Взволнованный встречей и знакомством Алексей во время обеда едва притрагивался к еде. Со всей внимательностью, на которую только был способен, он слушал Тамару, посвящавшую его в первые подробности, касавшиеся закулисья их общей службы. А поскольку попутно женщина сообщала кое-что о себе, - в конце обеденного перерыва Алексей уже знал о своей новой знакомой основное: она работает в секретариате центра, замужем и имеет взрослую дочь. То, что по возрасту Дюймовочка старше его, где-то лет на семь-восемь стало очевидно, но тогда это обстоятельство не сыграло никакой роли и не имело никакого значения, потому, что Алексею, как бывает, с первого взгляда очень понравилась маленькая и уверенная в себе женщина.
   Какое-то время после этого новые знакомые, встречаясь на службе, общались по-дружески, но однажды по инициативе Тамары, заскочившей к Алексею в кабинет и предложившей ему “сходить куда-нибудь поужинать”, между двумя сослуживцами начался роман. Алексей стал ухаживать за Томочкой, как ласково стал называть её. «Букетно-конфетный» период длился с месяц, а потом посиделки в маленьких уютных кафе, располагавшихся на близлежащих улицах, закончились визитом на квартиру какой-то из подруг Томочки, посвящённой в тайну отношений и посодействовавшей влюблённым. Они сблизились окончательно, и целый год после этого встречались довольно часто в рабочее и нерабочее время, едва появлялась возможность у возлюбленной вырваться из дома. Естественно, что об их связи никто больше не должен был знать, поэтому любовники хранили свои отношения ото всех в строжайшей тайне, и продолжили встречаться в съёмной квартире Алексея. Была у них и культурная программа: они теперь часто выезжали в центр погулять по улицам столицы, которую Томочка прекрасно знала и любила, а Алексей, вооружившись фотоаппаратом снимал её довольную и смеющуюся на фоне красот Воробьёвых гор, Красной площади, Коломенского монастыря, набережной Москва-реки.
   “Как можно не любить Москву!? Не понимаю... Да, я жизни не представляю своей в другом городе! Смотри красота вокруг какая! - восторженно восклицала она, когда они оказывались в каком-нибудь из мест, с которого открывался живописный вид на столичные красоты.
   Он любил Томочку и очень старался полюбить Москву тоже.

   Так сложились отношения, что женщина была инициатором не только встреч пары, она заправляла во всём, была главным советчиком, потому что хорошо знала начальствующих людей из руководства, была в курсе того, как и с кем надо вести себя, как лучше поступать в определённых обстоятельствах. Например, когда Томочка узнала, что у Алексея имеется проблема со здоровьем после пневмонии, перенесённой в Сибири, она тут же побежала консультироваться к врачам, после чего доставала лекарства, следила за тем, как он их принимает, и по ходу этой эпопеи с болезнью, переговорив с нужными людьми, стала добиваться выдачи медицинской справки, в которой был бы указан диагноз, позволявший включить Алексея в список льготников и очередников на жильё, Под её диктовку старший лейтенант написал ходатайство командованию, и в результате этих хлопот ему была предоставлена однокомнатная квартира.
   Любимая женщина распоряжалась деньгами Алексея, и после получения зарплаты, как заправская жена, вела его в магазины, чтобы приодеть или что-то купить. Томочка следила за тем, как, и чем, он питается, что читает и с кем общается. В ней было что-то от матери, и молодому человеку не претило, а даже нравилось то, что женщина полностью контролирует его жизнь. В ответ он рассказывал Томочке всё как на духу, подчинялся и исполнял все её желания. И даже, если порой подруга становилась раздражительной и устраивала ему сцены ревности, вообразив себе, что он смотрит на других женщин, мужчине было приятно, что любимая ревнует, и их роман длился, не прерываясь. Отношения в паре в преимуществе своём были ровными, и к концу пятого года Алексей не без оснований считал себя гражданским мужем в гостевом браке, ведь Томочка обещала переехать к нему окончательно, когда дочь её повзрослеет, а слабохарактерный и неприспособленный законный муж, наконец, сможет обойтись без её опеки. Даже мама Алексея была в курсе, что у сына есть замечательная женщина, на которой он собирается жениться. Но на шестой год произошло фатальное.
   Однажды Томочка пропала. На следующий день и через день она не появилась на работе, на звонки тоже не отвечала (как выяснилось позже, женщина всё-таки отпросилась у своего непосредственного начальника, сообщив ему, что заболела). Алексей же ничего не знал и сходил с ума от волнения и метался, не зная, что предпринять. Всё прояснилось через двое суток, когда под вечер любимая женщина явилась к нему домой. Но вопросы, слова и упрёки, готовые сорваться с языка и накопившиеся за эти дни у Алексея, испарились мгновенно при виде её лица: на лице просматривались замазанные жидкой пудрой синяки и ссадины, .
   “Боже мой..., это он тебя!? Его работа? Тебя избил муж? Я его - гада...” - расстроенно закричал Алексей.
   Но Томочка тут же прервала его, и через пару минут он узнал о том, что «тайное стало явным», что муж узнал о похождениях жены. А дальше к великому изумлению она сказала Алексею о том, что пора им расстаться..., и в попятке объяснить, говорила о том, что, когда они начали встречаться, ей действительно казалось, что никого и никогда не любила до этого. И так было до тех пор, пока мужу кто-то не сообщил.
   “...Ты знаешь, когда он набросился на меня с кулаками, произошло странное”, - продолжала она говорить, - “До меня вдруг дошло, что на старости лет я сошла с ума от страсти... Короче, с мужем мы уже помирились, я попросила у него прощения на коленях, сказала, что больше такого не повторится, потому что мы - семья. Ты не обижайся, дорогой Алёша! Ты такой молодой и хороший, что всё у тебя впереди. Всё будет отлично, вот увидишь: и девушку найдёшь себе красивую, и дети у тебя появятся!»
   Томочка продолжала говорить, а Алексей, огорошенный, не зная, что сказать, слушал её и молчал до тех пор, пока она не ушла. Когда дверь за ней захлопнулась, он всё равно не мог сдвинуться с места, - так и стоял, потеряв счёт времени, прислонившись к стене и думая о том, что без Тамары ему ничего в этой жизни не надо...

   Разрыв долговременных отношений с любимой женщиной превратил последующие дни существования Алексея в муку, слившись в один многодневный кошмар. Казалось, что его душу держит в тисках неизвестный палач и пытает. Он, конечно, пережив пик этого состояния, более-менее справился с ним с помощью проверенного средства - алкоголя, но первым из порывов, что ощутила его душа, находившаяся в те дни в состоянии полного опустошения и невесомости, был порыв уволиться из опостылевшей ему армии по состоянию здоровья до того, как ему исполнится сорок лет. Что, собственно, он и сделал, воспользовавшись справками, которыми до разрыва снабдила его Тамара.
   Оказавшись на пенсии, Алексей ощутил некоторое облегчение: ему казалось, что он сбросил с себя тяжкий груз. В дневное время молодой пенсионер предавался вполне позитивным размышлениям на тему обустройства своей дальнейшей жизни и даже подумывал о том, чтобы взяться за поиск работы, но вечерами по-прежнему испытывал щемящее чувство тоски и одиночества. Не в силах справится с этим, Алексей мазохически включал компьютер и смотрел слайд-шоу из фотопортретов Тамары, пытаясь отыскать во множестве ярких портретов с её обликом что-то скрытое, отталкивающее и вражье, чего он до сих пор не видел.Не найдя того, что отвратило бы его от дум о бывшей возлюбленной, Алексей лишь с новой силой ненавидел город, который разлучил его с нею, и каждый раз засыпал в стареньком кресле перед монитором. И снилось ему, что вокруг бродят тысячи женщин, и среди них находится та единственная, которая лучше двух предыдущих, но он почему-то не может отыскать её в толпе...
   Наутро капитан в отставке снова брался за дело: занимался домашним хозяйством, смотрел телевизор, осваивал Интернет и размышлял. Прошло несколько месяцев и однажды ежедневный распорядок холостяцкой квартиры Алексея был нарушен неожиданным визитом бывшего сослуживца по службе в Сибири ростовчанина Виктора – высокого и статного громкоголосого мужчины, как выяснилось, проживающего в соседнем подъезде, будто сама судьба свела в одном доме огромного и чужого для обоих города двух однополчан. Хотя удивительного здесь было мало, ведь дом принадлежал военному ведомству рода войск, в которых они оба служили.
   Армейский друг был старше Алексея и уволился из армии в звании подполковника. Двое детей у них с женой выросли, обзавелись своими семьями и разъехались, изредка навещая своих пятидесятилетних «стариков» по праздникам. В просторной трёхкомнатной квартире супруги теперь жили и радовались жизни, как казалось Алексею, когда он стал приходить к ним в дом.
   «Как же можно не радоваться, имея такую красавицу жену?» - часто думал он при взгляде на высокую, стройную и улыбчивую брюнетку с небесно-голубыми глазами.
   Алексей помнил Людмилу ещё молоденькой, и она всегда нравилась ему тем, что была приветлива, а когда ему доводилось бывать в доме Виктора, жена друга тут же накрывала на стол и подсаживалась, чтобы составить мужчинам компанию.
   Даже мать, которая приезжала в гарнизон, часто говорила сыну, имея Люду ввиду: “Посмотри, какая должна быть жена - гостеприимная, хорошая хозяйка, беспрекословно слушается мужа!”.
   Много лет прошло с тех пор, но и теперь, когда дружеские встречи возобновились, Людмила вела себя так же. Друзья теперь часто приглашали холостяка к себе домой на ужин или обед, а по красным дням календаря он был постоянным гостем и желанным гостем в их доме. Когда приезжали родственники супругов, Алексей приходил с фотоаппаратом, веселился от души, участвовал в хоровом исполнении застольных казачьих песен и танцевал медленные танцы с Людмилой, и чувствовал себя членом семьи. А, покидая дом своих друзей и возвращаясь к себе домой, картины семейного уюта в доме друга и его жены-красавицы не выходили у Алексея из головы до тех пор, пока он не проваливался в сон.
   Нет, он не завидовал Виктору! В некотором смысле Алексей смирился с тем, что двери с табличками «семья», «прекрасное будущее», «поддержка родных и близких», «забота и помощь детей», вряд ли, откроются для него после того, как он вышел из дверей с табличками «Томочка» и «Военная служба». Отныне он был уверен в том, что надо довольствоваться тем, что осталось хорошего. А из хорошего он выделял две постоянные вещи-события: каждые три месяца из родного города приезжала престарелая мама, наводившая порядок в холостяцкой квартире, ну, и, конечно, продолжавшиеся визиты Виктора, который, по-отечески опекая более молодого товарища, только однажды спросил у него “чего другую-то не нашёл взамен, столько баб...”, но, удовлетворившись ответом друга, мол “красивист” я, как академик Ландау, и других женщин не приемлю” никогда больше не копался в личном прошлом своего друга и не задавал дурацких вопросов.
   Именно Виктор однажды, когда друзья устроили очередной мальчишник у Алексея дома, расположившись на кухне за столом, попивая коньяк под наспех нарезанную закуску, вдруг произнёс: «Надо бы тебе, Лёха, работу какую-нибудь найти!»
   А после следующих пятидесяти грамм, выпитых «за мудрую мысль», твёрдо обещал найти другу работу, а после обещание своё выполнил. Благодаря Виктору, переговорившему “с кем надо”, Алексей Сергеевич Кирпиченко уже через пару недель был зачислен на работу ведущим инженером в радиотехническое НИИ. У него - военного пенсионера теперь было всё - квартира, зарплата, пенсия, плюс общение с коллективом. Он смог бы, наверное, стать потом главным специалистом или заместителем начальника отдела, если б только захотел, но Алексею Сергеевичу не нужна была карьера, потому что после того, как он уволился из армии, его вообще перестало интересовать многое, к чему он когда-то стремился. Потратив свою первую зарплату и, сменив старые рубашки и брюки тёмных невзрачных расцветок на модные джемпера и джинсы сочных тонов, он стал чаще бывать у своих друзей.
   Первым делом они каждый раз начинали с обсуждения состояния дел в нынешней армии. Алексею нравилось слушать, как Виктор, более компетентный, старший по званию, переходя на личности действующих высших военночальников, досадует на этот счёт. Затем обязательно шли воспоминания о Западно-Сибирском крае, и в разговорах их офицерская жизнь обретала романтику и героизм, ну, а потом разговор шёл о насущном и о своём. Изредка речь заходила о женщинах, которых Виктор сосватал бы другу и Кирпиченко нравилось слушать как друг проезжался и костерил его бывших возлюбленных женщин, которых он когда-то любил. А в приветливых глазах Людмилы он всегда видел выражение сочувствия и понимания. С каждым следующим годом троица друзей, будто опровергая поговорку о третьем лишнем, сплачивалась и становилась ближе друг к другу. Но поговорки, как говориться, просто так не рождаются...
   В возрасте пятидесяти пяти лет неожиданно умер Виктор. Что послужило причиной инфаркта? Мог надорваться на работе, она была нервной и тяжёлой.., выпивал.., имел излишней вес - всё могло суммарно выстрелить… Потеря единственного друга стала чудовищным ударом для Алексея Сергеевича, ведь так удивительно сложилось его жизнь, что к своим сорока пяти годам он никогда никого из близких не терял и не хоронил, да, и друзей было - единицы. Виктор был для него всем. Оставшись без последнего друга мужчина страшно горевал, но смотреть на страдания вдовы, потерявшей мужа в браке просуществовавшем более тридцати пяти лет, Алексею Сергеевичу было ещё тяжелее, и он думал о том, что не раздумывая, отдал бы свою жизнь взамен, ради того, чтобы тот жил и чтобы лицо Людмилы озаряла улыбка, а глаза блестели. Но, естественно такой обмен был невозможен, поэтому Алексей Сергеевич просто решил для себя быть рядом, и однажды стал тенью Людмилы. На протяжении всего года, изменившего жизнь этих двоих, Кирпиченко помогал вдове носить сумки, когда ей надо было сходить в магазин, приглашал её прогуляться по улице, по парку, когда нужно было поговорить. Они могли зайти посидеть где-нибудь, или дома, как сиживали бывало с её покойным супругом, и не за рюмочкой, а в большинстве случаев просто за чашкой чая.
   В годовщину Людмила пригласила Алексея Сергеевича к себе домой. Сидя на кухне, друзья выпили за упокой души покойного Виктора, поговорили о нём, поплакали, посмеялись, припомнив смешные случаи, из тех, что часто происходили с его участием, и в этот вечер улыбка впервые за долгое время осветила лицо вдовы.
   Несколько смущённо она поделилась с Алексеем Сергеевичем сокровенным: «Ты знаешь, от чего я сейчас больше всего страдаю? От того, что не могу спать одна. Ты будешь смеяться... Он храпел, и этим будил меня, раскидывался во сне… Раньше меня это злило, я даже ругалась с ним без конца, а сейчас… не хватает…».
   Немного помолчав, Людмила поднялась с табуретки, подошла к Алексею Сергеевичу, сидевшему напротив, и наклонилась к нему. Прохладными длинными пальцами она взяла его за подбородок и, заглянув в глаза, сказала: “Могу я попросить тебя об одной вещи? Я хочу, чтобы ты просто обнял меня…, пожалуйста! Я знаю, что всегда немного нравилась тебе…”
   Так начался этот роман. О том, что будет дальше, Алексею Сергеевичу думать не хотелось. Он решил не торопить вдову, не делать предложения выйти за него замуж, хотя втайне мечтал об этом и надеялся, что она не откажет. А находясь дома вечерами, рука его частенько тянулась к полке с фотоальбомами. В одном из них находилось множество семейных фотографий покойного друга - ранние и недавние, а главное было большое количество портретов Людочки. На некоторых из них женщина была запечатлена на фоне улиц и домов, машин и деревьев - всего того из чего складывался столичный пейзаж.
   Кирпиченко Алексей Сергеевич рассматривал снимки и расслабленно думал: “Причём тут город..., за что его ненавидеть, если в нём обрёл своё счастье? Не зря “Москва” звучит, как женское имя, такая, уж, она...непредсказуемая...”