Что хочет автор. Литературные конкурсы

Автор:	Александр Паршин
Тема:	Заседание №27 от 20.12.19 года 8-й поединок 1-го тура Чемпионата Английского Клуба	Ответить

   ГОЛОСОВАНИЕ ОКОНЧЕНО

   Закончился 8-й, последний, поединок 1-го тура Чемпионата Английского клуба. Он проходил между рассказами «Последний желтый лист» - автор Галина Димитрова и «Ревность» - автор Ирина Гендельман.
   Со счётом 13:12 победу одержал рассказ «Последний желтый лист».
   Поздравляем Галину Димитрову с победой!

   ПЕРЕХОДИМ К ДИСКУССИИ С УЧАСТНИКАМИ ПОЕДИНКА




   Последний желтый лист
   Галина Димитрова

   Катя шла домой, ежась под пронизывающим декабрьским ветром. Не поймешь, то ли осень, то ли зима. Снега не было, а деревья упирались в мрачное небо голыми ветвями. Девушка не любила увядшую природу. Грустно смотреть на все это. И вдруг… Катя увидела, как среди голых веток на ветру трепыхается желтый листок. Один-одинешенек. Казалось, вот-вот он сорвется с ветки. Но, нет, - держался. Катя остановилась и как завороженная все смотрела на это чудо. Строчки прилетели к ней как бы сами собой. Девушка быстро вынула из рюкзачка блокнот и ручку, чтобы успеть записать. А то сколько раз бывало: вот они, строчки, а поймать в тетрадку не успела, и все – только хвостиком махнули. Не ухватить. Почерк у Кати был отвратительным, но она твердо знала: если записала, то уже стихи не улетят.

   Зима еще снежком не делает пометки,
   И осень не спешит себе давать отбой.
   Последний желтый лист висит на голой ветке,
   И декабрю назло он борется с судьбой.

   Катя еще постояла, посмотрела на этот последний листок. Настроение улучшилось. Где-то внутри зазвучал мотив, а пальцы словно ощутили гитарную струну. Каждая мелодия для Кати была цветной. Та, которая рождалась сейчас, почему-то казалась желтой, наверное, по цвету листка. Девушка представила, как желтыми волнами идет гитарный перебор. Она шла и в уме перебирала струны. Очнулась Катя от гудка автомобиля. Водитель выскочил из машины и орал на нее: «Дурында! Смотри, куда идешь. Так и лезут под колеса, ненормальные». А Катя только улыбнулась, тряхнула косой. Мужчина покрутил пальцем у виска, хлопнул дверцей и уехал. Катина мама, пока еще здорова была, любила повторять дочке где-то вычитанную фразу: «На перекрестках не пиши стихов». А что поделаешь, если эти самые стихи не спрашивают, когда им писаться. Перед глазами еще трепыхался тот стойкий листок, и Катя снова открыла блокнот.

   Последний желтый лист вцепился в ветку крепко,
   Он на ветру дрожал, но верил в миражи.
   И, несмотря на то, что выглядел нелепо,
   Старался он еще хотя бы день прожить.

   Пока писала, замерзли пальцы. Катя сунула руку в карман, чувствовала, что придут еще строки, которые непременно надо будет поймать. Хорошая песня должна получиться. Катя смотрела на опавшие листья на газоне, отжившие свой век. Она шла к дому и ждала - мелодия внутри требовала слов. И они пришли. Девушка снова схватилась за блокнот и ручку. Слова словно пощипывали ее изнутри, требовали выхода, и она писала, сжимая ручку замерзшими пальцами.

   Последний желтый лист, пожухлый и иссохший,
   Упасть к собратьям он на землю не спешит.
   Зеленый по весне он думает о прошлом
   И из последних сил цепляется за жизнь.

   На душе стало радостно. Дома ее ждет мама. Мамочка. Ее первый благодарный слушатель. И пусть мама ничего сказать не сможет, но по ее глазам дочка поймет, понравилась ли новая песня. Катя умела домысливать то, что мама говорила глазами. Она не сразу поняла: что-то ей мешает думать, и желтая мелодия куда-то ускользнула. Остановилась и с удивлением почувствовала: кто-то трясет ее за плечо. Одноклассница Нонка кричала чуть ли не в ухо:
   - Ты что, глухая, Шацкая? Я тебе ору-ору, а ты как бы и не замечаешь.
   - Извини, задумалась, - Катя взглянула по касательной на Нонку и на ее подружку Аллу, которая смачно щелкала семечки, плевала шелуху прямо на асфальт. Катя уже хотела сделать замечание, но передумала: зачем и кому нужны слова в пустоту?
   - Я че хочу сказать-то: сегодня после консультации пойдем с нами в кафешку, пивасика попьем, - Нонна даже не спрашивала, утверждала.
   - Спасибо. Я не пью пиво.
   - Осподя! Пей лимонад. Но от коллектива-то не отбивайся. Некрасиво плевать на весь класс.
   - Нонна, а разве ваша компания – это весь класс? Все равно я действительно не могу. Мне после консультации домой нужно, - Катя скинула руку одноклассницы со своего плеча, кивнула и пошла дальше. Вслед зло прозвучало:
   - Во, блаженная. Ну, погоди, я тебе спесь-то пообломаю.
   А Катя уже забыла об этом разговоре, наблюдая, как ветер кружит пожухлые, скукоженные листья. Ведь не так давно они были красивыми, разукрашенными осенью в разные цвета. А теперь их топтали ногами случайные прохожие, да морской бриз подхватывал былое великолепие в бешеной пляске.

   Давно слетели вниз соседи и соседки.
   Нет золота берез и пурпура осин.
   Последний желтый лист висит на голой ветке
   И декабрю назло, безумствуя, висит.

   Катя зашла в квартиру и первым делом заглянула к маме.
   - Привет, мамочка! Я пришла. Сейчас накормлю тебя, - мама прикрыла глаза, значит, согласна поесть. И без того-то тоненькая мама за время болезни превратилась в тростинку. – Знаешь, а я новую песню почти написала. Сегодня до ума доведу, а завтра спою тебе, - глаза на неподвижном перекошенном лице улыбнулись.

   Четыре года назад отец объявил, что любит другую женщину. И ушел. После двадцати пяти лет совместной жизни. Мама крепилась, но инсульт – вещь коварная. Слегла. Старший брат оформил опекунство, чтобы двенадцатилетнюю Катю в детдом не определили. А потом брат женился, родился ребенок. И все заботы о маме легли на хрупкие Катины плечи. Брат помогал материально: и кровать для лежачих купил – только бы маме удобно было, и телевизор большой на стену повесил – мама все понимала, а говорить и двигаться не могла, лишь одной рукой шевелила и голову чуть-чуть поворачивала. Недавно брат помог сменить тесную «хрущобу» в областном центре на просторное жилье в маленьком приморском городке. К весне обещал достать удобную коляску, пусть мама дышит морским воздухом. Проведывать своих он приезжал раз в неделю, забивал холодильник всякими вкусностями. А когда сыночка приводил, мамины глаза светились счастьем.
   Раз в месяц к ним приходил Катин отец. Каждый его визит с точностью повторял предыдущий. Он заглядывал к маме, говорил какой-нибудь ободряющий штамп, торопливо целовал дочку в щеку, быстро совал ей в ладошку деньги и убегал, ссылаясь на занятость. Катя подозревала, что не так он спешит по делам, как чувствует себя виноватым в их квартире. А кто любит ощущать себя виноватым? После его ухода Катя вытирала слезы с маминых щек. Лучше бы уж совсем не приходил, чем так - мимоходом.

   - Мамуль, мне на консультацию по ЕГЭ, - накормив маму, сказала Катя. – Давай, я тебе спинку подниму, телевизор включу. А приду, мы с тобой помоемся, и спать. Хорошо? – мама прикрыла глаза.
   После консультации Катя торопилась домой, почти бежала, вдыхая свежий морской бриз. «Надо будет завтра листочек проведать, как он там, - думала девушка. – Пусть держится. А в песне какого-то завершающего аккорда не хватает. Только я понять не могу, какого именно».
   На улице было темно, фонари горели через один. Катя уже почти дошла, когда дорогу ей преградили одноклассницы. Их было четверо.
   - Ну, что, блаженная, пойдешь с нами в кафешку? – спросила Алла, выплевывая изо рта очередную шкурку от семечки. Катя молча попыталась пройти дальше.
   - Шацкая, с тобой говорят. Последний раз спрашиваем. Потом пеняй на себя, - Нонна взяла в руку Катину косу и слегка дернула. Алла и еще две девчонки хихикнули.
   - Девочки, у меня совершенно нет времени на эти глупости. Извините, дайте мне пройти, - Катя пыталась говорить вежливо и спокойно.
   - Нет, девочки, представляете, мы глупостями занимаемся, а эта шалава умная слишком. Видите ли, она царских кровей, наверное, мы ей не ровня, - и уже, обращаясь к Кате, Нонна рявкнула. - Ты, блаженная, фильм «Чучело» помнишь? Что делают с теми, кто не хочет со всеми? – и уже сильнее дернула Катю за косу.
   - Вообще-то, фильм не об этом, - девушка попыталась вырваться. Тогда Нонна потянула косу с такой силой, что Катя едва удержалась на ногах. Остальные засмеялись. - Что вам от меня надо? – Кате надоела эта возня, надо было быстрее к маме.
   Нонна отпустила косу и с силой толкнула Катю, девушка упала в грязь. И тогда одноклассницы стали пинать ее ногами. Не сильно. И только Нонна била с остервенением и азартом куда придется. Катя не сопротивлялась, лишь прикрывала голову руками, иначе, как она объяснит синяки маме? В голове крутилась мелодия новой песни. А перед глазами текла река. И лодочник в ожидании чьей-то души. Вдруг девушка услышала мужской голос:
   - Вы, твари, что же делаете? Вчетвером на одну. Не стыдно?
   - Шел бы ты, дядя, своей дорогой, - не унималась Нонна.
   - Я сейчас полицию вызову, посмотрим, как ты там заговоришь. А ну, отошла! – окрик возымел действие, побои прекратились. – Давай руку, - прохожий помог Кате подняться. – Сейчас полицию вызову, снимем побои.
   - Спасибо вам. Но полицию не надо, - взмолилась Катя. – Мне бы домой.
   - Что ж, не надо так не надо. А зря. Такое не должно оставаться безнаказанным. Ну да ладно, пойдем, провожу.
   Вслед прозвучало:
   - Трахни ее, дядя. Может, поумнеет. Блаженная.
   - За что они тебя так? – спросил мужчина по дороге к Катиному дому.
   - Ни за что. Просто я другая. И не хочу быть такой, как они.
   Около подъезда прохожий дал Кате визитку.
   - Я психолог. Если помощь понадобится, звони, - мужчина протянул Кате руку. – Счастливо тебе. И обязательно оставайся другой.

   Дома Катя быстро проскочила в ванную, умылась, сбросила грязную одежду. И только после этого в домашнем халатике вошла к маме. Принесла тазик с теплой водой и крем, поменяла памперс, смазала проблемные места, чтобы не было пролежней. И как всегда во время этой ежевечерней процедуры ловила на себе виноватый мамин взгляд.
   - Все хорошо, мамочка. Я тебя очень люблю. Ты только живи. Цепляйся за жизнь, как тот листок, о котором сегодня я песню написала, - Катя опустила кровать в лежачее положение, взбила подушку, поправила одеяло. – Спокойной ночи, мамулечка, - включила ночник, поцеловала маму в щеку и только после этого пошла в свою комнату.
   Катя перебирала гитарные струны, подбирая мелодию, которая до этого жила внутри. Наконец песня зазвучала. Девушка взяла диктофон и стала напевать. Последний куплет родился сам собою.

   Вот так и мы порой недалеко от Стикса,
   Куда приводят нас крутые виражи,
   И не спешим туда, пока хоть как-то мыслим,
   А, словно этот лист, цепляемся за жизнь.

   Катя прикрыла глаза и подумала, какая же она счастливая. Вот песню написала. Психолог этот мимо не прошел – помог, значит, есть хорошие люди. И брат у нее замечательный. И мама завтра послушает песню, а глаза ее будут улыбаться. Конечно, счастливая, ведь вокруг нее любви больше, чем ненависти.



   Ревность
   Ирина Гендельман

   Что-то я почувствовала странное: то ли холод пробрался ко мне под одеяло, то ли свет автомобильных фар пробежал по моим закрытым глазам, но я вскочила и бросилась к окну. А там! Серое, в крупный горох, ночное небо! И этот горох лениво, обречённо отделялся от своего небесного жилища и кружил над чернотой земли, словно желая продлить минуты своего существования.
   - Шумов, - закричала я и бросилась назад к кровати, - смотри! Такой красоты я сроду не видала! Там небо плачет!
   В ответ – ничего. Я удивилась, потому что знаю: Шумов очень чутко спит и может проснуться даже от того, что я повернулась на другой бок. А сейчас я кричала так, что соседи забарабанили по батарее. Ужасный звук! Я столько раз просила не делать этого, просто умоляла и пыталась объяснить, что не терплю визгливых и скрипящих звуков, но всё бесполезно: они как будто специально повторяли свои «музыкальные опусы», стоило мне хоть чуть-чуть повысить голос. Шумов, обычно, пытался в таких случаях урезонить меня, но ему это плохо удавалось, потому что я, конечно же, никогда не кричу, я просто эмоционально разговариваю.
   И успокаивать в таких случаях надо не меня, а соседей. Создаётся впечатление, что они от скуки, (а живут они вдвоём, и я никогда не видела, чтобы кто-то приходил к ним в дом), постоянно наблюдают за нами и прислушиваются к каждому шороху, доносящемуся из нашей квартиры.
   Я иногда даю им возможность хоть немного развеяться и прочувствовать, что на земле не всё так скучно и однообразно. Особый интерес они испытывают, конечно, к моей персоне. Да это и понятно. Шумов ведёт себя всегда благочестиво и скромно: пробежал от машины к подъезду, уткнувшись взглядом в землю, дверь тихонько прикрыл и как будто его и не было. Я же всегда на каблуках, поэтому в доме все знают, когда я ухожу из дома, когда возвращаюсь.
   А ещё у меня есть дурная, одна из немногих, привычка со всего размаха хлопать дверью автомобиля. Шумов всегда ругает меня за это, но я ничего не могу с собой поделать, несмотря на то, что уже несколько раз мне эту самую дверь приходилось ремонтировать, а стоит это недешево, до крайней мере, для меня, ведь я в этих делах ничего не понимаю и плачу столько, сколько с меня просят. Потом правда, Шумов хватается за голову и с грустью говорит, что скоро мне придётся с машиной расстаться, потому что на её ремонт ушло уже больше денег, чем на покупку. Я, как и полагается, пугаюсь и стараюсь быть с дверью поосторожнее. Но вскоре всё начинается снова. Ну не могу я переделать себя! Хотя иногда очень стараюсь.
   Вот, например, посуда. Она имеет обыкновение пачкаться. Конечно, можно было бы пользоваться одноразовой пластиковой. Очень выгодно – поел и выбросил. И стоит она копейки. Но вот почему-то Шумов категорически от такого замечательного решения проблемы отказался. Так вот, о чём я. Посуду мыть – моя обязанность. Так сложилось. Но у Шумова есть другая обязанность, более важная, как он считает – он должен этот процесс регулировать, а проще говоря, учить меня, что посуду надо мыть каждый раз после очередной еды. Он, возможно, прав. Я даже пыталась, так сказать, следовать его совету. Хватило меня аж на неделю. Но потом я поняла, что это не мой метод и, по примеру своего мужа, подвела под своё решение складывать её в раковину и ждать подходящего настроения для этого деяния, основательную базу, чем очень порадовала Шумова. Получалось так, что в выходные я целыми днями стояла у раковины – потому что едим мы, а вернее Шумов, не меньше трёх раз, а то и побольше. А если посуду «копить» до вечера или до следующего утра, к раковине надо подойти только один раз, правда надолго, но это не страшно. Шумов со мной согласился и в избежании моих дальнейших теоретизирований купил посудомоечную машину. А так как меня к технике подпускать опасно, то он посуду и загружает, и выгружает, при этом ворчит себе под нос что-то, но на это я не обращаю никакого внимания. Что-то ведь надо пропускать мимо ушей, чтобы в доме был покой.
   Так я о чём? Опять меня куда-то в сторону занесло.
   Так вот, пока я обдумывала, почему Шумов не отзывается на мой крик, послышались какие-то странные звуки: вроде бы ключ в замке поворачивается. Но этого не могло быть, потому что я на ночь всегда в замочной скважине свой ключ оставляю, чтобы не забыть его, когда убегаю на работу, а его, как я понимаю, может, конечно, я опять не права, нельзя повернуть снаружи. Но звук повторился: будто кто-то по ту сторону двери очень старался проделать определённые манипуляции как можно тише. И хотя я не из пугливых и вполне могу постоять за себя, я вдруг растерялась и на цыпочках пошла в кухню. Сама не понимаю, зачем. Мозги мои, кажется, отключились, но руки проделывали какие-то машинальные движения, а точнее, открыли по ящику в кухонной тумбе и вытащили из них скалку и кухонный топорик, маленький такой, но достаточно тяжелый - Шумов отбивает им мясо, а я вбиваю гвозди. Так же на цыпочках я вернулась в коридор, надо сказать, как раз вовремя, потому что дверь почти бесшумно отворилась, и в квартиру ввалился огромного роста тип с капюшоном на голове. Мне пришлось чуть ли не подпрыгнуть, чтобы ударить его скалкой по голове. Хорошо, что скалкой, а не молотком, потому что тип вдруг зарычал страшным голосом:
   - Ты что, убить меня хочешь? За что? - И из капюшона показалась голова Шумова.
   - Ну уж никак не ожидала тебя здесь увидеть, - растерянно произнесла я.
   - Да я вроде домой пришёл! – возмутился Шумов.
   - Так ты же спишь беспробудным сном... пыталась возразить я.
   - Так! Понятно...- поспешил ворваться в спальню мой муж, - сейчас посмотрю, кто это здесь спит, да ещё беспробудно, да ещё и в моё отсутствие.
   Я ничего не могла понять: я же с Шумовым разговаривала... он же лежал рядом со мной! Правда, он не отвечал... Наконец-то до меня начало доходить, что его в постели не было, вот совсем не было - и всё тут. Тогда где же он был? Тут я напрягла свои мозги, встала в позу, ну такую, воинственную, и грозно спросила:
   - Ты откуда на мою голову среди ночи свалился?
   - Это ты на мою голову свалилась, а не я, - поправил он, - теперь у меня шишка, посмотри, какая большая! Надо с ней что-то делать!
   - Твои проблемы, - прошипела я, - нечего по ночам шляться!
   Шумов, наверное, решил избежать дальнейших ударов, теперь уже словесных, и пошёл на кухню.
   Стало тихо. Слишком тихо. Не люблю, когда в квартире тихо. Не люблю чувствовать себя одинокой. Тишина угнетает. Если «тишина случается» днём, я включаю музыку или телевизор, если вечером – беру какую-нибудь книгу из шкафа Шумова и забираюсь в кровать, предварительно набрав в пластиковую пиалушку немного сладостей – такую безобидную порцию. Честно признаться, не всегда эта порция получается такой уж безобидной, например, когда я набираю в неё мороженое, то рука невольно упорно давит ложкой на эту волшебную массу, увеличивая вместимость пиалушки вдвое. К счастью, к тому времени, когда я проделываю эту вечернюю процедуру со сладостями, моё чувство вины перед самой собой уже находится в полудрёме, так что я благополучно перелистываю несколько страниц какого-нибудь занудного текста, проглатываю свои «вкусности» и засыпаю.
   А вот утром... Вместе со мной просыпается моя совесть и мой страх перед лишними килограммами, хотя кто может определить, какие из них лишние. Нормальные люди в первую очередь бегут в ванну, я же бросаюсь к весам, при этом начинаю метаться по квартире в их поиске, потому что Шумов, любитель не то чтобы пышных, но скажем так, женственных форм, обычно прячет их куда-нибудь. Я их всегда нахожу, хотя подчас не сразу, потому что он выбирает места весьма неожиданные, например, ставит просто на тумбочку около моей кровати. Очень всё просто! Но придёт ли женщине в голову мысль искать какую-то пропавшую вещь у себя под носом. Конечно, нет. А я-то женщина!
   Потом я встаю на весы, стараясь не взваливать на них всю себя, и робко вглядываюсь в цифры, которые уже почти выцвели от старости. Иногда даже приходится надевать очки, правда не мои, а Шумова. Признаюсь не для того, чтобы лучше, а для того, чтобы хуже видеть, что же там высвечивается. В смутном окошке обычно, несмотря на все мои старания, появляются цифры, которые заставляют меня искренне сожалеть о вчерашних чипсах или конфетах. Но чтобы не грустить целый день, я прибегаю к весьма простому способу – поворачиваю колёсико, регулирующее стрелочку, в нужную мне сторону. Кстати, Шумов, увидев как-то раз, как я мучаюсь с этим, можно сказать «антикварным» прибором, подарил мне электронные весы. И до сих пор не может понять и немного даже обижается на то, что я ими не пользуюсь. И сколько бы раз я не пыталась ему объяснить преимущество старых, не может понять, почему точность прибора является его недостатком.
   Но вернёмся к Шумову. Я приоткрыла дверь кухни, куда удалился раненый муж, и увидела, что он сидит на табуретке, опустив голову и что-то бормоча себе под нос.
   - Ну и что сидим? По какому поводу печалимся? – бодренько засуетилась я, чтобы опередить нежелательное развитие дальнейших событий.
   Шумов молчал. То есть он продолжал разговаривать сам с собой, но на меня не обращал никакого внимания.
   - Больно? – решила я посочувствовать ему,- покажи, где. Я дотронулась до его головы и нащупала там довольного большую шишку.
   Кажется, я переборщила с самообороной; но что сделано, то сделано. Надо утешить человека!
   - Шумов, - тронула я его за плечо, - не переживай – до свадьбы заживёт!
   - До какой свадьбы? Что ты мелешь?
   Однако... Что-то я этого слова в лексиконе своего мужа раньше не замечала. Какое-то оно грубое... Не нравится мне всё это!
   - Да успокойся ты! Это просто так говорится! Чего ты испугался?! Не будет у тебя никакой свадьбы!
   - Одной хватит на всю жизнь!
   - Шумов, а ты ничего не перепутал? У нас и не было никакой свадьбы!
   - То есть как это? Мы ж с тобой вроде как женаты...
   - Это да, только припомни, как всё было! Бегом на остановку трамвая, такси даже поймать не смог!
   - Не смогли, - уточнил Шумов.
   - Не смог,- уперлась я, - в ЗАГСе суета! Ни белого платья, ни фаты... Свидетели опоздали, цветы завяли, шампанское вместо бокала зашипело у меня на подоле!
   - А зато потом! Вспомни! Как нам было хорошо в нашей маленькой квартирке!
   - Просто здорово! Ты месяцами пропадал где-то, а я должна была сама справляться с этой маленькой миленькой квартиркой! – рассердилась я.
   - Ни где-то, а в командировках, - уточнил Шумов.
   - Вот-вот, тебе всегда удавалось увильнуть от всего, что связано с бытом, - сделала я совершенно неожиданный даже для себя вывод, - а я должна была постоянно «держать оборону».
   - Что ты выдумываешь, Наталья! Какую оборону? Опомнись!
   - А! Ты забыл, как ко мне рвались бесконечные друзья нашей квартирной хозяйки? Как я тряслась от ужаса, что они выломают дверь?
   - Помню! Да это только раз и было! Ты и не тряслась от страха! Ты ж у нас отчаянная женщина, которая ничего и никого не боится. Кстати, не ты пострадала, а хозяйкин друг! Ты же ему дверь-то сразу и открыла, как только он тебе сказал, что пришёл с бутылкой, да поварёшкой его и прихлопнула, словно муху, - ехидно уточнил муж, - ему ещё повезло, что не молотком.
   - Ну всё, заканчиваем воспоминания - ночь на дворе, а завтра на работу рано вставать, - ушла я от дальнейших уточнений.
   Шумов грустно вздохнул, наверное, всё же от сожаления, что не удалось меня «поставить на место», и побрёл в спальню. А я села на табуретку и закрыла глаза: передо мной поплыли мимолетные картинки из «той» жизни: суета в поиске квартиры, колченогая мебель, которую выволокли наши друзья из сарая, телевизор с маленьким экранчиком и «вертолет», раскладушка, – единственное, что мы купили сами и на которой было так мало места для двоих, и наши споры по вечерам, кто встанет и пойдёт выключать свет. Никто не хотел вылезать из-под тёплого одеяла и мы придумали простой способ разрешения этой проблемы – кидали тапки в выключатель на спор, кто первым попадёт. Это было так смешно!
   - А между прочим, я с работы всегда приходил раньше тебя! Хотя мне нужно было ехать через весь город! – услышала я полусонный голос Шумова.
   - Ну и что!
   - Значит, я любил тебя больше!
   - А сейчас?
   - Тоже!
   - Что тоже?
   - Люблю!
   - Шумов! Хочешь, я за это тебе что-то подарю?
   - Хочу, конечно!
   - Посмотри в окно! Я дарю тебе небо в горошек!