Что хочет автор. Литературные конкурсы

Автор:	Александр Граков (Лекса)
Тема:	*Ольга Гаинут* "Марта" Проза	Ответить

   Марта

   Как же здорово после трудового дня удобно умоститься с
   мужем на
   ступеньках своего дома, вдыхать свежесть политого огорода, смотреть на
   подметённый двор, ощущая, как усталость покидает натруженную спину, и
   обсуждать в тишине летней ночи насущные дела. Непременно наши
   посиделки завершались вопросом о смысле жизни. В тот раз из маленького
   переносного магнитофона слушали песни группы «Любэ».
   «Эх, война, война идёт, а пацана девчонка ждёт».
   - Слушай, вот ведь и смысл: девчонка ждёт.
   - Пожалуй, ты права. Для чего ждёт? Любит.
   - Потом детки появятся. Значит, жизнь не прервётся. Это и есть самое
   главное.

   Пять лет моё свадебное платье хранится, как реликвия. За это время с
   помощью родителей мужа выстроили красивый дом, посадили яблоневый и
   вишнёвый сад, завели две пары поросяток, а вот детский смех в нашем
   доме всё не раздавался. Не получалось.

   Марта появилась у нас, когда ей только исполнилось два года. Неожиданно
   овдовевший, мужчина как-то растерялся один среди шестерых детей мал
   мала меньше. Он любил детей и ни за что бы не расстался ни с кем из них,
   но понимал, что не сможет дать им столько тепла, заботы и ухода, сколько
   дарила жена.
   И мы удочерили его младшенькую.

   Ни через год, ни через два девочка не испытывала к нам привязанности.
   Мы были для неё такими же, как все остальные люди. Если бы за ней
   ухаживала, к примеру, наша соседка, ей было бы всё равно.

   Чтобы порадовать девочку и увидеть улыбку на её личике, я старалась
   придумывать ласковые имена, изменяя строгое Марта на другие звонкие и
   мелодичные. А заодно включала всё тот же магнитофон, и могучей рекой
   лилась из него чудесная музыка. Я млела в живительных водах, и тонуть в
   них было для меня сладостно.
   Но Марту любые мелодии оставляли равнодушной, и музыкального слуха у
   неё было не больше, чем у яблони в нашем саду или у созревшего качана
   капусты.

   Мы читали ей вслух книги, те, от которых сами замирали в детстве от
   восторга: стихи Агнии Барто, Сергея Михалкова. Позже – «Овод», «Два
   капитана». Некоторое время Марта хлопала прямыми, закрывающими глаза
   ресницами, отворачивалась и, ничего не говоря, уходила.

   На наши с мужем мягкие попытки прививать хотя бы нормы поведения за
   столом она просто не реагировала, по инерции стараясь утолить голод, не
   заботясь при этом ни о ком и ни о чём. Наши укоряющие взгляды не
   проникали в её душу. Так же она вела себя и при гостях. Эстетические
   чувства других людей волновали её меньше всего.

   Свою комнату Марта любила, но что такое порядок – было выше её
   понимания. Могла принести тарелку супа, вылить её на ковёр и сесть
   сверху, выбирая пальцами и даже ртом разлетевшуюся вермишель. Я не
   раз наблюдала подобные сцены и, прости меня, Господи, думала:
   «Настоящая корова».

   Тогда уходила на кухню и, успокаивая себя, смотрела в окно.
   «Вот наши свиньи. Даже они соблюдают чёткий порядок в свинарнике, в
   своём доме, хоть люди и считают их самыми грязными животными. А зря!
   Ты посмотри, фекалии у них строго в одном углу, пищу ждут молча,
   деликатно терпят голод: без криков, без драки. И жажду могут выносить
   долго, хоть и страдают. Да с них бы пример брать многим людям», - я сама,
   до замужества жившая на двенадцатом этаже элитной высотки, понятия не
   имела о привычках и поведении свиней.

   А когда Марта без причины ударила соседского мальчика, я услышала то
   же слово: «Корова», - размазывал кулаками слёзы обиженный ребёнок.
   Марта, и правда, росла крупной и сильной. Лёгкой, девичьей походкой не
   могла похвастать ни в детстве, ни в юности. Шаг чеканила тяжёлый, слегка
   переваливаясь всем телом с ноги на ногу. Назвать её подвижным
   козлёнком язык не поворачивался, а вот кличка «Корова», к нашему
   сожалению, прижилась. Все дети сразу понимали, о ком идёт речь.

   Зато в школе никто не получал оценок лучше нашей девочки, и это
   заставляло нас думать, что не внешность красит человека, а дело. Что по
   внешности только встречают, а провожают всё-таки по хорошим качествам.
   Хотя нас настораживало безразличие к учёбе - уроки она готовила
   подобно роботу. Будто говорила: «Вы хотели этого, я сделала, и отстаньте
   от меня».

   Как-то Марта умышленно, с радостью в глазах, разбила две трёхлитровые
   банки, вывешенные для просушки на заборчик во дворе. Я не выдержала и
   шлёпнула проказницу. Она, видимо, обиделась и прошмыгнула в сад.
   «Надо бы приласкать её, объяснить, что не сдержалась и что в другой раз
   не сделаю подобного», - чувствуя себя виноватой, раскаивалась я, идя
   следом. Однако наткнулась на откровенно-равнодушный взгляд: девчонка
   плевать хотела на мои извинения, на банки и на меня в придачу.

   Наша Марта обожала много есть, правда, предпочитала растительную
   пищу, долго спать и дурачиться. Примчавшись с улицы с ярким румянцем
   на щеках, принималась жадно пить. Мне казалось, что она способна выпить
   и одно ведро, и два, и даже – три. Если ей не давали пить столько,
   раздавался пронзительный и долгий крик. Она монотонно с небольшим
   перерывом громко кричала до тех пор, пока мы не сдавались. В этих
   случаях нас волновала уже не Марта, а соседи.
   - Что подумают соседи?
   - А что мы издеваемся над ребёнком. Да-да, не сомневайся.
   И снова непроизвольно сравнивала Марту с нашими хавроньями. Чего уж
   скрывать - сравнение было не в пользу Марты.

   Распознать внутренний мир Марты нам не удавалось. Неизменное
   равнодушие к ласке, музыке, чтению и даже к шлепкам приводило нас в
   недоумение. Не помогали ни наши учёные степени, ни жизненный опыт.
   Мы бились как рыбы об лёд. Особенно, когда явно увидели, что Марте,
   оформившейся в высокую и сильную девушку, необходимо мужское
   общество и вполне однозначные отношения. Иначе она, и без того
   своенравная, превращалась в неуправляемое существо.

   Мы, было, хотели побеседовать с ней. Однако, услышав наши недовольные
   замечания, фурия сорвалась с места, словно укушенная бешеной собакой,
   и понеслась по двору, захватив при этом с верёвки для сушки белья мой
   ситцевый халат. Так и выскочила на улицу, отрывая в истерике рукава и
   выдирая с мясом пуговицы. Соседские дети – врассыпную: «Корова
   взбесилась!» Мы с мужем насилу успокоили её, догнав и вернув домой. У
   нас тряслись от волнения и погони руки и ноги, сердце скакало подобно
   прыткому мячику. И стыдно было, и горько. Не только меня, но и мужа
   Марта могла толкнуь крепким боком, и мало бы не показалось.

   И тогда поняли: всё – сил больше нет. Я кричала, а муж покорно слушал:
   - Не могу больше! За что мы должны страдать от её несносного характера.
   Мы объездим все сёла, пусть даже очень далекие, но найдём спокойную
   корову.
   - А Марту продадим. И не важно, что у неё самое жирное молоко в округе.
   Покупатели переживут. Наше здоровье дороже.

   Всхлипывая, я кивала, благодарная поддержке мужа, и вспоминала.

   Каждое утро я шла на встречу с Мартой, как на каторгу. Тяжёлые,
   нерадостные мысли предстоящего мучения терзали задолго до рассвета.
   Иногда муж, жалея меня, заменял.
   На утренней дойке, перемыв грязнуле бока и вымя, я садилась на
   маленькую табуретку, зажимала ногами десятилитровое ведро и, буквально
   замирая - или, правильнее, умирая - от страха, принималась доить.
   Каждую секунду, совершенно без причины, сильное и своевольное
   создание могло резко ударить ногой. Ситуация накалялась до предела,
   когда молоко плескалось у краёв. От волнения я не чувствовали тяжести
   ведра. Мозг работал на одной волне: остаться живой. Я всегда успевала
   вскочить и спасти себя и молоко.
   А вот муж как-то пришёл с пустым, перемазанным сиротливыми белыми
   каплями ведром.
   - Представь, так шибанула меня Марта, что не понял, как в одном конце
   коровника очутился я, а в другом - перевёрнутое ведро, - виновато
   оправдывался мой любимый сто двадцати килограммовый мужчина. И даже
   проскочила пара-тройка нецензурных слов. Я сделала вид, что не
   расслышала. - Поднимаясь, поскользнулся и весь растянулся в тёплой
   белой луже. А эта злостная Марта, расправившись со мной, преспокойно
   продолжила поедать сено.
   "Словно в райском озере купался", - именно в это время подсмеивалась над
   ним песня Владимира Кузьмина. Видя сконфуженное лицо мужа, я уж не
   решилась продолжить тему вопросом, как оно ему показалось, райское-то
   озеро.

   Приняв решение о продаже, мы обнялись и засмеялись. Будто камень упал
   с души. Желающих купить корову с молоком подобно сливкам нашлось
   немало.
   Однако это существо само распорядилось своей судьбой. Мы не были
   виноваты в её смерти.

   В один день она выбила дверь удобного и просторного коровника и
   выскочила на волю. Если бы она умела предчувствовать плохое... Так
   сильно бродила кровь, что животное не могло спокойно лежать и
   радоваться жизни. Рядом в открытой пристройке стоял большой ящик, куда
   ссыпали сухой комбикорм. Это лакомство для животных, но только в том
   случае, когда хозяева распарят его кипятком до густой каши и добавят
   несколько жменей в ведро с водой. И молока прибавит коровка да и
   жирность повысится.
   Наша же мучительница не знала таких подробностей, а потому припала в
   ящику и, жадная в еде, объелась до неприличия. Комбикорм внутри
   желудка разбух, пузо вздулось огромным пузырём. Не одна корова
   наступала на подобные грабли и неизменно расплачивалась плачевным
   финалом жизни. Эта участь постигла и нашу Марту, такую отличную от
   своих «подруг» во всех проявлениях. Для чего бурлила эта горячая плоть?
   Такого ли конца ожидала? Хоть она сама избавила нас от себя, мы
   всплакнули: и мучителей жалко в их последний час. Мы всё-таки привыкли
   к ней, в глубине души любили, отдали ей много сил и заботы.

   Но жизнь – штука полосатая. Пришло и к нам счастье: тихая, спокойная
   коровка, маленького роста, без диких прыжков, выплясываний и желания
   бить ногой при дойке. Покупатели по-прежнему с радостью несут к нам
   свои бидоны и банки. Молоко Мартины не хуже.

   Теперь мы знаем, что тяжёлое и нерадостное не может длиться бесконечно
   и добро сильнее зла.