Рецензия Марии Гринберг
   
   Повесть «А зори здесь тихие» — наверное, одно из самых комментируемых произведений советской литературы, только школьных сочинений по ней написаны миллионы. Поэтому, думаю, не стоит повторять общих мест, хотелось бы сосредоточиться на том, что доселе остаётся в ней для меня непонятным.
   Впрочем, рассматривать повесть Бориса Васильева уже невозможно отдельно от фильма Станислава Ростоцкого. Конечно, не будь повести — не было бы фильма, но и не будь фильма — вряд ли бы повесть обрела хоть тень того значения, которое имеет сегодня? Пожалуй, можно воспринимать их, как единое произведение — творение писателя, режиссёра, и, конечно же, исполнителей. Честное слово, я не могу отделаться от мысли, что, когда Васильев писал о Жене Комельковой, он уже видел Ольгу Остроумову — просто невозможно представить Женю другой!
   Поэтому, кстати, в таком трудном положении оказались потом другие актрисы — Дарья Симоненко и Евгения Малахова: настолько уже слиты образы Жени и Ольги, что нельзя вернуться к первоисточнику, вольно или невольно окажешься вторичной: будешь повторять Остроумову, или будешь спорить с Остроумовой, но не будешь независима? Если интересно, можно было бы развить эту тему, но мне хотелось бы поговорить о другом.
   Я, как, наверное, и большинство, сначала увидела фильм, и его влияние оказалось просто потрясающим — не могу назвать ни одного произведения, которое бы так сразу проникло в душу. Причём, что любопытно, ни в первый просмотр, ни после — даже не хотелось думать о достоверности происходящего, казалось, что просто открылось окно туда, в прошлое, и на твоих глазах совершаются события.
   И вот — такое признание автора:
   «…повесть основана на реальном эпизоде войны, когда семеро солдат, после ранения служившие на одной из узловых станций Кировской железной дороги, не дали немецкой диверсионной группе взорвать железную дорогу на этом участке… Я начал работать с этим сюжетом, уже написал страниц семь. И вдруг понял, что ничего не выйдет. Это просто будет частный случай на войне. Ничего принципиально нового в этом сюжете не было. Работа встала. А потом вдруг придумалось — пусть у моего героя в подчинении будут не мужики, а молоденькие девчонки. И всё — повесть сразу выстроилась. Женщинам ведь труднее всего на войне. Их на фронте было 300 тысяч! А тогда никто о них не писал…»
   Здесь Васильев, пожалуй, несколько кривит душой: о женщинах на фронте писали тогда, и немало. Для примера можно вспомнить «Чижик — птичка с характером» Валентины Чудаковой (1965), мемуары девушки, которая шестнадцати лет пошла на войну, а в двадцать закончила её гвардии капитаном, командиром стрелковой роты.
   Или, в том же 1965 — «Индия» Виктора Астафьева, безысходно-страшный рассказ, как и почти всё у этого автора.
   Но дело даже не в этом, главное — как отнестись к тому, что Васильев честно признаётся во лжи?
   Уж не говоря о том, что отнимается подвиг у настоящих героев, тех солдат (не про них сказано «никто не забыт»?) — но ведь такой приём очень эффективен: в любой военной ситуации замени мужчин на молоденьких девчонок, и успех гарантирован. Как красиво, например, знамя над рейхстагом водрузили бы стройные чирлидерки!
   Хорошо ещё, что один только Васильев воспользовался таким приёмом. Или… Чем страшна ложь — теперь во всём, что приходилось ранее читать, начнёшь сомневаться: а вдруг и у тех авторов просто так «повесть выстроилась»?
   
   И ещё несколько моментов в повести, которые обычно остаются незамеченными.
   Помните, например, что в ней погибли не пять, а шесть девушек?
   «…Немцы заходили с солнца, пикировали на счетверенки, плотно поливая огнем. Убили подносчицу — курносую, некрасивую толстуху, всегда что-то жевавшую втихомолку… На похороны прибыл комиссар части, девочки ревели в голос. Дали салют над могилой…»,
   — как можно понять, фокальным персонажем здесь является Васков, и несколько удивляет и нарочито непривлекательный портрет безымянной героини, смертью храбрых павшей в бою, и такой спокойный, протокольный тон, столь контрастирующий с его последующими выспренними излияниями. А ведь это первая девушка, погибшая у него на глазах, и она «могла нарожать детишек, а те бы — внуков и правнуков, а теперь не будет этой ниточки. Маленькой ниточки в бесконечной пряже человечества…»
   В фильмах Ростоцкого и Давлетьярова этот момент просто убран, погибшую зенитчицу не показывают, так что первой убили Соню, ей и достался этот проникновенный монолог. Китайцы оказались добрее, есть у той девушки и имя — Вера, и облик симпатичнее, и прощание с ней показано очень трогательно.
    И интересна психологическая ловушка, в которую автор (намеренно или случайно?) загоняет своего героя. Помните, как Васков видит раненых немцев, добитых своими товарищами? Тоже, очень возвышенно:
   «…Плюнул Васков. На мертвых плюнул, хоть и грех этот — самый великий из всех. Но ничего к ним не чувствовал, кроме презрения: вне закона они для него были. По ту сторону черты, что человека определяет. Человека ведь одно от животных отделяет: понимание, что человек он…».
   Плюнул, кстати, не на тех, кто убил, а на тех, кого убили? Не совсем логично, ну, ладно, животные есть животные…
   Но ведь сам он попадает в ту же ситуацию со смертельно раненной Ритой, понимает, что её уже не спасти:
   «…Наискось прошел осколок, живот разворотив: сквозь черную кровь вздрагивали сизые внутренности…»,
   — только будет она ещё долго и страшно мучиться. Очевидно, надо её добить, но как теперь это сделать «человеку, понимающему, что человек он»?
   И, давая Рите револьвер, он перекладывает решение на неё — сознавая, кстати, что самоубийством она обречёт себя ещё и на посмертную вечную муку (ведь он не атеист, понятие греха ему присуще). В обоих наших фильмах этот аспект несколько смазан, а вот в китайском яснее (очень там убедительна Татьяна Остап).
   Вообще, как мне кажется, китайский фильм недооценён: несмотря на «проколы», вызывающие улыбку, кое-что со стороны им удалось разглядеть лучше. Главное, что там мешает серьёзному восприятию — все говорят чрезвычайно правильным языком, наверное, по-китайски иначе нельзя? Например, диалог Риты с Женей в бане: «У тебя была счастливая жизнь? — Да, но война принесла страшное горе…»
    И вот там персонаж, которого нет в повести, солдат-инвалид Андрей, таким же правильным языком рассуждает: «Это не разведчики, разведчики бы переоделись в гражданскую одежду. Это десантники, их не может быть только двое». Васков, впрочем, его слова просто игнорирует (у них с Андреем напряжённые отношения, любовный треугольник).
   И в повести же, и в двух других фильмах такой очевидный вопрос просто обойдён: как Васков, бывалый вояка, имеющий орден за разведку(!), даже не предположил, что хотя Рита видела только двух немцев, на самом деле их может быть больше?
   Его же афоризм: «Война — это ведь не просто кто кого перестреляет. Война — это кто кого передумает», вот и подумать бы, прежде чем докладывать:
   «Немцы в лесу возле расположения. Обнаружены сегодня в количестве двух…» Всего-то не сказать бы «в количестве двух…», чего не знаешь? Разведать сначала, хотя бы посмотреть следы, сразу всё бы ведь понял, охотник — и попросить подкрепления?
   Не пришлось бы рыдать над умирающей Ритой: «там ведь людишек куда больше, чем пятеро девчат да старшина с наганом!» — так почему «людишки» там, а девчата гибнут здесь?
   «Геройству что виною было?..» Глупость.
   Рита, кстати, и здесь пытается ему помочь, облегчить муки совести (вообще, мужество её превосходит всякое воображение, со вспоротым животом, когда даже вздохнуть — немыслимая боль, она совершенно правильно строит фразы):
   «Родина ведь не с каналов начинается. Совсем не оттуда. А мы ее защищали. Сначала её, а уж потом канал».
   Хотя, честно говоря, звучит это не совсем убедительно: и канал, и Родину лучше бы защищать более умело, чем закрывать их девичьими телами?
   Да и автор, надо сказать, Васкова откровенно пожалел, подыграл ему в последней схватке: и часовой как сам на нож наделся, и прочие спросонья без боя дались.
   Иначе бы ведь оказалось — всё зря…
   
   И всё-таки, снова возвращаясь к признанию автора: ну а если бы не позволил он себе солгать, описал всё, как было?
   Не было бы тогда замечательной повести.
   Не было бы великого фильма.
   Всего лишь короткий очерк, «частный случай на войне. Ничего принципиально нового…», никому не интересно. Назови имена тех, настоящих героев — через час забудутся.
   А этих выдуманных девчонок — никогда уже не забыть.
   Удалось создать настоящий, несомненный шедевр, и поныне школьники на сочинённых подвигах постигают, что такое настоящая война, учатся патриотизму у вымышленных героинь, забывая реальных.
   Кажется, трудно яснее доказать пользу правильной лжи?

   Рецензия Ольги Немежиковой
   
   Прочла повесть за один вечер, не отрываясь. Интереснейшее произведение, написанное в лучших традициях соцреализма, ради чистой героики и воспевания лучших духовных качеств. В то же время автору удается не склоняться к голимой дидактике. Романтическое произведение, я бы сказала. И фильм 1972 года наглядно воплотил наши возвышенные чаяния. Облик героев подан абсолютно ожидаемый. Именно такие характеры и внешность мы бы и хотели видеть в русском народе.
   Федот Васков — тот самый русский мужик, на которых стоит Россия. Свой в доску, всепонимающий, мудрый, надежный, годный к любой работе, незаменимый на войне и недостижимо правильный, да что там — идеальный герой! И все у него как у людей — даже баба с ветеринаром в теплые края сбежала, а сынишка умер. То, что надо для горячей любви русской женщины-утешительниц­ы.­
   Все девушки — на подбор! Красавицы и комсомолки. А какие одухотворенные лица! Интонации, жесты... Женя — воплощенная Венера во все времена, кто бы спорил!
   К сожалению, не удалось отыскать не битую версию 2015 года — досмотрела лишь до «руки на карте». Далее — непроход. Но этого вполне достаточно, чтобы сравнить подачу героев. Конечно, сегодня они более из жизни, чем вчера, да и война более похожая, во всяком случае, мне так видится война — ад, не менее, в котором все если не горит, то тонет. По женским образам, прежде всего, бьет в глаза циничность, и в душу бьет тоже. Всегда хочется «красиво». Но ...тем не менее, скорее, так оно и было! Сложно женщине на войне остаться возвышенной во всем, быть может, невозможно. Тем более, на строевую шли, чтобы убивать — преступая в себе женщину. Да и музы среди пушек спят. Фильм 72 года — мед на раны души... Красивая иллюзия. Собирательные образы, именно те, что и грезятся.
   Чуть-чуть хотелось бы коснуться художественных достоинств повести Бориса Васильева. Она построена на сюжетности и психологизме. Именно то, что требуется для раскрытия героического пафоса — задачи произведения. Безусловно, читая произведение, патриотизмом пропитываешься насквозь — ради того и писалось. Лирический флер выше всяких похвал! Его ровно столько, сколько требуется для одухотворения деяний — музыкальный фон. Формальный план идет следом за содержательным. Он — рама, которая держит. Без особых изысков. Но кое-где Борис Васильев выступает художником в чистом виде! И немудрено, ведь автор — мужчина! Вот блистательный портрет-впечатление,­ мимо которого пройти невозможно! Жемчужина текста! Высочайшая вершина художественного мастерства!
   
   Наутро увидела и залюбовалась: высокая, рыжая, белокожая. А глаза детские: зеленые, круглые, как блюдца.
   — Боец Евгения Комелькова в ваше распоряжение...
   Тот день банным был, и, когда наступило их время, девушки в предбаннике на новенькую, как на чудо, глядели:
   — Женька, ты русалка!
   — Женька, у тебя кожа прозрачная!
   — Женька, с тебя скульптуру лепить!
   — Женька, ты же без лифчиков ходить можешь!
   — Ой, Женька, тебя в музей нужно! Под стекло на черном бархате...
   — Несчастная баба! — вздохнула Кирьянова. — Такую фигуру в обмундирование паковать — это ж сдохнуть легче.
   — Красивая, — осторожно поправила Рита. — Красивые редко счастливыми бывают.
   На себя намекаешь? — усмехнулась Кирьянова. И Рита опять замолчала: нет, не выходила у нее дружба с помкомвзвода Кирьяновой.
   
   В этом портрете, что уложился в крошечный диалог, все: война и мир, внешнее совершенство Евгении Комельковой, и «не родись красивой» - народная мудрость, и фольклор, и взаимоотношения женщин, и сравнительный портрет Маргариты Осяниной.
   Жизнь преподносит сюрпризы! Мне посчастливилось наблюдать материальное воплощение, канонизацию образа из повести. 1984 год. Манский прогиб. Восточный Саян. Глухая тайга — непроходимые завалы высотой с трехэтажный дом запросто. Геологическая практика после второго курса в съемочной экспедиции. Одна из студенток Томского университета под инцефалом носила шелковое кружевное белье... как Женя! Да! Женя стала ей примером в полном смысле слова! В то время подобные вещи были дефицитом жестким. Но девушка происходила из обеспеченного семейства, отец часто бывал в загранкомандировках и поддерживал патриотизм дочери! Учитывая, что потели в маршрутах мы как на войне, впрочем, гиблых болот в Саянах, конечно, нет, соответственно, нет и грязи, но белье ...страдало. Однако девушка могла себе позволить не считаться с затратами и позволяла! Мы искренне завидовали! Ведь ужас, что в те времена «лежало» в магазинах. Добавлю, что девушка была на самом деле комсомолка весьма идейная — на партийную карьеру нацеленная конкретно — потому что так «правильно». И подражала искренне, довольно демонстративно (насчет белья, не значка, конечно). Правда, в остальном до Жени она не тянула, но белье лично ей самооценку придавало преизрядно! Держалась она исключительно уверенно. Дальнейшая ее судьба мне неизвестна.
   А теперь к прениям с Марией.
   Достоверность происходящего... Есть документалистика, есть художественная проза. Первая обязана придерживаться реального положения вещей. Вторая следует замыслу автора, решает определенные задачи. Была Победа — были написаны и пишутся произведения, воспевающие Подвиг. Собирательные образы, которые воспитывают дух народа, прежде всего. Герои всегда красивы. Так хочет народ. Ему нужны красивые герои. Это чисто человеческая тяга к высокому. Идеализация.
   Небольшое лирическое отступление — вставная новелла. Альфонс Муха, уехав из Европы за деньгами в Америку, надеялся заработать на писании портретов жен магнатов. Но потерпел полную неудачу. Он не умел делать красивыми некрасивые лица этих самых жен. К счастью, Альфонса Мухи от этого меньше не стало, он бросил бесполезную, с точки зрения чистого искусства, затею и взялся за дело, которое его и увековечило. Да, с деньгами было по-разному.
   Но я к тому, что для портрета исключительно важна красивость оного. Иначе — зачем он, портрет? К чему? Им положено любоваться! Тем более, портретом героя. Он должен одновременно и быть похожим на средний тип - узнаваемым, но при этом воплощать в себе каноны. Тогда каждый захочет себя в нем видеть. Ну, согласитесь, видеть себя в уроде не сильно-то тянет... Так что сложно упрекать художника в том, что он делает нам красиво.
   Литература должна быть разной. Виктор Петрович Астафьев в «Прокляты и убиты» (и не только) показывал именно изнанку, ужасы войны, за что и был клят. Да, его произведения достоверны, но, в то же время, высокохудожественны.­ Он решал свою внутреннюю задачу. Проклинал войну. Ведь подвиг в мирском значении — вещь назывная, игровая, по большому счету. Сам факт присутствия на войне — уже не стационарное состояние, уже подвиг. Не всех отмечают, тем более, канонизируют. Судьба солдата гарантирует поход, но не личную славу.
   Не за достоверностью происходящего мы обращаемся к повести Васильева, а за тем самым собирательным подвигом русского народа. Хотим дышать славой и гордостью за русский боевой дух. В романе Астафьева этим заниматься затруднительно.
   Не считаю, что Борис Васильев отнял подвиг у истинных героев. Он воспел собирательные образы, романтизировал ситуацию, чтобы — напрямую к сердцам и душам. Ведь люди шли на эту операцию (и другие) не за подвигом, а следуя зову души. Их призвала Родина (даже не повестка, скажем) — они услышали голос и их жизнь принадлежала уже не им — так они, смею полагать, чувствовали. Однозначно, не ставили воины условий летописания, тем более, героизации — делали то, что должны. Перед своей совестью.
   Спорный вопрос, на чем воспитывается патриотизм. Лично я полагаю, как раз на таких романтических вещах. Да, святая ложь, сказка. Поскольку реальность — грязь. На войне ее увидят и хлебнут сполна. Но высокое романтическое начало нуждается в пище, хотим мы того или нет. И «в поле» каждый будет извлекать его в меру свою. Война, конечно, не может быть романтической. Конечно, жанр соцреализма реализмом не был никогда и быть им не мог – это сказка, идеализированная, отвечающая запросам государства, запросам политики, идеологии. Так его и надо воспринимать. Он ни плохой, ни хороший, он — такой.
   Читая повесть и глядя фильм, мы учимся любить Родину в чистом виде, в этом месте мы воплощаемся в героев. А будем ли ими в реальности — это нерешаемо заранее никогда и никем. Это то, что называется случай, судьба, карма. ПОДВИГ.
   У нас в школе много внимания уделялось пионерам-героям и прототипам молодогвардейцев Фадеева. Особенно учителя увлекались пытками, которым подвергались молодые люди. Хоррор полный. Откуда-то добывались ведь тексты, весьма описательные, красноречивые. Да, про себя скажу — чувствовала себя как Галя Четвертак. Всегда была крайне впечатлительной. Такая нервная система — врожденная особенность. Я боялась войны, до бессонницы после этих «уроков». Это было надо? Страх воспитывался абсолютно. Не ненависть, впрочем. Я же, даже маленькая, понимала, что солдат на войну гонят. Даже кадровых, если наступательная. А они, может, только защищать хотели. Я вполне понимала, что во время войны пышным цветом все давит натуральная природа человека. Как-то это чувствовала, что, когда рядом смерть, не до мушкетерских обедов под ядрами... Но, тем не менее, именно кино про мушкетеров было желанным. Так мы, люди, устроены. Полноценно живем, только если умеем забыть. В том смысле, что для памяти должно быть место и время — ритуал поминальный. Но из него человек должен возвращаться к мирной жизни. И в ней постараться быть счастливым. А когда предлагают за Лаос в огне переживать или «мою Гренаду» - тут только и будешь делать, что переживать. Зашел, попереживал и вышел. И старайся быть лучше, чем ты есть, может, и убережет тебя жизнь от испытаний, которых никому не хочется. А может, и не убережет. Выбирать ведь мало кому возможно.
   Еще одна вставная новелла. Первый курс. Практика по высшей математике. 1982 год. Мы еще будем сдавать госэкзамен по научному коммунизму. Но атеизм будет уже убран из нашей программы. От жуткого чувства вины за то, что я «боюсь пыток» меня освободила преподаватель. Она любила нас, студентов-геологов, мы были самыми полевыми ребятами. Ну, как военные, считай, только без военных действий. И все она дивилась, зачем девчонкам в поле! Мол, она бы — ни за какие коврижки!!! И тут же призналась, что никогда не понимала, как пионеры-герои под пытками своих не выдавали... В открытую так и заявила, что она бы все-все сказала!!! Ну боится она боли! Знает, что не смогла бы терпеть ни за что!!! А ведь нам именно «терпеть» полагалось... Но я, во всяком случае, выдохнула... Потому что ужас мучинической смерти, ну, никак не входил в мои понятия бытия мирского. Скорее, он относился к святости какой-то... А как можно быть к ней готовой? Ведь она — нисходит, если оно тебе будет дано. А нас именно как бы «готовили» к пыткам («Мальчиш-Кибальчиш»­ - жутик конкретный во всех воплощениях) - ну, это я так воспринимала школьные уроки Памяти. «А зори здесь тихие...», мне кажется, были бы много продуктивнее «Молодой Гвардии» и для психики, и для личности во всей ее целостности.
   Так что литература, на мой взгляд, должна быть очень разной. Чтобы люди выбирали для себя. Должны быть и музеи, и архивы с документам эпохи, и мероприятия, ритуалы, все быть должно о войне в доступе гражданам.

   Мария! Что значит - востребовано? Кем востребовано? Общество потребителей просит хлеба и зрелищ во все времена.
   Мне кажется, тут индикатор - сам художник. Он чувствует за многих сразу. Его дело - чувствовать и выражать образно. Потому что создать нечто, действительно, наполненное жизнью, яркое, нечто, сразу обращенное к сердцу (ведь только оно зряче), надо изнутри хотеть это создать. Внутренняя потребность быть должна.
   А изготовление на заказ внешний - это проблема и заказчика, и исполнителя. Кто заказывает и с какой целью? Прибыль или воспитательный процесс. Опять же, денег поток за исполнение - как он будет использован, по какому принципу привлечены исполнители.
   Дело не в "святой" лжи. Всегда будет реальность-повседнев­ность­ малопросветная и воображаемый мир - "святой". Хоть тресни, оно не совпадает. Другое дело, что кто-то умеет свой внутренний мир проецировать и одухотворять все вокруг себя. Светлые люди такие - они такими родились. Но мы не можем и не должны требовать святости от мирского... И не мирское-то не свято... Или свято не всегда, так и быть.
   Статья (по ссылке) актуальная для России всегда. Ну, бабы нарожают. У нас людей никогда не берегли, как-то так сложилось. Мор на Руси редок. Это в Европе вечно выкашивало. Нас зимы спасали всегда - гибнет инфекция. Да и баня была у русских, когда французы поколениями не мылись, прости Господи! Войн у нас было меньше, чем в Европе. Много людей - что беречь-то...
   На Руси были былинные герои - ими и жили - сказками! Да, сказочная страна - Русь! Загадка! Мы корнями живы, по большому счету.
   Церковь канонизировала святых, но каноны очень жестки. А мирская власть на героев не упиралась. В кругу друзей, так сказать, слава жила.
   
   Обратите внимание: гораздо больше интереса вызывает ЖЗЛ, то есть люди, в чем-то добившиеся успеха. Не герои! А те, кто методично взбирается в гору! Ведь героизм случаен! Выпал случай - проявил себя человек. Не выпал бы - не проявил бы. Война всем дает случай и сразу все нивелируется.

   Ложь за правду...
   Победа - понятие. Абстрактное. Потому что конкретно оно выражается уж слишком широко.
   В чем ложь? В том, что не могли девушки быть столь прекрасны внешне и внутренне? Что Федот одной бабой довольствовался, при его-то власти и малотиражности? В высокопарных фразах? Это, скорее, правила игры. Две стороны одной медали - реал и воображение. Которое стремится к идеалу. И художник удовлетворяет это стремление. Ибо идеала, и только его и требует душа человеческая! Зачем люди в церковь идут? К Богу. К идеалу. Абстрактному, понятно. Но именно он и живет в душах. А искусство его воплощает конкретно через образы.
   И сколько бы раз ни "разоблачалось", всегда будет нужна и приниматься только сказка! Потому сказки и вечны, они только заново пересказываются! На новый лад, но все то же, старое. Душа не правды просит - она просит высокого. Любой ценой, по большому счету. Но правды душа просит тоже. Только уж эта правда должна быть, точно, на кресте - вот чтобы выворачивало - выше чтобы некуда уже. Или ниже - тут все одно. Трагедии очищают. Лишь они есть самое высокое искусство. Но и они создаются искусственно, а не копируя реал. Они - фикшн, понятно.
   Нести истину о том, как оно было - задача, скорее, истории. Но ведь и история переписывается всегда и будет переписываться! А документы - уничтожаться или сохраняться. В зависимости от политики.
   Дело художника - о вечном. О сути. Во всех ему доступных видах. Тут каждому доступно только что-то свое.
   В тексте Васильева можно найти много неувязок. Меня, например, сразу царапнул эпилог - имя Альберт Федотыч. Быть не может, чтобы мужа Риты звали Федотом - редкое имя, да еще в такой транскрипции. У ребенка был законный отец, герой, и вдруг автор отказывает ему в отчестве! Да, тятей мог звать человек своего воспитателя, тут норма. Но - почему отчество так вольно сменилось, мне непонятно.
   Детали болота смутили меня, но не буду вдаваться. Сам трекинг сомнителен по скорости в таежной местности. Особенно, если тропа не набита. Да без тропы километр в тайге - уже проблема на сутки! "Ручейки" обычно непереходимы и наводка переправы - серьезнейшая из проблем в тайге. Что делала "лесозаготовка" в такой дали от жилья, когда вокруг леса - завались... Это обхохотаться, если честно. Еще понимаю, они бы имитировали строительство заимки... Умилительно было отсутствие гнуса, комарья (вскользь в эпилоге помянуты были...) и оводов что в книге, что в кино... Кино, в общем...
   Действительно, поведение немцев - диверсантов-професси­оналов,­ что как телки на убой шли под конвоем человека с гангреной. Каким языком говорит умирающий человек - тут мы можем лишь только догадываться. Нельзя заранее утверждать, что так говорить возможно или невозможно. Тут вопрос веры. Читательской.
   "Добитие" никогда не было свойственно на Руси. Здесь своей смертью все умирали, тем более, мученики. У меня даже в голове не укладывается, что Федот пристрелил бы Риту из сострадания. Обычно ждали смерти. Или просто оставляли человека, если надо уходить. С оружием, если была возможность - он сам решал, как быть со своей жизнью - это его право.
   Ведь повесть - версия! Литературная версия. Но писаная честно. Уверена - Васильев верил в то, что писал. Это ощущается. Ведь все, что требуется - это вера. И от писателя, и от читателя. Искусство - вопрос и способность к иллюзии (как и любовь, и другие вечные категории метафизики) - вера, она ведь лишь в то, чего нет и без нашей веры быть не может! А в то, что есть и без нее - что верить-то! Смысл каков!?
   Русский народ тем и силен, что верит в сказку! Которую сам и создал! Или откуда-то услышал. Но вечное у людей как у вида совпадает. Корнями мы все уходим во что-то одно. Это одно - сказка и вопрос ее жизни - вопрос в нее веры. Это место норовит религия занять. Но человек ведь волен выбирать! Та же философия, в отличие от религии, позволяет думать об этих категориях, моделировать, идти глубже веры - в суть. В вопрос "почему?" Он нерешаем, но сам факт рассуждения продуктивен. На этом пути можно о себе что-то понять.
   Так в чем ложь? Что описанных событий не могло быть в принципе? В деталях, которые сопровождают повесть - конечно, не могло! Но по сути - еще как могло! Я верю, что могло - значит, она вертится! Для меня, как минимум!!!

   Ирина! Присоединяйтесь! Высказывайтесь! Интересны самые различные мнения, особенно с самоанализом. Мы же все здесь авторы и к этому способны априори!
   Тема войны актуальна. Империя, а Россия - империя, безусловно, всегда где-то воюет. Вокруг полно участников реальных боевых операций. Мое поколение мальчиков крепко Афгана хлебнуло. Особенно из Сибири.
   Предлагаю придерживаться круга вопросов, ведомых Марией.
   Что касается повторного просмотра фильма. Понятно, не комедия. Более того, не про марсиан или Папуа Новую Гвинею. Слишком близко, слишком горячо, слишком больно. Люди не мазохисты в большинстве своем. Я Астафьева прочла на едином дыхании. Но, чтобы повторно читать "Прокляты и убиты" - мне нужен толчок реальный. А вот многие книги просто перечитываю для удовольствия. Но когда сам входишь в состояние страдания - ты и читаешь страдание - чтобы рядом был тот, кто там был... кто понимает... И этот самый "тот" тебе может быть опорой, которая необходима. Потому такие произведения искусства необходимы ДЛЯ ЖИЗНИ. Они не предназначены для проходного восприятия - слишком глубоко вспахивают. А человек не может быть всегда на высоте, да и не должен, конечно. Это привилегированные состояния. Не суета сует.

   Мария!
   Отличная постановка вопроса: " Как сегодня нам писать о войне?"
   Полагаю, рецепта быть не может. Полагаю, тот, кто пишет о войне, он слышит внутренний голос, который и диктует тему, стиль.
   Писать надо обо всем, вообще, обо всем. Все, что диктуется изнутри, что причиняет, то и надо писать.
   Но каждый может написать только так, как ему дано. Или не дано - ерунду напишет, вторичку... Читаешь - и плюешься... Потому что надумано ради его чванства авторского. О войне на крови пишется. И кровью.
   Высоцкий ни на какой войне не был - писал, потому что дано ему было. По зову крови дано.
   
   Лично мне очень нравится, как Вы, Мария, пишете о войне!!! Слышу Ваш голос! Кроме Вас ТАК не напишет никто! И Ваш подход к качеству текстов мне очень и очень нравится.
   Уверена - Вы должны слушать только себя. Читательские отзывы - вторичны, всем не угодишь. Только время рассудит. И опыт, если будет дан, не приведи, Господи!
   Писательство - вообще, вопрос веры. Веры в себя, в то, что слышишь голос. Что понимаешь - что чувствуешь, можешь через тексты поднять, одухотворить. У Вас это получается однозначно!
   Кто-то должен показывать поднаготную. Этот край мало кому дан, да еще в беллетристике. Героика-то тоже мало кому дана военная. Очень мало кому. Надо сказать, что Васильев, даже когда в патетике конкретной, он и в ней ведь стоит уверенно! Потому что он сам именно ТАК и чувствовал! А когда "авторы" пафосы "возвышенные" выдают - аж воротит... Настолько оно фальшиво... Ради проформы, к дате... в тему... Как в душу наплевали, если честно.
   А Вы пишете ЧЕСТНО.
   Очень надеюсь и верю, что напишете много еще. Потому что Ваши тексты идут изнутри - значит, Жизни они нужны, необходимы. Значит, их читали, читают и читать будут. И, кто знает, может, они войдут в вечность? А почему нет? Да запросто! Есть в Ваших текстах СМЕРТНЫЙ РИТМ! А там, где фальшак - нет его, нет, хоть тресни! Но сами авторы это не чувствуют, как и читатели нередко. Но когда человек среди макулатуры, которую ему за литературу выдают, вдруг попадает на тексты с искрой божией (а они у Вас именно таковы!), он чует!!! Хотя может в этом себе и не признаваться - это же сразу занижает уровень того, чем он "восхищался", то есть, его занижает. Не все готовы унизиться в высоком смысле этого слова. Христос до людей именно унижался - спускался на их уровень, но как это было ему мучительно...
   Слушайте себя - слух у Вас отличный, рука твердая - еще Вы способны стоять одна напротив толпы - это знак, признак, что МОЖЕТ человек писать. Дано ему. Крест держит. Там ведь всегда сам. Никто за тебя висеть не будет.
   Четверокнижие Анатолия Эфроса (за которое не устаю благодарить Дмитрия Кастреля!!!) заканчивается знаковой фразой: "Поэт - это человек, который не боится одиночества".

   "Надо иметь жизненный опыт, чистую голову и человеческую совесть" и писать от своего имени, а не прятаться за словом "все".

   Да, поддерживаю, давайте честно ответим на этот вопрос.
   Я – верила, пока сам автор не сознался во лжи.
   Теперь не верю, причём не только ему.

   Весьма удачная формулировка – "коррективы".
   Так всё-таки – верите, да или нет?