Что хочет автор. Литературные конкурсы

Автор:	Произведения Новогоднего литературного конкурса "Самый яркий праздник года - 2024" Номинация Проза для взрослых, проза для детей
Тема:	13. Сидоров и Элька	Ответить

   Последняя в уходящем году планёрка проходила шумно. Павел Николаевич Сидоров, директор небольшой фирмы, ругался на тонах повышенных и раздражённых, грозил увольнением. Впрочем, в это верилось мало: выпестовать новых талантливых единомышленников в короткие сроки так же нереально, как совершить восхождение на Эверест в домашних тапочках.
    Сидоров вспыхивал и остывал быстро. Его любили за неожиданные фантастические идеи, за то, что он умудрялся находить заказчиков под безумные, бегущие впереди передовой инженерной мысли проекты.
    Молодые рвали удила и рвались в самостоятельную жизнь, начальник отпустил поводья и с интересом наблюдал, считая уроки практические самыми действенными, впрочем, за ошибки они отвечали все вместе: правила Павла Николаевича не подвергались обсуждению.
    Больше беспокоило другое: портфель заказов почти пуст. Будущий год сулил финансовые трудности, впрочем, об этом начальник не распространялся, а закончил вполне миролюбиво: Ну и давайте работать дальше! Я вам не Дед Мороз, а потому подарков не ждём, делаем сами. Ясно?
    Сидоров остался один, расслабился, устало прикрыл глаза. За окном быстро темнело. Павел Николаевич неторопливо собирался домой. Был он роста невысокого, широкоплеч и длиннорук, шевелюру имел богатую, неопределённого пегого окраса. Черты лица без ярких характерных деталей, а вот взгляд отличался цепкостью и быстротой.
    В квартире царил строгий холостяцкий порядок, хотя хозяин был женат, имел дочь и внука. У дочери образовались непредвиденные сложности, мать бросилась на помощь. И помогала довольно долго, словно уехала в бессрочную командировку. Сидоров никому не признавался в тайной радости, получаемой от случившегося одиночества.
    На следующий день Павел Николаевич пытался вспомнить утренний сон и не смог, в памяти осталось лишь приятного оттенка послевкусие, заставлявшее иногда замолкать на полу-фразе, замирать, восстанавливая прерванные мысли. День выдался спокойный, удалось закрыть очередной этап важного договора. На этой волне директор решил дать перед праздником дополнительный выходной и даже распорядился выписать премии, несмотря на слабые финансовые тылы – праздник должен быть праздником. Сам же держал в голове мысли о загородной своей баньке, настраивался на скорый отдых.
    Ночь со вторника на среду Сидоров долго не мог уснуть, включил чайник, но чаёвничать передумал. Подошёл на цыпочках к входной двери: ему показалось, что кто-то тихо стучит. Коридорное зеркало полыхало красным. Сидоров опасливо взглянул в зеркальную гладь и отшатнулся. Из горла вылетели запрещённые слова, если и употребляемые, то стыдливо и беззвучно, про себя.
    Из зеркала на хозяина квартиры смотрел… Дед Мороз! Высокий, красноносый, с добрым морщинистым лицом и белоснежной бородой. В красной шапке и красном длинном кафтане. С узорным посохом. Как рисунок на поздравительной открытке. Сказочный персонаж совершенно не был похож на Сидорова, замершего нелепым изваянием. Когда оцепенение прошло, махнул рукой, пытаясь стереть дурацкую картинку. Изображение тоже махнуло, повторяя.
    – Ты кто? – попытался разговорить двойника Павел Николаевич. Двойник шевелил губами, но звуков не издавал.
    Сидоров с изображением почесали одновременно затылки, пожали плечами. Потом хозяин квартиры медленно побрёл в спальню, мотая головой и разводя руки в стороны. Присел на краешек кровати, тотчас вскочил и побежал в прихожую: Дед Мороз никуда не исчез. Уснуть удалось под утро, сон был крепкий и спокойный.
    На следующую ночь двойник снова переглядывался с Сидоровым. Но теперь Павел Николаевич не пугался, на сердце стало радостно и легко: неспроста появился новогодний персонаж, ох, неспроста!
    Действительно, росло внутри стремление поиска кого-то, скрытого теперь от взгляда и узнавания, но ждущего именно его, Сидорова - Деда Мороза. Павел Николаевич безропотно принял правила странной игры, с интересом ожидая развязки случившейся с ним внутренней перемены. Две ночи подряд подолгу лежал с открытыми глазами: ночной город распластался за окном покрывалом с хаотичным рисунком ярких улиц и тёмных окон. Сидоров видел всю панораму будто бы сверху, как лист бумаги с незнакомыми формулами и по привычке пытался понять физический смысл буквенных обозначений, прикидывал величину, должную получиться в результате.

    Он мог заглянуть в каждый дом, знал это твёрдо и ясно понимал, что ищет источник света, который только и важен. В свечении том главная причина преображения смешного пожилого человека, ставшего вдруг сказочным, приносящим в приближающемся празднике неожиданные волшебные подарки. Их ожидают, но по-настоящему верят и ждут не все – избранные. Вот к ним-то, к избранным, и приходит настоящий, не ряженый Дед Мороз со своей спутницей. Снегурочку искал Дед Мороз, под стать себе, единственную только для этого Нового года и этого города. Она могла быть любой: прыщавой девчонкой, зрелой женщиной, высохшей старухой. Внешность роли не играла. Он знал это так точно, как то, что чудо не может не состояться.
   ***
    Элька, крепкая, слишком рослая для своих лет, с крупной, широкой кости фигурой, всегда коротко стриженая, рыжая, с плоским скуластым лицом и живым внимательным взглядом, имела один портящий ей жизнь изъян – немоту. По всем медицинским законам говорить должна, но молчала как рыба, хотя слух имела отличный.
    Училась Элька в обычной школе, ответы писала на доске, получала твёрдые четвёрки, сумела за себя постоять, вскоре к ней привыкли и уродства не замечали.
    За беззаботными улыбками и общительным характером прятала Элька сложные домашние проблемы. Никто, включая подружек, не знал, как нелегко приходилось ей последние несколько лет. Они жили теперь вдвоём с матерью и жили трудно, скудно и беспросветно: мать пила, пила запойно, отыгрываясь на дочери за все несчастья. Дочь была виновницей материных бед: из-за неё, немой уродины, ушёл муж. Элька мыла полы в подъезде и разносила рекламную всячину по почтовым ящикам. Отец помогал, но к его помощи она обращалась крайне редко: другая семья и другие проблемы. В конце концов, скоро Эльке будет четырнадцать, она получит паспорт и сможет на законных основаниях устраиваться на работу. Ничего страшного, проживут, другим тяжелее бывает.
    В предновогодние праздники Элька мечтала. Об обыкновенном – чтобы мама перестала пить. О тайном и несбыточном – излечиться от немоты. Любила новогодний праздник за суетливость и ожидание волшебства. И пусть волшебство бывает только в сказках, но душа всё равно верила и надеялась. Надеялась и верила. Каждый год.

    В новогодних фильмах герои целовались на фоне густого падающего снега, а за окошком – мокрый декабрь, жидкие жалкие газоны и ряженые ёлки посреди голого тёмного асфальта. Разве это зима? Элька тяжело вздыхала – нет праздника, совсем нет праздника! Разве в такой Новый год может произойти чудо? Пропал целый год, жалко. Хотелось плакать и вообще…
    Вспоминала вчерашний сон, сон тревожный и обещающий. Откуда тревога и что за обещания – не понимала, да и не пыталась, плыла по потоку событий, куда-нибудь да выплывет. Сны всегда к чему-нибудь снятся, не просто же так.

    Не просто так – не просто так – не просто так, выстукивало в голове два следующих дня. Элька отмахивалась, привычно сдувала со лба рыжую настойчивую прядь, но дрожала внутри тонкая ниточка нерва. Озадаченная Элька сердилась, разглядывала себя в зеркало, то приплющивая нос к холодному стеклу, то отходила к дальней стене комнаты. Не просто так, не просто так: шевелились беззвучно губы, складывались в улыбку. Глаза тревожно блестели, щёки обмётывало лихорадочным румянцем, переходящим вдруг в мертвенную белизну.

    А в ночь на тридцать первое в дверь позвонили. Звонок коротенький, один дзыньк всего. Но Элька услышала – слух у неё отменный. И побежала открывать, торопилась, путаясь в подоле ночной рубашки и прижимая к груди крепко сжатые кулачки. Она ждала этого звонка, все дни ждала, каждую минуточку, каждый миг. За дверьми стоял Дед Мороз: такой знакомый по картинкам и по детским воспоминаниям, из того, с папой и мамой детства, когда всё было другим – весёлым и беззаботным. Элька покачнулась и непременно упала бы, но гость подхватил её и тихо-тихо сказал: Собирайся, времени у нас очень мало.

    Элька бестолково металась по комнате, хватала то одно, то другое. Гость терпеливо ждал, будто только что не он говорил про время, которого так мало. Элька взглянула мимолётно в зеркало и остановилась, замерла: на неё глядела из зазеркалья… Снегурочка. Голубые глаза, светлые волосы заплетены в длинную косу, голубая шубка оторочена белым мехом, на голове маленькая корона, да и вся сказочная красавица так миниатюрна и хрупка, что никак не могла быть рослой рыжей Элькою.

    – Это - ты, – опередил вопросы Дед Мороз, – ты именно такая, просто не знаешь себя, поверь мне, не спрашивай почему, нет у меня ответа. И поторопись, нас ждут.

    – Кто ждёт? – Элька услышала голос, свой голос! Он оказался другим, чем она представляла себе, но сразу и бесповоротно поверила и голосу и странному ночному гостю.

    – Люди. Взрослые и маленькие – разные. Ждут именно нас, тебя и меня. Потому что мы – настоящие. Мы из сказки, понимаешь? Из сказки. И только на один день. И второго шанса не будет никогда. Понимаешь?

    Элька покачала головой: какая сказка? Она, Элька, обычная девочка и никакая не Снегурочка, тем более – сказочная. Та, в зеркале, покачала головой тоже.

    – Я тоже понял только сегодня. Кто-то должен делать чудеса, верно? И каждый год происходит одно и то же: появляется Дед Мороз, но не нанятый актёр, а из множества людей выбирается один, не знаю, по каким признакам и кто выбирает. Не спрашивай, почему выбрали меня. Не знаю. А я искал ту, которая должна быть рядом – Снегурочку. Почему ты? Потому что так решил случай или судьба или не знаю что. Я шёл на свет твоей души. Готова? Времени у нас мало и остаётся всё меньше и меньше.

    Они вышли на улицу. Часы показывали полночь, но было светло и многолюдно как днём. Дед Мороз со своей спутницей входили в разные дома, удивление и недоверие хозяев исчезали, уступали место радости узнавания, потом – счастья, счастья, не омрачённого ничем. Взрослые становились детьми, старики – молодыми, дурнушки – красавицами, неуверенные в себе одинокие мальчики – сильными и бесстрашными. Каждому Дед Мороз доставал из бездонного мешка и дарил радужный воздушный шарик. И терпеливо объяснял:
    – Это не простой шарик – волшебный. Он пока пуст, но скоро он наполнится твоим волшебством – твоею мечтой. И когда шарик станет полон, он улетит. Не надо грустить о потере: ты будешь знать, что твоя мечта зовёт тебя и ждёт. Только надо верить – вы обязательно найдётесь, ты и твоя мечта. Без мечты нельзя жить, неправильно, верно?
    Снегурочка улыбалась: Правда, правда! Волшебный шарик! Разные руки брали осторожно и прижимали к груди обыкновенный воздушный шарик, боясь спугнуть неожиданное новогоднее чудо. И чувствовали, как тонкая поверхность начинала пульсировать и словно бы дышать, становилась живой и тёплой.

    Дед Мороз и Снегурочка никуда не торопились, и день не заканчивался, и снег на город летел густой и пушистый, как и положено зимой. А потом вдруг оказалось, что до полуночи осталось ровно пять минут. И снег перестал падать, а в небе высыпали звёзды. Словно кто-то далёкий не удержал блестящие крупинки сквозь сложенные лодочкой ладони.
    – С Новым годом, Снегурочка! –голос Деда Мороза дрогнул. – Мы расстаёмся с тобой и больше никогда не увидимся. Я не знаю, как ты выглядишь в жизни, потом, когда-нибудь, мы случайно пройдём мимо и – не узнаем друг друга. Это будет, я знаю. Таковы правила. Не огорчайся! Держи, мой тебе подарок.

    Он вытащил из мешка последний воздушный шарик и протянул спутнице. Она помолчала, глубоко вздыхая, хитро сощурилась:
    – Давай его отпустим вместе! И желания загадаем.
    – Загадаем, конечно, загадаем, – улыбнулся Дед Мороз и добавил тихо: – Каждый – своё. Жизнь не сказка, а сказка – не жизнь, девочка моя.
    Снегурочка не слышала тихих слов спутника, она смотрела, как улетает в чёрное звёздное небо радужный воздушный шарик и шевелила губами. А когда опустила голову, увидела знакомые предметы в знакомой комнате. За тонкой стенкой, на кухне слышалось хлопанье кухонных дверец, и выплывал запах пирогов и мандаринов.

    – Мама! – закричала Элька и побежала на кухню.

    Мать разогнулась, едва удержав в руках противень с пирогами. Плечи её затряслись, а из глаз потекли слёзы, но лицо улыбалось, разглаживалось, делалось моложе…

   ***
    В Новый год Павел Николаевич всегда ездил на дачу, где у него срублена своими руками аккуратная банька. В баньке были ладная уютная парилка и просторный предбанник, служивший хозяину и столовой и спальней.
    Сидоров приехал первого, после обеда. Сугробы намело большие, пришлось чистить дорожки. Снег лёгок и рассыпчат, скатывался с лопаты, взлетал на мгновение и падал бесшумно. Печка растопилась быстро, стреляли сухие берёзовые поленья в топке, ровно загудела труба, светлый дымок поднимался в бледно-голубое небо. На столе бутылка водки, порядочный кусок домашнего толстого, с мясными прожилками, сала, солёные огурцы и холодная вареная картошка в мундирах. Ломти чёрного хлеба довершали правильную праздничную сервировку.
    Хозяин выпил и закусил, отвечал на звонки, поговорил с дочерью, долго слушал, кивал головой. В трубке вопил, захлёбываясь словами, внук. Часа через два однокурсник, после обязательных поздравительных фраз выдал самое важное: проектами фирмы заинтересовались т а м… Со всеми вытекающими. Сидоров выдохнул, расслабился, снова опрокинул стопочку, выдохнул коротко и захрустел огурцом.
    Вечером позвонила жена:
    – Как ты?
    – Нормально. А ты?
    – Тоже.
    Они молчали, не решаясь озвучить то, что не хотелось отдавать на откуп прозрачной тишине. Они умели разговаривать без слов. Уже давно. Слишком давно. Сидоров проявил милосердие:
    – Будь счастлива.
    – И ты, – пошептал в трубку едва слышный женский голос, сорвался, перешёл в бульканье, оборвался короткими гудками.

    ***

    На второй день банька будет топиться уже основательно, с обеда соберёт в себе жар, настоянный в течение многих лет разными травами. К вечеру получится самое то: дух берёзовых веников поплывёт по округе, приглашая соседей. Образуется привычная давняя компания: две-три семейные пары. Мужики будут выскакивать из дверей, окутанные паром и жаром, прыгнут в рыхлый сугроб, фыркнут, зарозовеют в свете уходящего заката тугими телами, заторопятся в тепло, оставляя на дорожке голубые льдистые следы. Женщины выйдут неторопливо, сложат на скамейку цветастые простынки, примеряясь, прежде чем упасть навзничь на холодную мягкую перину, заойкают, закрутятся в ткань туго, как в кокон, притворят тихо дверь.
    Закат окинет прощальным взором замёрзшее озеро, заснеженные крыши ближней деревеньки. И погаснет медленно, истончая красную полоску вдоль горизонта. Станет темно и покойно.