Не могу сказать, что обнаруженная в середине осени в почтовом ящике повестка о призыве на действительную военную службу никак не повлияла на меня. Напротив – сердечко как-то ёкнуло, а воображение услужливо нарисовало картину неуставных отношений с амбициозными «дедами». Расстроило и предстоящее расставание с гражданской вольницей. И мама чуть всплакнула, но быстро вытерла слёзы под нахмуренным взглядом отца, который чёткими фразами пояснил: « Ну чего мокреть-то зря разводить? Чай, не на войну провожаешь… Отслужит своё и вернётся. Глядишь – там и специальность какую получит!..» В приписном свидетельстве после прохождения медицинской комиссии появилась запись, что его обладатель рекомендуется для службы в артиллерии. На мой вполне уместный вопрос – почему именно в артиллерию? Полковник райвоенкомата многозначительно покрутил растопыренной пятернёй возле виска и серьёзно ответил: « Сам посуди – у тебя рост 180, а у нас в орудийных расчётах ощутимая нехватка шомполов … Усёк?»
На огромном дворе сборного пункта облвоенкомата галдели сотни призывников из всех районов региона. Моё внимание привлёк моложавый, симпатичный капитан в ладно сидящей шинели с голубыми петлицами и погонами с серебристыми эмблемами крылышек, в центре которых гнездились махонькие рубиновые звёздочки. Именно звёздочки-то и выдавали, что офицер этот - технарь. Возле него крутились приехавшие с ним два сержанта. Эти трое были так называемые «купцы», прибывшие за молодым пополнением. Капитан подошёл к нашей группе и с улыбкой спросил, не хотим ли мы служить в тёплых краях рядом с морем?.. Его предложение мгновенно утонуло в бурном проявлении согласия и радостного оживления… И немудрено, большинство новобранцев море видели разве что в кино или на известной картине мариниста Айвазовского. Осведомившись, сколько человек в группе, все ли имеют среднее образование, из одного ли мы села, - наш благодетель удовлетворённо хмыкнул и растворился в пасти широченной двери с большими бронзовыми, полированными ручками. Вернувшись со списком, он провёл энергичную перекличку, отметив фамилии присутствующих карандашом. Затем объявил дату сбора на железнодорожном вокзале и время отъезда.
Несколько дней спустя призывники уже подъезжали к месту прохождения службы. Наша воинская часть располагалась на апшеронском полуострове вблизи аэропорта Бина. До вожделенного и капризного Каспийского моря было около 50 км. Примерно столько же и до столицы Азербайджана. Везли на открытой всем ветрам бортовой машине, но погода стояла солнечная, тёплая и безветренная. Интересно, что главный город республики Баку - местные называют его Бакы - в переводе с азербайджанского означает «город ветров». Мы с любопытством озирались: насколько хватало глаз – на вытянутых, высоких, но пологих холмах простирался густой лес металлических вышек-журавлей с электрическими насосами, которые, благодарно кланяясь богатой нефтью земле, денно и нощно выкачивали «чёрное золото».
В нашей части с почти стерильной чистотой территории находилась Школа младших авиационных специалистов - ШМАС сокращённо. Здесь за 7,5 месяцев из курсантов, вчерашних школьников, должны подготовить специалистов для обслуживания военной техники: механиков по авиационному оборудованию и радиотехническому, механиков по самолёту и двигателю, авиавооружению. Я попал в группу «оружейников». Учебные классы были оснащены фантастически: превосходные модели ракет - в разрезе - в натуральную величину на действующих пусковых установках - радиоуправляемые и с тепловой головкой самонаведения, которые миролюбиво подмигивали нам цветной подсветкой напичканных внутренностей; макеты универсальных блоков для снарядов кумулятивного действия, авиационные пулемёты Афанасьева, пушки Нудельмана и Рихтера, осколочно-фугасные авиабомбы, не говоря уже о красочных чертежах и таблицах. Очень опытные и превосходно знающие своё дело преподаватели. В ста метрах от учебного корпуса на асфальтной площадке замерли списанные боевые истребители разных поколений и модификаций, штурмовики, бомбардировщики. Учёба была в «кейф». Прочитанные в детстве и юности книги о героях-лётчиках и засевшие в памяти впечатления усиливались от близкого созерцания боевых машин, от возможности практического применения полученных знаний. Время обучения в ШМАСе пролетело со сверхзвуковой скоростью. После экзаменов и вручения свидетельств о присвоении квалификации наступил грустный период расставания с появившимися знакомыми и лёгкое волнение от предстоящего распределения в войсковые части Закавказского военного округа.
Из всего выпускного взвода в один из расквартированных в Западной Грузии полков кроме меня направили ещё двух механиков. Новое место службы находилось в живописнейшей долине, зажатой горами с трёх сторон и омываемой с четвёртой Чёрным морем. При приближении электрички к месту назначения всё чаще слышался мощный рёв реактивных моторов, с безжалостным и жутким треском вспарывающих плотный влажный воздух. Когда гул самолётов стихал, устанавливалась кратковременная тишина. Но эти паузы внезапно прерывались густым басом неведомого начальника, многократно усиленного селектором, который изощрённым матом крыл почему-то только… оружейников. Площадная брань служивого грубияна, отталкиваясь от гор, многократным эхом металась по низине. Я удивлённо таращился на сидящих рядом местных пассажиров, но они и ухом не вели: лица оставались совершенно спокойны и непроницаемы. Привыкли, наверное. А вот и конечный пункт нашего пути – станция Мериа…
Пройдя КПП, мы оказались на очень благоустроенной территории военного городка, в котором располагалась гигантская деревянная казарма – по слухам, здание бывшей чайной фабрики. Под её крышей вполне комфортно разместились солдаты авиаполка в составе трёх эскадрилий и технико-эксплуатационной части, стройбат, аэродромная рота, рота караула, спортзал, ленинская комната, каптёрки, склады и баня.
Нашу троицу зачислили и поставили на довольствие в третью эскадрилью. Началась настоящая служба с работой на аэродроме под присмотром опытных наставников и участием в подготовке самолётов к дневным и вечерним полётам, с дежурствами на стоянке подразделения, учебными и боевыми тревогами, политзанятиями. На вооружении полка находились новейшие по тому времени самолёты «МиГ-21ПФМ13». В этих совершенных по красоте, изяществу и технических характеристиках машинах мне , зелёному специалисту, бросилась в глаза одна «странность» - отсутствие бортового вооружения. Значит, израсходовал пилот обе ракеты или выпустил из унифицированных блоков все снаряды и … удирай, пока не догнали и не сбили. А вот в предшественнике, в «МиГе-19», имелись и пулемёт, и пушка, позволявшие после использования основного запаса вооружения при необходимости вступить в воздушный бой с противником…
Среди полутора десятков молодых лётчиков нашего подразделения особенно выделялся старший лейтенант Иван Ананьевич Тарасенко. Он был родом из Чернигова. Высокий, статный красавец с постоянным румянцем на щеках, умница, острослов и, самое главное, как отзывались о нём коллеги, прирождённый, первоклассный пилот. Его фотографию я увидел на полковом стенде отличников боевой и политической подготовки. За короткий срок мы, молодые специалисты, которых почему-то называли «гусями», узнали некоторые подробности из жизни нашей эскадрильи. Например, что обаятельный Иван за короткий срок службы стал настоящей душою коллектива, образцовым пилотом и даже любимчиком командира полка Иванова – кряжистого, мощного атлета, обладающего непомерно широкими плечами, завидной мускулатурой и абсолютно лысой головой в свои 36 лет. Перед началом полётов в дневное или вечернее время он на спарке – двухместном истребителе - только с Иваном совершал облёт соседних и запасных аэродромов, выясняя заодно и погодные условия. Рассказали, что Иван незадолго до нашего прибытия в полк женился на сказочно красивой девушке-грузинке, дочери крупного партийного работника г. Махарадзе. Доброжелательное, улыбчивое лицо пилота, спокойная манера ведения диалога, пересыпаемая тонким юмором, безукоризненно выбритое лицо, безупречно выглаженная форма – всё подчёркивало в нём личность особенную, незаурядную. Проводимые им политзанятия обычно превращались в задушевные беседы о друзьях, родителях, семье, профессиях и жизни вообще. Лектор излучал такую искренность и магнетизм, находил для пояснения своих позиций такие доводы, умел так расположить к себе солдат, что хотелось буквально исповедоваться перед ним, поделиться самым сокровенным. Приятно удивляли его кругозор, начитанность, прекрасная русская речь с удачными вкраплениями поговорок, пословиц и острого словца. Подкупало и то, что с солдатами общался на равных. Да и в самом деле - по возрасту он превосходил аудиторию на каких-то 3-4 года, хотя по зрелости рассуждений и глубине ответов на самые каверзные вопросы казался гораздо старше и мудрее.
Делясь мнением о своей профессии военного лётчика, с придыханием и блеском в глазах отзывался об истребителе как живом существе, друге и соратнике, как важнейшем помощнике при выполнении боевых задач. А то вдруг, хитро прищурившись, говорил, что лётчик – тот же шофёр, но только с более широким кругом обязанностей и ответственности. Но в плане риска для жизни они находятся практически в одинаковых условиях; что в авиации, как может быть нигде, - слабая дисциплина, потому что пока Бог наводил порядок на Земле, она была в воздухе…
Особый интерес и возросшее уважение к этому молодому человеку вызвала новость, что звание старшего лейтенанта наш «препод» получил досрочно, рискуя жизнью! Но услышали мы об этом из чужих уст. А дело было так. Несколько месяцев назад во время учений на высоте около 10 000м Тарасенко с обеих пусковых установок, находящихся под плоскостями истребителя, произвёл одновременный пуск двух тяжёлых неуправляемых реактивных снарядов, чтобы поразить капониры – подземные укрытия для самолётов . Многие лётчики откровенно побаивались применения этих воздушных торпед, потому что их пороховые реактивные двигатели после пуска по курсу движения истребителя сжигали много кислорода, которого и так не хватает в разряжённой атмосфере. И случалось, что двигатели «мигов» попросту глохли. Что и произошло у Ивана Ананьевича. Пролетев по инерции какое-то расстояние, самолёт металлической болванкой падал на землю, готовый сорваться в «штопор». Пилот оперативно доложил обстановку. Тут же услышал в шлемофоне команду, разрешающую покинуть истребитель. Но лётчик, проигнорировав приказ, предпринял попытки для спасения машины. Когда высота для катапультирования стала критической, ему всё-таки удалось запустить двигатель и без происшествий совершить посадку. Этот мужественный поступок Тарасенко как нельзя лучше подчеркнул его хладнокровие, бойцовский характер, смелость, умение решительно и грамотно действовать при непредвиденных обстоятельствах, испытывая острый дефицит времени.
Однажды во время политзанятий один из сержантов спросил старшего лейтенанта о самочувствии супруги лётчика. Находясь в увольнении, заметил, что неземной красоты брюнетка пребывает в «интересном положении». Вопрос не застал врасплох лектора. С присущим ему юмором, ответил: « Если вы в курсе, недавно наши космонавты провели на орбите успешную расстыковку космического корабля с межпланетной станцией. Вот и моя дорогая жена в эти дни должна … расстыковаться в роддоме!» И действительно, вскоре в семье лётчика появилась дочь. Молодой отец сиял от счастья как начищенная бляха солдатского ремня.
До конца срока службы оставалось несколько недель, как мы говорили, «несколько бань». Наш призыв давно перешёл в другую «весовую категорию». Теперь уже и мы, «деды», тщательно готовили себе замену перед уходом в запас. За почти полтора года в полковой жизни личного состава не произошло ни одного ЧП. И вот рядовой армейский день, полёты во второй половине дня. Начавшийся привычный грохот и гул моторов вдруг разом прекратились как по указке дирижёра. Спустя полчаса на построении командир полка упавшим голосом объявил, что произошла непоправимое: разбился самолёт с бортовым номером 16, лётчик тоже погиб. Мы, старослужащие, знали в лицо почти всех пилотов . Самолёт с таким номером находился в «конюшне» второй эскадрильи. Вычислили и лётчика. Но очередное, новое известие о погибшем повергло нас в шок. Им оказался наш кумир, пилот Иван Тарасенко… По каким-то причинам для выполнения полётного задания он пересел в «чужой» истребитель соседней эскадрильи.
… Через час в кромешной темноте на двух «зилах» старослужащие трёх эскадрилий ехали к месту трагедии. Из-за чрезмерной извилистости горной дороги с перепадами высот мы добрались до него лишь под утро. Как позже выяснилось, связь с самолётом прекратилась сразу после набора лётчиком высоты, когда, перевалив через горы, начал выполнять разворот. Истребитель пробыл в воздухе считанные минуты, как неожиданно пропал с экранов радаров наземных служб. Кто-то из очевидцев разглядел, что машина, словно потеряв управление, клюнула носом и почти под прямым углом пошла вниз. И вскоре врезалась в чайные плантации, зелёным плющом покрывавшие вытянутый на сотни метров увал, и взорвалась. На месте падения самолёта, как после взрыва мощной бомбы, зияла огромная воронка. Буквально в полукилометре от неё находилось крупное село Нгобилеби с плотно застроенными домами. Возможно, лётчик сознательно не катапультировался, чтобы уберечь сельчан от неминуемой гибели. Это было очень похоже на Ивана Тарасенко. Взрыв от удара о землю нескольких тонн неизрасходованного керосина разнёс на мелкие фрагменты тело лётчика, а весь фюзеляж - на отдельные рваные куски, которые в радиусе двух-трёх сотен метров от ямищи тускло поблёскивали на чайных кустах. В самом селе в строениях от взрывной волны повылетали стёкла. С помощью колхозной техники раскопки на месте крушения продвигались быстро. Глубже других частей в песчаную почву зарылся деформированный вал двигателя из высоколегированной стали с насаженными на него, искорёженными турбинами. Через 4 дня работы были свёрнуты, и мы вернулись в часть.
До самого отъезда домой дембельский состав нашей эскадрильи, подавленный случившимся, никак не хотел мириться с мыслью о потере такого светлого, замечательного человека, высококлассного лётчика и офицера, каким был Иван Ананьевич Тарасенко. Проведя собственное «расследование», сопоставив некоторые даты и факты, мы больше всего поразились невероятной мистической цепочке совпадений в этот трагический день. Судите сами: день полётов выпал на пятницу 16 октября, бортовой номер «мига» - 16, это был 16-ый по счёту злополучный ночной вылет. Далее, находясь в почётном карауле при сопровождении гроба до аэродрома, я обратил внимание, что Иван Ананьевич жил с семьёй в 16-квартирном доме коттеджного типа, на улице Миха Цхакая № 16. И последнее. К моменту гибели 24-летнего пилота шёл … шестнадцатый месяц его счастливейшей семейной жизни-идиллии… |
Положение о Клубе
Сделать стартовой
К темам проекта
Ответить
