Литературное кафе «Лира | «И ДОЛЬШЕ ВЕКА ДЛИТСЯ ДЕНЬ…»
(ВВЕДЕНИЕ В «ДЕНЬ ПОЭЗИИ»)
Впервые городской День Поэзии отметили в Москве 11 сентября 1955 года, когда поэты – более 100 человек – отправились в книжные магазины, чтобы встретиться там с любителями поэзии, Участвовали все – от молодого Евгения Евтушенко до маститого Константина Симонова.
На следующий год День Поэзии проходил с еще большим размахом, и тогда же из печати вышел первый альманах с тем же названием, замысел которого возник у Владимира Луговского, а в подготовке участвовала редколлегия, среди которой были Ярослав Смеляков, Павел Антокольский, Семен Кирсанов, Роберт Рождественский и другие. Он вышел в удивительной обстановке «оттепели». В сборнике поместили тогда стихи реабилитированных Павла Васильева, Льва Квитко, Николая Заболоцкого. Наконец-то стали доступны миллионам читателей стихи Марины Цветаевой. Бело-голубая книжка «огоньковского» формата искренне полюбилась миллионам читателей. После этого альманах стал выходить ежегодно, тиражами по нескольку сот тысяч экземпляров.
Как зародился феномен «Дня поэзии»? Почему вдруг он обрёл общенациональное звучание с самого первого своего выпуска в 1956 году?
Потому что тот год, по словам известнейшего российского критика Л.А. Аннинского был подобен мигу, когда прошлое и грядущее вдруг переглянулись равновесно и несовместимо.
Потому что поэзия почувствовала этот судьбоносный миг нашей истории и – в полном соответствии с верой в будущее – наделила его светоносным словом: «День».
Что-то магнетически «закрутилось» вокруг 1-го тома «послевоенного ренессанса», появившегося в книжных магазинах осенью 1956 года. Что-то завораживало в пёстрой обложке, покрытой автографами поэтов. Что-то подсказывало: хватай и читай!
Схвачено. Прочитано. И – сбережено в неприкосновенном запасе…
А далее – началось. В стране, в которой по знаменитой фразе академика Д.С. Лихачёва
«… нацией стала – литература», альманах получил как бы статус «зеркала отечественной поэзии». Его тиражи достигали сотни тысяч экземпляров. Лучшие поэты страны считали за честь публиковаться на его страницах, а главные редактора и составители навсегда вписывали свои имена в историю отечественной литературы…
Последний «День поэзии» вышел в 1990 году, после чего прекратил своё существование. Поэтов тогда вытеснила политика. Несколько робких попыток возродить регулярный выход издания ни к чему не привели…
Во многом это было обусловлено тем, что народ, отвернулся от литературы. Из самой читающей страны, мы превратились в самую считающую страну. Мы кинулись вычислять экономическую выгоду, что-то добывать, выживать. И забыли о том, для чего собственно человек приходит на эту землю. А приходит он, для того чтобы реализовать заложенные в него Богом творческие способности и свой духовный потенциал. Либо – собственным творчеством, либо же потреблением творчества других художников и своим отношением к другим авторам.
Но даже в «лихие» 90-е годы всё равно ощущалась подспудная тоска о чем-то важном. А пишущими людьми эта тоска ощущалась особенно. Мы видели, что перестаем быть тем русским одухотворенным народом, которым нас всегда знал весь мир. Поэтому в период относительной стабильности начала XXI века, не мог не возродиться интерес и к русской поэзии.
Возрождению издания «Дня поэзии», также, несомненно, способствовал новый праздник – Всемирный день поэзии ЮНЕСКО, который по решению 30-й (1999 года) Парижской сессии, отмечается в день весеннего равноденствия – 21 марта.
21 марта 2006 г. на круглом столе «служителей муз», подготовленном советниками Министра – президентом ассоциации «Лермонтовское наследие» М.Ю. Лермонтовым и кавалером ордена прп. Сергия Радонежского, поэтом – А.В. Шацковым, проведённом в стенах Министерства культуры и массовых коммуникаций Российской Федерации под личным председательством Министра Александра Соколова, единодушно прозвучало настояние ведущих поэтов страны о возрождении «Дня поэзии» – издания, за свою пятидесятилетнюю историю ставшего символическим для нескольких генераций отечественных поэтов.
В год своего 50-летия (2006г.) ежегодный альманах «День поэзии» вновь вышел в свет. На его страницах было 114 авторов, более 400 стихотворений, десяток эссе-воспоминаний о творчестве собратьев по литературному цеху. В принципе, срез Российской поэзии был дан в полном объеме. Главным редактором издания стал сотрудник «Литературной газеты» поэт Сергей Мнацаканян, а председателем редколлегии поэт Андрей Шацков, вплоть до настоящего времени попеременно «руководящие» поэтической частью издания.
С тех пор альманах «День поэзии» опять стал выходить ежегодно, сохранив полную преемственность традиций со своими предшественниками. Через его станицы прошли практически все «значимые» поэты современной России, начиная от лауреатов Государственной премии. Б. Ахмадулиной, А. Вознесенского, Е. Евтушенко, К. Ваншенкина, Л. Васильевой, А. Дементьева, Е. Исаева, В. Кострова, С. Куняева, В. Фирсова, И. Шкляревского, до широко известных и совсем молодых поэтов, чьё творчество ещё ищет дорогу к своему читателю. Например, в альманахе 2010 года были напечатаны стихи 30 студентов Литературного института им. Горького.
«Новый» сборник, выходящий за счёт частных пожертвований, его главных попечителей - президента Ассоциации «Лермонтовское наследие», правнучатого племянника поэта Михаила Юрьевича Лермонтова-младшего, и президента Санкт-Петербургского литературного фонда «Дорога жизни» поэта Дмитрия Александровича Мизгулина явление в своём роде уникальное. Он стал настоящим Просветительским проектом в области литературы, имеющим цель возрождения социокультурной значимости поэзии в России.
Вокруг него, как и раньше кипят споры и страсти. Участники альманаха, разбившись на группы «по интересам», ездят по стране… «День поэзии» – место встречи. Альманах публикует и роднит всех. Его выход празднуют в Питере и Нижнем, в Твери и Воронеже, в Нальчике и Ханты-Мансийске… Приобщение – в противовес разобщению.
С альманахом связано множество премий, специально учреждённых ассоциацией Лермонтовское наследие (Президент М.Ю. Лермонтов) и Санкт-Петербургским литературным фондом «Дорога жизни» (президент Д.А. Мизгулин). Среди них можно отметить отметить Международную Лермонтовскую премию в области литературы, Петербургскую премию «На встречу дня!» им. Б. Корнилова, региональную премию «Югра» и т.д.. Также учрежден специальный общественный орден и медаль «Русская звезда» им. Ф.И. Тютчева.
В эпоху нашего всеобщего профессионального разобщения, издание заинтересовало не только российских читателей, но и ближнее и дальнее зарубежье. Сейчас, наверное, можно уже говорить о некоем мировом ренессансе этого «проекта», хотя бы в заинтересованной среде.
Конечно, тираж сборника в 100 раз меньше, чем в годы его расцвета, но альманах вывешен на множестве отечественных и зарубежных сайтах (так что настоящее число читателей определить практически невозможно). За право выпустить его, как дополнительный номер своего «толстого» журнала соперничают ведущие издания России. Дайджест страниц альманаха публикуют ведущие СМИ.
Альманах бесплатно рассылается по учебным заведениям и библиотекам России, но возможности тиража, к сожалению, ограничены, хотя он, несомненно, может стать одной из духовных скреп нашего огромного геополитического пространства.
В наше время многие из русскоязычных писателей оказались по ту сторону государственной границы, но, слава Богу, что она не явилась для них роковой «трещиной мира».
Произошло это благодаря великому русскому языку, бережно сохраняемому в альманахе «День поэзии», воистину являющемуся связующей нитью между прошлым и будущим, тем цементом, который навсегда скрепил наши исторические литературные скрижали.
Сейчас в мире существует около 6700 языков. Любой из них необходим и бесценен, как человеческая жизнь. Но русский язык, который считают родным – 164 миллиона человек, и на котором разговаривают 250 миллионов человек – явление уникальное, как для мирового сообщества, так и для самой России. Кажется, совсем недавно большинство слов нашего языка были добрыми, а в их основе лежали светлые образы. Теперь же приходится вести постоянную борьбу, чтобы выполнить девиз бессмертной Анны Ахматовой «И мы сохраним тебя русская речь»…. Во главе этой борьбы стоят поэты и писатели – «инженеры человеческих душ», изрядно замусоренных сейчас суррогатом, зачастую предлагаемого нам вместо «великого русского слова».
«Критика и литературоведение». Включенные в него эссе могли бы украсить программу школ или вузов, так они живо и познавательно написаны. Обложку альманаха украшают портреты великих поэтов-юбиляров. Например, в 2012 году Марины Цветаевой и Игоря Северянина, в 2011 году Михаила Ломоносова, Фёдора Глинки, Николая Гумилёва, Владислава Ходасевича, в 2010 году Александра Блока, Бориса Пастернака. Ольги Бергольц, Александра Твардовского.
Сегодня настоящих поэтов немного, но их никогда много и не было. Вопрос в другом: нужно дать возможность всему нашему обществу понять, что же из себя представляет сегодняшний литературный процесс. Конечно, те или иные богатые или обладающие властью люди могут выдумать ряды премий, захватить телеканалы, забить книжные магазины тоннами печатной продукции, но вдумчивый читатель, сразу же видит: выдумано, захвачено, забито! Где же камертон, на что можно ориентироваться? Вероятно – в первую очередь – это старые добрые литературные журналы, где сохранилась традиция и школа. Все вместе они могут сформировать вкус и систему восприятия настоящей поэзии. И, как вершина «журнальной пирамиды» - возрождённый в год своего пятидесятилетия (2006) и обладающий мировым именем альманах «День поэзии».
Вспомним классика: «И дольше века длится день…» Альманах «День поэзии» не только сохранился, но даёт представление о молодых поэтах, зовет молодых читателей. Это ведь тоже камертон, напоминающий о том, что поэзия необходима каждому. Именно каждому, говорящему на русском языке. Ведь в нашей поэзии заложены и наши национальные идеи. Забывая о поэзии, мы и никаких идей не отыщем! Поэзия в России – это и эпос и лирика, и если хотите – философия! Государство должно оберегать поэзию, как оно это делает по отношению к классическому музыкальному искусству, например. Для поэзии нужна плодородная почва и система, а подготовить их возможно при условии, если каждый день для современного россиянина – станет Днем настоящей поэзии.
В последнее время в орбиту интереса к изданию ежегодника вошли известные в России «толстые» журналы. В 2010 году «День поэзии» издавался на базе литературно-художественного журнала «Нева» (Санкт-Петербург), в 2011-м проект реализовывал журнал «Юность» (Москва). Почетная миссия готовить альманах «День поэзии России» за 2012 год выпала воронежскому журналу «Подъём».
Хорошо сказано: «Их в России несколько тысяч. А имя на всех одно – поэты, и только единицы из них имеют право на имя собственное».
Что ж, привычкой ставить «слово после слова» в нашей стране никого не удивишь, но подчеркнуть его истинную силу способен только выдающийся поэт. Очевидно, что в вышедших номерах возрождённого альманаха таких – большинство.
Андрей Шацков,
Член Союза писателей России и Международной ассоциации журналистов.
Действительный член Академии российской словесности.
Гл.редактор альманаха "День поэзии".
http://shatskov-poetry.ru/adp.html |
| ТРОИЦА
Все тот же обрыв и все тот же песок,
И сосны щепотью трехперстья...
Я болен и слаб, и седеет висок,
И грустная сложится песня.
Скрипит колесо, набирая воды,
А раньше скрипело едва ли.
И рыбы не чертят в стремнине следы,
А ранее в сеть заплывали.
На Троицу ныне шальная жара
И высохли серые срубы.
И губы, что встарь целовал до утра,
Опять неприветливо-грубы.
Но в Троицин день со смятенной душой,
Забывшей про Божие слово,
Пребудут в скорбях над тщетой, надо лжой
Три лика Андрея Рублева.
Три ангела в блеске цветенья поры,
В июньской, безоблачной сини
Раскинут крыла от библейской горы
До северных храмов России.
И ляжет на мир благодатная сень,
Даруя живому прохладу,
И символом веры отмеченный день
Со звонниц шагнет за ограду.
И будет ниспослан березовый дух
Развеять уныния иго.
Я болен и слаб, но легка, словно пух,
Блаженного Васьки верига.
Андрей Шацков |
| Из интервью с Беллой Ахмадулиной
«МНЕ КАЖЕТСЯ, Я СКОРО СТАНУ ПИСАТЬ О НЕГРАХ»
- Белла Ахатовна, как вы сегодня поживаете?
- Сложность всякого поживания для человека… Оно многотрудно. А я понимаю… сумму лет, которую прожила. И что она должна значить. Поэтому поживаю я с чувством некоторой жалостливости. Все-таки привыкла – еще недавно! – быть довольно молодой. Я привыкла быть! Но надо себя учить отвыкать. Это очень грустно.
В этот момент где-то наверху начинает визгливо работать дрель. Похоже, та самая, которой Ахмадулина накануне пугала нас по телефону. Ремонт оказывается не лукавой отговоркой, а грубой, душераздирающей реальностью, но Белла Ахатовна не пытается перекричать шум. Протест – в невозмутимости, надменном отсутствии суетливого замешательства.
По ночам я лежу и думаю, что было для меня хорошим, а что – плохим. О, нет! Лучшим были не выступления, не большие стадионы. Всё это было. Да, было. И радости в молодости были. Но я всегда понимала, где и как я живу, и как мы живем. У меня оказались свои поблажки времени. Обстоятельства так сложились, что я успела много прочесть. Того, что было издано прежде, и того, что нельзя было читать. Не разрешалось.
-Вы как-то говорили, что росли резвым, толстым ребенком – "такие стихов не пишут". Если сочиняли, то сердобольное - про угнетенных негров. Когда впервые ощутили в себе некий дар избранничества, то, что позднее определили, как "мне с небес диктовали задачу"?
- Но там дальше сказано: "…я её разрешить не смогла".
- И все-таки, вы же отдаете себе отчет в том, что большой поэт?
- А я этого и не утверждаю. Вот позавчера мы сидим с Борей на кухне, я говорю: "Ты стараешься, собираешь каждую мою бумажку. Неужели и правда думаешь, что во мне что-то есть?" (Смеется). Но что-то есть.
- Немножко. Совсем чуть-чуть.
- Вы полагаете, я лицемерю? Нисколько. Никогда не преувеличивала своих способностей. Всегда в них сомневалась. Всегда. Всегда. Всегда. У меня есть в другом стихотворении: "Мне так хотелось быть… как все". Совершенно похожей. Одинаковой с другими. Это абсолютнейшая правда, что я себя ниже других ценю. Но, по-моему, я вам голову заморочила.
Она замолкает, позволяя вошедшему мужу поставить на стол кофейные чашечки, коробку конфет, уверенным артистичным движением разломать плитку шоколада. И не притрагиваясь к кофе – минутной отстраненности как ни бывало – возвращается к разговору.
-На чем мы прервались? На неграх? Я, кажется, скоро опять на них перейду. Теперь, когда в России людей с темным цветом кожи обижают.
Хозяйка дома улыбается собственной шутке: разве не ясно, что никогда не была мастером злободневной поэзии? Но, видно, тема сильно задевает её, поскольку рождает целый монолог.
- Вечные изгои человечества: негр, поэт, собака, да? Те, кто наиболее беззащитен. А так как в детстве я не раз перечитывала "Хижину дяди Тома", то в пылкой убежденности, что нельзя никого обижать, отправила в "Пионерскую правду" стихотворение, заступаясь за негров. Я даже помню фамилию редактора, которая мне ответила. Смирнова. Она написала изумительное письмо: "Девочка, я чувствую, ты очень добрая. Но оглянись вокруг и увидишь, что жалеть можно не только негров". Мы потом встретились. Я была уже весьма и весьма взрослая. Вспоминали эту переписку и так смеялись! Но она написала правильно: "Оглянись вокруг". Жалеть-то следует всех.
Первые мои годы я проживала в доме, где без конца арестовывали людей. А мне велели играть в песочек. Я не могла знать, не могла понимать, что происходит, но некий след во мне остался. Даже неграмотный, не очень тонкий слух ребенка многое улавливает. Я была беспечной, благополучной девочкой, однако ощущение зловещей сени несомненно присутствовало. Наш дом, старинная усадьба на углу Садового кольца и Делегатской улицы, назывался почему-то "Третий Дом Советов". Самые обреченные, мы знаем, жили в Доме на набережной, да? А наш предназначался для мелких, о которых поначалу как бы забыли ради более важных. Слава богу, моей семьи это впрямую не коснулось. Но ближайший друг писатель Феликс Светов – чистейший, добрейший, нежнейший, никогда не затаивший на белый свет никакой обиды и, как потом выяснилось, живший со мной в одном доме (только он на десять лет старше), был ребенком "врагов народа". У него всех посадили. Позднее мы всё собирались туда, где, проходя мимо, подростком он видел, как я маленькая важно лепила куличики.
Возможно, мои близкие выжили потому, что бабушкин брат Александр Митрофанович считался каким-то дружком Ленина. Остальные братья были, к счастью, других убеждений, но не они победили. Кто погиб в Белом движении, кто смог – уехал. Бабушка про них скрывала. Она тоже была знакома с Лениным. Однако при этом терпеть его не могла. Тут довольно забавно: уходя на работу, моя мать наказывала бабушке: "Расскажи Беллочке про Ленина". А бабушка была редкостно добрая, сердечная, но воспоминания о Ленине у неё остались плохие. И она простодушно мне об этом рассказывала. Барышней она носила туда-сюда прокламации, за что её даже выгнали из дома. Бывшая гимназистка поступила на фельдшерские курсы, стала сестрой милосердия. В памяти остались обрывки истории о какой-то маёвке. Почему-то бабушка в гимназической форме вместе с Лениным переплывала Волгу. И он, сам ссыльный, все время кричал на еще одного человека в лодке: "Гребец, греби!" Бабушку удивляло, что Ленин сердился, а не пытался помочь. Я не очень понимала, что это "греби", но рассказ странным образом ужасал мое воображение. "Гребец, греби!"
Она переходит на леденящий шепот, каким маленькие дети в темноте обычно пугают друг друга кровавыми небылицами о призраках.
"Гребец, греби!" Бабушка скоро разочаровалась в революционерах, поняв, что они не только любят убивать, но еще и нечисты на руку. Её, кажется, просили вступить в условный брак, вывезти что-то в Швейцарию… Зачем я завела этот унылый разговор про Ленина? Не знаю. Мне противно вообще о нем даже думать.
- У вас есть строки: "Это я – человек-невеличка, / всем, кто есть, прихожусь близнецом, / сплю, покуда идет электричка, / пав на сумку невзрачным лицом". И тут же – строптиво противоположное: "Лбом и певческим выгибом шеи, / о, как я не похожа на всех". Конечно, вы не такая, как все, и знаете это. Каково это быть другой, нести на себе "мету несходства"?
- Да, я знаю. Я понимаю и замечаю свое отличие от всех или многих. Другого устройства растение. Вероятно, я отличаюсь в плохую сторону. Но среди мною в себе одобряемых качеств – дерзость по отношению к власти. Допустим, раньше все время были какие-то доносы. Я даже не интересовалась. Меня спросили: "Вы хотите узнать?" Они же сейчас все как-то раскаялись. Я говорю: "Зачем? Узнать, что каждый третий был осведомителем?" Нет, меня это особенно не трогает. Я писала и писала. Это – обязательно. А с ними дела не имела. Но все-таки нужно было себя так настроить, чтобы их не бояться. И не утратить достоинства. Они же как-то со мной пыталась соотноситься. Могли награждать. Или пугать. Или угнетать. А самым примитивным способом наказывать или развращать являлась заграница. Однако я смолоду решила, что никогда не надо думать: поедешь – не поедешь? Такого искушения для меня быть не может. А ведь на этом многие рушились. Понимаете, человеку, действительно, тесно. У него нечто вроде клаустрофобии начинается. Почему – нельзя? У меня этого не было. Я же беспрерывно за кого-то заступалась. И сразу: "Никуда, никогда…" Ну и ладно. Страна большая. Страна большая. В ней хватит места. И Франция без меня обойдется. И я без неё. Верно?...
(Известия, Марина Завада, Юрий Куликов)
Жизнь, что ушла, не знает, что ушла,
впервые не страдая, не волнуясь.
Душа - бессмертна, но моя душа
отведала бессмертья и вернулась
туда, где смертны, пусть не вы, но я,
где я целую день зимы пред-первый.
Учёна я блаженству бытия
разлуки с ним несбывшейся примеркой.
Следя за слабо брезжущим “почти”,
уставшие, радели о спасенье
врачи. О Спасе, вновь меня прости:
день возвращенья звался воскресенье.
Меня Упасший, упаси врачей,
они Твоим сподручны повеленьям.
Вознагради бессонность их ночей
полночною звездой над Вифлеемом.
Те знают, коих Гиппократ обрёк
чужую жизнь считать больней, роднее
изнеможенья собственных аорт,
что атеистов исцелять труднее,
чем кротких сердцем немощных старух
иль нищих духом — это отзвук, эхо
прямого смысла: нищий, низший дух
добро свершает и скрывает это.
***
Мне не выпало лишней удачи,
слава Богу, не выпало мне,
быть заслуженней или богаче
всех соседей моих по земле.
Плоть от плоти сограждан усталых,
хорошо, что в их длинном строю
в магазинах, в кино, но вокзалах
я последнею в кассу стою -
позади паренька удалого
и старухи в пуховом платке,
слившись с ними, как слово и слово
на моем и на их языке.
Белла Ахмадулина |
|
| Шапочка Мастера |
|
|  |
Литературное объединение
«Стол юмора и сатиры» |
|
|  |
 |
' | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
К темам проекта
Ответить
