Разбор произведений поэзии в проекте критики "Платон мне друг..." | Часть 1. Галина (из повести "Терийоки и его обитатели")
1. Немного об архитектуре и географии
Прошу вас не волноваться, это не будет кратким конспектом школьного учебника, по указанным выше дисциплинам. Это будет моей скромной попыткой описать наш дом и попытаться привязать его к местности.
Итак, начнем, решившись ступить на этот скользкий путь воспоминаний.
Дом наш, отнюдь, не является образцом архитектуры – старое, двухэтажное, деревянное, похожее на барак, скучной прямоугольной формы сооружение, с покрытой проржавевшим металлом двухскатной крышей, ощетинившейся несколькими закопченными трубами. Когда-то он принадлежал финнам, не знаю одной семье или нескольким, но хорошо помню двух старичков, давненько заезжавших в наш двор и пускавших слезу, глядя на облупившиеся стены своей бывшей собственности. Они что-то лопотали на непонятном заунывном языке и угощали нас, бегавших по двору мальцов, ужасно невкусными черными
конфетками в ярких фантиках.
Дом перегорожен посередине стеной, не имеет сквозного прохода, с торцов два одинаковых крыльца, поднимаясь по которым попадаете в предбанник, откуда дверь ведет в коридор первого этажа, а скрипучая с прогибающимися ступеньками лестница на второй. На каждом этаже есть общая кухня, одна веранда, принадлежащая семье, занимающей первую слева комнату, и соответственно по три комнаты на этаже.
Основным достоинством нашего дома является огромный двор с высокими старыми соснами, который воспитал ни одно поколение
детишек, как жильцов дома, так и многочисленных дачников, в те годы ежегодно заполнявших Зеленогорск с конца мая по конец августа. Основная часть двора, южная, имеет треугольную форму, ограниченную по основанию домом, а по сторонам заборами, одним отгораживающим нас от соседнего дома, а вторым от, теперь уже заброшенного, предприятия, где раньше инвалиды шили детскую одежду. Где эти заборы сходились углом, была, теперь уже заросшая кустами, узкая тропа, сбегавшая вниз на улицу, ведущую к шоссе, пересекала ее и приводила к деревянному мостку через мелкую
речушку, или даже скорее ручей, за которым вздымался песчаный холм, ведущий к дому отдыха «Ленинградец».
Восточная часть двора – прямоугольная, ограниченная старыми сараями, образующими букву «П». Эти сараи выполняли
многочисленные функции: мастерские, гаражи, хранилище хлама, который копится, а выбросить жалко, кроме того, эти сараи
гостеприимно принимали летом жильцов дома, освобождающих свои комнаты в ожидании дачников, основательно поддерживавших бюджет местного населения. С севера плотно к дому подходили заборы садов и огородов, поделенных между нашими жильцами. Там где забор подходил к сараям, был узкий проход за сараи, ведущий к одному из самых популярных мест
во дворе – деревянному, покосившемуся туалету, который своей выгребной ямой смотрел на неширокую тропу, поросшую по краям бурьяном и носившим гордое название улица Ломаная. С запада, в нескольких метрах от крыльца был широкий въезд с улицы во двор. За улицей начинается одна из самых главных достопримечательностей нашего района Зеленогорска – питомник, территория которого, простирающаяся на множество гектаров, ограничена нашей улицей, с двух сторон имеющим форму «Г» Средним проспектом, с четвертой задами дворов улицы Авиационная. С питомником связано почти все детство, там проходила основная наша жизнь.
На выходе к Среднему проспекту на краю питомника стояла конюшня, насколько помню, там было два обитателя, старая мирная кобыла Белка, видимо потому что была белого цвета, и свирепый вороной жеребец – Жук. На Белке все мы катались верхом с разрешения конюха – дяди Яши. К Жуку соваться боялись. Рядом с конюшней была хоть и маленькая, но настоящая кузница, теперь уже окончательно развалившаяся. Недалеко от кузни несколько лет подряд располагался трудовой пионерский лагерь, куда мы бегали, слушать песни вокруг вечернего костра. На память от лагеря осталась только зеленая будка, в которой жили вожатые, и о которой рассказывали пацаны, решавшиеся нарушить родительский запрет и задержаться в лагере за полночь, что
оттуда каждую ночь слышится отчаянный скрип пружин и иные звуки, сопровождающие действие, называемой словом, которое нельзя употреблять при родителях, если не хочешь получить затрещину.
Вообще первое знакомство с анатомией мы проходили на Золотом пляже, где стояли будочки для переодевания с неплотно
закрывавшимися перекошенными дверцами. Стайка мелких познавателей располагалась на песке недалеко от такой будки и
выжидала приятного зрелища, видимого сквозь щель процесса смены купальника на сухое белье. Это уже потом, гораздо позже, процесс познания перешел от созерцательного к тактильному на скамейках на темных аллеях «Ленинградца» и «Серверной Ривьеры». А уже окончательное погружение в вопрос для большинства было связано с лужайками, надежно спрятанными густым кустарником, опять того же питомника.
Еще раньше в питомнике мы познакомились с действием алкоголя на детский организм. Еще не окрепшие здоровьем и на забывшие вкус конфет, лимонада и газировки с сиропом за три копейки, знакомство это начинали, конечно, с портвейнов, все ж как ни как сладкий напиток. А какие были красивые неведомые названия: «Иверия», «Колхетти» и т.д. Но это было дорогое удовольствие: от два ноль две до два сорок две, более доступным был любимый «Розовый» - рубль двадцать семь. Печальный опыт спившихся родителей никого не остановил в стремлении почувствовать себя взрослым и, приняв стакан, завалиться в мягкую траву с папироской в зубах, цедя сквозь зубы какую-нибудь похабщину.
Нет, не подумайте, получали мы и культурное развитие, для этой цели в те годы в Зеленогорске были три кинотеатра: Летний, Победа и Дом Культуры, это не считая кинозалов в домах отдыха и санаториях. Выстаивали мы длинные очереди, чтобы сопереживать Верной Руке - последней надежде, угнетаемых и истребляемых жестокими янки, индейцев. Тогда же мы узнали, что самый главный и настоящий индеец живет в Югославии, а лучше всего Дикий Запад знают в ГДР на студии Дефа.
В тоже время стоя за спинами, утомленных трехразовым питанием, отдыхающих в «Ленинградце» мы внимали черно-белому экрану телевизора, восхищаясь с каким энтузиазмом гоняется некий Остап за таинственным золотым теленком, а каждое утро стекались на Средний за питомником, где у счастливицы Светки Калафуто в сарае тоже был телевизор и познавали как очаровательный блондин Янек вместе со своей собакой и сослуживцами выиграл Вторую Мировую Войну. А чего стоили подвиги капитана Клосса в фильме с таинственным названием «Ставка больше, чем жизнь». Это было загадкой, как ставка может быть больше, чем жизнь. Не знала наша страна казино, не играли мы еще тогда в карты, и единственное значение слова ставка было для нас связано лишь со Ставкой Главнокомандующего. Чуть позже наше классовое сознание формировала некая Анжелика,
мужа которой упрятал классовый враг – король, а ее вынуждал каждую ночь спать с другим, начиная от бандита и кончая заморским шейхом. Я уж не говорю о впечатлении, которое она оставила в детской памяти своим бельем и формами.
Не чужды были мы и музыке. Из приемников неслась советская эстрада, и мы знали, что есть Хиль, Кристалинская, Зыкина, но пели о том, что на таинственной Таганке опять по пятницам начнутся свидания, мы знали, что надо делать, если друг оказался вдруг…, что воздушный бой выиграл ЯК, у которого тот, который внутри сидел «вдруг ткнулся лицом в стекло».
Это уже позже появился рок, и начали мы изучать английский по названиям песен Хипа и Пёпла. Набрались гораздо больше, чем нам вдалбливали в школе из года в год один набор: «э тэйбл», «э пенсэл» и т.д.
Вот, примерно, такое вступление, в котором оказалось больше истории, чем архитектуры и географии. Ну и Бог с ними. Начнем разговор по делу.
2. Подросли чужие дети
На первом этаже восточного крыла (как красиво-то звучит!!!) жили две семьи. Николаевы – единственная бездетная семья в нашем доме – Егор, маленький, щуплый мужичок лет сорока пяти, с вечно заросшим щетиной лицом, со впалыми щеками и редкими светлыми волосенками на макушке, и дородная бабища – Клавка, выше мужа на голову, с бесформенными, колыхающимися при ходьбе телесами, огромными кулачищами и вечно сердито сдвинутыми густыми бровями, из-под которых зыркали на всех злющие маленькие глазенки. Егор работал сменным кочегаром в «Северной Ривьере», а Клавка в магазине на
проспекте Ленина. Сменная работа для мужа была очень удобна, можно было, вернувшись со смены, успеть напиться до возвращения домой супруги, за что он частенько и жестоко был бит, но жил по принципу, битым быть в любом случае, а, выпивши, переносится легче и не так обидно.
Николаевы занимали две северные комнаты первого этажа напротив кухни с окнами на вишневый кусок сада Федотовых, живших над ними. Вторая семья, занимавшая третью комнату, смотрящую во двор, первого этажа и веранду, была женская команда Гончаровых. Старшая – Екатерина Ивановна – тихая сухонькая старушка, поднимавшая дочь в одиночку в силу ранней кончины ее мужа, школьного учителя. Также без мужской поддержки воспитывала ее дочь и свою дочку, имя отца которой было никому неведомо, но, видимо, бывшего богатырского сложения. Если дочь Екатерины Ивановны, Машка (Мария Александровна), пошла фигурой в маму, невысокая, хрупкая, кроткого вида с вечно бледным лицом, даже в жаркое лето, тихая, мало с кем разговаривавшая, смотревшая обычно себе под ноги, а не в лицо встречным. С таким же невинным и кротким видом принесла она из роддома неизвестно как обретенную дочь – Гальку (явившуюся уже представителем моего поколения). И вот именно Галька сломала традицию женщин Гончаровых быть миниатюрными и тихими, росла она не по дням, а по часам, главенствовала во всех наших забавах, оставляя позади самых задиристых и хулиганистых пацанов, не боялась никого, ни родных, ни учителей, ни соседей.
Мария Александровна, работавшая проводницей на поездах дальнего следования, бывала дома редко и все Галькины художества отражались в большей степени на здоровье и покое бабушки, которая, если и решалась как-то повлиять на внучку, то делала это тихим голосом, смущенно опустив голову. Но, как не странно, на Гальку внушение бабки действовали больше и глубже, чем крики учителей в школе или слезы и длительные и надрывные увещевания матери, которая в редкие дни присутствия дома, поднимала глаза на дочь и тихим надломленным голосом начинала читать ей лекции о достойном девочки поведении.
Так и жили эти семьи рядом, деля одну кухню, практически не скандаля, но и в гости друг к другу не ходя, да и практически не общаясь. Хотя общение Клавки с мужем частенько доносилось в комнату Гончаровых громкой бранью, а иногда и звуками падающих стульев и сдавленными стонами Егора.
Годам к тринадцати Галина превратилась неожиданно и резко во вполне сформировавшуюся девицу – высокую, статную, с высокой и гордо носимой грудью, копной непослушных рыжих волос, длинными, хотя и излишне полными ногами. И эта перемена, вдруг, обнаружилась весной, когда она сменила тяжелое еще детское пальто, со ставшими короткими рукавами, на легкую кофточку, короткую юбку и скинула, наконец, дурацкую шапку с длинными ушами и завязками, хлопавшими ее при ходьбе по щекам.
И, на удивление всем, от этого явления молодого сильного тела поехала крыша у зашуганного спившегося Егора. Как-то тихим весенним вечером заслышала Клавка неясные звуки борьбы, раздававшиеся из кухни, выплыла из комнаты и, встав на пороге, в первый момент даже потеряла дар речи. Возле плиты ее Егорка одной рукой обхватив Галку вокруг спины мял ее грудь, а второй
пытался задрать ей юбку. Девица пыхтела и пыталась отбиться, но это затрудняло то, что нападавший находился практически за спиной.
- Ах, ты б…ун старый! Козлина, проклятущий! – сиреной взвыла, пришедшая в себя Клавка и, схватив первое, что попало под руку, а это был металлический ковш, плававший в ведре с водой на лавке у входной двери, запустила им в голову мужу. Тот увернулся, и ковш, выбив окно, вылетел на улицу. Воспользовавшись заминкой, Егор проворно проскользнул под рукой жены, выбежал в коридор и, хлопнув дверью, скатился с крыльца в надвигающиеся сумерки.
- А ты, стерва задастая, чего тут свое вымя выставила!? – набросилась Клавка на Галину, но номер не прошел.
- Помолчи, корова! – был лаконичный ответ школьницы, которая, одернув юбку и задрав нос, прошла в коридор мимо опешившей
соседки: - На себя посмотри, с такой квашней даже этот синяк оголодает!
Дверь в комнату Гончаровых захлопнулась.
Егор где-то прятался от гнева жены все ночь, а на утро, не заходя домой, ушел на суточную смену.
Но со своего пути он уже не свернул. Через день, выпив, пошел за сараи и, спрятавшись за поленницей, стал поджидать вечерком Галку, здраво рассудив, что туалета ей все одно не миновать. Расчет был верен, но только не учел боевого характера
предполагаемой жертвы. Всего на секунду опешила Галина, увидев ринувшегося на нее из сумрака Егора, но тут же схватила верхнее полено из поленницы и, размахнувшись, со всей своей силой молодецкой влепила ему поленом в лоб.
- У-у-у-у, су-у-ка! – взвыл, падая спиной на стену сарая, охотник до девичьих красот.
Кровь пеленой залила ему глаза.
Галка сбежала, а шрам на рассеченной брови остался Егору на всю жизнь, зарос неровно, свесившись, как капелька на кране, над левым глазом.
Но засады свои он не оставил, и, как только удавалось напиться, шел за сараи. Да обхитрила его Галка, перестала пользоваться туалетом. Пока была весна, лето и ранняя, еще не холодная осень, бегала по нужде через улицу в овраг на краю питомника. А с приходом холодов приспособила себе ведро в комнате для решения неизбежного естественного вопроса.
Потом, когда мать, ночуя между поездками с ней в одной комнате (бабка жила на веранде даже зимой, благо муж до смерти успел смастерить съемные вторые рамы для огромных окон и, перебрав перегородку, вывел один край печи на веранду), спросила о таком принебрежении к дворовым удобствам, Галка выставила ведро из комнаты. А, услышав во дворе пьяный говорок Егора, взяла в кухне топор, вышла на улицу, подошла к соседу, о чем-то беседовавшему с двумя мужиками, поднесла топор к глазам обидчика, да так неожиданно, что тот даже присел от страха:
- Еще раз подойдешь, зарублю, - сказала она спокойным голосом, отвернулась и пошла к туалету, легко помахивая топором.
3. Летели годы, ломая судьбы
Продолжая по двору ходить с топором, Галина за его приделами вела вольную разгульную жизнь. И вот к шестнадцати годам, учась на последнем курсе сестрорецкого училища и осваивая профессию поварихи, она «залетела». Кто был виновником, естественно, было не известно.
Сколько раз я видел, как уходила она с «танцевального вечера» в «Ленинградце» в обнимку с каким-нибудь новым кавалером. Куда? Понятно куда, через шоссе в рощицу слева от «Северной Ривьеры». Немало наших земляков было зачато в этой рощице, да и не только наших, но и городских, потому как удавалось уводить в эту рощицу и некоторых из наиболее доступных молоденьких отдыхающих. А напористость и неопытность легко боролись с низкой рождаемостью. Иногда туда уводили не мы, а нас, когда объявлялась среди приезжих какая-нибудь дама постарше и охочая до молоденьких мальчишек. Что ж шли набираться опыта: «Ты не суетись, расслабься и внимай».
Явным «залет» стал к весне, шепотком прокатился по кухням нашего дома, перекинулся и в соседние, породив насмешливые ухмылки у нее за спиной – яблочко от яблоньки…
Когда известие долетело до Егора, он молча вышел из кухни на крыльцо, постоял с минуту, что-то бормоча себе под нос, потом бегом спустился во двор, встал на крыло и спикировал в долгий, тяжелый десятидневный запой.
Появился он во дворе, встреченный Клавкой, которая за эти дни успела обзвонить все больницы и морги, у края тропинки в узком проходе между соседскими заборами. Вид у него был почти не узнаваемый – борода, чернота лица, плохо открывающиеся глаза, набрякший, посиневший шрам от Галкиного полена, свежий синяк на щеке, одежда изодрана, один ботинок потерян.
Он попытался молча протиснуться мимо жены, но она ухватила его за ворот и с силой шваркнула тщедушным мужниным телом об забор. Он упал, медленно поднялся и молча, не поднимая взора, попытался опять с медвежьим упорством протиснуться во двор. Снова удар об забор и снова молчаливая угрюмая попытка прорваться. После третьего броска и последующего удара кулаком в глаз, Егор поднял голову, размахнулся и саданул, первый раз в жизни, Клавку в выпяченный над ним подбородок. Не ожидая удара, она отступила, поскользнулась на мокрой траве и плюхнулась на штабель, сложенных вдоль забора досок.
Гробовое молчание, в котором продолжался поединок, прибавлял жути к развернувшейся картине. Егор молча прошел через двор и скрылся в доме.
Родила Галина в срок и без проблем, здорового крупного мальчика – Павла. Большая часть забот о нем свалилась на безотказную Екатерину Ивановну, Галька не собиралась отказываться от удовольствий молодой жизни, а скоро еще и на работу устроилась – на кухню в «Ленинградец», благо, ходить туда было не более пяти минут. Машка продолжала рассекать просторы родины, появляясь между рейсами, сюсюкала с малышом, но особых усилий на уход за ним на себя не взваливала.
К Новому Году померла Клавка, отмучилась, бедолага. Сгорела она быстро, врачи только сокрушенно качали головой – поздно, уже поздно. Худела она на глазах, пальто висело на ней, как на вешалке, руки дрожали, когда снимала кастрюлю с плиты, потом уже и за водой ходила еле-еле, приносила по трети ведра, не то, что раньше – два полных, да еще чуть ни бегом. А к зиме отвез ее Егор в больницу, где потом, как верный пес дежурил, когда не был на смене или пьян. Свезли ее со двора на кладбище на заказанном ПАЗИКе почти пустом, мало кто пришел проводить – день был будний, вьюжный и холодный.
Подрастающий Пашка, наконец, убедил своим голоском и неуверенным топаньем по гулким доскам пола Машку, что стала она бабкой. Но выводы она из этого сделала не те, которые ждали от нее. Она, вдруг, осознала, что улетучивается из нее молодость, как пена из неаккуратно открытой бутылки шампанского, расплескиваясь и не оставляя в бокале ни капли надежды. Стала она пропадать, придет из рейса, приоденется и убежит на электричку и в город, то до поздней ночи, а то и до утра, в вагоне-то, где она работала, каждый раз оказывался какой-нибудь перспективный пассажир.
А к двум годочкам внука она исчезла окончательно. Одно письмо прислала Галине, что, мол, встретила хорошего человека где-то там, в далекой, неведомой Уфе, что, как устроится, вызовет семью к себе. Письмо было короткое и единственное, больше никто никогда о Машке не слыхал. Галина повертела письмо в руках, оглянулась на свою бабку, подумал о чем-то и выкинула листок в ведро, не дав его почитать бабе Кате, лишь процедила:
- Мать, не вернется, нашла себе кого-то.
- Как же это? – тихо удивилась Екатерина Ивановна: - Мы же как?
- Обойдемся, - Галина подхватила на руки сына и вышла с веранды в комнату.
Сколько раз не стучал Егор в Галинину дверь или окно, с надеждой и молением заглядывая ей в глаза, всякий раз видел через приоткрытую дверь или сквозь оконное стекло все то же старый топор и слышал всегда одно и то же:
- И не надейся, кобель, сунешься, прибью!
И только раз позволила Галина ему пройти с ней рядом. Случайно столкнулись они на песчаном холме, она тащила с работы тяжелую сумку с продуктами, а он под легким хмельком возвращался домой из кафе-мороженое, где всегда можно было заглотнуть стаканчик дешевого вермута.
- Давай помогу, - предложил он, на всякий случай отступив на шаг.
- Тащи, - согласилась она.
Так они вместе и пришли во двор и в дом, у дверей своей комнаты Галина отняла у него сумку:
- Все, давай, - и скрылась за дверью.
Было Пашке годика четыре-пять, когда у Галины явно кто-то появился. Стала задерживаться по вечерам, а потом и вообще стала периодически не приходить ночевать. Скрипел Егор зубами, сжимал кулаки, мечась по ночам по своей пустой комнате. И как-то раз в такую ночь услыхал детский плач из соседней комнаты, остановился, прислушался, так и есть, Пашка плачет. Бабка-то
Катя уж давно стала слаба слухом и не слышала с веранды детских призывов. Тихо прокрался Егор в комнату Галины и в потемках приблизился к детской кровати:
- Тихо, малой, тихо. Все хорошо, спи, давай, не кричи, - бормотал он, склоняясь над ребенком и дыша на него тяжелым перегаром.
Мальчик открыл глаза и с ужасом сквозь темноту рассматривал чужое лицо, но потом признал соседа.
- Ты чего раскричался-то? – спросил шепотом Егор.
- Сон страшный! – прохныкал малыш.
- Не боись, спи, я тут и посижу. Давай, давай, глазенки закрывай, и как там… Баю-баю, не помню как…
Мальчик успокоился и скоро уснул.
Так постепенно вошло в традицию, если Егор был дома, когда уходила на ночь Галина, он прокрадывался к ней в комнату и сидел у кроватки до рассвета, а потом на цыпочках уходил к себе. Он никогда не заходил, пока Пашка не уснет, не дай Бог, матери расскажет…
Я уже говорил, что питомник являлся основным пристанищем подрастающего поколения. Сначала там играли в «вышибалы»,
«американку», потом в войну, гоняясь с выпиленными из досок автоматами и пистолетами по кустам и оврагам, потом шла по кругу папироса, а со временем и стакан.
Дорос, через несколько лет, Пашка до возраста играть в войну. И пришлось ему заняться вырезанием себе оружия. Примостился он на штабеле досок во дворе, вооружился кухонным ножом и принялся строгать неподдающуюся доску. За этим занятием и застал его бредущий с тропинки к крыльцу Егор. Остановился, пригляделся:
- Ну ты, осторожнее. Руки порежешь. Идем со мной.
И провел он парнишку к себе в сарай, где стоял большой верстак, висело по стенам видимо – невидимо инструментов, пол завален досками и ящиками. Взял у Пашки из рук доску, посмотрел на, нарисованный на ней, автомат, покрутил в руках, приладил на верстак, скинул пиджак, не глядя, повесил его на гвоздь у двери и взялся за рубанок. Пашка присел на чурку посреди сарая и, оглядевшись, увидел полки с диковинными фигурками, сделанными из сучков, корней и поленьев: всякие чудища, черти, птицы страшенные, а среди этого всего удивительно живо выглядевшая точеная девичья головка с длинными распущенными волосами.
Проследив за взглядом ребенка, Егор ухмыльнулся, вспомнив, как много лет назад увлекаясь изготовлением этих фигурок, приволок несколько в дом. Как тогда кричала Клавка, выкидывая его фигурки в помойное ведро:
- Охренел, дурень, свою нечистую силу в дом волочь! Спалю твой сарай проклятущий!
Так постепенно и забросил Егор свое увлечение, забыл, да вот руки-то, видать, не забыли, привычными движениями полировал он ложе приклада уже почти готового автомата. Оторвавшись от работы, посмотрел опять на Пашку, тот сидел, казалось, боясь вздохнуть, открыв рот, и широко распахнутыми глазами любовался чудом родившееся произведение в руках соседского алкаша, как называла Егора мама.
И потянул Пашка к Егору всех соседских приятелей, целая очередь образовалась, не успевал вернуться Егор со смены, а уже кто-нибудь поджидал с доской и вырванной из учебника истории страницей с картинкой вожделенного оружия. Егор мастерил, а Пашка приходил посидеть, поглазеть, фигурки потрогать, по-переставлять их беря аккуратно и нежно.
Стал Егор Пашку в лес водить и показывать, как искать подходящие сучки, как, глядя на грязный ободранный корень, увидеть в нем будущую фигурку, если был в какой раз Егор в подпитье, так еще и придумывал какую-нибудь историю чудную про фигурки свои, усиленно следя за собой, чтобы без матерщинки обойтись.
Как-то раз, зайдя на кухню, Егор столкнулся с растерянно стоявшей там бабой Катей:
- Собралась суп Пашке варить, картошки нет.
- Давай схожу, - предложил Егор.
- Еще чего, итак денег нет, а то тебе дай, пропьешь, проклятый.
Егор развернулся, вышел, вернулся минут через пятнадцать с сеткой картошки, протянул Екатерине Ивановне чек:
- На, Фома-неверующая!
И стал Егор помогать все больше слабеющей соседке и с магазином и с провожанием и встречей Пашки из школы, пока тот не подрос и стал уже сам ездить на уроки. Но вот учитель физкультуры заметил в парне что-то и порекомендовал поступить в горнолыжную школу на Пухтоловой горе, сказано - сделано, пришлось Егору и туда с мальчишкой ездить.
Слегла окончательно баба Катя, как перешел Пашка в восьмой класс. Перестала узнавать уже даже своих, начала заговариваться, оглохла окончательно и к осени умерла. Тут опять всех Егор удивил. Организовал и похороны, и поминки и был абсолютно трезвый весь этот скорбный день. Ну а на следующей-то день сорвался в запой, да и то недлинный дня на три-четыре.
Через месяц после похорон разладилась у Галины любовь где-то там, где была, перестала она пропадать, злющая ходила, цапалась со всеми. Егора шпыняла, не позволяла даже первое время с Пашкой куда-нибудь ездить, да потом, постепенно, оттаяла, забыла, небось, обиду на ушедшую любовь. Так незаметно за пьянством да заботами и подкатило время выходить
Егору на пенсию.
4. Развязка
Суббота начиналась не достаточно удачно. Егор обнаружил, что от пенсии осталась какие-то крохи, а до следующей еще больше полутора недель. Послонялся по двору, зашел в дом, в его половине никого не было: Галина, не смотря на выходной, на работе – сезон, сверхурочные зарабатывает, Пашка побежал к своей подружке, ишь, обзавелся, да уж пора – шестнадцать лет, самое время. В последние пару-тройку лет стал совсем мальчишка самостоятельный. Егор теперь редко его видел, школа, какие-то кружки, да и на Пухтоловой бесконечные тренировки, надежды подает, на разряд уже давно сдал.
Тогда они вместе приехали на зачет, Пашка откатал и подбежал к Егору:
- Пошли, дядя Егор, туда в здание, сейчас будут грамоты вручать.
- Да ты беги, я здесь подожду, - Егор с сомнением осмотрел свой грязный засаленный ватник, теплый, но больно старый.
- Как здесь? – удивился Павел: - А я что один? Там все с родителями будут. Что я, сирота, какой, что ли?
Егор сглотнул неожиданный комок в горле, откашлялся и поплелся за парнем к зданию администрации секции.
Побродив еще по двору, обошел дом и поднялся на соседское крыльцо, навстречу вышла Иришка, сестра моя, с сумкой и списком на бумажке в руках, за ней топал ее муж - Сергей.
- Привет, Егор, к нам?
- Нет, не то, чтобы… Слушайте, выручите до пенсии?
- Не, не, Егорушка. У самих нет, видишь, сегодня Сережки день рождения, ели набрали на стол. Заходи вечерком, - на это
предложение Сергей недовольно поморщился.
Они убежали, а Егор вышел на улицу, с сомнениям оглядываясь, снизу от шоссе поднимались двое мужчин: один незнакомый в штатском, второй, местный участковый Петр Васильевич Масленников, в мешковатой форме. Решив от греха переждать во дворе, Егор уже повернул назад, когда .его окликнули, пришлось подойти.
- Привет, Егор, - сказал Масленников.
- Привет, чего тебе.
- Не рад?
- Чего радоваться, дай в долг, порадуюсь.
- На бутылку собираешь?
- А тебе что?
- Вы где были вчера вечером, около десяти? – прервал их штатский.
- Дома.
- Никуда не выходили?
- В магазин выходил, потом домой. Чего надо-то?
- Какой дорогой в магазин ходили?
- У нас тут одна дорога.
- Здесь через ворота?
- Нет, по тропе, - Егор мотнул головой в сторону предприятия инвалидов: - Что стряслось-то, Петр, - повернулся он к участковому.
- Убийство у нас. Вчера вечером. Здесь во враге, напротив ваших ворот.
- Да … твою мать! – выругался Егор: - Кого?
- Светку Примакову, с Бассейной. Знаешь?
Егор побледнел, выпучил глаза, как рыба, открывая рот и не издавая не звука.
- Что такое? – удивился штатский: - Родственница.
- Нет, - ответил за Егора участковый, - Чего Егор?
- Как? – выдавил он из себя.
- Изнасиловали и неудачно толкнули, перелом шейных…,
Егор дальше не слушал и на непослушных ногах, покачиваясь, ушел во двор, прошел его насквозь и по тропинке спустился на улицу, повернул в сторону магазина, остановился, потоптался на месте, потом через мосток и в «Ленинградец». Галину по его сбивчивой просьбе вызвали в зал столовой.
- Беда! – выпалил Егор, придерживаясь рукой за косяк двери и сглатывая вязкую слюну.
- Чего тебе? – огрызнулась Галина, - Опять нажрался?
- Беда, Галька, беда! Светку убили вчера, вчера убили, а он к ней побежал, он же не знает, иди, иди, ищи его!
Не задавая вопросов, Галина стянула косынку с головы, бросила на пол и, как была в белом халате, бросилась бегом мимо Егора к выходу. Он поплелся к магазину, выгреб из кармана мятые бумажки, взял бутылку портвейна, ушел за старый пункт приема посуды, сел на пустой ящик и начал пить. Больше всего он сейчас боялся встретиться с Пашкой, поэтому так малодушно отправил за ним мать, понимая, что не знает, что сказать парню, что сделать? Бессилие душило его изнутри, тут подошел кто-то из приятелей, добавили, но хмель не брал Егора, внутри все дрожало и трепыхалось, еще никогда в жизни он не испытывал такой раны душевной, про которые в фильмах слыхал, да не знал, что это такое, ладно бы с ним, ему все пофиг, но Пашка…!
С сумерками он вернулся домой, приоткрыл дверь в комнату Галины и увидел ее сидящую на кровати и прижимающую к груди,
привалившегося к ней сына. Тихо вошел, Галина отстранилась от Павла:
- Посиди с ним, я в аптеку сбегаю, что-нибудь успокаивающего возьму, - будничным блеклым тоном сказала она Егору, встала, накинула куртку и вышла.
Егор сел на табурет напротив Павла. Сидели молча.
Глаза Павла были сухи и пусты, он упер взгляд в ножку стола и не моргал. Егор встал, подошел и положил свою маленькую ладошку на плечо парня, тот встрепенулся, поднял голову, встретил взгляд Егора и неожиданно по-детски, сотрясаясь всем телом, расплакался, упершись лицом в живот соседа. Егор начал гладить его затылок по-прежнему молча. Вскоре Паша успокоился, Егор уложил его на кровать и присел в .ногах, продолжая гладить спину мальчика.
Галина пришла нескоро, Павел лежал с закрытыми глазами, и она поманила Егора пальцем в коридор. Прикрыла за ним дверь, ее слегка трясло, как в ознобе:
- В магазине говорят, что это Лобановские, - она сглотнула: - Я назад шла, двое у речки из кустов ко мне, темно, не узнала, вот в руку сунули и убежали, - она протянула Егору смятый листок.
Развернул: «Лучше забудь, что вчера видела, иначе сына прибьем».
- Кто они? Что ты видела?
- Ничего, я же вчера в вечернюю была, вечером шла мимо оврага, может они меня видели и решили, что и я их тоже. Кроме Лобановских некому.
Дмитрий Лобанов и его компания в те годы были грозой всего Зеленогорска, кто-то уже сидел, кто-то уже вышел, так и менялись
участники компании, но боялись их все. Драки, взломанные киоски, битые стекла машин, насилие – полный букет.
Павел лежал с открытыми глазами в темноте и слушал приглушенный разговор в коридоре, который иногда заглушали взрывы смеха и выкрики с соседней половины дома, где праздник уже набирал обороты.
- Я пойду, заварю ему тут. Купила кое-чего, - Галина ушла на кухню, а Егор, почувствовав непреодолимое желание выпить, тихо, трусливо оглядываясь на кухню, вышел на улицу.
Павел встал, взял топор, многие годы привычно стоявший под вешалкой у двери, накинул куртку, спрятал топор под нее и, тоже тихо ступая под шум закипающего на кухне чайника, покинул дом.
На счастье, встретив Павла Калафуто, Егор перехватил денег до пенсии, и теперь шел к дому, нежно прижимая к груди бутылку водки. Уже подходя к тропинке, увидел в тени деревьев у мостка через речку, группу фигур, что-то бурно обсуждающих. От страха неприятно заныло в животе, но все же он, прячась в тени кустов, пошел ближе. У мостка началась возня.
Егор выглянул, и увидел, как трое парней обступили Пашку, один из них заломил Павлу руку за спину и пытался вырвать крепко сжатый топор, а второй размеренно бил склонившегося Пашку по лицу и что-то приговаривал.
Как обезумевший Егор с визгливым криком бросился к дерущимся, на бегу перехватив бутылку за горлышко, и с налета ударил ей по голове парня бившего Пашу в лицо. Бутылка разлетелась, парень закричал и схватился за голову, отступив от жертвы, и в этот момент, второй завладевший топором, с силой опустил обух на затылок Егора. Третий только ринулся на помощь, но вдруг в стороне магазина взвыла сирена, все замерли на секунду, а потом трое нападавших, перепрыгнув через речку, бросились вверх по песчаному склону холма.
Егор еще несколько секунд стоял и даже видел убегающих, потом в глазах поплыли белые круги, потом исчезли и они. Егор начал медленно заваливаться набок и упал бы, если бы его не подхватил Пашка. Он поднял Егора на руки, поразившись легкости усохшего маленького тельца, и понес к дому.
Галина металась по комнате, не находя себе места, выскакивала на крыльцо, бегала к воротам, никого. Но вот дверь распахнулась, на порог вошел Павел, с Егором на руках, Галина кинулась к сыну, взяла на руки его ношу, уложила на кровать,
легла рядом и, нежно гладя Егора по груди, тихо без всхлипов заплакала, первый раз за долгие годы. Прошлый раз она плакала, когда у нее крохи отнял долгожданную конфету какой-то парень, проходивший через двор.
Павел, вжавшись в стену, с ужасом взирал на эту сцену. Егор еще пару раз приходил ненадолго в сознание, даже пытался
открыть глаза, а потом отошел.
Галина подняла голову, посмотрела в худое старческое лицо, и вдруг из нее вырвался душераздирающий звериный вой, она долго и безнадежно выла, зажмурившись и подняв лицо к потолку.
За стеной сквозь шум застолья разлился зычный голос:
«Я люблю тебя жизнь,
И надеюсь, что это взаимно!» |
| Алексей Тверской
РЕЦЕНЗИЯ
на рассказ «Галина». Автор: Вадим Сазонов
"Терийоки и его обитатели"
Я тридцать лет жил в Ленинграде и часто бывал в городе Зеленогорске, о котором написал автор, поэтому заинтересовался произведением. Конечно, из опубликованной главы неясно, разъяснил ли автор читателям, что Терийоки – название города до 1948 года, что с финского переводилось на русский язык, как «смоляная река». Потом советские власти его переименовали в Зеленогорск. Если нет, то упустил важную и интересную информацию в книге об историческом месте проживания.
Я же намерен рассматривать предложенную на рецензирование главу книги как отдельный законченный рассказ, потому что известно, что глава тоже должна иметь собственный сюжет. У книги свое развитие событий, в каждой главе – собственное и завершенное, и даже в абзацы желательно втиснуть мини-сюжет. Это высокая теория, а в жизни не всегда так, но желательно придерживаться подобных рекомендаций, исходящих от опытных литераторов.
Что мы имеем в данном случае, посмотрим?
Начальная подглава (я не знаю, как правильно назвать подобное разделение главы) под названием «Немного об архитектуре и географии» не вызвала у меня особого интереса. Во-первых, автор заявил об архитектурном и географическом сюжете, а наговорил в нем обо всем, включая мастерскую инвалидов, питье вина, подглядывание и прочее, рассказал об этом без всякой привязки к линии повествования. Я бы рекомендовал изменить название или выделить описание обитателей дома в отдельную, опять же назовем так, подглаву.
Что касается стиля повествования, то он, замечу, неплохой, но требует местами основательной доработки.
Приведу ряд примеров. Из стилистических замечаний по началу повествования: в одном предложении однокоренные слова «попыткой» и «попытаться» не вызвали восторга.
Следующее выражение – «своей бывшей собственности» – тоже останавливает, чтобы подсказать автору, что собственность – принадлежность чего-то субъекту, и она не может быть другой, поэтому подчеркивание «своей» излишне в данном случае.
«Основным достоинством нашего дома является огромный двор с высокими старыми соснами, который воспитал ни одно поколение детишек, как жильцов дома, так и многочисленных дачников, в те годы ежегодно заполнявших Зеленогорск с конца мая по конец августа». Для примера возьмем еще и это предложение. Здесь воспринимается по тексту, что сосны воспитали не одно поколение, поэтому лучше изменить так:
«Основным достоинством нашего дома в окружении высоких старых сосен является двор, который воспитал не одно (обратите внимание, что «не», а не «ни») поколение детишек».
Выражение «с конца мая по конец августа» можно заменить этим: «на все лето» или «на летнее время». Таким образом, предложение будет звучать элегантнее и избежит неудачного повторения «с конца по конец».
«С севера плотно к дому подходили заборы садов и огородов, поделенных между нашими жильцами. Там где забор подходил к сараям, был узкий проход за сараи, ведущий к одному из самых популярных мест во дворе – деревянному, покосившемуся туалету, который своей выгребной ямой смотрел на неширокую тропу, поросшую по краям бурьяном и носившим гордое название улица Ломаная».
В этих предложениях меня смущают повторения слов: заборы – забор, сараям – сарай. Русский язык велик, можно разнообразить текст: сарай – постройки, забор – изгородь и т.д., иначе текст будет выглядеть косным. Обратите внимание на это повсюду, я не хочу указывать на все ошибки, чтобы сэкономить время, но подобных блошек полно в рассказе.
Потом меня смущает эпитет к названию Ломаной улицы – гордый. В чем заключается гордость? И какая роль предназначена выгребной яме, если она описана в рассказе? Очень много мелких и ненужных подробностей. Текст перегружен деталями.
«На выходе к Среднему проспекту на краю питомника стояла конюшня, насколько помню, там было два обитателя, старая мирная кобыла Белка, видимо потому что была белого цвета, и свирепый вороной жеребец – Жук».
Обитатель – слово мужского рода, значит, «там были два обитателя». И читателю не ясно: мирная, потому что белого цвета? Или получила имя Белка, потому что белого цвета? Двусмысленность недопустима в художественном тексте. Вводное слово «Видимо» – нужно взять с двух сторон в кавычки (возможно, должно быть).
«На Белке все мы катались верхом с разрешения конюха – дяди Яши». В данном предложение слова: «все» и «мы» – тавтология, или – «мы», или – «все». И тире не нужно ставить после слова «конюха». Конюх дядя Яша.
«А «окончательно развалившаяся» – тавтология. Если развалилась, то понятно, что окончательно, когда касается постройки.
«Недалеко от кузни несколько лет подряд располагался трудовой пионерский лагерь, куда мы бегали, слушать песни вокруг вечернего костра» – Что значит трудовой пионерский лагерь? Впервые слышу о таком. «Слушать песни вокруг вечернего костра» – нарушена стилистика, очевидно, «слушать песни, сидя вокруг вечернего костра».
«На память от лагеря осталась только зеленая будка, в которой жили вожатые, и о которой рассказывали пацаны, решавшиеся нарушить родительский запрет и задержаться в лагере за полночь, что оттуда каждую ночь слышится отчаянный скрип пружин и иные звуки, сопровождающие действие, называемой словом, которое нельзя употреблять при родителях, если не хочешь получить затрещину».
Как-то не очень выглядит предложение, если подряд поставить несколько связывающих прилагательных от слова «который» (три раза). Кроме того, «действие» – существительное среднего рода, поэтому нужно писать: действие, называемое словом. И еще в предложении использованы два вида времени действия: прошедшее и настоящее, что недопустимо, нужно согласовать глаголы так: осталась (память), жили (вожатые), рассказывали (пацаны), задерживались (в лагере), слышался (скрип), не употребляли (при родителях), не хотели получить (затрещину).
«С неплотно закрывавшимися перекошенными дверцами» – с неплотно закрывающимися перекошенными дверками.
«Стайка мелких познавателей располагалась на песке недалеко от такой будки и выжидала приятного зрелища, видимого сквозь щель процесса смены купальника на сухое белье» – ну, во-первых, слово «познавателей» нелегитимное, поэтому или поставить кавычки, или придумать другое. Во-вторых, включение в художественный текст технических терминов не красит его, кроме того, звучит тяжеловато – процесс смены купальника», технология смены купальника и т.д.
Я бы рекомендовал так составить предложение:
стайка мелких «познавателей» располагалась на песке (песке, траве, дереве – ненужная подробность, не играющая роли) недалеко от будки (слово «такой» выкинуть, как сорняк) и выжидала волнующего зрелища переодевания.
«Это уже потом, гораздо позже, процесс познания перешел от созерцательного к тактильному на скамейках на темных аллеях «Ленинградца» и «Серверной Ривьеры» – слово «тактильного» не вписывается в стилистику этого произведение, выглядит, как показательное выпячивания знаний перед неискушенной публикой. Но на усмотрение автора, всё же можно оставить, а вот выражение «на темных аллеях» нужно исправить «в темных аллеях», потому что познание жизни происходили в них, а не на них.
«Не чужды были мы и музыке» – не чуждались мы и музыки.
Худо-бедно, спотыкаясь на неправильно расставленных знаках препинания, я одолел первый раздел и пришел к окончательному выводу, что он (повторюсь) не вполне соответствует названию. Об архитектуре рассказано, о географии ни слова (части света не в счет). А город раскинулся на чудесном берегу Финского залива Балтийского моря, рядом Финская граница. Но об этом – ни-ни, и очень много написано о не заявленных в названии объектах, тропинках, домах отдыха, порочных нравах и привычках. Без всякой сюжетной линии. Вот стоял невзрачный дом, а рядом санаторий, парк, раздевалка, в которую подсматривали детки на интересный объект, марки вина, мастерская инвалидов. Все без какой-то связи, привязки и без плавного перехода от одного к другому. То пьют вино, то переходят к незрительному контакту, хотя непонятно к какому, с кем и т.д., то скрип пружин, то звуки. Они-то будут играть какую-то роль в дальнейшем? Если рассказано для интереса, то кого привлекает скрипучий звук кровати и т.д.
И сделал вывод по качеству литературного текста:
очень длинные предложение, в которых неверно расставленные запятые, зачастую, коверкают смысл.
Кроме того, слишком долгие предложения мешают быстрому восприятию мыслей автора, утомляют читателя.
Увлечение деепричастными и причастными оборотами в предложениях приводит к обезличиванию текста, что стилистически не очень хорошо.
Отсутствие даже намека на сюжет не вызывает интерес к рассказу, потому что нет связанной единой картины, только раздельные эпизоды.
Вторая подглава называется «Подросли чужие дети», читаем ее. Здесь авторский стиль не поменялся, по-прежнему в ходу слишком длинные предложения и многочисленные деепричастные обороты. Запятые расставлены некорректно, искажают смысл, а многочисленные стилистические ошибки сводят на нет качество художественного текста. В середине подглавы появляется первый конфликт, который притягивает интерес читателя. Конфликт успешно развивается и заканчивается кульминацией к завершению всего отрывка. Вот если бы и выше так, то произведение бы только выиграло от этого, потому что только описание места проживания автора не особенно интересно читателю, любопытство нужно умело подогревать. Из заявленного названия «Подросли чужие дети» я нашел в подглаве только одну Галку, значит, вернее будет «Подрос чужой ребенок».
Рассмотрим еще характерные ошибки:
«на вишневый кусок сада Федотовых» – что за вишневый кусок? Очевидно, кусок вишневого сада Федотовых, да и то лучше не кусок, а часть.
«Старшая – Екатерина Ивановна – тихая сухонькая старушка, поднимавшая дочь в одиночку в силу ранней кончины ее мужа, школьного учителя» – в рассказе указано, что у Екатерины Ивановны есть взрослая дочь, которая воспитывает собственного ребенка, поэтому действительное причастие «поднимавшая» нужно заменить на прошедшую форму – «поднявшая».
«кроткого вида с вечно бледным лицо» – в данном выражение получается, что вид с бледным лицом, а не женщина.
«тихая, мало с кем разговаривавшая, смотревшая обычно себе под ноги, а не в лицо встречным» – я выписал это как пример обезличивания предложения из-за причастных оборотов. В нем, как и везде, не говорится явно о герое, а предполагается, что он – тихий, мало разговаривающий, смотревший под ноги. В грамотном тексте можно полностью охарактеризовать человека в одном подобном предложении. Например: тихая и кроткая Мария мало разговаривала с соседями, робкая и вечно бледная женщина всегда смотрела под ноги, а не на лица встречным. Тогда бы не пришлось составлять два предложения (второе обезличенное лишнее), как у автора.
«явившуюся уже представителем моего поколения» – являющуюся…
«как не странно» – как ни странно.
«годам к тринадцати Галина превратилась неожиданно и резко во вполне сформировавшуюся девицу» – в высокую, статную, с высокой и гордо носимой грудью, копной непослушных рыжих волос, длинными, хотя и излишне полными ногами – превратиться неожиданно и резко в девушку Галина не могла. Скорее всего, к ее тринадцатилетнему возрасту соседи неожиданно обратили внимание, что девочка вполне сформировалась в девицу…
«и ковш, выбив окно, вылетел на улицу – скорее всего, ковш, выбив стекло, вылетел на улицу. Или, выбив стекло в окне, вылетел…
«охотник до девичьих красот – в рассказе известно, что Егор охотился за одной девушкой, о других ничего не говорилось, значит, охотник до девичьей красоты.
«принибрежении» – пренебрежении.
Третья подглава звучит так: «Летели года, ломая судьбы». Ну что же, посмотрим, как время разрушает жизнь.
«Продолжая по двору ходить с топором, Галина за его приделами вела вольную разгульную жизнь» – после прочтения предложения невольно напросился вопрос к автору. Если бы Галина не ходила с топором по двору, она не вела бы за пределами разгульную жизнь? Зачем связывать два противоположных по смыслу действия в одно предложение?
«Когда известие долетело до Егора, он молча вышел из кухни на крыльцо, постоял с минуту, что-то бормоча себе под нос, потом бегом спустился во двор, встал на крыло и спикировал в долгий, тяжелый десятидневный запой» – очень хорошее предложение, но допущена стилистическая ошибка. Если все оставить, как есть, то читатель вряд ли поймет, как Егор встал на крыло и спикировал в запой. Здесь следует подчеркнуть иносказательность, например: ...спустился во двор, и от досады, словно, встал на крыло и спикировал в долгий запой.
И так далее по тексту сплошные стилистические ошибки, неправильно расставленные запятые, повторяющиеся слова, постоянное смешение временных форм и обилие причастных оборотов. Примеров я уже привел достаточно, чтобы автор имел представление, над чем нужно еще плотно работать.
Что касается подглавы, то я так и не понял, кому и как годы поломали судьбы. Галина виновна сама в своей жизни, ибо нагуляла на стороне ребенка. Ее мама не особенно утруждалась воспитанием, колесила по стране. Егор пил и гонялся за соседкой в любовной коме. Все это не имеет отношения ко времени – так люди были воспитаны. Заявленная названием тема не раскрыта или ошибочно выставлена автором.
Ну и последний отрывок под названием «Расплата» тоже вызвал недоумение. Об ошибках не буду говорить, на них достаточно указано. Но кому и за что пришлось расплачиваться? Абсолютно непонятно. Если имеется в виду Егор, то за что? А те, кому бы следовало расплатиться за злодеяния, видимо, как говорится, выйдут сухими из воды.
В погоде за громкими фразами, автор теряет нить разговора. Речь шла, в принципе, о двух семьях на всем протяжении рассказа, трагически закончилась. Галина всю жизнь не признавала Егора, била насмерть, когда подходил. Тогда с чего бы ее так потрясла его смерть. Ну, погрустила бы для приличия, верю, слезу пустила, но чтобы так кричать, как-то не верится. Конец рассказа провален начисто. А последние фразы из песни добили окончательно. Они абсолютно не вяжутся с повествованием.
Вот таким увидел я рассказ. Сожалею, но по-другому не смог написать. С безграмотностью нужно бороться, дорогой автор, тоже. При видимой способности переносить мысли на бумагу, не хватает не только писательского опыта, но и желания работать над каждым словом. Исхожу из того, что сырой рассказ выставлен на проекте «Платон мне друг», поэтому по-дружески прошу вычитывать тщательно произведения перед любой публикацией.
Желаю автору творческих удач.
Алексей Тверской,
/член Когорты Критиков проекта «Платон мне друг…»/ |
| Алексей, спасибо огромное за такой подробный разбор! Обязательно учту Ваши замечания.
С уважением, Вадим.
P.S. последний отрывок называется "Развязка". |
|
Литературное объединение
«Стол юмора и сатиры» |
|
|  |
 |
' | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
К темам проекта
Ответить
