Борис Колганов
   
   РЕЦЕНЗИЯ
   
   на рассказ «Принцесса со скрипкой». Автор: Александр Сороковик
   
   
   Эвтерпа или аккорд Природы
   
   Где у человека душа? Официальная медицина наличие у человека души замалчивает, но отдельные её представители могут непоследовательно восклицать: «У меня всё в душе перевернулось», бия себя в грудь в районе сердца, как бы указывая, что именно здесь, в сердце, душа и существует. Поэтически это никогда не вызывало сомнений.
   Однако следует принять к сведению, что у слова «сердце» не так уж и мало толкований. Современный толковый словарь русского языка под редакцией С. А. Кузнецова предлагает их шесть, и одно из них: центр, главная часть чего-либо.
   И вот здесь-то появляется ещё одно сердце человека – центр его центральной нервной системы, головной мозг. Именно там, в среде нейронов пульсируют ритмы, скачут импульсы, протекают процессы и возникает нечто нематериальное – осознание бытия и собственного Я. Именно там возникает музыка с её характерными для данного индивидуума музыкальными интервалами, мелодиями, высотой тонов и т. д.
   Пойми музыкальное устройство души человека и его музыкальные предпочтения и «совершенно растворись в <его>мелодии и раствори в ней слушателя». Что и делает в рассказе Принцесса со скрипкой, а прекрасные музыкальные образы, рождающиеся при этом, не без успеха перекладываются автором на язык прозы.
   В рассказе присутствует мощная интрига, двояко заявленная автором: с одной стороны – феноменальные способности музыканта, с другой – не менее мощное табу, препятствующее проникновению в тайну Принцессы. И читатель невольно переводит взгляд с музыкальных образов на эти обстоятельства и ждёт от автора разрешения интриги.
   
   Ещё Аристотель (384 г.д.н.э.) отмечал очистительное значение музыки, благодаря которой люди чувствуют себя легче и очищаются от аффектов, переживая при этом «безвредную радость» (Википедия). А ведь музыку в те времена делали на основе натурального звукоряда, формируемого струнами, и была она не так уж и выразительна в сравнении с музыкой современной, в которой это важное свойство, в частности, обуславливается возможностью транспонирования мелодии.
   Для получения такого средства выразительности музыке пришлось уйти от натуральных музыкальных интервалов, которые ещё называют «аккордом Природы», к равномерно темперированному звукоряду (12 полутонов в октаве), в котором частоты музыкальных интервалов рассчитываются математически, но чуть-чуть не соответствуют «аккорду Природы». Вот как об этом говорит русский исследователь музыки XIX века Владимир Одоевский:
   «Русский простолюдин с музыкальным дарованием, у которого ухо ещё не испорчено ни уличными шарманками, ни итальянскою оперою, поет весьма верно; и по собственному чутью берет интервал весьма отчетливо, разумеется, не в нашей уродливой темперированной гамме <...> Я записывал с голоса [известного нашего русского певца Ивана Евстратиевича Молчанова, человека с чудною музыкальною организациею] весьма интересную песню: «У Троицы, у Сергия, было под Москвою» <...> заметил, что Si певца никак не подходит к моему фортепианному Si; и Молчанов также заметил, что здесь что-то не то <...>» (Википедия).
   Но попробуем представить себе, как современная музыка «Света Луны» Дебюсси может зазвучать в звукоряде «аккорда Природы». Может быть, рассчитать, подобрать темперированный звукоряд, максимально приближающий свои интервалы к натуральным? Сейчас известны 19-, 24-, 31-, 53-тоновые равномерные темперации. Почему бы не ожидать от современной музыкальной пьесы, транспонированной, например, в 36-тоновую темперацию, более точной настройки мозга с усилением, скажем, математических способностей? А дальше – больше: 48-тоновая темперация – пошли стихи, при 72-тоновой – можно читать мысли…
   И вот тогда, в 72-тоновой темперации музыка Дебюсси – «лёгкая, почти невесомая, как бы колышущаяся на волнах мелодия, словно освещая отражённым светом вдохновенное лицо Принцессы, заструится по её рукам, по смычку; поднимется вверх, улетит, чтобы медленно замереть где-то в дальнем углу скованного тишиной зальчика». Это – настрой слушателей на мысленный разговор с Принцессой, это – настрой Принцессы на исполнение «музыки души» – и господина с породистым лицом, и Антона.
   «Чардаш», предназначенный конкретному господину с породистым лицом, воспринимается Антоном как верх совершенства, а от подстроенной под Антона «Мелодии» он испытывает потрясение, сходное с катарсисом, очищением души от аффектов.
   Иногда такого настроя не получается, и Принцесса весь вечер подбирает музыку и темперации. И, не получив результата – резонанса со слушателями, исчезает.
   Что это – эффектный эстрадный номер или какая-то тайна мироздания, которую само же мироздание тщательно охраняет от разгадки человеком?
   Вспоминается здесь повесть Стругацких «За миллиард лет до конца света». В ней так называемый гомеостат защищал фундаментальную тайну Вселенной, которую небезуспешно штурмовал математик Малянов. Пока тот был только на подступах, гомеостат отвлекал математика мелкими бытовыми приятностями, по мере же приближения к цели, Малянову стали досаждать уже крупные неприятности, а в районе разгадки исследователь стоял перед жизнью и смертью.
   Нечто аналогичное наблюдается и в этом рассказе. Правда, сопротивление здесь подобно глухой стене: нет, никаких вопросов! А у читателя вопросы остаются: что за могущественный хозяин клуба?
   Кто Принцесса? Например, Зюскинд нарисовал нам образ монстра Гренуя с его фантастическими способностями парфюмера. Почему бы не подозревать в прекрасной скрипачке фантастических способностей музыканта, практически, мгновенно транспонирующего музыку в альтернативные темперации? Причём, скрипка здесь идеально подходит: для такого виртуоза, как Принцесса перестроить четыре струны для перехода в иной звукоряд не составляет труда, а про извлечение нот – и нечего говорить. Но отчего так странно Принцесса появляется в клубе?
   
   Этот рассказ не воспринимается как любовно-сантименталь­ная­ проза, поскольку здесь нет ни слова о любви главного героя к Принцессе; с его стороны было всего лишь естественное желание узнать, кто она, желание видеть её. Для чего? Вот вопрос! Одно ясно: в сравнении с потрясающей музыкой Принцессы накал таких желаний не должен быть слабее неистовости амока в известной новелле Цвейга. На деле же всё ограничивается одной безуспешной попыткой проникновения в загадочный клуб. Герою даже не дано было узнать имя Принцессы – Эвтерпа – музы поэзии и музыки. Что сразу же поставило бы всё на свои места, в том числе, и воспоминание Антона о том сказочном вечере. Такое разрешение интриги было бы вполне в духе рассказа. Но, чего нет – того нет.
   В то же время, интуитивно понятно, что раскручивание и разрешение интриги с помощью «аккорда Природы» или даже каких-то фантастических реалий вряд ли пойдёт на пользу рассказу такого формата. Что с этим делать – решать автору. Потому что не доведенная до своего логического завершения интрига тяжким грузом лежит на теле такого, в общем-то воздушного, рассказа.
   
   В заключение:
    - два замечания по тексту. Куда ж без них!
   
   «Они … отмечали … в кабаках удачное завершение торговых сделок.… их пирушки в ресторанах никогда не отягчались неприличными выходками». По смыслу, ресторану мог соответствовать трактир. «Кабак» же – просторечное выражение, не соответствует литературному «ресторан», тем более что они стоят рядом в одной фразе.
   
   «Солидный, седой официант, слегка наклонил голову, вежливо поздоровался. В нём не чувствовалось ни тени подобострастия и в то же время ни капли развязности - утончённого хамства». Обращение к такому человеку «Петрович» звучит, на мой взгляд, несколько развязно.
   
   - а также пожелание автору творческих удач в наступающем году и во всех других наступающих годах!
   
    Борис Колганов ,
   
   /член Когорты Критиков проекта «Платон мне друг…»/