А правда бывает смертельной.
   Рыдающей глухо и слезно.
   Грызущей просящее тело
   И мозг в голове коматозный.
   Сжигающей душу, как уксус,
   И спазмами давящей горло.
   Кроваво-соленого вкуса,
   Пинающей глупую гордость.
   А лживые губы щекочут
   На шее дрожащую жилку,
   И тянет к себе что есть мочи,
   Цепляется рот за наживку.

   Стихи из рубрики «Советуем прочитать»:
   
   
   КРИВОНОС СЕРГЕЙ
   
   
   "Поля унылы и черны..."
   
   
   * * *
   Поля унылы и черны,
   Луга печалятся рябые.
   А у тебя и у весны
   Глаза такие голубые.
   
   Не потому ль, когда ты вдаль
   Глядишь, улыбки свет рассеяв,
   Весь мир становится весенним,
   Прогнав тревогу и печаль?
   
   И, не печалясь, не грустя,
   Я за тобой иду в рассветы,
   Ведь у весны и у тебя
   Глаза полны тепла и света.
   
   Бессмертно чувства затаив,
   Дороги я пройду любые,
   Чтоб видеть каждый день твои
   Глаза такие голубые.
   
   * * *
   Собирая робкие цветы,
   Обходя устало травокосы,
   Вышла из привычной суеты
   Женщина, похожая на осень.
   
   Мир спешил помолодеть с утра,
   Цветом укрывая абрикосы,
   И в ладони собрала ветра
   Женщина, похожая на осень.
   
   Солнце растворило в тишине
   Горести, сомнения, расспросы.
   И, как прежде, тянется к весне
   Женщина, похожая на осень.
   
   * * *
   Мы так редко видимся с тобой,
   Но когда идешь ко мне устало,
   Я держать готов весь шар земной,
   Чтоб его ветрами не шатало.
   
   Я дыханьем вьюги согревал,
   Чтоб слова признанья не остыли,
   Бережно ладони подставлял,
   Чтоб дожди следов твоих не смыли.
   
   Помнишь, плыл над нами листопад,
   Вальс играя на осенней скрипке,
   И старался медленный закат
   Снова повторить твою улыбку.
   
   Непростая штука — ожидать,
   Но, не растеряв воспоминанья,
   Я касаюсь губ твоих опять
   Сквозь дожди, ветра и расстоянья.

   НОСУЛЕНКО ВАЛЕРИЙ
   
   Когда упало небо на него
   
   Когда упало небо на него
   Со всеми атрибутами ночными,
   С печально-антрацитово­й­ луной,
   Со звёздами - пылинками шальными,
   Он думал: вот и рядом никого,
   Он думал: ну а кто его подымет?
   
   Потом был бесконечный коридор
   Его и небо ангелы в халатах
   Везли куда-то, пахло йодом, мятой,
   И грузный ангел почему-то матом
   Прервал какой-то странный разговор
   О том, что жалко бедного солдата...
   
   Потом был свет - не солнечный, другой,
   Таким его когда–то рисовала
   Дочурка на листочке из журнала
   И подарила, и, поцеловала,
   И прошептала: "Папа, я с тобой!"
   
   А поезд рвался, рвался от вокзала...
   Потом был первый и последний бой...
   И небо пахло домом и травой
   И падало... а будто подымало.

   из рубрики "Советуем прочитать" свистнула(извиняюсь)­)­
   
   ЕВГЕНИЙ ПЕТРОПАВЛОВСКИЙ
   
   
   Над волнами времени
   
   
   Жалкая тень смотрителя давно заброшенного маяка,
   коматозный старик, угасающий в больничной палате,
   струится по монитору подобием тонкого ручейка,
   пульсируя, теплится в дыхательном аппарате.
   
   Врач на обходе подле него хмуро вздыхает:
   «Отключить бы деда, намучился всласть». И
   спешит удалиться, поскольку прекрасно знает:
   милосердие наказуемо, сиречь не в его власти.
   
   А когда персонал расходится по домам
   и ночная тишь заполняет больницу,
   старик покидает присоединённое к трубкам и проводам
   неподвижное тело. Превратившись в птицу,
   
   он расправляет крылья, делает взмах, сквозь стекло
   пролетает, не ощутив преграды,
   и взмывает в небо, сыплющее светло
   ему навстречу безмолвные звездопады.
   
   Поглаживая пространство крыльями, в зыбкий полночный час
   он достигает заброшенного маяка
   и правит путь вдоль луча, который давно погас,
   сквозь мгновения, растянувшиеся на века.
   
   Он пронзает взглядом спины морских валов,
   проницает глубины, объятые вечной тьмой.
   И над бездной разносится его неумолчный зов,
   обращённый ко всем, кому уже не вернуться домой.
   
   И тогда из придонного ила поднимаются корабли.
   Экипажи, обрастая плотью, распределяются по местам
   и ведут свои суда вслед за птицей, парящей вдали,
   к не указанным ни в одной лоции берегам.
   
   Флотилия, разрастаясь, втягивается в окоём.
   Покачиваются борта - не перечесть названий…
   На мостике флагмана Ван дер Страатен высится нагишом:
   (истлела одежда на летучем голландце за время скитаний).
   
   На «Титанике» оркестр наяривает то контрданс, то фокстрот;
   среди танцующих пар снуют стюарды с подносами…
   Дымит в четыре трубы «Лузитания»… «Амазонка» плывёт,
   разрезая волны форштевнем, вспенивая воду колёсами…
   
   На галеасе «Жирона» налегают на вёсла рабы;
   дон Алонсо Мартинес де Лейва видит птицу, слушает птицу;
   лучший капитан «Непобедимой армады», баловень злой судьбы
   понимает: скоро долгое плаванье завершится.
   
   Скоро, скоро их, наконец, приведут к берегам
   обетованной страны, о которой солёные волны поют
   всем заплутавшим и отчаявшимся морякам –
   даже тем, кого дома давно не ждут.
   
   Они плывут, растворяясь в ночи; им подать рукой
   до счастливых мест, где можно, встав на последний прикол, отдохнуть.
   Там птица над всеми, кому суждено обрести покой,
   опишет последний круг перед тем, как пуститься в обратный путь;
   
   и вновь, поймав погасший луч заброшенного маяка,
   станет листать крыльями время, неотличимое от пространства,
   торопясь вернуться в тело умирающего старика,
   ибо жизнь и смерть должны иметь хотя бы видимость постоянства.
   
   …А наутро лечащий врач, обходя за палатой палату,
   привычно остановится, повздыхает подле его утлой постели,
   задумчиво прислушиваясь к дыхательному аппарату,
   вглядываясь в светлую ниточку на мониторе, дрожащую еле-еле.
   
   И ему, дивящемуся безжалостно-цепкой природе
   человеческого метаболизма, будет, как всегда, невдомёк,
   что это не жизнь из одряхлевшего тела уходит,
   а морская волна впитывается в вечный песок…