Что хочет автор. Литературные конкурсы

Автор:	Ольга Иванова (Ivolga)
Тема:	ПОРА БЕЗЗАЩИТНОСТИ ЧУВСТВ у лауреата международных конкурсов поэзии и прозы Инги Пидевич прошла в Москве	Ответить

   Инга Пидевич – москвичка, сейчас живёт в Германии, доктор медицинских наук. Писать стихи и прозу начала поздно, тем не менее она - призёр и лауреат ряда международных конкурсов поэзии и прозы (Нью-Йорк, Гамбург, Дюссельдорф, Интернет). Стихи и рассказы печатались в России, Германии, Украине, Латвии. Последняя книга её стихов «Шкатулка» продаётся «У Сытина», в ряде интернет-магазинов. Инга Пидевич – член Союза литераторов России и Международного Союза писателей «Новый современник», Президент его Западноевропейского Объединения.
   Вот такие удивительные узоры судьбы…

   – Инга Николаевна, есть два взгляда на Ваше поколение. Одни считают его рано повзрослевшим, другие – инфантильным. Вы лично когда ощутили свою взрослость?
   И.П.: Молодостью называют обычно период лет с 16 до 25-26. Но ко мне зрелость, устойчивость пришли, пожалуй, годам к тридцати пяти, не раньше. А молодость души во многом не исчезла и сейчас. Так хотелось бы думать…
   – Самое яркое воспоминание из Вашего шестнадцатилетия?
   И.П.: Шестнадцать лет – это всегда праздник…

    Я иду, улыбаясь весне,
    Тротуара касаясь едва,
    Солнца зайчик танцует во мне,
    Невесомость полна волшебства…
    Вот такой был настрой… А между тем, шел голодный 1947 год… От длительного недоедания мне можно было дать на вид лет 13 – 14. Я ходила в женскую школу в халатике, сшитом из материи для солдатских гимнастёрок. Однажды учительница английского вызвала мою маму и сказала, что я уже большая, и надо меня как-то приодеть…
    Мама шла от неё и плакала. Денег у нас не хватало даже на картошку. Всё же она что-то скопила и отправилась на толкучку на Цветном бульваре. Было такое бойкое место перед Центральным рынком. Приценилась к одному платью. «Бери, не сомневайся, – уговаривала продававшая женщина, – товар хороший. Сын одну немку-актёрку убил. Её вещь».
    Ту «вещь» мама не взяла, но относительно приличное платье у меня вскоре появилось.
   - Извечная проблема выбора между человечностью и удобством... Когда она встала перед Вами?
   И.П.: Да на пороге тех же шестнадцати. Труднее всего сделать выбор, когда тебе мало лет, и ты многого не знаешь…
    В 1947 году набирала силу борьба с «безродными космополитами» (слово «еврей» в прессе не употребляли). А мне надо было получать первый паспорт. Моя мама, еврейка, настояла, чтоб я записалась по отцу латышкой. Говорила: «Это безопаснее». Я не верила, что Советская власть может быть несправедливой. Ни о латышах, ни о евреях ничего толком не знала. Я подчинилась маминому желанию, но мне было стыдно.

   Вот несу уже паспорт в портфеле.
   Самотёку метель замела.
   И снежинок не радует прелесть.
   И сама я себе не мила.

   Что-то тяжкое давит на плечи,
   В день торжественный в сердце – игла:
   Я на сторону тех, кому легче,
   Кому лучше, сегодня пошла…
   - С «безопасным» паспортом действительно стало легче?
   И.П.: Как сказать?.. С восьмого класса я мечтала стать физиологом. Несмотря на то, что из-за войны и болезней я училась в школе всего пять лет, я окончила её с золотой медалью. Хотела поступить на биофак МГУ. Надо было пройти лишь собеседование.
    Шёл 1949 год, год борьбы не только с «безродными космополитами», но и с «продажной девкой империализма» – генетикой. Верные ученики Павлова резво громили конкурентов, как отступников, неправильно развивавших учение корифея… Видел бы это Павлов!
    И вот приёмная комиссия биофака. За столом учёные мужи. Они передают мою анкету друг другу… Долго её изучают… В анкете в основном «Нет», «Не участвовала», «Не привлекалась», но указаны национальности папы и мамы. «Если вас интересует физиология человека, вам надо идти на медицинский, мы этим почти не занимаемся», – говорят они мне. «Я им не понравилась, не смогла проявить эрудицию. На единственный заданный мне вопрос о зубробизонах ответила правильно, но не ярко», – решила я. Расстроенная, сижу на лавочке около памятника Ломоносову, рядом садится пожилой, на мой взгляд, мужчина. Расспрашивает, а потом говорит, что не поступить на биофак образца 1949 года, может быть, и не плохо. «Идите в медицинский, только в Первый. Там ректором Петров – человек правильный». Петров, действительно, был человеком настоящим. На анкеты он не смотрел. Брал и детей репрессированных. Наш и три последующих курса дали медицине и биологии много талантливых людей. Потом, перед «Делом врачей», Петрова сняли. К счастью, не посадили, может, не успели.
   – Вы помните «Дело врачей?»
   И.П.: Ещё бы! Было арестовано большинство наших профессоров. И можете представить? Я верила в их виновность!

   …Была глупа, юна, незрела?
   Не без того. Но стоит знать,
   Что в жизни новых точек зренья
   Немного нам дано создать.

    Берём расхожие сужденья,
    Не углубляясь в их слои.
    Вобрав бытующие мненья,
    Их принимаем за свои…
   Двое суток наш курс прорывался к гробу Сталина, дважды мы попадали в мясорубку Трубной площади. Во второй раз меня там чуть не задушили, ребята с трудом вырвали из западни, вытянули за полу пальто. Прочным пальто оказалось. А наши студенты дружно оплакивали Вождя. Что родители многих из них репрессированы, я узнала лишь в период «Оттепели».
   – На фоне такого, я бы сказала, истеричного патриотизма, всех этих «черных воронков», просто как-то неправдоподобно выглядят истории любви… Странно, что люди могли в это время ходить на свидание, писать стихи – о собственных чувствах (о, ужас!) не к Сталину. Правда, Вы тогда еще не писали стихов…
   И.П.: Да, они появились уже потом, по воспоминаниям…

   Что было в глазах его синих?
   Их взгляд сразу в сердце проник.
   Любовь налетела лавиной
   И душу заполнила вмиг.

   На нём вдруг сошлись все дороги.
   Все ночи мечтала о нём.
   При встречах не слушались ноги,
   Слова находились с трудом.

   …Пора беззащитности чувств,
   Как в пламени веточек хруст.

   Впервые всерьёз я полюбила юношу, отец которого был расстрелян, мать после лагерей находилась в ссылке. Он к ней ездил, а мне, в ту пору свято верившей в непогрешимость Советской власти, об этом не решался даже рассказать…
   - Что, так и не рассказал?
   И.П.:Рассказал после доклада Хрущёва. А женился он на девушке, которая ездила к своей ссыльной маме, дружившей с его матерью. Сюжет этот в значительно изменённом виде попал в один из моих рассказов.
   – Так идеология срослась с личной жизнью… «Радуемся пока мы молоды» - почему-то вспомнился студенческий гимн «Гаудеамус»…Нужно было уметь ТОГДА радоваться…
    Итак, Вы стали врачом. С мечтой о физиологии было покончено?
   И.П.: На время. Учась в медицинском, я занималась исследованиями, очень близкими к физиологии. Был диплом с отличием. Но аспирантура мне не грозила: всё тот же пятый пункт.
    Ко времени, когда я заканчивала институт, мой отец давно умер, мама перенесла инсульт, и меня как её единственную опору и надёжу оставили в Москве. Моим участком было Свиблово.
    В то время это была деревенька с хибарками без чёткой нумерации; со множеством собак, которые быстро ко мне привыкли как к своей; с бабушками, не умевшими записать температуру… Я была очень ответственной, страшно боялась ошибиться в диагнозе. Но ошибка всё же произошла. И серьёзная. Случай был, действительно, трудный. Парнишка, к счастью, поправился, но переживала я ужасно.
   - Сейчас бы сказали «не забашляли докторше, вот и не старалась…»
   И.П.: В век нашей коммерческой медицины с удивлением вспоминаю, как благодарная пациентка принесла мне флакон дорогих духов. Я горько плакала: мне зарплату платят, и не нужны мне подношения (кстати, на свою зарплату такие духи я купить, конечно же, не могла)! Мы были, на сегодняшний взгляд, очень странным поколением…
   – В каком смысле?
   И.П.: Многие из нас были ответственны, самоотверженны, но не умели ценить свою личность; помнили о своих обязанностях, но забывали о правах; были чистыми, но при этом во многих отношениях инфантильными; «зашореными», но готовыми отстаивать справедливость, как мы её понимали. В шкале ценностей знание, труд, совесть стояли несравненно выше любых материальных благ.
    - Инга Николаевна, у Вас есть открытие в области биологии (в той самой, к которой Вас не допускали!). Вы стали доктором медицинских наук… И, вроде бы, ничего не предвещало поэзии и прозы… И вдруг… Вдруг ли?
   И.П.: Мысль о том, что хорошо бы описать пережитое, появилась лет в двадцать пять. Было уже, о чём писать. Но тогда я считала, что жизненный опыт у меня мал. И отвлекали другие дела. Так или иначе, мысль была только о прозе. Стихи я начала писать неожиданно для себя в Германии в возрасте 66 лет! До этого как-то в юности от избытка чувств написала одно стихотворение о любви и одно - о своём родном домике № 8 по Первому Волконскому переулку. И больше ни строчки до потока стихов в неприлично преклонном возрасте. Думаю, 66 лет – почти рекорд для позднего поэтического старта. Хоть в книгу Гиннеса пробивайся! Такие вот чудеса!
   - Э, нет, давайте все по полочкам, без чудес. Как же так случилось? С чего вдруг? Что послужило толчком? Не поверю, что вот так вот села – и полилось…
   И.П.: Почему в «неположенном» возрасте проявилась у меня способность писать стихи? Ну кто же это точно знает? Сама себе я объясняю этот странный феномен стечением ряда обстоятельств, наложившихся, не без того, на скрытые способности.
    Когда мне было 47 лет, у меня обострилась тяжёлая болезнь сердца. Я вынуждена была уйти на инвалидность, 19 лет была практически прикована к дому. Потом – скоропостижная смерть мужа. Казалось, жизнь кончена. Но надо было в крайне тяжёлых условиях девяностых годов, заканчивать начатую мужем книгу. Удалось как-то и книгу закончить, и выбить деньги на её издание (у самой не было ни гроша). Потом, в 1998, подруга довезла меня до Германии. Сама бы не доехала. Нормальные условия жизни, чистый воздух, немецкая медицина, не лишённая крупных недостатков, но в моём случае оказавшаяся на высоте, сделали своё дело. Ко мне начала возвращаться жизнь. Думаю, что именно от чувства возрождения, преодоления и полились стихи.
   - Да, странно… Невосполнимая утрата…Тяжелая болезнь сердца… Прощание с Родиной… И – возрождение… Если ты – поэт, этого в тебе нельзя уничтожить…
   И.П.: Да как сказать… Померла бы я в 65, никто бы об этих способностях не узнал… Не реализуем мы многое…
   - Вы помните, как впервые «подкатило»? С чего началась реализация?
   И.П. : …Я раскладывала вещи в новой квартире после долгой жизни в общежитии и записывала на листочках вертящиеся в голове четверостишья об эмигрантской жизни. Прихватила эти листочки, собираясь на день рождения. Новым друзьям стихи очень понравились, тут же их назвали «Шверинской балладой». А я начала писать буквально каждый день, просто думала стихами.
    Они были искренними, эмоциональными, мои стихи, но технически слабыми. Хотя имели среди эмигрантов бурный успех.
    Я начала знакомиться с техникой стихосложения. Собственно говоря, я и сейчас ещё учусь, расту, как это ни странно звучит…
    - С техникой написания прозы Вы познакомились гораздо раньше…
    И.П.: Начала ее писать еще в Москве. Мои рассказы так понравились Ковальджи, что он переправил их в «Новый мир» Карпову. Тот сказал, что написано хорошо, но тематика не ко времени (времена Андропова). А я, вместо того, чтобы вдохновиться хорошими отзывами и писать рассказы дальше, увлеклась проблемами теоретической биологии: пришла в голову интересная мысль. К прозе вернулась только сейчас, когда времени уже мало… Многие считают, что проза у меня получается лучше, чем стихи.
   - И все-таки, как Вам живётся вне Родины? Ведь Родина – не только политический строй…
    Вот так среди ночи ворваться к друзьям с бутылкой шампанского – отметить неожиданный гонорар… Эти ломящиеся столы на фоне пронзительной бедности… Это «просто поболтать» часика на два-три и даже по телефону…И вовсе не о деньгах … Отдать другу последнюю рубаху и попросить не возвращать… Что-то, наверное, идеализирую, но чего-то в Германии нет…
   И.П. : В Германии нас, приехавших из бывшего СССР, много. В моём небольшом городе – около трёх тысяч. Люди привозят дух Родины с собой, со всеми его особенностями - и хорошими, и плохими. Общаемся мы в основном в русскоязычном кругу. Есть несколько созданных эмигрантами культурных организаций, имеющих хорошие русские библиотеки. Работают кружки, спортивные секции, языковые курсы ( немецкого для взрослых, русского для детей). В стране выходят газеты на русском. Кстати, одна из них «Русская Германия» имеет девиз: «Наше отечество – русский язык». Есть русское кабельное телевидение. Есть русскоязычные театральные коллективы. И всё же иногда скребёт на душе и пишется такое:

   А страна своя далеко.
   По чужой блуждаем земле.
   Беззащитность мы глубоко
   Зарываем, прячем в золе…

   - В этой золе нет обугленной головешки под названием «дружба» ?
    И.П.: Мы научились выносить мусор в полиэтиленовых мешках, не переходить улицу на красный свет, но подставлять плечё другу не перестали, скорее наоборот. Спаянность особенно чувствовалась, когда в городе нас было мало.
   – И всё же, судьба поэта вне Родины…
   И.П.:Стихи в эмигрантской среде востребованы. На моём последнем вечере поэзии люди, которых не вместил зал, сидели в коридоре, слушали через открытые двери. Но как дойти до читателя в России? Это и живущим в России поэтам сейчас очень не просто, а нам – тем более! В какой-то мере помогает Интернет. Если Ваши читатели заглянут на портал «Что хочет автор» (просто наберут эти слова в Google) и познакомятся со стихами лауреатов конкурсов, они встретят среди них достойных поэтов из Германии, США, Израиля и других стран. Говорю это не только как читатель, но и как Президент Западноевропейского Объединения и новоиспечённый куратор Дальнего Зарубежья в Международном Союзе писателей «Новый современник». Кстати, без Интернета как бы я, немолодая, нездоровая эмигрантка из немецкой глубинки, которая лишь недавно начала писать стихи, самореализовалась? Было бы немыслимо и Ваше интервью со мной. Вы ведь живете в Киеве…
   - Сперва хотела спросить, что помогло выстоять в Ваших таких непростых жизненных обстоятельствах. Затем – что помогло сохранить поэтическое видение. Потом поняла, что спрашиваю и отвечаю одновременно. Удержусь так же от лобового вопроса о том, где Вы себя чувствуете своей среди своих. Полагаю, что это не географическая точка.
   И.П.: Поэтическая.

    Зовёт душа в неведомую даль,
    Где веют бриз, пассат или мистраль,
    Где алыми бывают паруса,
    Романтиков звучат там голоса.

    На карте не отыщешь город Лисс
    Туда не выдают в посольстве виз.
    Когда в мир Лисса пропускают нас,
    Не изучают профиль и анфас.

    Оценивают лишь покрой души
    И говорят: «Попробуй, подыши!»
    Тот воздух, что запомнится тебе,
    Предохранит от серости в судьбе.

    Осилишь ты к высокому пути,
    За воздухом романтики лети!
    Лети душа в неведомую даль,
    Где, может быть, находится Грааль…
   - Спасибо, что взяли меня в полет!
   И. П.: Спасибо Вам, Ольга – Ivolga! Путешествовать с Вами легко и приятно!