Александр Посохов

 

Святой в телогрейке

 

– Святого привели, товарищ полковник.

– Заводи, только сам постой у двери, мало ли что, – приказывает начальник

исправительной колонии своему помощнику. – А сержант пусть за дверью покараулит.

– Я так и сказал ему, – отвечает капитан.

– Ну, на кой бес я тебе понадобился? – обращается полковник к вошедшему

заключённому. – Всё ведь уже решено, документы твои вот они на столе.

– Я оду хочу написать. На злобу дня, так сказать.

– Зачем?

– Затем, что они на нас накладывают, а мы на них наложим. Они экономически, а мы

поэтически.

– Кто и чего накладывает, говори толком?

– Америка на нас санкции накладывает.

– Прямо на тебя, что ли? А ты, капитан, не хихикай там, стой смирно.

– Да не обращайте вы на него внимания, гражданин начальник, пусть лыбится,

молодой ещё.

– Вот ты ещё будешь указывать мне, на кого внимание обращать. Старик нашёлся.

Отойди от стола. Тебе десять лет не хватило, что ли? Припёрся, понимаешь, ровно за

неделю до освобождения.

– Так я на прощание колонию вашу прославить хочу.

– Ну прославляй, кто тебе мешает?

– Так мне четыре дня без работы надо и пачку бумаги. По замыслу ода большая

должна получиться. Ни дня без строчки.

– Скажите пожалуйста, замыслы у него ещё какие-то. Ну хватит ржать, капитан! Вот

разжалую в рядовые, будешь знать.

– Правильно, – одобряет Святой.

– Опять указываешь! Так ты поэт, что ли?

– Самый настоящий. Даже в Российской государственной библиотеке книжка моих

стихов имеется. Можете проверить.

– Как, в Москву съездить?

– Никуда ехать не надо. Я сейчас напишу реквизиты, а капитан посмотрит в

интернете.

– Пиши.

Святой начеркал чего-то на подсунутой полковником бумажке, капитан взял её и

удалился в приёмную.

– Так, пока он там ищет, расскажи-ка мне лучше другое. Зачем ты всё-таки попа на

тот свет отправил?

– Да он сам отправился. У меня как раз в этот момент нимб над головой засветился.

Поп увидел его, рот открыл от удивления, крестом осенил себя и грохнулся на пол.

– Ты кому-нибудь рассказывал об этом?

– Всем рассказал.

– Так вот почему у тебя прозвище такое. А лампадку старинную зачем спёр?

– Для интима. Меня же попова дочка там в укромном месте ждала. Я к ней и пришёл.

На паперти в пасху договорились. Представляете, церковь замшелая, иконы скорбящие,

тишина гробовая и лямур в полумраке! В вашей жизни наверняка ничего подобного не

было.

– Всё везде было.

– И на вышке охранной?

– Скажи ещё на колючей проволоке. Дальше давай.

– А что, оригинально. Пробираюсь я, значит, по алтарю к дочке, а тут батюшка её

иконостас раздвигает и смотрит на меня.

– А к ней-то ты пробрался?

– Разумеется. Она уже лежала там в специальном закутке ко всему приготовленная, в

чём мать поповская родила. Ну точно кающаяся Магдалина перед грехопадением. На

белой простынке, волосы у неё…

– Разрешите?

– Входи, капитан, вечно ты не вовремя. Показывай.

– Так, – читает полковник вслух выписку из интернета. – Избранные стихи, автор

такой-то, издательство такое-то, шифр хранения такой-то, международный стандартный

книжный номер такой-то. – А ты, Святой, и на самом деле поэт, официально.

– Да, я всемирно известный колониальный поэт.

– В телогрейке, – добавляет капитан.

– Тогда ладно, – говорит полковник. – Хрен с тобой, пиши! Даю тебе четыре дня, на

работу можешь не выходить. А оду положишь мне лично вот сюда. До меня никому её не

показывай. Понял?

– Понял.

– А теперь дальше. Пусть капитан тоже послушает.

– Так вот я и говорю, волосы у неё водопадом растекаются, грудь вулканами

поднимается…

– Как на Камчатке? – перебивает без разрешения капитан.

– Действительно, Святой, давай без этих подробностей, – ворчит полковник. – Про

деву Марию я уже слышал.

– Про Магдалину.

– Да какая разница.

– Ну вы, гражданин начальник, даёте! Может, тогда и дьявол с ангелом одно и то же?

– Может быть.

– Ну, как хотите. Так вот, она трясётся вся от страсти порочной, а я не могу. И

лампадка интимная не помогает.

– Чего ты не можешь, трястись?

– Ребёночка не могу сделать.

– Как так, тебе же всего двадцать пять лет было? Ну ты урод!

– Хуже, бычара с мочалом. Был бы тогда серп рядом, я бы точно себя кастрировал.

– Успеешь ещё. А поп, значит, в это время мёртвый лежит? А, если девка в закутке

тёмном была, чего ж она призналась на суде, что сама видела, как ты отца её за бороду

по престолу возил.

– Да какая там борода, в носу и то больше волосинок бывает. А вы бы на её месте что

сказали, если бы с вами такое произошло? Она же попёнка гениального от меня хотела

родить. А не вышло. Вот она и решила отомстить мне за грёзы несбывшиеся.

– Так, погоди маленько. Давай полюбуемся, как капитан от смеха давится, лопнет

сейчас.

– Товарищ полковник, но Святой кого угодно рассмешит. Весь контингент об этом

знает.

– Тогда всё. Проводи его и распорядись там насчёт освобождения от работы и бумаги.

Всё равно оставшиеся дни проку от него, как от солдата перед дембелем. А так хоть ода

какая-то останется. Знать бы ещё, с чем едят её.

 

Прошло четыре дня. Тот же кабинет начальника исправительной колонии и те же

лица.

– Никому не показывал?

– Да боже упаси.

– А то перепишут ещё и за своё выдадут. Давай сюда.

Святой вынимает из кармана телогрейки скомканную бумажку, сам разворачивает её и

кладёт на стол, как и было указано.

– Не лезь к России, успокойся, – читает полковник с выражением. – И не дыши ты на

неё поганым ртом. Ещё хочу сказать тебе при том, как говорят у нас на зоне, бойся! –

Что это?

– Обращение к Америке.

– И всё?

– Всё.

– Грандиозно! Ты чего-нибудь понял, капитан?

– Понял, товарищ полковник. Это четверостишие такое.

– Точно, – подтверждает Святой. – Ни дня без строчки, как обещал.

– Да я с тобой знаешь, что сделаю за такое фуфло!

– Знаю. Ничего не сделаете. Поздно уже и засмеют ведь. Капитан вон снова хохочет.

Да и вы тоже улыбнитесь и дело с концом. Не поэт я никакой. Вот только эти строчки и

сочинил вчера. Да и вообще я прошлый раз просто дурака валял, на ходу всё

придумывал. И про нимб, и про лампадку, и про серп. И кликуху такую мне ещё в школе

дали. Потому, что я слово свататься через я написал.

– А как же сборник стихов в библиотеке?

– Это правда. Тут такая история, гражданин начальник. Когда-то на Арбате я с одним

нищим поэтом познакомился. Хотя в поэзии он вообще ни бум-бум. Кстати, на вас чем-то

похож, брови такие же хмурые.

– Ну ты посмотри, Святой, у капитана опять рожа улыбается!

– Вы только не наказывайте его. Подчинённых с чувством юмора нельзя понижать в

должности.

– Поучи ещё.

– Короче, бабок у этого чмошника не было, а у меня были. Вот я и купил у него право

на издание его стихов под своим именем. Правда, редактор честно предупредила, что

это не стихи, а муть голубая. Но за деньги у нас любой отстой напечатают. Подумал я

тогда, а вдруг пригодится. И надо же, как в лужу глядел.

– Ладно, проехали. А чем ты четыре дня занимался?

– В порядок себя привёл, побрился, помылся, отвальную с кем и как надо

организовал.

– Да знаем мы, – замечает капитан.

– Ну, и весточку ещё на волю передал.

– Дочке поповской?

– Ага, как раз. Это же она подставила меня. А отца её религиозного я пальцем не

трогал. Он уже лежал на полу кем-то по башке тюкнутый. А я, как дурак, нарисовался

там по зову природы. Шерше ля фам, короче. Только фам эта крысятницей

оказалась. Приход в области, а ей в центре Москвы захотелось жить. От отца, который

был против, избавилась, денежки молебные присвоила и в столицу перебралась.

– Вот такие шалавы и едут туда. Совсем бабы от рук отбились. А ты как считаешь,

капитан?

– Так точно, отбились, товарищ полковник! Не знаешь, как и прибить их обратно.

– Ладно, Святой, проваливай. Сам знаешь куда. На свободу с чистой совестью. А

стишок у тебя злой получился, пусть думает.

– Ладно, гражданин начальник, желаю вам на пенсию выйти без происшествий. А

помощнику вашему до полковника дослужиться. Только людей зря не обижайте.

 

* * *