Что хочет автор. Литературные конкурсы

Наталья сидела на кухне уже час: выпила свой утренний фиточай, погрызла галетное печенье, а вставать из-за стола не хотелось. Зачем? Опять начинать серый будничный день? Вспомнила маму. Бедная! Прожила жизнь безрадостно с жестоким мужем. Наталья и сейчас с содроганием вспоминает свою жизнь в родительском доме, в котором постоянно царил страх. Отец, - огромный, широколицый, черноволосый – вваливался в дом с шумом, топал ботинками и мрачно, исподлобья поглядывая на испуганную жену, молча мыл руки и проходил на кухню. Ел в одиночестве, мать стояла сбоку, прижавшись спиной к стене, и подавала. Если ему что-то не нравилось, он мог швырнуть тарелку в нее или ударить. Мать мужественно сносила оскорбления и побои (в детдоме и похуже было), дом был отца, а ей, сироте, уходить некуда. Да и о себе была невысокого мнения: худая, некрасивая, кому она нужна. А здесь дом, хозяйство, семья. Другие ведь тоже живут не лучше. Например, соседка. Четверо детей, а муж как напьется, так она из дома вон. А когда уснет правоверный, так тихонько проберется в летнюю кухню и спит там, не только летом, но и зимой. Нелегка женская доля.

Наталью отец не бил, не ругал, он как бы вообще ее не видел, да и она старалась не попадаться на глаза, хорошо, что у нее была своя крохотная комната, правда без окна, которую отец называл «чуланом».

Но в душе у Натальи всегда закипал гнев, граничащий с желанием кинуться на отца и вцепиться в ненавистное лицо.

Обидно, очень обидно было за мать, а еще обиднее, что не могла защитить ее, жалела, что не родилась мальчиком, уж тогда-то она бы показала отцу, где раки зимуют. И злость накапливалась, концентрировалась и оседала на дне юной души, обещая в будущем перерасти в комплекс или невроз.

Незаметно из худышки выросла красивая девочка с большими грустными глазами и толстой длиной косой. Старшеклассники заглядывались на застенчивую красавицу, но никто свиданий не назначал. А как назначить – на школьные вечера не ходила, боялась отца, после школы сразу домой, надо матери помочь по хозяйству, так что выросла красавица, даже не умея танцевать. В одиннадцатом классе все одноклассники уже определились, кто куда пойдет учиться, а Наталья с мамой так и не решили, тем более, что училась она слабо и в аттестате предполагались одни «уды». Остановились на курсах бухгалтеров, мама почему-то считала, что для девочки лучшей профессии нет.

Но летом мама упала в подвал и поломала шейку бедра. Врачи сказали, что три месяца она должна лежать на спине в гипсе, почти без движения.

Для Натальи настали тяжкие дни: дом, хозяйство, больная мать и мрачный отец.

Теперь она стояла у стенки и подавала отцу завтрак и ужин. Надо отдать должное отцу: денег в доме было достаточно и на продукты, лекарства, и на ведение хозяйства. Имея специальность каменщика, отец овладел всеми смежными строительными специальностями и теперь даже по выходным и праздникам ходил «на подработку». Конечно, о курсах и речи быть не могло. Мать плакала и винила себя в том, что дочь не может из-за нее учиться.

- Наташа, ведь нельзя без специальности, нет специальности, есть зависимость. Я не хочу, чтобы ты была зависима, как я, от мужа.

- Мама, никуда эти курсы не денутся, через три месяца ты встанешь на костыли, а затем совсем поправишься.

- Врач так сказал, говорит, что даже пожилые поправляются, а ты ведь у нас молодая, - и целовала заплаканное лицо матери.

- Наташенька, Наташенька…

Через три месяца врачи разрешили только сидеть на постели, вставать на костыли было рано. Но прошла зима и мама потихоньку передвигалась не только по комнате, но и выходила во двор. Работы по хозяйству поубавилось (половина кур зимой сдохла, остались 12штук, уток отец перерезал, а свинью «заколол» еще осенью). Теперь главной работой Натальи было ходить на рынок и в магазин, за продуктами. Да и мама могла уже обслуживать не только себя, но и помогать дочери на кухне. Когда они вдвоем готовили обед, мать зачастую говорила.

- Вянет твоя красота, Наташа, в этом доме. Бежать надо отсюда. Несчастливый это дом.

- Мам, ну что ты говоришь? Куда бежать? А ты? Как ты без меня?

- Да уж как-нибудь. Отец стал потише, продукты принесет, никуда не денется, а уж приготовить что-либо, приготовлю. Беги, Наташка, … беги…

После таких разговоров Наталья долго не могла сомкнуть глаз. Она представляла юношу, который полюбит ее и увезет куда-то в другой город. Город будет окружен лесом, они будут ходить в лес за ягодами, грибами… И еще многое, многое представляло Наташино воображение, пищу для которого она черпала из книг. Надо отметить, Наташа, не имея настоящей жизни девушки - с танцами, нарядами, поклонникам - жила исключительно жизнью персонажей прочитанных ею произведений. На реальную жизнь она, как бы не обращала внимания и старалась быстрее освободиться, чтобы в своем «чулане» окунуться в свою настоящую жизнь.

Но время шло, парни на нее оглядывались, многие заговаривали, пытались познакомиться, но диковатое поведение Натальи, ее отчужденность быстро охлаждала пыл юношей. Не было у Натальи женской гибкости, кокетства, которое так привлекает сильный пол человечества.

И опять одинокие вечера, бесплодные разговоры с матерью и грезы… грезы…

Так прошел год. Наталья, отчаявшись дождаться своего принца, решила посвятить жизнь матери. Это благородно, вычитала она в одной из книг.

Записалась на курсы бухгалтеров, правда окончила их с горем пополам. Единственное, что вынесла из них, это то, что совсем не умеет одеваться.

Наталья купила в киоске журнал «Бурда» с выкройками и они с мамой стали обновлять Наташин гардероб. Мама шила хорошо, вязала, вышивала. Дочь быстро схватывала все премудрости домашнего рукоделия, и вскоре на стройной тоненькой Наталье появились вполне современные наряды домашнего разлива, ничуть не хуже, по крайней мере, польских и турецких, заполонивших вещевой рынок. Жаль, только «блистала» она в них по улицам и магазинам.

Данил появился внезапно: сырой ненастный день, сумка с тяжелыми, как камень овощами, а тут еще машина обрызгала все лицо и платье. Наталья поставила сумку на тротуар, достала из нее пачку бумажных салфеток (хорошо, что купила!) и стала тщательно вытирать лицо, сожалея, что нет с собой карманного зеркальца. Закончив нехитрый туалет, взглянула на тротуар и увидела, что сумка находится в руках коротко стриженного юноши, который с удивлением разглядывает ее. Поймав вопросительный взгляд Натальи, сказал:

- Тяжелая, я помогу.

- Не надо, я сама…

- Еще как надо. Не бойтесь, с такой сумкой далеко не убежишь.

- Да я не боюсь, - и расхрабрившись, Наталья взглянула в лицо юноши.

Лицо было приятное: загорелое, со слегка прищуренными глазами.

Понравился. Сердце екнуло: «А может быть это Он».

Молча дошли до ее дома.

- Здесь я живу.

- Понятно. Меня зовут Данил, а вас?

- Понятно. Давайте сегодня вечером встретимся.

- Вечером не могу, у меня мама больная (ну не говорить же ему, что отца боюсь).

- Понятно. А завтра, днем, часов в 11, можете?

- Хорошо, - прошептала Наташа, боясь вспугнуть свое счастье.

- Так до завтра, я буду ждать вас … у входа на рынок.

- До завтра,- ответила, осмелев, Наташа, и, взяв из рук Данила, сумку, которая показалась ей в 3 раза легче, быстро вошла в калитку.

Встречались они не часто, раз или два в неделю, Данил жил в другом городе, а сюда приезжал «по делу». Останавливался он в общежитии завода, на который приезжал. Поэтому очень скоро они стали проводить свидания в «его» комнате. Данил оказался парнем с образованием: окончил металлургический институт, работал в отделе снабжения, отсюда и частые командировки. Каждое свидание Данил красиво обставлял: цветы, конфеты, бутерброды с икрой, кофе, иногда, шампанское, музыка. Для Натальи это была сказка, одно огорчало – она почти не умела танцевать, но Данил быстро научил ее «дергаться» и они, смеясь, и подражая эстрадным певцам, танцевали. Но самым любимым танцем Наташи было танго, любимым на всю жизнь.

Конечно, между ними была близость, и чтобы Наталья не забеременела, Данил покупал таблетки. Так прошел еще год, а Данил не предлагал ей выйти за него замуж, а ведь двадцать лет это тот возраст, когда девушки ни о чем другом, кроме замужества, не думают.

Комендант общежития, куда приходила Наталья, как-то сказала ей: «Хороший парень, упускать нельзя, забеременей и никуда он не денется». Наталья долго думала над советом и … решилась. К тому времени отношения у нее с Данилом были почти семейные: он давал ей деньги, она покупала себе на них косметику, безделушки, делала ему и маме небольшие подарки.

Когда срок беременности был три месяца, она призналась Данилу, что ждет ребенка. Новость будущий отец воспринял по-мужски: поцеловал, посадил на колени и сказал:

- Хочу сына.

- Не знаю, а вдруг - девочка, - и испуганно посмотрела на любимого.

- Тогда второй будет обязательно сын, - засмеялся, а затем, посерьезнев, спросил, - как ты себя чувствуешь?

- Нормально.

- Девочка моя, ты понимаешь насколько это серьезно,- и, не дожидаясь ответа, продолжал,- к этому событию надо подготовиться. У врача была?

- Да, частным образом (опять комендант порекомендовала), она и установила срок.

- Значит так. Ты не о чем не беспокойся, я тебя не оставлю. Пока поживи дома, а я найду подходящую квартиру для нашей совместной жизни. Хватит прятаться в общежитии.

«А почему не семейной, - подумала Наталья, но решила не испытывать судьбу».

- Тяжелое не поднимай, береги себя и чуть что, звони, но только в крайнем случае. Я по этому телефону редко бываю. Поняла? В крайнем случае.

- Да, я все, Даня, поняла.

- Я тебя люблю, Ташечка.

- И я люблю тебя, Даня, у меня, кроме тебя, никого роднее нет.

- И у меня нет роднее. Хочу, чтобы мы любили друг друга всю жизнь…

… и чтобы жили долго, долго и умерли в один день.

- Вот именно, чтобы жили долго-долго, и чтобы у нас было много детей, мальчиков…

… и девочек.

- Правильно, мальчиков и девочек. И мы построим большой просторный дом с зеленой лужайкой вокруг него, по которой будут бегать дети с умной лохматой собакой Чау-чау.

- Даня, как хочется дожить до этого дня.

- Не подгоняй время, Ташечка. Нам ведь и сейчас хорошо, правда?

Эх, молодость, как же она много обещает и как часто не выполняет своих обещаний, и так быстро пролетает. Наталья вздохнула и опять закрыла глаза, чтобы продолжить сладкие воспоминания.

Забрал Данил ее на восьмом месяце беременности, хорошо, что она «ходила» аккуратно, да и бесформенный просторный свитер, скрывал ее располневшую фигуру. Даже мать не заметила изменений.

Накануне отъезда она долго сидела с матерью, а утром, когда приехало такси, и стройный юноша легко подхватил сумки с вещами Натальи, мать все поняла, перекрестила дочь и сказала:

- Будь счастлива. Обо мне не беспокойся. Не пиши, знаешь отца, он на все способен.

- Мама, я написала ему письмо, все объяснила, чтобы шум не поднимал, написала, что ты не знаешь о моем отъезде.

Наталья поцеловала мать и, глотая слезы, села в машину. Мать стояла у окна и махала платочком, поминутно вытирая глаза и нос.

Привез Даня ее в небольшой частный дом с двумя входами, окруженный со всех сторон многоэтажными домами. Он сиротливо стоял на окраине микрорайона, как будто кто-то обронил его. Видно не успели снести, или по чьей-то ошибке не попал в генплан застройки микрорайона. Комнат было две, одна – проходная, считалась гостиной, вторая (опять крошечная) – служила спальней. Мебель была старой, воздух затхлый, чувствовалось, что комнаты давно стояли закрытыми. Данил познакомил Наталью с хозяйкой, женщиной неопределенного возраста, в пепельном парике и ярко накрашенными губами. Звали хозяйку Марией Ивановной. Она оценивающе, по-доброму взглянула на квартирантов и одобрительно кивнула. Наталья не стала терять время, и, с любовью поглядывая на Данила, принялась наводить порядок в первой в своей жизни квартире (пусть не своей), чувствуя себя полновластной хозяйкой. Она была по-настоящему счастлива: любила, была любима, о ней заботились и берегли. Предстоящие роды пугали, но ведь рядом был Данил, отец будущего ребенка, который, понимая ее беспокойство, нежно успокаивал, поглаживая увеличившийся живот, приговаривая: «Я так вас люблю».

На исходе девятого месяца беременности Наталья обеспокоено сказала Данилу о необходимости оформления брака, объяснив, что при регистрации ребенка необходимо указать отца. Он, взяв руки подруги в свои, объяснил причину невозможности оформления брака, тем, что ждет хорошо оплачиваемую работу и еще семь месяцев тому назад указал в документах в графе, «семейное положение» – холост.

- Ташечка, ты же понимаешь, что расходы с появлением ребенка увеличатся, да и квартира нам нужна своя, и я, как мужчина, должен материально обеспечить семью. А поставить штамп в паспортах мы всегда успеем, ведь не в этом дело, ты согласна со мной, родная?

- Да, я понимаю…

- И прекрасно, не думай об этом, лучше чаще выходи на улицу и кушай витамины, творог и все то, что тебе рекомендовал врач.

- Хорошо, Даня.

Наталья свято верила каждому слову своего возлюбленного, тем более у нее была возможность не раз в этом убедиться.

Схватки начались вечером, Даня вызвал «Скорую» и всю ночь просидел в коридоре больницы, волнуясь, как любой мужчина, ждущий первенца. Роды протекали нормально и утро, с первыми солнечными лучами, принесло радостную весть: «Сын», здоровый, нормальный ребенок; малыш и мама чувствуют себя хорошо.

Через пять дней новый человечек огласил здоровым требовательным криком небольшую квартирку молодых родителей. Но, несмотря на молодость, Наталья с Данилом вполне успешно справлялись с новыми обязанностями. Только счастье Натальи длилось недолго. Ровно через месяц (родители успели отпраздновать первую дату рождения ребенка) Данил сообщил, озабоченной предстоящими прививками ребенку, Наталье, что уезжает в длительную командировку.

- Куда? – перепугано спросила молодая мать, перестав кормить грудью сына. Малыш зафыркал, и беспорядочно махая рученками, инстинктивно прижимаясь к объекту питания, покрепче присосался к груди матери.

- Ухожу в море.

- Завтра, - и приложил палец к губам.

Всю ночь Наталья и Данил проговорили, попутно собирая необходимое в дорогу. Данил не выпускал спящего сына из рук, как будто хотел навсегда запомнить тепло маленького беззащитного тельца. Утром, положив проснувшегося малыша на колени к Наталье и дождавшись, когда он насытится теплым материнским молоком, Данил зашел в ванную и позвал Наталью. Включив воду, он горячо зашептал ей на ухо:

- Я получил «подъемные». Много. Они в специальном поясе на мне. Сейчас я надену его на тебя. Никогда в комнате его не снимай и нигде не оставляй. Марии Ивановне я не доверяю, думаю, она просматривает квартиру, и ты не доверяй. Если через год не вернусь, значит, никогда не вернусь. Рейс связан с риском и с большими деньгами. Но я вернусь, и с нашим полунищенским существованием будет покончено. За квартиру я заплатил хозяйке за год вперед. Денег тебе хватит года на два. Экономь. И не волнуйся, а то молоко пропадет. Все будет хорошо, это я на всякий случай. Как говорят англичане «надейся на лучшее, готовься к худшему».

Наталья, потерявшая дар речи от слов Данила, перепугано смотрела на него, а он быстро снял с себя пояс и, расстегнув на Наталье кофточку, одел на нее.

- Здесь доллары, эквивалентом по 100. Нужно будет, возьмешь один банкнот, разменяешь, и будешь расходовать.

Данил поцеловал обезволенную Наталью, и легонько вытолкал из ванны. Побрившись и, одев чистое белье, новые брюки и рубашку, он постучал в перегородку условным сигналом и через пять минут на пороге появилась Мария Ивановна.

- Ухожу в море, Мария Ивановна, в загранку, за валютой. Вы уж тут Наталье помогите. За квартиру я вам за год вперед заплатил, да?

- Да, Даня, заплатил. А тебя, что год не будет?

- Не думаю, но ведь это загранка, да и фирма хорошая, если продлят контракт – не откажусь. У меня семья, денег много надо.

- Да, Даня, деньги нужны.

- Ну, все, Мария Ивановна, до свидания. Длинные проводы, лишние слезы, - взглянув в окно, добавил,- а вот и такси подъехало. Излишне поспешно схватил сумку и вышел на крыльцо в сопровождении двух женщин. Перед тем как сесть в машину, обнял Наталью, крепко поцеловал и шепнул: «Не скучай, я скоро вернусь. Помни, что сказал в ванне… Береги сына …», и сняв с плеч холодные руки Натальи быстро сел в такси, громко хлопнув дверью.

Поддерживаемая хозяйкой, в полуобморочном состоянии Наталья вошла в дом и в слезах упала на диван, бесконечно повторяя: «Боже, как же я теперь, одна…». Марья Ивановна молча вышла, тихо притворив за собой дверь.

Спустя некоторое время до Натальи дошло, что Данил не сказал ей ни названия фирмы, ни судна. Уехал и все, даже не пообещал писать. Она вскочила, подбежала к окну, как бы надеясь, что он тоже об этом вспомнит и вернется. Но улица была одиноко пустынной. И что-то шевельнулось в Наталье, что она больше никогда не увидит своего Даню. Но она тут же вспомнила прощальный, горячий поцелуй и последние слова невенчанного мужа: «Я скоро вернусь. Береги сына».

Нет, нет, он не может нас бросить, он любит нас и она в порыве растерянности, горя, подступающей тоски, схватила сына и, целуя от нахлынувшей нежности, любви к своей крошке, стала быстро ходить взад-вперед по комнате, как бы ища в нем защиты.

Год пролетел быстрее, чем ожидала Наталья. Часто болел Андрюша, наверное, тревога в душе матери передавалась сыну, а это не укрепляет иммунную систему. А может быть всем малышам необходимо переболеть всеми детскими болезнями. Будучи неопытной матерью, Наталья паниковала, стоило только повыситься температуре сына, и перепугано стучала Марии Ивановне, которая давала не столько дельные советы, как ее присутствие уже успокаивающе действовало на Наталью. Кроме того, она и в аптеку не ленилась сходить. Правда, ее вздохи и расспросы, нет ли писем от отца, раздражали. Но надежда на возвращение Данила грела истосковавшуюся душу Натальи, и она стойко переносила вопросы не в меру любопытной хозяйки.

После года безрезультатного ожидания Наталья упала духом и все чаще, особенно по ночам возникал вопрос, а как же она будет жить, если Данил не вернется. Было страшно за себя, за маленького сына. Ситуация казалась безвыходной. От таких мыслей у Натальи пропал аппетит, под глазами появились синие круги и только прогулки с подросшим сыном немного отвлекали.

Весь год Наталья экономно вела свое нехитрое хозяйство, а теперь, вспомнив слова Данила, берегла каждую копейку. Но деньги таяли, и даже при жестком бюджете, с учетом ежемесячной платы за квартиру, средств, оставленных

при отъезде Данилом, хватит только на год, а потом? Что потом? А если Данил не вернется? Что с ним? Где он? Андрюша уже стал говорить «мама», «тетя» (Мария Ивановна запретила называть ее бабушкой), «дай», «на», «что это». А слово «папа» отсутствовало в крошечном словаре смышленого, по-детски любознательного ребенка. Сходство с Данилом было разительным и с каждым днем все более усиливалось, болью отзываясь в сердце Натальи.

Однажды Наталье привиделось, что Данил стоит на коленях возле дивана и смотрит ей в лицо грустным, почти скорбным взглядом, которого она никогда не видела раньше. Наталья с трудом открыла глаза и видение исчезло. Продолжая неподвижно лежать, она пыталась понять, что это было. Может быть его призрак? Говорят, что души умерших иногда посещают дом, в котором когда-то жили. Наталья с опаской посмотрела на окно: сквозь кисею гардин пробивался слабый свет. Рассвет только забрезжил и было такое ощущение, что свет борется с тьмой. Наталья, накинув на плечи одеяло, осторожно подошла к окну, одернула гардину и боязливо посмотрела на улицу, словно боясь за окном увидеть тень Данила. Никого. Только в небе догорала последняя звезда. Прислонившись, горячим от волнения лбом к холодному стеклу, задумалась и неизвестно откуда пришли слова:

На рассвете на мгновенье зажигается звезда/ И любуемся ею только ты и я./

Имя звезды – Обман/ Она наш наркотик, она наш бальзам/.

Свет неверной звезды дрожит в предрассветной мгле/ Мы не можем встретиться на земле/ И летят наши души к звезде Обман/ Она наш наркотик, она наш бальзам/.

Голубое сиянье трепещет лишь Миг/ И в нем ложное счастье и надежда горит/ И врачует разбитое сердце Обман/ И смертельный наркотик заменяет Бальзам/.

Подошла к столу, взяла школьную тетрадь, в которую записывала расходы, зачем-то полистала чистые листы и на последней странице записала неожиданно пришедшие в голову, слова, озаглавив «Звезда-Обман».

Подперев голову руками, долго сидела задумавшись. Слезы капали на тетрадь, а душа ныла, словно просилась на волю. Скорбь…

Сколько она так просидела Наталья не знала. Проснулся Андрюша, забрался к ней на колени и прижался своим худеньким, таким родным тельцем. Наталья взяла его на руки, поцеловала и сказав: «Доброе утро», вернула в кроватку и стала готовить завтрак.

Наскоро покормив сына, отнесла его к Марии Ивановне и поехала на рынок:

она видела рекламку – гадание на картах Таро.

Женщина оказалась не такой, как себе представляла Наталья, а обыкновенная черноволосая тетка с проницательным взглядом темных глаз.

Наталья принесла носовой платок Данила и попросила погадать жив ли он.

Женщина развернула платок, пристально посмотрела на Наталью и разложила на нем карты. Завораживающе тихо журчал ее голос: «Жив, детка, хозяин платка, да не судьба тебе быть с ним… Далек он от тебя, хотя душа рвется в твой дом… Опасность вокруг него…Но он ее преодолеет, но нескоро… Одинок… Несчастный он человек… Хотя добрый…»

Не успокоила гадалка Наталью, а только еще больше разбередила душу. Заливаясь слезами, думая о словах гадалки и мысленно представляя лицо

Данила, она то ускоряла шаг, то медленно брела в сторону дома, где счастье так коварно обмануло ее. Прохожие торопились по своим делам, не обращая внимания на молодую женщину, которая поминутно вытирала то глаза, то нос и от этого равнодушия ее одиночество было еще более одиноким.

Вдруг она вспомнила, что не выключила утюг и бросилась бегом к дому, до которого оставалось метров двести. Прибежав, выдернула из розетки штепсель и обессилено села на стул, тупо уставившись на утюг, который мирно стоял на железной подставке, добросовестно включаясь и отключаясь, подчиняясь установленной температуре.

Отдышавшись от бега, Наталья удивленно отметила, что почти успокоилась.

Слова гадалки немного потускнели, как и ее утреннее видение.

Осень… Ее еще не было, но кое-где на деревьях пожелтевшие листья напоминали, что зима не за горами. Гуляя с сыном или занимаясь своим нехитрым хозяйством, Наталья постоянно думала о ситуации, в которой она оказалась. «Безвыходная ситуация… ситуация безвыходная…» - сверлило в мозгу. Но ведь всегда должен быть аварийный выход, как говорил Даня.

Да, у нее был выход, но она гнала от себя эту мысль, надеялась, что все каким-то чудесным образом устроится. Она не знала, как может что-то изменится в ее жизни без Дани, но его нет. Ведь он предупреждал ее, что если через год не вернется, значит не вернется никогда, да и гадалка не обнадежила… Придется воспользоваться единственным выходом, который она сбрасывала со счетов. Пусть отец ругает, унижает, пусть даже побьет, но ее сын будет сыт: в куске хлеба дома им не откажут. А мама будет только рада внуку, да и отец со временем простит, ведь он сожалел, что у него дочь, а не сын. А если Даня захочет их найти, то он помнит адрес ее родительского дома. Ах, Даня, Даня, если бы ты только знал, как мне тяжело…

Лихорадочно собрала сына, налила в пластиковую бутылку кипяченой воды, а в банку – кашку и вышла из дома. На всякий случай, взяла документы.

Решила ехать электричкой, хоть долго, но дешевле.

Был понедельник, людей в вагоне было мало. Перед отправлением состава к ней подсела запыхавшаяся старушка с клюкой и множеством сумок, которые внес за ней низкорослый рыжий мужчина лет сорока. Еле отдышавшись, обмахивая себя платком, произнесла:

- Слава Богу, успели. Сын провожал, на машине, да на переезде долго стояли. Господи, а сумок-то сколько, говорила же им: «Ничего мне не нужно, все у меня есть», нет же, все равно сумки набили не весть чем.

Старушка стала рассказывать о том, что была в гостях у сына, что он второй раз женат, а детей все нет и нет, а ему хочется сына, и ласково поглядывала на Андрюшу. Рассказала, что живет одна, но через две улицы у нее дочь замужем за «хфермером», у которой девки, ее внучки, уже невесты.

Затем стала заглядывать в сумки, и охая, и ахая, выкладывать на сидение вагона пакеты с едой: жареную курицу, яйца, огурцы, помидоры, колбасу, хлеб.

- Деточка, как тебя зовут?

- А сыночка?

- А меня баба Нюся. Не побрезгуйте родные, покушайте со мной. Чай рано встали, тоже позавтракать не успели.

- Спасибо, мы не голодные, - отнекивалась Наталья, с трудом отводя глаза от еды и сглатывая слюну.

Андрюша потянулся рукой к выложенной еде и тут же в его рученке оказалась куриная ножка, ловко переданная бабулей.

- Деточка, кушай, не стесняйся, я ведь все это не унесу, да и мне с вами веселей завтракать.

Наталья взглянула в добрые старческие глаза старушки и взяла кусочек колбасы. Под уговоры бабы Нюси они с сыном плотно позавтракали и, запив компотом, повеселели.

Баба Нюся ела и рассказывала о своей дочери, сыне и чуть не прозевала свою станцию. Добрую половину завтрака и пакет с салом добросердечная бабуля

оставила попутчице и поспешно покинула вагон. Сумки и пакеты ей, стоя на ступеньках, подавала Наталья с почти отправляющегося состава.

Бережно собрав оставшуюся еду и уложив на сидение уснувшего сына, попыталась подготовиться к предстоящей встрече с родными.

Отца дома не будет, маме она все объяснит, а вечером придет с работы отец… Ладно, будь что будет. От сытной еды ее тоже потянуло ко сну, и слегка прикрыв глаза, Наталья старалась ни о чем не думать.

На станции было пусто и повязав косынку до самых бровей, одев темные очки, и взяв на руки полусонного сына, Наталья, замирая от страха, отправилась к родному дому. Подходя к калитке, увидела во дворе рослую круглолицую женщину, энергично метущую двор. Что-то заставило Наталью пройти мимо своего дома. Пройдя пять дворов, зашла в дом, где жила ее одноклассница Тася. К счастью, она оказалась дома. От нее Наталья узнала, что ее мама умерла полтора года тому назад, а отец, через месяц после похорон, привел в дом женщину; где он с ней познакомился, никто не знает.

С первого дня у них пошли скандалы, драки. Клава, так звали сожительницу отца, любила выпить, гнала самогон и даже торговала им. Отец пытался выгнать ее, но она не уходила. Затем отца парализовало. Клава ездила к нему в больницу, а когда выписали, забрала домой и ухаживала, состояние его улучшилось, стало стабильным, и она оформила ему инвалидность.

А затем потребовала, чтобы он отписал ей дом, иначе она уйдет и пусть он подыхает один. Он сопротивлялся, говорил, что у него есть дочь, а она смеялась и грозила кулаком: «Пусть только заявится, я ей все ноги переломаю. Я хозяйка здесь, я его жена, ну и что ж, что не расписаны, теперь гражданские жены имеют те же права».

Короче, она его доконала и он подписал дарственную и после его смерти дом достанется ей. Поздно, Наташка пришла. Опоздала.

Наталья отрешенно посмотрела на Тасю и произнесла:

- Покажи мне могилу мамы.

Минут через пятнадцать они пришли на кладбище. Могила была заросшая травой, деревянный крест покосился.

Наталья заплакала. Тася поставила пакет у ног Натальи и произнесла:

- Помяни тетю, а я пойду – и ушла, не оглядываясь, глотая слезы.

А Наталья упала на могилу и рыдая причитала: «Прости меня, мама, прости, родная. Я себе счастья не добыла и тебя погубила. Сирота я, мама, ой какая сирота. Что же мне теперь делать, подскажи, как дальше жить…».

Перепуганный Андрюша тоже заплакал и, дергая Наталью за платье, звал:

«Мама, мама, пойдем».

Но плач перешел в истерику и над могилой усопшей стоял стон ее дочери и плач внука.

Наконец Наталья взяла себя в руки села на траву, посадив рядом с собой сына. Достала из пакета, оставленного Тасей, бутылку самогона, пирожки, кусочек сала, хлеб, огурец и две рюмки. Налила одну рюмку и поставила у креста, рядом положила всего понемногу. Себе тоже налила, Андрюше дала пирожок.

- Давай, мама, последний раз пообедаем. Не знаю, придется ли еще раз приехать. Не о том мы с тобой мечтали.

Посидев еще немного, успокоилась, посмотрела на сына, и тяжело поднявшись, пошла в сторону станции. Повеселевший Андрюша, бежал рядом и срывал кладбищенские цветы.

Электричку пришлось ждать больше часа, и Наталья пожалела, что у нее нет часов: она бы могла это время посидеть у могилы матери.

Домой приехали поздно, и Наталья, обессиленная поездкой, не раздевая себя и сына, так и уснула на диване, обняв ребенка.

Прошел еще год, денег практически не было, так чуть-чуть. Надо было искать работу, а в стране неразбериха, и даже те, кто имел работу, зарплату не получали.

В один из невеселых дней, которых было все больше и больше, накормив Андрюшу и уложив его спать (дневной сон ребенку необходим, напоминала участковый детский педиатр), Наталья сидела в кресле с ручкой и листком бумаги – урезала и так скудный дневной рацион. Из печальных расчетов, периодически прерываемых мыслями о горькой безысходности судьбы, ее вывел стук в дверь. Наталья открыла и увидела на крыльце хорошенькую девушку с дерзким взглядом.

- Марии Ивановны нет дома, а ждать ее под дверью не хочу. Можно я у тебя посижу? – бесцеремонно, с головы до ног, оглядев Наталью, спросила непрошенная гостья.

- Да, - озадаченно ответила Наталья и пропустила гостью в дом. – Только у меня ребенок спит.

- Я шуметь не буду. Меня зовут Настя, а тебя?

- Давай, Натка, чай пить – по-дружески предложила Настя, привычно закурив сигарету.

Наталья хотела сказать, что у нее закончился сахар, и надо в магазин сходить, но Настя ее опередила, выложив на стол пирожные, конфеты, вино, колбасу, батон.

- Я хотела с Марьей Ивановной чай попить, но раз ее нет дома, попьем с тобой, - объяснила она наличие такого количества продуктов.

- Ну зачем, Настя, - слабо запротестовала Наталья с жадностью глядя на продукты, которые уже давно не покупала. – Мария Ивановна скоро придет.

- А придет, мы и ее позовем, - громким шепотом пообещала Настя. – Давай, ставь чайник, а я бутерброды приготовлю.

Через четверть часа две молодые хорошенькие девушки пили чай и болтали, как давно знакомые подружки.

Настя, как бы невзначай, расспросила Наталью о ее житье-бытье, и та распахнула перед ней свою исстрадавшуюся душу (позже она узнала, что Настя пришла к ней «по наводке» Марьи Ивановны и всю Наташину историю знала).

- Знаешь, Натка, ну нет твоего, так что заживо себя хоронить. Смотри, какая ты красавица, нельзя сидеть в четырех стенах, под лежачий камень и вода не течет.

- А Андрюша? С кем я его оставлю?

- А Марья Ивановна зачем? – лукаво спросила Настя, и тоном не терпящим возражения добавила,- посидит, ничего с ней не сделается, кинешь ей червонец, хватит с нее.

- Из чего? Настя, я ведь не работаю.

- Дитя, ей-богу, дитя. Запомни, мужиков много, и у каждого из них деньги. Ну что краснеешь, не девочка, жила ведь со своим гражданским браком, найдешь еще кого-нибудь, не пропадать же. Глядишь, в следующий раз больше повезет и муж будет настоящий, удостоверенный печатью загса. Да не мотай головой, найдешь, найдешь, у тебя же на лице написано – жена - а мужики - они хорошо читают по нашим лицам. Охо-хо! Знала бы я, что написано на моем лице.

И не дав ни слова сказать Наталье, вскочила и крикнула в дверях:

- Я в пятницу заеду за тобой в семь вечера, чтоб была одета. У одного моего знакомого день рождения, так что пойдем в ресторан. Я там тебя с его другом познакомлю. А сейчас забегу к Марии Ивановне, попрошу, чтобы она с твоим сыночком вечерок посидела, - и исчезла за дверью.

Допивая вино из своего фужера, Наталья вспомнила счастливые дни в комнате общежития и Даню, такого родного, любимого и о котором два года нет никакой весточки. Взяла одну сигарету из оставленной Настей пачки и закурила. Это только считается, что от первой сигареты закашляешься и никакого удовольствия не испытаешь. Нет, сигарета в сочетании с вином слегка одурманивают, и появляется состояние расслабленности и подобие покоя.

Убирая остатки чаепития в холодильник (Андрюша так обрадуется пирожным!), Наталья задумалась над предложением Насти.

«Какой ресторан? Какой друг? Нет, никуда не пойду».

Но в пятницу пришла Мария Ивановна, забрала Андрюшу.

- Иди, иди, Наташа, проветрись, чего киснуть в одиночестве. У Насти всегда хорошие люди собираются. Может быть, познакомишься с кем. Не век же одной куковать.

В семь часов вечера на такси заехала Настя, придирчиво оглядела Наталью, скривила нос и, поспешно распустив ее густые пушистые волосы, (так-то лучше), и, схватив за руку, потащила в машину.

_______________________

Ресторан оказался небольшим кафе, изрядно прокуренным с не очень чистыми скатертями. Навстречу им вышли два военных – один лысый, лет пятидесяти, другой – высокий, худой, лет тридцати пяти.

- Валерий, - представился «друг», слегка щелкнув каблуками.

- Наталья, - чуть слышно произнесла Наташа, впервые назвав себя полным именем.

- Прекрасное имя и очень подходит вам. Поразительно, но вы очень похожи на Наталью Гончарову, я имею ввиду жену великого Пушкина. О-о! Мне очень-очень приятно знакомство с вами.

Восторг Валерия (пусть напускной), и его симпатичная внешность немного сняли напряжение Натальи, а непринужденность поведения Насти почти успокоили.

Несмотря на непрезентабельный вид ресторана, кухня оказалась неплохой. Вначале Наталья стеснялась и едва притрагивалась к блюдам, но после коньяка все так аппетитно набросились на еду и Наталья, отметив, что каждый увлечен насыщением своего желудка, насколько могла, отбросила стеснительность и впервые за прошедшие два года по-настоящему утолила голод.

К концу вечера компания перепилась и, захватив шампанское, все переместились в квартиру Валеры, жена которого уехала рожать к матери, в другой город.

Там пили «на брудершафт» и не только шампанское, танцевали, играли «в бутылочку». Наталья не помнила, как оказалась в постели с Валерой.

Рано утром, с головной болью, они с Настей приехали к ней домой. У Насти оказался пакет с «гостинцами»: вино, апельсины, коробки конфет и… деньги.

Настя разделила все поровну и завалилась на диван.

- Натка, я посплю немного. Поспи и ты.

- Я пойду за Андрюшей.

- Успеется. Проспись.

Лиха беда – начало. Почти год Наталья с Настей перебивались «случайными заработками». Вначале было стыдно, потом почти привыкла (не сдыхать же под забором), а затем появилась безысходность.

В один из таких зимних вечеров пришла Настя, пришла без обычного веселья, тихо вошла, села не раздеваясь, достала из сумки бутылку коньяка, лимон.

- Депресуешь? Я тоже. Ставь рюмки. Давай по чуть-чуть.

Наталья молча поставила рюмки. Выпили.

- А где Андрюшка?

- У Марии Ивановны. Ходила в магазин. Замерзла. Сейчас заберу.

Выпили еще по чуть-чуть, потом еще и еще… Говорить было не о чем, пили и молчали.

- Ну все, Натка, пошли, проводишь до остановки, а потом заберешь своего Андрюшку. Сегодня идти некуда, да и настроение не то. Вообще, товарка, подумай о себе. Мне один из «наших» предложил работу. Секретаря. Одним словом, я пристроилась. Обещал ремонт в квартире оплатить, ну и вообще…

- Женат? – чтобы что-то спросить отозвалась Наталья.

- Конечно, где ж их холостых-то брать? Конечно, голытьбы хватает, но состоятельные все женаты.

Наталья тяжело вздохнула, одела пальто, и, зябко кутаясь в шарф, шагнула в холодную безрадостную ночь. Но ночь оказалась судьбоносной…

После небольшой попойки в воинской части подполковник Виталий Мыслывец и полковник Морозов, топтались за воротами своей дивизии и не торопились возвращаться в лоно семьи.

- Хочу продолжения праздника, - решительно произнес Морозов. Мыслывец вопросительно взглянул на офицера старшего по чину и ждал конкретного предложения. Предложение пока не созрело, но ведь надо время на обдумывание, а голова, затуманенная винными парами, совсем не хотела соображать.

- Знаешь, давай кого-нибудь снимем.

- Сомневаюсь, что нам здесь повезет. Надо идти в ресторан, там найдем искомое.

В ресторан идти не хотелось, и они медленно побрели вдоль улицы. Пройдя шагов двести, механически свернули в сторону автобусной остановки и увидели двух молодых женщин, которые также медленно брели им навстречу. Приосанившись, Морозов «взял под козырек» и, волнуясь от предполагаемого отказа, с хрипотцой в голосе, спросил название какой-то улицы. Девушки тоже оживились и смеясь и перебивая друг друга стали перебирать все улицы и в конце концов заявили, что такой улицы в их городе не существует. Морозов, не теряя времени, представился сам и представил Виталия. Девушки тоже сказали свои имена: Наташа и Настя. Потирая руки от холода, и не упуская инициативу, полковник предложил проводить.

Балагуря ни о чем, дошли до конца улицы, и остановились на остановке автобуса. Ждать пришлось недолго. Проехав пять остановок, продолжая шутить и говорить пустяки, вышли, и пройдя шагов тридцать, и, свернув за угол, очутились у дверей подъезда, а затем в квартире и сели пить чай. К чаю появился коньяк (из карманов шинели полковника), закуска и наливки (из холодильника Насти). Когда все изрядно захмелели, и разговор принял игриво-двусмысленный тон, Морозов увел Наташу, а Виталию досталась Настя, пылкая любовница, которая хорошо знала свое дело. Минут через сорок появились Морозов и Наташа, на ходу поправлявшая прическу. Опять выпили, и разгоряченный полковник увел уже Настю. Виталию было все равно, ни одна из женщин не тронула его душу, но, учитывая некоторое предшествовавшее воздержание с женой, возбужденный молодостью хорошеньких женщин и непривычной ситуацией, решил воспользоваться подвернувшимся случаем. Наташа была не такой пылкой, как Настя, может быть, растратила себя на Морозова, но жара Виталия хватило на двоих.

Уходя на рассвете, он с сожалением посмотрел на Настю, отметив, что она все же больше понравилась ему.

Но утро вечера мудренее и довольные собой и весело проведенным вечером офицеры бодро зашагали в сторону казарм. «Инцидент исчерпан, - смеясь, констатировал полковник Морозов».

Спустя неделю после приключения, Виталию, то утром, то вечером, стала встречаться Наташа. Робко поздоровавшись, низко опустив голову, проходила мимо. После такой встречи у Виталия было почему-то радостно на душе, и учения в дивизии проходили не так скучно. Однажды он задержался в городе. У дочери приближался день рождения, хотелось купить что-либо оригинальное, он очень любил детей и баловал их безмерно. Подарок он так и не выбрал, сердитый, что отпустил машину, пошел на остановку. Автобус ушел недавно, и на площадке одиноко стояла худенькая фигурка, читающая книгу. Книга дрожала в замерзших руках, но девушка упорно продолжала читать. Виталий подошел, и сняв с себя теплый бушлат накинул на дрожащие плечи. Когда девушка оглянулась, он узнал Наташу.

Робко поблагодарив, и спрятав книгу, она вопросительно посмотрела на подполковника. Он растерялся и не знал о чем говорить. Выручила Наташа, сказала, что была в городской библиотеке, подбирала материал для курсовой работы (оказалось, все вранье: она, кроме школы и курсов бухгалтеров ни в каком институте не училась). В автобусе и у Виталия язык развязался, и когда подъехали к остановке, где жила Наташа, само собой подразумевалось, что он ее проводит.

Незапланированное свидание окончилось постелью, и Наташа была более нежной, чем в прошлый раз. Связь с молодой женщиной опьяняла, и Виталий понял, что просто так отказаться от такой возможности обновления чувств он не сможет. Все в душе у него пело, он был нежен с женой и не замечал ее придирок, в дивизии стал более чутким к сослуживцам и, самое главное, помолодел. Недаром говорят, что лучшая косметика – любовь. Конечно, он понимал, что это просто увлечение, разнообразящее жизнь. Появилась изобретательность. Он не собирался из-за мимолетной связи вносить непонимание в семье, а тем более разрушать ее, поэтому сказал жене, что теряет форму и начинает бегать по утрам. Утренняя пробежка к любовнице – это что-то! Каждое утро, в любую погоду, в будни и праздники, пусть еще кто-нибудь скажет ему, что способен на такое в течение двух лет. Уверен, никто не додумается до такого.

Жена? Нет, угрызений совести он не испытывал, так как любовь к ней прошла, и не его в том вина, но для этого надо «отмотать» пленку жизни на восемнадцать лет тому назад.

В первый раз Виталий задумался над своей судьбой. Он отвергал афоризм, что судьба – это характер. Но тогда что? Скорее судьба – это Случай.

И разве тому не подтверждение его собственный брак. За месяц до отъезда по месту назначения, в Германию, познакомился с красивой, умной состоявшейся девушкой с редким именем и, не раздумывая, женился. Но и что же, что на три года старше. Зато она уже окончила институт и работала архитектором. Льстило. Однокурсники женились, в основном, на учительницах, некоторые - на медсестрах, кое-кто «прихватил» девушек из торгового института, а у него жена – архитектор. Слово-то какое! Как много в него вложено, а звучит как…

И действительно, первые десять лет он любил ее почти страстно. После казарм, армейской формы и грубых солдатских анекдотов придти домой, одеть пушистый халат и, смеясь от избытка счастья, схватить жену, посадить на колени и целовать, целовать. Сабина всегда была ухоженной, он никогда не видел ее непричесанной, небрежно одетой, кроме того, была прекрасной хозяйкой, заботливой матерью, любящей женой. И он всеми клетками своего существа ощущал все ее качества и, наверное, поэтому всегда торопился домой с радостным чувством, тихонько напевая.

Любовь Сабины с годами стала ровной, без порывистости и страсти. Иногда Виталию казалось, что жена не любит его, но она опровергала его обвинения, ссылаясь на загруженность на работе, занятия с дочерью (кроме общеобразовательной школы, Вика посещала музыкальную). Сабина по натуре была педант: беспорядок в доме, небрежность в одежде и безграмотность в употреблении слов раздражала ее. Безусловно, больше всех доставалось мужу и его армейскому лексикону, но Виталий понимал, что она права, тем более ее советы всегда были четко продуманными и по существу. Несмотря на очевидную женственность Сабины, склад ума у нее был мужской и Виталий не только ценил, но в душе гордился своим выбором.

Она посадила его за «парту» и заставила изучить немецкий язык почти в совершенстве. Сабина вникала во все детали его службы и ее взгляд со стороны, и советы помогли Виталию получить майора.

В Союз они вернулись состоятельной семьей: мебель, техника, одежда – все было из Германии. Квартиру им выделили трехкомнатную. Сабина, сияя от счастья, все расставляла, развешивала и чуть ли не приплясывала от удовольствия. Подросшая дочь с интересом поглядывала на родителей и время от времени подбегала к отцу, который подбрасывал ее визжащую от счастья к потолку. Хорошо!

Но Сабина не давала мужу расслабиться, и следующий этап был – военная академия.

Так пролетело еще пять лет. Виталий, уже в чине подполковника, уверенно шагал по жизни и в семье все чаще и чаще обсуждался вопрос о втором ребенке.

И вдруг судьба, которая так баловала Виталия, дала крен. Совершенно случайно он заехал днем в ресторан «перехватить» и увидел в одной из ниш свою жену в обществе незнакомого мужчины. Они сидели рядом, спиной к посетителям, пили вино и он периодически наклонялся к ней и целовал, то в плечо, то в мочку уха. Сабина с торжествующей улыбкой на губах поглядывала на партнера, не то чтобы поощряя его действия, но и не возражая. Все было ясно, есть перехотелось и Виталий, усилием воли сдерживая ярость, спокойно вышел из ресторана. Покружив по городу, заехал в военкомат и попросил путевку в санаторий, сославшись на

усталость. Ему предложили «горящую» - сгорело только два дня – и он, схватив путевку, помчался в дивизию, подал рапорт на отпуск, заскочил домой, быстро покидав в сумку необходимое, и уже перед уходом с досадой услышал поворот ключа в замке двери. Вошла Сабина с дочкой и счастливой улыбкой на губах. Радость трудно скрыть.

- Ты в командировку? – равнодушно спросила, бегло взглянув на сумку.

- Нет, в отпуск. Не буду мешать тебе развлекаться, - и хлопнув дверью, игнорируя лифт, сбежал по лестнице.

- Виталий, Витя, - неслось вдогонку. Ему казалось, что каждая буква имени ударяется о ступеньку и раскалывается, как орех.

- Дурак, ну дурак, - бормотал рогоносный подполковник про себя и, тормознув такси, зло бросил,- в аэропорт.

В санатории Виталий «оттянулся» за все десять лет. Домой ни разу не позвонил и даже, что удивительно, успокоился. Каждый вечер новая женщина из соседних санаториев, выбирал молодых, слава богу, здоровья хватало. Рядом с ними чувствовал себя мальчишкой, вернее юношей, свободным, не женатым. Вечером танцы (тоже не в своем санатории, соблюдал осторожность и моральный облик офицера; ведь что главное в моральном облике – не попасться), днем море, заплывал далеко за буи, привлекая внимание женского пола и работников спасательной станции.

Но отпуск закончился и по пути домой принял решение – оставить все как есть, слишком много вложено в семью, да и после отпуска флирт жены, на фоне собственных приключений показался безобидным.

Ну увлеклась, с кем не бывает, к тому же дочь…

Дома Сабина была нежной и ласковой, ну хоть к ране прикладывай, да и Виталий уже не смотрел на себя, как на святого. К тому же в отпуске понял, что его уровень развития и жены разный, вернее духовный уровень, вот и искала на стороне «родство душ». Она клялась, что у нее ни с кем ничего не было, а то, что Виталий видел в ресторане – элементарная благодарность. Просто она помогла согласовать рабочий проект на строительство кафе одному из заказчиков, но объект курировала не она, а один из их сотрудников, который работает у них всего полгода и нужными связями еще не «оброс». И это из уст Сабины звучало вполне убедительно. Виталий смирился с оправданием жены. Правда, немного поразмыслив, добавил от себя следующее: во всех научно-исследовательских, проектных институтах, архитектуре и учреждениях умственного труда очень часто формируются пары, платонически влюбленные друг в друга, у которых секс выше ушей, как говорил полковник Морозов, у которого жена-журналист была без памяти влюблена в главного редактора, и добавлял, что он спокоен, когда его жена спит с облаком. Понимал полковник, что их женам не хватает общения, что армейская жизнь бедна, особенно для женщин романтического склада, с высоким уровнем интеллекта.

Но после отпуска, Виталий, с его практическим складом ума, понял, что, нет худа без добра. Теперь его руки развязаны, и он даже почувствовал свежий ветерок свободы, которую он пока не решил, как использовать. Он по-прежнему любил жену, но если была возможность «развлечься», то случая не упускал. Нет, он не мстил ни жене, ни судьбе, он просто открыл для себя еще одну (кроме карьеры) приятную сторону жизни.

Самое интересное было то, что в этот, казалось бы, непростой период их совместной жизни Сабина забеременела. Они всегда хотели иметь второго ребенка, но, увы, ничего не получалось. И теперь, через десять лет после первых родов, такая неожиданность. Сабина хотела сделать аборт, но Виталий не разрешил, надеялся, что жена родит сына.

Вике исполнилось 11 лет, и родители подарили ей братика – маленького, крикливого Егорку. Мужчины любят, когда у них появляется сын, наверное, где-то на подсознании, в нем они видят себя, может быть, через них хотят что-то исправить в своей судьбе или то, чего не достигли, увидеть в сыне – продолжении себя.

Виталий души не чаял в сыне, покупал бесчисленные игрушки, а когда Егору исполнилось пять лет, изредка брал его на ученья, мечтая в будущем отдать учиться в суворовское училище.

Но пока, пока он с сыном ездил в Киев, к маме. Сабина всегда отговаривалась тем, что нельзя прерывать музыкальные занятия дочери и Виталий с радостью принимал ее причину. Он знал, что и маме нравится, когда он приезжает без невестки: обстановка более непринужденная.

Он помнит, свое возвращение из Германии и мама, наконец, познакомилась с невесткой, подержала на руках внучку, расчувствовалась и смахнув предательскую слезу ушла в спальню, чтобы успокоиться.

Вечером, когда все разместились по выделенным спальным местам, Виталий с мамой долго сидели на кухне «за чашкой чая». Раньше, будучи ребенком, а затем юношей, Виталий часто по вечерам «изливал душу» матери. Приехав в родительский дом, и по инерции возникло желание выговориться. А кто лучший слушатель? Конечно мама: любимая, терпеливая, многострадальная.

Ева Робертовна, ласково глядя на сына, слушала с улыбкой его повествование о жизни в Германии, о жене, дочери, в которых он души не чаял, и тихая радость озаряла по-прежнему красивое лицо. В конце их беседы, затянувшейся далеко за полночь, она произнесла: «Витя, семья это самая большая ценность. Береги ее. Не повтори ошибки отца». И он с горячностью, даже с пафосом в голосе воскликнул: «Мама, о чем ты говоришь, конечно, я никогда не уйду из семьи, ведь мы с Толей росли без отца и я не хочу, чтобы моя дочь осталась в неполной семье».

Утренние свидания с подполковником волновали Наталью; она чувствовала власть над ним, но нужна была стабильная материальная поддержка. Она задолжала за три месяца Марии Ивановне за квартиру. Попыталась найти работу, но безуспешно. Мария Ивановна посоветовала сказать Виталию о своей проблеме, но как… Он прибегал на час за любовью, а не за проблемами, их у него, как у любого женатого мужчины, хватало дома. И все же она решилась. После любовных утех подполковник любил тихо-тихо полежать, минут десять-пятнадцать, затем опять любовь (он был ненасытен), а уж затем быстрые прощальные поцелуи и прыг с постели в свой спортивный костюм и как ветром сдуло. Вот в эти пятнадцать минут Наталья отрепетировано «пустила слезу», слегка отодвинувшись от любовника, и душистым платочком стала вытирать сухой нос, легонько пошмыгивая.

- В чем дело, солнышко?

- Уже неделю, как я не работаю, попала под сокращение, а другую работу найти не могу, да и за квартиру должна, а в городе у меня, кроме тебя никого нет, хотела у бывшей сотрудницы занять, но и у нее тоже денежные затруднения.

- Солнышко, не расстраивайся, я завтра принесу тебе деньги, и впредь не скрывай от меня свои проблемы, ведь ты мне не безразлична.

И принес, но их хватило только на долг за квартиру и на питание до конца месяца, а надо было Андрюше срочно курточку и ботинки купить, да и из остальных вещей вырос. Не мешало бы обновить, хоть частично, свой гардероб, а из каких таких денег. А тут еще Мария Ивановна масла в огонь подливает. В один из муторных дней, когда Наталья зашла к ней, чтобы забрать Андрюшу (ездила в город искать работу, безрезультатно), Мария Ивановна сказала, что так дело не пойдет, необходимо иметь стабильный источник дохода.

- Но я не могу найти работу, - с искренними слезами на глазах, ответила Наталья, прижимая к груди худенькое тело сына.

- Так, девка. Дело твое серьезное. Я навела справки о твоем подполковнике. Семья у него крепкая, жена красивая, правда на два или три года старше его. Дочери семнадцать лет, сыну – семь.

Мужик он стоящий, но сразу не отобьешь. У тебя один шанс – молодость, правда, этот шанс быстро проходит, - и печально вздохнула. А затем энергично мотнула головой, словно отгоняя ненужные мысли, и в упор глядя на квартирантку, сердито сказала:

- В общем, так, дело твое дрянь, хватит сидеть и ждать манны небесной. Пойдешь в райисполком, к начальнику коммунального отдела, скажешь, что ты мать-одиночка, попала в затруднительное положение: живешь на квартире, на работу никто не берет, так как маленький ребенок. Помогите. Матильда Ивановна сказала, что только вы можете мне помочь.

- Какая Матильда Ивановна? – тихо спросила Наталья.

- Господи, да это я, - раздраженно ответила Марья Ивановна, и более спокойно продолжала, - он тебе поможет… я так думаю. Дашь ему свой адрес, заготовь заранее… Завтра вторник, у него приемный день. Иди… и ни пуха тебе…

Да, забыла сказать… Зовут его Галактион Лукич. Выучи и произноси без запинки.

- А фамилия?

- Не поняла, повторите, пожалуйста.

- Ох, господи… и где ты взялась на мою голову… А все моя доброта… Халабуда. Запиши.

Во вторник, в 10-00 Наталья сидела в приемной коммунального отдела райисполкома. Очередь была «живая» и Наталья радовалась, что оказалась последней, даже надеялась, что ее вообще не примут. Она никак не могла понять, чем начальник коммунального отдела может ей помочь, может быть, распорядится выделить материальную помощь, но это разовая выплата, а Мария Ивановна говорила о стабильном заработке. Не нравилась ей затея хозяйки, нутром чувствовала, что темнит Мария Ивановна, толкает ее на что-то нехорошее. Ведь не зря о ней в городе ходили нечистоплотные слухи. Вспомнила, что Настя ей рассказывала, о ее похождениях. Но ведь теперь она угомонилась, живет на пенсию и на то, что сдает пол-дома квартирантам. И к ней хорошо относится. Постепенно Наталья успокоилась, и, не веря в успех своего мероприятия, продолжала терпеливо сидеть в очереди.

Когда она вошла в кабинет, то увидела за длинным столом небольшого седоватого мужчину лет пятидесяти пяти. Внимательно оглядев стройную фигурку молодой женщины, указал рукой на стул и уткнулся в бумаги. Наталья села и, почувствовала, как предательски дрожат колени. Положив на них сжатые в кулачки руки, опустила глаза вниз на паркетный пол. В роли просительницы она была первый раз.

Подписав очередную бумагу, Халабуда вопросительно взглянул на Наталью и произнес:

Наталья, в одночасье, забыв имя-отчество начальника коммунального отдела, скороговоркой выпалила и про то, что она мать-одиночка и безработная, и живет на квартире.

- Ну что ж, все понятно, зайдите в отдел жалоб, напишите заявление, в котором все это и изложите, - сухо произнес Халабуда, и опять стал перебирать папки с наклейками, изредка открывая то одну, то другую.

Наталья почувствовала, что пол качнулся у нее под ногами и та слабая надежда, которая, несмотря ни на что, все же теплилась на самых задворках ее души, бесследно исчезла. Она встала, и нервно сплетя пальцы рук, негромко со сдерживаемыми слезами, которые вот-вот брызнут, негромко произнесла:

- Помогите …пожалуйста… Матильда Ивановна… сказала, что только вы можете мне помочь… Галактион Лукич…

Отодвинув папки, сняв очки, с интересом взглянул на просительницу, откинулся в кресле, с нехорошей усмешкой спросил:

- Какая Матильда Ивановна? – и увидев, как вспыхнули щеки и задрожали губы, милостиво вспомнил. – Ах, да, да… Ну, хорошо, писать заявление не надо, я лично обследую помещение. Адресок у вас есть?

- Да, - Наталья дрожащими руками протянула листок с адресом и паспортными данными.

Галактион Лукич, бегло взглянув на листок, ласково произнес:

- Я завтра же зайду, Наталья Леонидовна, между тремя и четырьмя часами дня. Устраивает?

- Да, - почти прошептала Наталья.

- Вот и ладненько, до завтра.

- До свидания.

Только на улице, пройдя шагов двадцать и вдохнув ветра с дождем, Наталья вышла из полуобморочного состояния. Ей стало все ясно. Эх, Мария Ивановна, Мария Ивановна, а ведь всегда говорила, что она ей как мать родная. Вот тебе и мать.

Оскорбленная хозяйкой, начальником коммунального отдела, безысходностью ситуации, Наталья влетела в дом, с шумом хлопнув дверью, вперила взгляд в Марию Ивановну, которая кормила Андрюшу, и, заикаясь, заливаясь слезами, спросила.

- Вы что, считаете меня уличной девкой, которая ходит и сама себя предлагает?

Мария Ивановна спокойно вытерла салфеткой рот ребенку (который, увидев мать, протянул к ней руки, с радостным возгласом: «Мама, мама»), и, подойдя к Наталье, решительно передала Андрюшу в руки матери. Собрала посуду, вытерла стол и буднично произнесла:

- Садись, что стоишь, ребенка одень. Я сейчас ухожу, мне на рынок надо. И не строй из себя сама знаешь кого. Целый год с Настей чем зарабатывали? А почему? Потому, что у тебя нет выхода. Не будь дурой, если понравишься Галактиоше, у тебя будут деньги, работа и квартира. А с твоим бабником ничего не случится, если разок-другой в неделю ты … ”пообедаешь” с начальником коммунального отдела.

А если пронюхает – отопрешься, да и потеря-то невелика. Подумай сама, - с нехорошей усмешкой добавила Мария Ивановна,- ведь мужики всегда были охотники, а мы – дичь. А теперь тебе предстоит роль охотницы и от тебя зависит, сможешь ли ты поймать и удержать такую крупную дичь, такая тоненькая, хрупкая, слабая. И что ты знала об охоте? – глаза хозяйки приобрели хищное выражение, но быстро потухли, приобретя прежнее безразличное выражение, и голос тускло продолжал. - И что ты знаешь об охоте? А они? Каждый из них, включая и твоего подполковника, знаешь сколько имели женщин до встречи с тобой, кстати, не расставаясь с женами, а обманывая их, а ты просто эпизод для них, но для тебя это целая страница жизни и будет ли еще такая возможность я не уверена, наблюдая, как ты корячишься в одиночестве в своей конуре.

Помолчала, собрала пакеты, посчитала деньги в кошельке и спросила:

- Когда Галактион приходит?

- Завтра, между тремя и четырьмя часами, - мрачно ответила Наталья, застегивая пуговки на кофточке сына.

- Очень хорошо, значит, никого у него нет. В самую точку. Повезло тебе, девка. Иди домой, а я с рынка принесу все, вкус Галактиошки еще помню. Иди… иди… И не вздумай фокусничать, а то вмиг тебя вместе с Андрюшкой из дома «выпишу».

Чувствуя себя побитой собакой, Наталья открыла дверь и вошла, в так называемую, свою половину дома. Окинула взором нехитрую мебель, состоящую из дивана, комода, серванта и шкафа, все не ее. Нет, не все – в дальнем углу, среди комнатных цветов, стояли ее два кресла и раздвижной журнально-обеденный стол. Конечно, купила это не она, а Даня, родной, любимый, отец ее ребенка, уехавший в никуда.

Чтобы отвлечься, зашла во вторую комнатку и, вытащив из-под детской кроватки ящик с игрушками, стала наблюдать, как малыш деловито выкладывает свое богатство и бормоча что-то себе под нос расставляет их в только ему понятном порядке. Хороший, спокойный ребенок, только жаль, что растет без отца. Мысли невольно воспроизвели образ Виталия. Представила, как он держит в своих больших крепких руках белокурое беспомощное создание, как по-отцовски нежно гладит по головке…

Встряхнув головой, Наталья отогнала неуместное видение и стала с омерзением обдумывать завтрашнее посещение начальника коммунального отдела. Противно… но что делать?

Может быть, рассказать всю правду Виталию и он переложит ее проблемы на свои широкие плечи? А если испугается и больше не придет? Ведь после Данила у нее не было ни одного постоянного мужчины (слово «любовник» даже в мыслях переворачивало все внутри). Нет, Виталия терять нельзя, пусть свидания только по утрам, но она уже успела привыкнуть к нему, своим неокрепшим в борьбе с жизненными невзгодами сердцем чувствовала в нем надежность, может быть, ей удастся как-нибудь «отбить» его… Ведь других вариантов нет.

Но завтра, как быть завтра… Голова шла кругом, встала, выпила валокардин, но легче не стало. Пришла Мария Ивановна (Матильда,- с сарказмом подумала Наталья), выложила в холодильник пакеты с продуктами, и энергично хлопнув дверцей, выпрямилась и испытывающе взглянула на Наталью.

- Не могу я, Мария Ивановна, так… с двумя, - ответа не последовало, словно хозяйка оглохла.

- Завтра приду в два часа и сама накрою «фуршет». А ты выспись и своего подполковника утром не подпускай, скажись больной. Перебьется. Андрюшку я заберу. Ну, вроде все. И не дури, девка, поешь и спать ложись. И уже в дверях, не сказала, а выстрелила:

- Небось, твой-то подполковник и с тобой спит и с женой, и ничего, совесть не мучает, а ты – не могу, а дитенка без витаминов держать можешь? То-то.

Выпив еще 20 капель валокардина, Наталья легла на диван, набросив на ноги плед. Вспомнила Данила, как познакомилась, как отчаянно любила, даже забеременела, чтобы навсегда, как ей казалось, привязать к себе. Он поселил в ней надежду на счастливое супружество, привез в чужой город, в чужой дом и оставил одну, и теперь рядом нет ни его, ни матери, а чужая женщина с кличкой «Матильда».

Утром все было, как обычно, подполковник даже не заметил синих кругов под глазами возлюбленной, след бессонной ночи; он по-прежнему был во власти запретной, такой упоительно- сладкой, с элементом разоблачения, любви. Элемент разжигал подполковника, его офицерскую душу просто распирало от гордости за свою так ловко продуманную конспирацию.

После ухода Виталия, с горечью на сердце, Наталья провалилась в спасительный сон. Проснулась оттого, что Андрюша обнимал ее своими холодными ручонками. Накормив ребенка, Наталья с удивлением обнаружила, что хочет есть и, поспешно заглотнув кусок омлета с салатом из капусты, запила кефиром. Убрав посуду, сварила кофе и села в кресло «Данила» и опять удивилась: волнение, страх исчезли.

Да и в самом деле, зачем волноваться? Мужчины используют женщин в свое удовольствие, а женщины… Ведь права Мария Иванова, сто раз права: Виталий живет с двумя и не пытается изменить положение, даже не пытается заглянуть в ее душу. Ему хорошо – дом, жена, дети, звание плюс молодая красивая любовница.

И разве она кому-то изменяет? Данила нет, обещал вернуться, а сам исчез, для Виталия она игрушка, временная, пока не надоест, так почему ей не «раскрутить» Галактиошу. Не нравится, ну и что? Сколько жен живут с мужьями, которых не любят и тем не менее исправно выполняют свой супружеский долг. Почему?

Да потому, что деваться некуда, потому что материально зависимы, потому что – власть мужчин, везде, во всем мире, а женщины только щебечут о равноправии. Черта с два мужчины дадут им это пресловутое равноправие. Они скорее их одарят золотом, бриллиантами, но бразды правления из своих рук не выпустят.

____________________

Галактион Лукич пришел ровно в 16-00, по расписанию, как поезд (ох, уж эта Мария Ивановна, видно в свое время она хорошо изучила сей «локомотив»).

Тяжелые шторы создавали полумрак, стол был сервирован деликатесами с рынка и разносолами из подвала Марии Ивановны (расщедрилась хозяйка, как никогда раньше), всего понемногу, свечи зажжены.

На Наталье черное короткое платье на бретельках, на открытые плечи наброшен красный шарф из шифона. Ну чем не шлюха, с горечью подумала она, подкрашивая губы перед зеркалом и поглядывая на часы, до прихода начальника коммунального отдела остались считанные минуты.

Галактион Лукич оказался галантным кавалером, но, изрядно выпив водочки, и двусмысленно поглядывая на Наталью, стал сулить «златые горы»: квартиру, работу. Наталья тоже захмелела, и немного нервно смеясь, не отводила взгляда.

Все закончилось также быстро, как и началось. Галактиоша в 17-00 сел в такси, которое подкатило, когда седой повеса вышел на крыльцо дома.

Наталья стояла у окна и истерично смеялась: ну не мужики, а поезда, один – утренний, скорый, второй вечерний – пассажирский.

Но самое приятное было то, что Галактион оказался, с точки зрения Натальи, мужиком порядочным: оставлял столько денег, что Наталья перестала без конца пересчитывать деньги и соображать, на чем бы еще сэкономить. Кроме того, ей регулярно привозили продукты и одежду для сына. Нет, не от Галактиона Лукича, а от организации по защите прав населения, как матери-одиночке.

А самое главное, Галактиоша устроил ее на работу в ЖЭК, бухгалтером, так записали в трудовую книжку, а фактически работала Наталья табельщицей и на «подхвате». С коллективом у нее не сложилось: все знали, что она любовница Халабуды. Но ведь Галактион Лукич пообещал «сделать» ей квартиру, так что косые взгляды сотрудников можно и потерпеть, тем более, что она довольно часто была на больничном, все же Андрюша рос слабеньким ребенком. Начальник ЖЭКа относился к ней хорошо, он был зависим от начальника коммунального отдела, и в душе завидовал Галактиоше, еще бы, возраст предпенсионный, а любовница в дочки ему годится.

Но и с этой надеждой пришлось вскоре расстаться: Галактиошу уволили из горисполкома за взятки в крупных размерах. Суда он избежал и, со слов той же вездесущей Матильды, уехал в Россию, где у его сына был завод металлоконструкций. Вскоре и Наталью уволили.

Получив зарплату, и компенсацию за неиспользованный отпуск (разве это деньги? Копейки), она пришла домой и, сев в кресло, задумалась.

Прикрыв глаза, воспроизвела в памяти утренние свидания с подполковником.

Пять часов утра. Она уже приняла душ, подкрасила глаза и губы, открыла замок в двери и, неплотно притворив, легла опять в постель, слегка дрожа от волнения и предчувствия поцелуев холодных с мороза губ и жарких объятий. Вдруг чуткое ухо уловило осторожные шаги, заговорщицки скрипнула дверь и он, сбрасывая на ходу спортивный костюм, рыбкой ныряет к ней в постель: свежий, морозный со сверкающими глазами и смеющимся ртом. Жадно целует и оба хмелеют от остроты ощущений. Час пролетает как одно мгновение, он исчезает так же быстро, как и появился, только дверь хлопает громче, как бы сердясь на такое мимолетное свидание.

А Наталья лежит с двояким чувством: краденного счастья, и обидой невозможностью оставить его навсегда. Представляет, как он прибегает домой, принимает душ, завтракает и, на ходу переодеваясь, заходит в супружескую спальню, торопливо целует жену и с нескрываемой радостью сообщает, что он сегодня пробежал на два километра больше. Жена лениво потягивается и сонно произносит: «И охота тебе…»

И так два года, и никакого просвета. А Андрюше пять лет. И нет у него ни родного отца, ни отчима. А вдруг и Виталий исчезнет, просто пресытится ею, и она останется опять без средств к существованию. Это уже был не страх, а ужас перед бездной, в которую она нечаянно заглянула. Наталья вскочила с кресла и, уткнувшись горячим лбом в оконное стекло, приняла отчаянное решение.

Ладно, первый раз не получилось, но ведь бомба два раза не падает в одно и то же место, да и беременность можно прервать, если Виталий откажется жениться на ней.

_____________________

Через два месяца после принятого Натальей решения, весть о ее беременности вначале ошарашила пылкого любовника, но слезы и беззащитность уже любимого существа оказались мощным оружием против подполковника. А тут еще Андрюша попал под мотоцикл и врачи боролись за то, чтобы спасти искалеченную руку.

Не взвешивая и не рассуждая, он оставляет уютный насиженный угол, жену, детей и решительно начинает новую, полную проблем, жизнь.

Подключив все свои связи и деньги, спасает Андрюше руку.

Получив развод и зарегистрировав брак с Натальей, усыновляет ее сына.

Но жить в одном городе с бывшей женой – пытка, и Виталий меняет часть. Вскоре молодая жена родила сына, которого назвали Виталием, по инициативе Натальи, которая хотела показать мужу, как она ему благодарна, как любит его.

И опять лихорадочное обивание порогов чиновников Виталием и бесконечный поток бумаг, которыми он бомбил военное руководство доказывая, что жить с двумя малолетними детьми в общежитии сложно.

Квартиру ему выделили – 3-х комнатную. Наталья не верила своему счастью: муж, квартира, не сон ли это, и смотрела на Виталия почти с собачьей преданностью. Иногда подполковник ездил в Киев, в командировку, но приезжал хмурый и, наспех поев, садился за письменный стол. В такие дни Наталья старалась не попадаться на глаза мужу, да и детей не пускала к нему в комнату. Она пыталась угадать причину плохого настроения Виталия и связывала его с посещением родительского дома и неодобрительном отношением матери к его скоропалительному второму браку.

Однажды Виталий приехал из Киева с довольной улыбкой на лице и, поцеловав Наталью, небрежно произнес: «Скоро получу полковника, а там и до Киева рукой подать».

Действительно, в тот год Виталий получил повышение и перевод в Киев. Оставив недавно отремонтированную квартиру, новая семья Мыслывца переехала в столицу. Квартиру им выделили на Троещине, район отдаленный, но квартира была хоть и вторичного заселения, но вполне приличной. И опять ремонт, хлопоты по устройству детей: одного в школу, другого – в детский сад. О визите к матери Виталий умалчивал. «Ну и ладно, главное, чтобы ничего не наговаривали, а дети и без бабушки обойдутся, главное, чтобы у них отец был – рассуждала Наталья». Но что-то изменилось в отношении Виталия к ней, к детям, как будто Киев отнимал его у них. Наталья понимала, что новая работа требует много времени, что ему нужен авторитет и даже то, что она улавливала запах коньяка, опять-таки связывала с работой.

Но по едва заметным признакам она заметила, что интерес к семье у Виталия начал постепенно угасать. И однажды, когда он пришел домой пьяным, она поняла, что они стали чужими, что их связывала раньше постель, а позже – хлопоты по устройству быта. Испугавшись своего открытия, в первое же воскресенье она предложила всей семьей отправиться в парк. День прошел великолепно: аттракционы, катание на лодке, сладости в детском кафе, все было настолько прекрасно, а Виталий, как отец был великолепен. Он просто превратился в большого ребенка, который не уступал в играх с сыновьями. Ужинали все вместе и дети, взахлеб, делились впечатлениями о проведенном дне, шуткам и смеху не было конца. В основном, объектом шуток был маленький Виталик, который боялся кататься на каруселях и только согласился, когда его взял на руки папа, и они еле-еле поместились на сидении.

После проведенного вместе с семьей выходного, Наталья поняла, что у них

все нормально и поводов для тревог нет, просто у нее отсутствует опыт семейной жизни и еще не прошел страх, который она сама определила, как комплекс «матери-одиночки». Жизнь потекла тихо и однообразно, как и у многих других ординарных семейных пар.

После развода Сабина проанализировала, так неожиданно закончившуюся, свою семейную жизнь. Искала допущенные ошибки. Перебирая в памяти, буквально день за днем, пришла к выводу: всему виной ее самодержавие.

Да-да, другого слова нет. Она всегда управляла мужем, детьми, укладом семьи. Но ведь так и должно быть, на самотек ничего нельзя пускать. В результате ее управления Виталий окончил академию, уверенно продвигался по служебной лестнице, дочь с отличием окончила среднюю и музыкальную школы, Егор тоже подавал надежды: мечтал быть химиком. Вот и получилось, раз она такая самостоятельная, то и живи одна. А он нашел себе другую: беззащитную, слабую, нуждающуюся в сильном плече, и …

молодую. Боже, как она ненавидела двадцатилетних: наглых своей молодостью, демонстрирующих бесстыдно открытое тело, не опускающих глаз перед жадными взорами мужчин. Да, молодость всегда соперничала с более старшим поколением, но не до такой же степени. Конечно, «той» не двадцать, у нее уже есть ребенок (выяснилось на суде), но все равно она моложе неё на 15 лет. Наверное … сексуальна.

Однажды ей попал в руки журнал «Любовь» и что же она там увидела… а затем прочла…

Оказывается сейчас время сексуальной революции, иными словами – разврата. Тайны близости между мужчиной и женщиной не существует. Ее подменили распущенностью, вседозволенностью. Если эта зараза существовала только в публичных домах, - да и то в царское время, –

посещение которых считалось неприличным, то теперь она, зараза, расползлась и единственная прививка от нее (как она считала) это семья. Но зараза завоевывая позиции все чаще стала проникать в семьи и разрушать их. И что же будет в результате? Постепенное превращение в животных? И пропагандируется секс (читай порнография) людьми-животными, которые уже не могут быть людьми. Необратимый процесс.

Сабина со страхом подумала о будущем дочери, сына и содрогнулась.

Чувствуя, что рассуждая таким образом можно дойти до шизофрении, подошла к холодильнику, налила стакан минеральной воды, отжала в него сок лимона и, глядя в окно, медленно выпила.

Загадочное существо - человек. Когда жила с Виталием, то всегда мечтала о мужчине интеллектуальном, воспитанном, интеллигентном. Виталий ей казался простоват… А теперь бы многое отдала за то, чтобы он вернулся.

Но он не вернется. Слезы уже закончились, значит необходимо действовать.

Первое, что надо сделать – это вернуться в Киев. Сабина села за свой рабочий стол и написала обстоятельное письмо маме, в котором по-деловому изложила суть вопроса: она хотела продать свою приватизированную квартиру здесь и купить с доплатой квартиру в Киеве. У нее были сбережения, копила на обучение детей, но сложившиеся обстоятельства изменили планы.

Много воды и слез утекло, пока Сабина перебралась в Киев. Первое время, сразу после развода, она часто звонила Анатолию, а приезжая в столицу виделась с ним на «нейтральной территории». Анатолий никогда не говорил о ее разводе с Виталием, разговор вертелся о переезде в Киев и о достоинствах и недостатках той или иной квартиры. Единственное что он обронил, как бы невзначай, что его мать серьезно больна и тяжело вздохнул. Затем звонки стали реже, и вскоре совсем прекратились. Толя тоже не звонил.

О смерти Ады Робертовны ей сообщила ее мать, и она успела приехать на похороны своей бывшей свекрови; Виталий был один, мать так и не признала его новой семьи; Сабина не на шаг не отходила от Анатолия.

____________________

Прошел еще год, и все же Сабина переехала в Киев. Дочь уже училась в институте, жила в Москве, на каникулы приезжала к бабушке. Сабина была благодарна детям, что они восприняли уход Виталия по-взрослому, как факт и вопросов не задавали, а на редкие звонки отца отмалчивались или вообще клали трубку. Виталий злился, думал, что это Сабина так настроила детей, а она думала о том, как же велика травма у них, если они даже слышать его не хотят.

Едва устроившись на новом месте, Сабина «зачастила» к Анатолию. Успокаивая себя, Виталий считал, что их связывает родство душ. Толя помог устроиться Сабине в архитектурно-строительный институт и обещал помочь с переводом на преподавательскую работу, то есть, проявлял участие как к бывшей родственнице. Но это было успокоительное объяснение, вроде таблетки от головной боли, и Виталий не верил, в самим же выдуманное, объяснение.

Еще в бытность семейной жизни с Сабиной, он видел, что она симпатизирует брату. Молча ревновал. Особенно бесило то, что он с детства не видел в Анатолии мужского начала. Часто бил его, Толя даже не сопротивлялся, не жаловался, просто горько плакал, зло глядя из подлобья на брата и, наверное, не столько от боли, сколько от обиды. Но Виталий любил брата и в школе всегда заступался за него.

Сейчас, анализируя отношения Сабины и Анатолия, он понимал, что у них есть повод объединиться, ведь старые обиды не исчезают, а требуют компенсации. Не выдержав подозрений в одно из воскресений, рано утром, он приехал к брату, но сколько не звонил, никто ему так и не открыл. Виталий убедился, что у Тольки кто-то был и судя по всему – Сабина.

Безусловно, Сабина имеет право на личную жизнь, но почему она выбрала брата, назло ему или она давно предпочитала Толю, а не его и воспользовавшись разводом, решила реализовать увлечение. А может быть зная, как он пренебрежительно относится к брату, почти не считая его мужчиной, просто, таким образом, решила отомстить бывшему мужу. Да и Толька, с годами все выше и выше поднимался по научной лестнице, стал смотреть свысока на брата-солдафона. А тут возможность доказать, что он как мужчина не хуже него, раз к нему сама ходит его бывшая жена.

Или действительно у них родство душ? Нет, нет, это мелкая месть, но как же она бесила армейскую душу полковника, так бы и убил обоих.

Ну, ладно, Сабина, ею руководит ревность и комплекс брошенной жены, но брат… Нет, это невыносимо.

__________________________

Сабина сидела перед зеркалом и придирчиво рассматривала своё лицо; добавилась у глаз маленькая, почти незаметная морщинка; уголки губ слегка опустились –печаль не красит – что придавало унылое выражение, надо немного по-другому красить губы и пройти курс массажа лица; лоб

по-прежнему высокий, чистый, без морщин.

«Ну что ж, не такая я уж старая, так что в бой».

Сабина приняла решение: хватит переливать из пустого в порожнее, если у Анатолия не хватает смелости, то ей – не занимать.

«Оденусь более откровенно, выставлю, грудь, колени, плечи оголю и, держись, профессор…».

А на душе грустно, грустно… была семья, муж, все как у людей, а теперь не жена и не вдова, а жить так хочется, жить полноценно.

Работа…ну и что. Достигла определенной ступени, это будни, а на праздники – одна и никто не позвонит, не поздравит, в гости не пригласит. Только

телевизор, созерцание чужой виртуальной жизни.

А Толя? Толя достойная замена Виталию.

Сердце сладко заволновалось от предстоящей мести. Он ведь никогда не воспринимал Толю, как соперника, даже после того, как Толя стал профессором. Виталий считал, что достижения в профессии – дело усидчивости, терпения.

Ну, а если она выйдет замуж за Толю – самец в нем проснется с такой силой, что ей даже страшно представить. Ну да ладно, это Виталий.

А Толя… Он ей всегда импонировал своей сдержанностью, целеустремленностью, интеллигентностью. В нем она находила собственные черты характера. Да, она старше него на пять лет, но женщина ухоженная, следящая за своей внешностью всегда выглядит моложе своего возраста.

Анатолий ждал Сабину с волнением шестнадцетилетнего юнца. Приготовил салаты, мясо, нарезал несколько видов сыра, колбасы, тщательно вымыл и положил в вазу фрукты и все это в холодильник, в компанию с «Мартини» и апельсиновым соком. За час до прихода Сабины оделся во все новое: рубашка, галстук, костюм, носки, туфли. И сам же съиронизировал: «Хоть в

гроб клади». А затем пожурил себя: «Ну и черный же юмор у вас, профессор,

перед свиданием надо думать о чем-нибудь приятном».

Было душно, открыл окно и вдохнул полной грудью, словно слетевший с каштана, ветерок. Что-то щемило в груди и не давало покоя. Наверное, не плохо в такие минуты закурить, но Анатолий не курил.

Он подошел к бару и выпил рюмку коньяка. Стало немного легче, но предчувствие чего-то тревожно-неопределенного не оставляло его.

Сабина позвонила неожиданно резким и длинным звонком.

Анатолий, с вспотевшим лбом и неуверенной улыбкой открыл ей дверь.

Свежая, благоухающая с открытой улыбкой, она заполнила все пространство.

Сбросила туфли, небрежно швырнула сумку на кресло, заглянула в зеркало и проворковала таким грудным голосом, что у Анатолия перехватило в горле.

- Зд-рствуй, - еле выдавил он.

Почти с кошачьей грацией, бросила свое тело на диван и, потянувшись за сумкой, продемонстрировала глубокий вырез блузона и прелести скрывающиеся под ним.

Анатолий с затуманившимися глазами отправился на кухню, на мгновение прислонился раскаленным лбом к холодильнику. Спохватившись, в беспорядке выставил на стол закуски и вино.

Сабина, докурив сигарету, аккуратно сервировала стол, поминутно наклоняясь и искоса наблюдая за меняющимся выражением лица бывшего деверя; медленно влила в бокал с «Мартини» апельсиновый сок. Анатолий механически отметил белизну полных рук, покатые плечи, короткие пухлые пальчики со свежим маникюром.

Отодвинув бокал с «Мартини» произнес:

- А я выпью коньяк.

- Неужели армянский.

- Ну, ты просто молодец, я его уже лет 10 не пила, - и решительно, - тогда и

мне коньяк.

Она подошла к буфету и достала два коньячных бокала.

Анатолий поровну разлил коньяк и вопросительно взглянул на Сабину.

- За нас, Толя, - и лукаво взглянув, медленно выпила весь бокал.

Анатолий залпом выпил бокал и налил еще. Сабина, покусывая лимон, с улыбкой произнесла:

- Между первой и второй… Твой тост…

- За тебя, Сабина, за тебя, - глядя перед собой, произнес Анатолий.

- Хороший тост, - и опять мелкими глотками выпила опьяняющий напиток.

Забрав у Анатолия бокал, который он вертел в руках, Сабина салфеткой промакнула его влажный лоб и тихо произнесла:

- Сними, Толя, пиджак, жарко.

Он послушно встал и снял пиджак, а Сабина, возбуждаясь запахом туалетной воды и мужского пота (он видел, как взволнованно поднимается блузон и ему казалось, что эти два чуда сейчас вырвутся из плена и тогда… Анатолий закрыл глаза), поднявшись на носочки стройных ног, сняла с него галстук, расстегнула рубашку и стала целовать его грудь, опускаясь все ниже и ниже.

Анатолий, словно проснувшись, упал перед ней на колени и впился в ее губы жадным, истосковавшимися губами.

Иранский ковер никогда не видел такой страсти двух, раскаленных желанием, тел. Немного остыв, Анатолий поднял на руки Сабину и отнес ее в спальню, которая, вместе с хозяином давно готовилась принять в свое лоно долгожданную хозяйку. Ненасытность Анатолия удивила и утомила Сабину, но она продолжала имитировать страсть, понимая, что мужчина достиг того, о чем так долго, скрывая от окружающих, да и от себя, мечтал.

Сон и коньяк взяли свое и Сабина уснула, а Анатолий лежал без сна, вперив глаза в потолок, по которому бродили тени, отбрасываемые уличным фонарем. Какое счастье лежать рядом с женщиной, чувствовать ее тело от которого исходит какая-то то живительная энергия, прислушиваться к ее дыханию, вдыхать аромат ее духов. Нет, не зря люди придумали жить парами, а не стадом. А он столько лет жил один и не догадывался о этом земном счастье; нет, иногда его посещали мысли об этом, но дальше плотского удовольствия воображение не шло.

____________________________

Утром Сабина проснулась от забытого тесного прикосновения мужского тела; всю ночь она проспала в объятиях Толи, сладко, безмятежно. Повернув голову, впервые увидела его лицо без очков: беззащитное, почти детское выражение было антиподом той маски, которую он носил днем.

Тихонько, почти по-змеиному, изгибая свое тело, Сабина выскользнула из постели, проворно подхватив свои вещи, забежала в ванную. Ох, уж этот Толя, ну просто царская ванная комната: вся золотистая, даже раковина и ванна «золотые». А туалетный столик? Его ведь не было в прошлый раз: ножки гнутые, поверхность овальная, инкрустированная янтарем, да и зеркало сменил. Ой, да ведь зеркало и столик это же гарнитур, рама зеркала тоже инкрустирована янтарем. Да, Анатолий, если это сделано для меня, то низкий тебе поклон. Так нас и надо брать, не «голыми руками».

Отплескавшись, и налюбовавшись собой и ванной комнатой, Сабина ловко нанесла почти незаметный макияж и выскочила из ванной. На столе стоял свежесваренный кофе, тарелки от несостоявшегося вчерашнего ужина были

убраны. Из кухни вышел Толя и, слегка смущаясь, произнес:

- Доброе утро.

- Доброе. Я уже ванну приняла. А какой чудесный гарнитур ты приобрел. Вообще, ванна царская. Я готова в ней жить.

- Так в чем же дело? Переезжай сегодня же.

«Подловил, так подловил, как говорит, Егор, - подумала Сабина», - вслух произнесла:

- Надо подумать, - и налила из кофейника чашку кофе.

- Я на минутку в ванную, если что нужно, возьми в холодильнике.

Как только дверь в ванную захлопнулась, Сабина очутилась на кухне, открыла холодильник, быстро нарезала свежий сыр, колбасу, нашла оливки и приготовив бутерброды, внесла на подносе и поставила рядом с кофе. Удобно разместившись в кресле, взяла бутерброд, кофе и стала быстро поглощать одно и другое. Проголодалась.

Вошел Толя. В трико и тенниске он выглядел значительно моложе и чем-то напоминал футболиста.

Взяв свою чашку кофе, неспеша пил, временами бросая короткие взгляды на Сабину.

- Ну все, Толя, первый голод утолила, теперь до обеда дотерплю,- и шутливо погладила живот.

- В холодильнике есть мясо.

- Нет, нет, и не соблазняй, с утра мясо, нет, - и заговорщицки добавила, - хотя хочется. Но изменять многолетней привычке нельзя: я ведь привыкла завтракать именно кофе и бутербродом.

- Ну, я побежала? – и быстро направилась к двери, по пути прихватив сумочку.

Анатолий в прихожей взял ее за плечи:

Она поцеловала его в щеку и произнесла:

- Я вечером приду.

Притянув ее к себе Анатолий твердо произнес:

- Я люблю тебя с … в общем, ты знаешь, когда я впервые тебя увидел… у меня никогда не было женщины, я ждал, я надеялся, нам вместе будет хорошо.

Сабина поцеловала его в губы и, выскользнув из объятий мужчины, не зная, кем он теперь для нее является, махнула рукой: «До вечера».

Анатолий стоял у окна и в голову приходили странные мысли: он был под впечатлением обладания женским телом.

- Блаженство, неземное блаженство прикасаться к женщине, целовать ее, ощущать каждый изгиб ее тела. Да, сокровища хранят женщины под платьем.

Правы, тысячу раз правы мусульмане, что прячут своих женщин под чадрой, длинными одеждами. Женщина – соблазн, а каждый мужчина – вор.

Анатолий закрыл глаза и мысленно вновь переживал прошедшую ночь. Ощущения были настолько сильны, что он с легким стоном опустился в кресло. В голове не было никаких мыслей, переживаний, печали; он был как сосуд, доверху наполненный драгоценной жидкостью. Блаженство, неземное блаженство.

Пятьдесят лет. Юбилей. Странное состояние. Когда закончилась официальная часть, и банкет был в самом разгаре к нему подошел Морозов с бокалом почти до краев наполненным коньяком (судьба их постоянно сталкивала) и как всегда, с претензией на юмор произнес:

- Кто-то сказал, что у человека три возраста: молодость, средний возраст и «как хорошо вы выглядите», за тебя, за то, что ты хорошо выглядишь, - и двусмысленно взглянул на Наталью, которая покраснела до корней волос, залпом осушил свой бокал.

Виталию, как и Наталье, было неприятно присутствие Морозова (а кому приятно видеть человека, который спал с твоей женой?), он даже не пригласил его на банкет и был рад, что тот в командировке. Но Морозов, прослышав о банкете, сел на самолет и как «здрасьте» появился в тот момент, когда закончилась официальная часть.

Вечер был испорчен и для Виталия и для Натальи. Виталий «надрался» и дома нес такую околесицу, что его жена, расплакалась и всю ночь, не могла уснуть от незаслуженного унижения.

На второй день после банкета Виталию в военкомате выделили бесплатную путевку в санаторий, и он почувствовал облегчение от того, что в суматохе сборов можно избежать объяснений с Натальей, укатил в Крым.

Курорт есть курорт. Не теряя зря время, Виталий в первый же день приезда хищно огляделся и остановил свой алчущий приключений взгляд на красивой рыжеволосой женщине лет тридцати за соседним столиком. Молниеносно принял решение – «приударить». Быстро справившись с обедом он долго рассматривал в холле местные сувениры и когда рыжеволосая вышла из дверей столовой оказался «случайно» рядом. Галантно распахнув перед ней входную дверь и, услышав негромкое «Благодарю», расценил как приглашение к знакомству. Через пять минут Виталий знал, что рыжеволосую зовут Изабелла, что она три дня как отдыхает и что их корпуса ( называемые – отделением) рядом. Мелькнула мысль сходить к начмеду и перевестись в корпус, в котором поселили Изабеллу, но решил не опережать события. Позже решил, что в том, что они в разных корпусах есть определенный смысл, еще не известно как сложатся их отношения.

После ужина Виталий и Изабэль (так он игриво называл свой объект скоропалительного обожания) гуляли по набережной санатория, а затем сидели в кафе: он заказал себе 100 грамм коньяку, а она – зеленый чай. Одним словом, знакомство состоялось.

Виталий много говорил: о своем детстве, о бабушке, маме, отце, который их бросил. Изабелла внимательно слушала, но сама была немногословной. Да Виталий и не нуждался в ее красноречии, ему нужно было выговориться. Он вскользь заметил, что был дважды женат, но «как-то не сложилось». Опытным взглядом дамского сердцееда определил, что Изабэль не замужем. Ну, в пятьдесят лет и не такое можно определить.

На второй день знакомства, в пятницу, он пригласил ее на дискотеку, которую санаторий проводил в бильярдном зале по пятницам, субботам и воскресеньям. Изабелла не соглашалась, говорила, что это мероприятие для молодежи, на что Виталий, смеясь, отвечал, где она видела молодежь. Действительно, молодых было не очень много, но и не мало, в основном это были особы женского пола.

В конце концов, Изабелла дала себя уговорить и после ужина, предварительно переодевшись к предстоящим танцам, встретились у ее корпуса.

На Изабелле было платье изумрудного цвета, которое выгодно оттеняло ее рыжие волосы и бело-мраморное лицо. Туфли были открытые с ремешками почти до колен.

«Ничего,- удовлетворенно отметил Виталий, и мысленно оглядел свой светло-серый костюм и туфли 10-летней давности. – Ничего, в конце концов я мужик, а не пижон, охотящийся за богатенькими бизнес-бабами».

На дискотеке была светомузыка, танцы чередовались с учетом возрастного ценза отдыхающих: быстрые сменялись медленными, и давали сердечникам и не очень молодым кавалерам отдышаться. Виталий в военном училище, по возможности, бегал на все вечера в пединституте и не замедлил показать на паркете свои недюжинные способности. Изабелла тоже неплохо танцевала и, несмотря на своеобразную (вернее старомодную) манеру партнера, сразу подстроилась под шаг Виталия.

В середине вечера диск-жокей объявил белый танец и Виталия сразу пригласила (словно из-под земли выросла) девица лет 20-22, с не по-девичьи ярко выраженными прелестями.

- Дозвольте запросыты вас до танцю, - проворковала девушка с закарпатским акцентом.

Лицо Виталия расплылось в улыбке, его самолюбие подпрыгнуло, словно резиновый мяч и, даже не взглянув на Изабеллу, уплыл в ритме танца.

Изрядно намаявшись с партнершей, так неожиданно поднявшей его акции, и проводив ее к небольшому кружку таких же по возрасту девушек, Виталий не обнаружил Изабеллу. Поискав глазами вокруг и обойдя зал по кругу, он понял, что она ушла.

«Приревновала, - с удовлетворением подумал он. Но ничего, это распалит ее, и она сократит дистанцию. Сменит лед на жар».

Танцы потеряли интерес, и он решил, не откладывая дело в долгий ящик, пойти и выяснить отношения, но увидев на стенде ключ от ее комнаты сел на скамейку в тени большого раскидистого дерева, куда не доставал свет фонаря. Через час томительного ожидания, он увидел как по ступенькам, ведущим к пляжу, поднимается Изабелла. Шла она медленно, опустив голову и глядя под ноги. Виталий пошел ей навстречу.

- Изабэль, вы обиделись? – и взял ее руки в свои. Руки были холодными.

- За что? – и унылый взгляд скользнул вверх, на окна корпуса, минуя лицо Виталия.

- Ну… за тот, белый танец.

- Потому он и белый, чтобы дать возможность женщинам пригласить понравившегося мужчину. Элемент эмансипации.

- Так вы не обиделись?

- А почему ушли?

- Скучно. Да и музыка устаревшая, а может быть устаревшая я…

- Да, да, музыка не очень, - подхватил Виталий подвернувшуюся тему, проигнорировав последние слова Изабеллы.

Но Изабелла, забрав руки из его ладоней, грустно произнесла:

- Спокойной ночи. Я немного замерзла. У моря прохладно.

- А может быть погуляем, еще рано спать, - и сняв пиджак попытался набросить на плечи Изабеллы. Она мягко отстранила его руку с пиджаком, и устало повторила:

- Спокойной ночи.

- Спокойной ночи, до завтра.

Изабелла поднялась на крыльцо корпуса и исчезла за дверью.

Нет, нет. Виталий не расстроился. Совсем наоборот. Он представил, как она от ревности и злости проведет бессонную ночь, а утром будет как шелковая. А что? Он успел осмотреть мужской контингент заезда. Нет контингента, то старый, то хромой, а если чуть поприличней, так с женой. Зато женский … Одна краше другой, любого возраста, любой комплекции, короче, на любой вкус. Так, что дорогая Изабэль деваться тебе некуда. От подобных мыслей Виталий подтянул живот (надо качаться), и, тяжело наступая на пятки, двинулся к своему корпусу.

У Виталия был одноместный номер, и зайдя в него он увидел, что вещи разбросаны, предметы мужского туалета на столе.

Заглянув в холодильник обнаружил, что бутылка коньяка наполовину пуста.

Убрав вещи в шкаф, а дезодоранты, гели и бритвенный прибор в ванную, быстро набросал список, что необходимо купить для романтического вечера со свечами. Против такого вечера ни одна женщина не устоит, самодовольно думал курортный Казанова.

Изабелла не спеша вынула шпильки из прически и золотисто-рыжие волосы упали на плечи, лицо. Обрамленное золотистой рамой волос, лицо как бы получило дополнительное освещение, и необыкновенно белая кожа стала матовой.

Изабелла смотрела на свое отражение в зеркале и невесело думала: «Природа дала мне все: густые волнистые волосы, высокий лоб, тонкие, словно нарисованные брови, голубые глаза, правильный нос, белые зубы, слегка припухшие губы, да и фигурой не обидела. В юности казалось, что и счастье природа-матушка выделит. А его все нет. 35 лет, мужа нет, детей нет.

Почему? Ведь и не дура, но, наверное, все же чего-то не понимаю в жизни. Может быть, слишком рано замуж вышла? На 2-м курсе института. Да и как было ни выйти, когда самый лучший парень факультета обратил на нее внимание. А у подруг – никого. Когда она привела Гришу в дом, мама была им очарована и только дочь появлялась на пороге квартиры, как она сразу: «Ты одна, а где Григорий? Такой парень… Белочка, смотри не упусти: и умный, и воспитанный, и тебя любит». Отец не разделял восторгов жены, к Грише был равнодушен. Интуитивно Изабелла чувствовала, что не понравился ее любимый отцу. Но что отец? Она была влюблена в Гришу, как кошка, и с трудом сдерживала рвавшиеся наружу чувства.

Поженились они на втором курсе. Жили или у ее родных, или у ее бабушки. У Гришиных родителей была двухкомнатная квартира, а кроме него, отца и матери, была еще сестренка-школьница, поэтому родители даже не скрывали радости, что их сын женился и будет жить у жены. Тем более, что бабушка Изабеллы имела квартиру хоть и не в центре города, но и не в отдаленном районе и была бы очень рада, если бы молодая семья постоянно жила с ней. Родители Изабеллы планировали по-другому: они хотели забрать бабушку в свою трехкомнатную квартиру, а «молодые» чтобы жили самостоятельно. За два месяца до сдачи государственных экзаменов Изабелла обнаружила, что беременна. Срок был маленький и экзаменам не помешал.

«Обмывали» диплом в четырехкомнатной квартире Лильки, одной из подруг Изабеллы.

Лилька была смуглолицей гречанкой: черноглазая, черноволосая, завистливая.

Парней у нее не было и это было причиной для постоянного ехидства, сменяющегося угнетенным состоянием. Она даже ходила к экстрасенсу, чтобы он снял с нее, как она говорила, «венец безбрачия». Одним словом, Лилька не теряла надежду на то, что вырвет у судьбы свое счастье.

Бывшие студенты, а ныне молодые специалисты, веселились так, словно последний день жили на свете. Изабелла не пила и мало ела – беременность накладывала определенный запрет. Глубокой ночью, в самый разгар веселья, ей стало не по себе. Она зашла в гостиную (Изабелла сидела на балконе, так как от сигаретного дыма ей было тяжело дышать, а Гриша «выделывался» со всеми в гостиной), но обследовав взглядом танцующих, диваны и кресла, мужа не обнаружила. Изабелла пошла по комнатам, заглянула на кухню, ванну, даже в туалетную комнату заглянула, но Гриша исчез, но ведь такого быть не может. Вспомнила, что остались не обследованными две лоджии. Решила заглянуть и туда:

на одной - курили, Гриши не было, заглянув на вторую, увидела сидящую на кушетке целующуюся пару. От звука открывшейся двери они отскочили друг от друга. В юноше Изабелла узнала Гришу, а в растрепанной, с расстегнутой кофточкой девушке – Лильку.

Растерявшаяся от неопровержимости факта, Изабелла быстро пошла в гостиную. Гриша догнал ее и с видом побитой собаки бормотал: «Ничего не было… Ничего не было…». Изабелла вызвала такси. Веселье продолжалось и никто даже не обратил внимания на уход уже бывших однокурсников.

В такси сели молча, Изабелла на переднее сидение, Гриша на – заднее. Когда Изабелла назвала адрес бабушки, он пробурчал: «Почему…» (договаривались, что после вечеринки ночевать будут у ее родных, так как центр есть центр, и в создавшейся ситуации неверный муж рассчитывал на поддержку тещи, хотя уже месяц молодая семья жила у бабушки, которая ежегодно на все лето уезжала в Севастополь к одинокой подруге).

- Потому, что мы там живем, - коротко ответила расстроенная жена, все еще не решившая как вести себя в создавшейся ситуации.Дома, молча, легли по разным комнатам, и через пять минут Изабелла услышала легкое похрапывание мужа.

Так и не сомкнув глаз, Изабелла сложила нехитрые пожитки мужа в чемодан и утром, не выясняя отношений, выставила на лестничную площадку. Гриша не оправдывался, а гордо вышел, бросив на ходу: «Ты еще пожалеешь об этом».

Изабелла, не уронив ни слезинки, пошла в поликлинику, не сказав родителям ни слова ни о разрыве с мужем, ни о том, что решила прервать беременность.

Когда вышла из больницы и приехала в пустую квартиру громко выплакалась, сожалея о Грише, которого продолжала любить и о ребенке, которого успела полюбить.

Опустошенная свалившимися невзгодами и понимая, что сгоряча «нарубила дров», она поехала к родителям и все рассказала маме.

Мама восприняла случившееся по-своему: разрушение произошло, спасать надо дочь. Утешила как могла, невпопад сказала, что нет худа без добра и сама поняла, что сморозила глупость, заплакала.

Отец на новость отреагировал молчанием, но через три дня сказал дочери, что в совместном украинско-турецком предприятии, выпускающем и реализующим моющие, нужен менеджер и, если она пройдет собеседование, то ее возьмут с месячным испытательным сроком на 200$, а затем, если справится, то будет получать – 700$.

Собеседование Изабелла прошла, решающую роль сыграло знание английского (недаром ее мама с третьего класса нанимала репетиторов).

Первое впечатление от новой работы было приятным: прохладный кабинет с хорошим ремонтом, компьютерный стол с ноутбуком, вращающееся кожаное кресло, письменный набор, в котором столько предметов, что некоторые из них Изабелла не знала, как применять. Но через день она поняла, что хлеб у нее тяжелый и фирма зря денег не платит. Возвращалась поздно (привозили на машине), иногда могли вызвать ночью, ее и главного бухгалтера. Никогда бы не подумала, что менеджер такая необходимая фигура в бизнесе, но вскоре поняла: теневая экономика. Руководителям компании срочно нужно было знать истинное положение вещей, а затем вместе с главным бухгалтером «кое-что подкорректировать». Позже поняла – скрывались доходы, искажались показатели для учредителей, одним словом руководителям надо было лавировать между двух огней (хозяевами и налоговой) и при этом иметь наличные на зарплату «в конвертах» и на взятки.

Изабелла полностью отдалась работе, лишних вопросов не задавала, и вскоре ее назначили коммерческим директором. Стало еще труднее. Отвлекали ничего (как ей казалось) не дающие презентации.

Так прошло два года «мертвого сезона», как она охарактеризовала этот период жизни. Дом – работа, работа – дом.

Но река жизни течет, проходя все изгибы и камни, встречающиеся, не по ее воле, на пути. На одной из презентаций Изабелла познакомилась с начальником отдела их филиала, расположенного в Днепропетровске. Немного повстречавшись, Олег Гофман предложил жить вместе. Конечно, он не был героем ее романа: небольшого роста, с круглыми, как пуговицы глазами и мелкими мышиными зубами. Но она согласилась не рассуждая – устала от одиночества. Переговорив с руководством и сделав себе необходимую саморекламу, получил место директора в только что открывшемся магазине и переехал к Изабелле. В первый же месяц совместной жизни Изабелла поняла, что это «не то», но успокаивала себя тем, что еще не остыло чувство к Грише. Просто нужно время. Олег же был всем доволен и со свойственной ему педантичностью по вечерам, за ужином, излагал, как надо экономно вести хозяйство, чтобы в доме всегда были деньги, не только на хлеб насущный, но и на черный день. Учил, что надо ничего не разбрасывать, а для всего должно быть определенное место и тогда не надо ничего искать. Изабелла молча слушала и про себя удивлялась, как может мужчина говорить о таких прописных истинах. Она привыкла, что отец, Гриша, сокурсники говорили о политике, спорте, машинах, но не о том, как сварить борщ или приготовить котлеты.

Но это пол-беды, если бы не слухи, которые мутными потоками поползли по компании о том, что директор магазина Гофман организовал не только прекрасное обслуживание в магазине, но и «открыл» при нем мини-гарем из хорошеньких продавщиц, и его авторитет у руководства компании базировался именно на организации так называемых «представительских приемах», на которые собирались раз в месяц руководители не только компании, но и руководители близлежащих представительств и филиалов.

Изабелла часто ловила на себе сочувствующие взгляды сотрудников, и это ее унижало больше, чем похождения Олега. Прямых улик не было, а начинать беспочвенное выяснение было не в ее характере. Оставалось одно – ждать.

Разрыв произошел неожиданно: Олег предложил продать квартиру бабушки и свою однокомнатную в Днепропетровске и купить хорошую трехкомнатную – в центре. Он уже договорился с риэлторами и видел прекрасный вариант. Изабелла решительно сказала «нет». Олег тщательно уложил свои вещи в две дорожные сумки, вызвал такси и «был таков».

Изабелла быстро вымыла полы в квартире (чтобы больше не возвращался) и почувствовала такое облегчение и легкость в настроении, что открыла бутылку шампанского и поздравила себя с безболезненным завершением гражданского брака. Сожаления не было. Все. Хватит. Больше попыток замужества не будет.

Но сожаление все же пришло, позже. И не о мужчинах и неудачных браках, а

… о ребенке. Да, да. Она горько пожалела о прерванной беременности. Изабелла даже стала подозревать, что у нее может вообще не быть детей, ведь за год жизни с Олегом она так и не забеременела, хотя в душе, скрывая от себя и тем более от Олега, надеялась на это.

Все, больше попыток устроить семейную жизнь не предпринимала. Разочаровалась в мужчинах полностью, и этому, как ни странно способствовала ее работа. Наблюдая на презентациях за состоявшимися мужчинами, автоматически обращала внимание на сопровождавших их секретарш, переводчиц и вообще откровенных любовниц. С грустью отмечала, что все они молодые, некоторые – юные, но уже с печатью стервозности на лице. Наверное, борьба за место в постели наложила печать на хорошенькие лицемерные физиономии современных наложниц, мечтающих о статусе жены. С ними соперничать – пустая трата времени, лучше сразу уступить – без боя.

Ну и пусть. Ей хорошо. Да, хорошо одной, без друга, без подруг. Работа, карьера, дом… И точка.

Но в последнее время, больше года, ей не давало дремавшее в ней чувство востребованности. И все из-за него – Романа.

Появился он в ее жизни все там же – на презентации, которую проводила их фирма – косметика для ванны.

Изабелла, как коммерческий директор, отвечала на вопросы, дала интервью телевидению. Телеоператором был Роман. Несмотря на то, что он был красивым парнем, хорошо сложен, она не обратила на него никакого внимания. Камера она и есть камера. Но когда, через неделю, в эфире появилась «Она» с набором всевозможных шампуней, гелей, молочком для тела и т.д., выглядевшая не хуже фотомодели, один из начальников отдела присвистнул и произнес: «Подсветил, так подсветил». Изабелла смутилась, но была довольна, уж очень волновалась, что выйдет старой уродиной, а надо же, с экрана на нее смотрела молодая рыжеволосая красавица в небесно-голубом платье.

____________________________

Прошел месяц, и Изабелла и, тем более, сотрудники давно забыли о презентации: сумасшедший темп третьего тысячелетия требует максимально сосредоточить внимание на сегодняшнем дне, на его проблемах.

Суббота, ничего срочного не было, и задерживаться на работе было неприлично: лишний раз дать повод для разговоров о ее одиночестве.

Звонила мама, приглашала поужинать, но видеть ее полный жалости взгляд, и приглушенный вздох, было невыносимо. Надо ехать к себе, даже в магазин нет необходимости идти, холодильник забит продуктами, а готовить для себя не хочется. Сделав озабоченное лицо (пусть думают (?), что она тоже торопится домой), уверенно стуча каблуками, Изабелла направилась к остановке. Внезапно дорогу ей преградил широкоплечий юноша, в потертых джинсах и улыбкой до ушей.

- Почему так поздно, все уже прошли и я подумал, что вас нет на работе.

- Вы меня не помните?

- Нет, - Изабелла наморщила лоб, пыталась вспомнить, где она могла его видеть.

- А вот это напрасно, - и озорная улыбка мелькнула на загорелом лице юноши.

- Что напрасно, - растерянно спросила Изабелла, почему-то смутившись.

- Морщить лоб не надо, это вам не идет, не помните и не надо, я вам напомню, чтобы вы не подумали, что я решил поприставать к хорошенькой девушке, - лукавая улыбка не сходила с лица, видно было, что он забавляется ситуацией.

Изабелла уже оправилась от смущения и, пристально взглянув на юношу, улыбнулась дежурной улыбкой: «А вдруг он из тех менеджеров, которые делают заказы на поставку моющих».

- Не узнали, - делая огорченное лицо, притворно вздохнул юноша.

- Извините, не узнала, - солгала Изабелла, мгновенно вспомнив телеоператора и его сосредоточенность при съемке.

- Я вас снимал на презентации, меня зовут Роман, - уже без улыбки сообщил юноша.

- Очень приятно.

- Сегодня суббота и я хочу пригласить вас поужинать со мной.

Изабелла растерялась: ничего себе, тротуарное приглашение.

- Прошу вас, не отказывайте мне, пожалуйста.

Изабелла как-то мимо воли кивнула головой.

Шагах в десяти была припаркована машина и Изабелла, продолжая удивляться ситуации, села на переднее сидение автомобиля, дверцу которого предусмотрительно распахнул Роман.

Напрасно Изабелла переживала о том, какую выбрать тему, чтобы ужин был непринужденным и не очень надеялась на свой опыт: презентации - это одно, а здесь очень смахивает на свидание; Роман взял инициативу в свои руки. Он рассказал о работе на телевидении, о командировках, о интересных встречах. Изабелла внимательно слушала и думала: «Ему что, нужна женщина для интимных встреч, и он остановил выбор на мне? Ему что молоденькие надоели, захотелось женщину с интеллектом? Неужели мои дела так плохи? Грустно…».

Но проводив Изабеллу до подъезда, не напрашивался на «чашку кофе», а просто сказал:

- Я на две недели уезжаю, в командировку, а когда вернусь, вы не откажетесь поужинать со мной?

Изабелла недоуменно пожала плечами (ведь ожидала другого предложения и заготовленная фраза осталась неиспользованной).

Поднявшись к себе в квартиру, Изабелла грустно взглянула в зеркало:

- Ну что, дорогая, конкурс не выдержала, даже в любовницы тебя не взяли.

Вот так-то… Молодец, Ромка, красиво распрощался, поэтому так много рассказывал про командировки… Ну да, Бог с ним…

Долго не могла уснуть в этот вечер Изабелла: перед глазами стоял загорелый юноша в потертых джинсах и улыбкой до ушей. Когда сон

смежил ресницы, мелькнула мысль: «Такие глаза не должны врать, может быть, он еще придет…».

Он пришел, но не через десять, а через двенадцать дней, когда Изабелла уже его не ждала, но душа по-прежнему печалилась и надеялась.

Началось что-то невероятное: почти ежедневные встречи, но не было даже намека на что-то большее. Смешно сказать, но они даже не целовались, хотя нельзя было сказать, что Роман вел себя скованно.

Изабелла терялась в догадках. Ну что, что ему надо от меня, почему он

так держится со мной? Иногда они ездили с его друзьями «на шашлыки».

Непринужденно обнимая, он показывал друзьям, их подругам и женам, что Изабелла близкий ему человек.

Однажды они бродили по городу, сидели на бульваре, ели мороженное купленное тут же, но вечер не удавался: разговор не клеился, больше молчали. Когда подошли к ее подъезду сердце Изабеллы бешено колотилось, она боялась поднять глаза на Романа, чтобы не выдать волнения. Помолчали.

Не глядя на него, она прошептала: «Пока», но не успела сделать и шага, как очутилась в крепких объятиях своего друга. Поцелуй, еще, еще и еще…

- Белка, выходи за меня замуж.

Дрожа всем телом, Изабелла замотала головой и сделав усилие над собой, разжала руки любимого и быстро скрылась за дверью подъезда.

______________________

На следующий день положила на стол директора заявление на отпуск.

- И куда едем? – директор крутил заявление в руках явно думая о чем-то своем.

- Куда-нибудь в Крым, - на ходу придумала Изабелла.

- Зачем, куда-нибудь? Поезжай в Партенит, - и достал из стола путевку. – Хотел сам поехать, да не сложилось, - и огорченно махнул рукой.

- Спасибо, - пробормотала Изабелла и смущенно вышла из кабинета.

В отделе кадров на этот день оформила отгул за переработанное время, вызвала такси и наспех побросав необходимые для отдыха вещи, опять же на такси уехала на вокзал. Билетов на Симферополь не было, но показав удостоверение, получила забронированный билет. Удобно все же работать в солидной фирме. Приехала на два дня раньше, но оплатив их, ее поселили в комнату «люкс». Распаковав вещи, задумалась.

«Сбежала, от кого? Может быть это твоя судьба. Что тебя испугало? Замужество? Так можно было бы пожить в гражданском браке. А может быть, ты влюбилась? Ну хорошо, даже если не сложится, так у тебя есть шанс родить ребенка от здорового парня. А-а, хочешь, чтобы у ребенка была полноценная семья? Так может быть и он этого хочет? Все, все…Спать…»

Три дня Изабелла сидела затворницей в своем номере, все обдумывала, правильно ли она поступила, сбежав от предложения, и никак не могла найти правильный ответ.

На четвертый день с ней познакомился военный, с наглыми глазами и располагающей улыбкой, на пятый она согласилась (чтобы как-то отвлечься) пойти с ним на дискотеку. Танцевал он хорошо, но все время как бы невзначай пытался прижать ее к себе. Было неприятно, а когда его пригласила на белый танец молоденькая девушка, Изабелла с облегчением вздохнула и покинула танцзал.

Спустилась к морю и, слушая его глубинные вздохи, поняла, что любит Романа и ее бегство – глупость.

______________________

Солнце, ласково щекоча лицо и шею золотоволосой красавицы, шептало: «Вставай, соня, посмотри какое утро. В такое утро спать нельзя».

«Да, я сейчас встану и начну новую жизнь: по утрам буду бегать, плавать, немного похудею и приеду домой отдохнувшей с новыми силами и свежими мыслями – шептала Изабелла и продолжала лежать».

Требовательный стук в дверь, словно ветер, сдул лежебоку с постели. Едва накинув халат, Изабелла распахнула дверь и не верила своим глазам: перед ней стоял Роман с пластмассовой саблей, которую он держал «наголо» и лучезарной улыбкой. Бесцеремонно отодвинув хозяйку номера, вихрем ворвался в комнату и делая страшные гримасы и заглядывая во все углы, кричал: «Где, где он, мой соперник, куда он спрятался, я хочу с ним сразиться в честном бою». Затем схватил на руки Изабеллу и целуя бормотал: «Как же ты меня измучила». Все поплыло, и блаженство граничащее с обмороком, а затем душ, один на двоих. Изабелла не помнит, что говорил Роман и что она ему отвечала. Но она точно знала, что счастлива, как никогда и счастье это настоящее, полученное от судьбы за ее страдания.

Утром Изабелла на завтрак не пришла. «Неужели переживает, - думал Виталий, поглядывая на дверь и не теряя надежды встретить Изабэль. – Или решила поспать подольше, ведь сегодня процедур нет. Ну ладно, дальше пляжа не уйдет. А погода, погода… так и шепчет…».

Захватив плавки, бейсболку и полотенце неспешно отправился на пляж. Выбрал два спаренных лежака, на одно расстелил полотенце, а на другое – свои вещи, т.е. занято.

«Придет, а я ей помашу рукой, мол, лежаки занял».

Настроение у Виталия было приподнятым: еще бы, из-за него переживает молодая красивая женщина, а на танцах приглашают 20-летние (почему-то во множественном числе думал вчерашний юбиляр). Утром он долго рассматривал себя в зеркале и решил, что выглядит на 40, а в паспорт никто не заглядывает. Правда лысина впереди, но он побрил голову на современный манер и даже смотрится очень импозантно. Паспортный возраст это ерунда, главное – биологический. Все, с завтрашнего дня усиленная утренняя зарядка, бег, тренажеры. Для мужчины главное – форма. Мельком вспомнил, как два года по утрам бегал к Наталье и улыбнулся. Затем сел и стал нетерпеливо вертеть головой, стараясь угадать, откуда придет Изабэль.

Он даже сразу ее не узнал и только золотые кудри, рассыпанные по плечам, указывали на то, что их хозяйка – Изабелла.

Виталий мгновенно лег на лежак и положил на лицо бейсболку.

Да, сомнений не было, эта стройная девушка в шортах и коротенькой маечке с плоским животом и ослепительной улыбкой (от вчерашнего уныния не осталось и следа), которая шла в обнимку с высоким загорелым юношей спортивного телосложения и играющими на ходу мышцами, была Изабелла.

В одно мгновенье Виталий почувствовал, что превращается в старого плюгавого пожилого мужчину, обремененного семьей и проблемами. От радужного настроения не осталось и следа. Прижавшись всем телом к лежаку, он искоса разглядывал спутника Изабеллы и чем дольше рассматривал, тем сильнее разливалась желчь. Ему были противны его загорелое тело, густые черные коротко стриженные волосы, крепкие зубы и молодая пружинистая походка.

Он слышал, как парень говорил:

- Белка, надо искупаться, - а она, слегка ежась от предложения купаться в по-утреннему прохладной воде, слабо сопротивляясь, отвечала:

- Рома, после теплого душа в холодную воду, нет, таких контрастов мой организм не вынесет.

- Бе-ло-чка, - нараспев произнес парень, - вся жизнь – контрасты, не трусь.

Изабелла послушно сбросила шорты и маечку и ее ладошка доверчиво утонула в крепкой мужской ладони.

Наблюдая за плавающими, Виталий услышал:

- Эх, молодость, молодость… - повернув голову вправо увидел 60-летнего мужчину, с круглым брюшком и золотыми зубами.

Виталию совсем стало тошно, и он решил уйти, но счастливая пара уже выходила из моря. Изабелла осторожно ступила на гальку, но сильные руки подхватили стройное гибкое тело, которое не замедлило прижаться к любимой, слегка волосатой мужской груди.

От злости Виталий прикусил указательный палец (школьная привычка), но злость была малой толикой тех чувств, которые он испытывал. Кроме унижения появилось чувство стыда и омерзения к самому себе, к тому, что он позволил так «вляпаться».

Совсем некстати вспомнил слова Сабины, когда они, после развода, вышли из зала суда. Теперь уже бывшая жена спросила:

- Она молодая?

- На сколько лет моложе меня, - превозмогая боль, незаслуженно брошенной жены, но с гордо поднятой головой, спросила Сабина.

- На семнадцать, – победоносно ответил он, не скрывая удовлетворения от только что достигнутой победы в суде.

По лицу Сабины прошла судорога, и с трудом сделав глотательное движение (привычка, когда Сабина волновалась, только это выдавало ее, выдержке мог бы позавидовать мужчина), поправила ремешек сумки на плече и, не глядя на Виталия, произнесла:

- Желаю, чтобы ты хоть раз в жизни испытал то, что я испытываю сейчас,- надменно вскинула голову и быстро пошла к стоянке такси.

А затем ее поездки в Киев, встречи и свидания с его братом. Виталий понимал, что это была месть, но до конца не был уверен, что отношения их платонические. Виталий злился, ревновал (?), и это отравляло его новую жизнь.

Но все равно не чувствовал унижения, знал, что он на высоте положения.

А сейчас, вжавшись в лежак, злобно думал: «Ну опустила, так опустила... Ну ничего, я покажу ей, что такими не разбрасываются». Что он ей покажет Виталий еще не знал, но ревность, словно деготь, омрачила янтарно-солнечное, многообещающее утро.

Продолжая наблюдать за парой, отметил, что они не собираются загорать.

Парень растер полотенцем тело подруги и стал тщательно вытирать свои вихры.

- Ну что, Белка, согрелась?

- Не очень, хочется чего-нибудь горячего.

- Сейчас кафе откроют, закажем и горяченькое и холодненькое, - щедро пообещал Рома, взглянув на часы.

Изабелла тоже тщательно вытерла свои волосы, взглянула в карманное зеркальце, и, надев на самые глаза бейсболку, произнесла:

- Господи, губы совсем синие, а помаду не взяла.

Рома тут же отреагировал на реплику и крепко поцеловал Изабеллу в бледно-розовые губы.

- Ромка, ты сумасшедший.

- Уверяю, абсолютно здоровый мужик со здоровыми инстинктами, - и взяв в одну руку сумку, а другой обняв Изабеллу, направил свои 46-го размера кроссовки в сторону кафе.

Виталий вздохнул с облегчением и, подставив лицо солнцу, стал обдумывать линию поведения. Безусловно, он все преувеличивал, но мужское самолюбие – вещь загадочная: они могут терпеть капризы и насилие женщин, но малейшее отклонение от стандарта поведения их буквально выбивает из колеи. Будучи баловнем женского внимания, Виталий принял это как удар с тыла, ведь все так прекрасно складывалось…

Почувствовав сигаретный дым, Виталий раздраженно повернул голову влево (он не курил), и увидел, что на соседних спаренных лежаках устроились три хорошеньких молодых девушки, лет по девятнадцать. У каждой во рту было по сигарете.

- Ну что, Томка, как твой лысый, - спросила девушка с крашеными цвета красного дерева волосами, с короткой стрижкой, напоминающей петушиный гребень, которую Виталий механически окрестил «ирокезом», у белокурой грации.

- Класс, - ответила та, обнажая мелкие хищные зубки, - он имеет колбасный цех, два пивных ларька и одну «обменку».

- Врет, чтоб тебя из постели не выпускать, - с нескрываемой завистью отозвалась третья, большеглазая с чувственным ртом и длинными полосатыми волосами.

- Анька, не завидуй. Найдем и тебе, сезон только начался, только ты за молодыми не гоняйся. Ты же хочешь из поселка уехать? – и Томка выпустила струю дыма в лицо подружки.

- Вот и ищи. Сегодня дискотека. Присмотри на пляже, а там… белый танец.

- Да успокойтесь вы со своей дискотекой, - нетерпеливо взмахнув рукой, возобновила допрос «ирокез». – Том, так что он уже тебе что-то пообещал.

- Конечно, - победоносно ответила белокурая, и отхлебнула из бутылки пиво. – Сказал, что купит мне квартиру в Харькове, правда не в центре. Говорит, что он второй раз женился, прожил семь лет, а детей нет. Вот он и хочет от меня ребеночка.

- Как? – ахнула Анька. – А как же Жорик?

- Что Жорик? Как только лысый купит квартиру, мы ее с ним «загоним», уедем куда-нибудь и купим другую.

- Ну да, - усомнилась «ирокез». Ты думаешь, он так на тебя ее и запишет? Он что дурак?

- Конечно, не дурак. Мне двадцать, а ему сорок семь, он понимает, что мне нужна не его плешь, а денежки. А еще он сказал, что перепишет на меня и дачу, машину, ну чтобы жене, при разводе, кроме квартиры, ничего не досталось. Они же мужики, чтоб молодую иметь готовы на все. А мне что? Упускать такую возможность?

- Да, такую возможность упускать нельзя, но ведь, Томка, он старый, значит хитрый. Сразу все тебе не отдаст, а ты на него годы будешь тратить, - вздохнула Анька.

- Молчи уж, годы тратить … - передразнила «ирокез» свою подругу. – Тебе же ясно сказано, он все перепишет на Томку. Подумай, а мы что не тратим годы? Все пацаны уехали на заработки и возвращаться в поселок не собираются. Правильно, Томка делает. Охмурила лысого, уедет, а там видно будет… - и все трое дружно затянулись сигаретами, прихлебывая пиво из горлышка бутылки.

Виталию стало муторно. Мысли переключились на Наталью. Разница у них в 13 лет и она кого-то любила и даже родила от него сына, а его просто использовала, как эта Томка хочет использовать своего лысого.

«Ну что, Сабина, можешь быть довольна, я испытал «прелесть» унижения возрастом. И ничего здесь не поделаешь. Как тебе не помогли ни ум, ни красота, ни даже наши совместные дети. Я как последний лох попался на насадку, название которой молодость.

Ну и что? Ведь была любовь, страсть. Чья? К сожалению, только моя. А у Натальи? Обман. Она смотрит на меня так, как эти пигалицы, ведь мы с ней из разных поколений».

Стало так противно, что Виталий встал и пошел вдоль берега, периодически останавливаясь и швыряя по-мальчишечьи камешки в море, считая, сколько раз они подпрыгнут над водой.

Но успокоения это занятие не принесло и по какому-то непонятному ему чувству стал думать о Сабине: с мрачным злом, представляя как она сейчас, назло ему Виталию, сидит у его брата и покуривая длинную сигарету с интересом слушает ученую белиберду Тольки. А еще они пьют хороший кофе, который прекрасно умеет варить Сабина, слушают классическую музыку, а может быть и не классическую, может быть танцуют, а может быть… Нет, это наваждение, надо отвлечься и оставив на гальке полотенце и шлепки, Виталий медленно вошел в воду и поплыл, пытаясь размеренными движениями упорядочить мысли.

После обеда погода испортилась: мелкий дождь с ветром навевал хандру и Виталий, устроившись поудобнее на кровати, взял кипу газет и стал просматривать заголовки, выбирая что-нибудь интересное для чтения, но сытный обед и низкое атмосферное давление сделали свое дело: он уснул.

Проснувшись и взглянув на часы понял, что ужин проспал. Сладко потянувшись, медленно встал и подошел к холодильнику. Взяв бутылку коньяка, бананы и напевая: « ой, у гаю, при Дунаю, соловей щебече…», вернулся в постель. Выпив рюмку коньяка и закусив бананом продолжил петь: «то вiн свою всю пташину до гнiздечка кличе…». Неожиданно песня навеяла воспоминания о бабушке, которую он нежно любил.

Разбитая параличом, ровно через год после свадьбы дочери, она стойко переносила свое безысходно- беспомощное состояние.

Когда родился Виталий, и дочь, сбиваясь с ног между прикованной к постели матерью, грудным ребенком, мужем-эгоистом и работой (заработка мужа не хватало для содержания семьи) бабушка Марина оставалась с месячным внуком на целый день одна. Неподвижная телом, но ловкая в руках она хоть и с трудом, но справлялась с обязанностью няньки. Всякое было: иногда и хлеб с водкой жевала и давала вместо соски ребенку, чтобы спал. Но подошла очередь на ясли и Виталий был определен в «ползунковую группу».

Через два года у Виталика появился братик Толя. И опять бабушка Марина оставалась «один на один» с горластым внуком, пока его не определили в ясли. Много лишений они перенесли: отец ушел из семьи, когда Виталию было три года, а Толе всего год. Дети отца не помнят: слишком были малы.

А еще через год нагрянула война. То, что пришлось испытать их матери с двумя маленькими детьми и парализованной матерью в оккупированном Киеве Виталий до сих пор не может постичь своим умом. В памяти остались голод, холод и автомат фашиста, направленный на его маму за то, что она собирала пустые банки из-под консервов, выброшенные немцами, которые она выполаскивала и этим «бульоном» поила детей и мать.

А бабушка поддерживала голодных детей песней. Голос у нее был чистый певучий. Она знала много украинских народных песен и пела их им.

После разгрома фашистов голод и холод не сразу ушли, а вот песни бабушка Марина пела громко и весело. Виталий любил ее песни и тоже пел с нею, а Толя всегда стоял тихо и смотрел в пол. И только одну песню они пели втроем – «Ой на горi калина, пiд горою малина».

Виталий вспомнил, как он сидел на краешку постели, а Толя стоял рядом и держа бабушку за руки они пели:

- Ой, на горi калина,

Пiд горою, малина, - пела бабушка

Калiна-малiна, - подхватывали внуки

Чубарики-чубчики, малина.

- Там дiвчина ходила, - бабушка

Ходила, ходила - внуки

Чубарики-чубчики, ходила.

- Цвiт-калину ламала, - бабушка

Ламала, ламала, - внуки

Чубарики-чубчики, ламала.

- У пучечки в` язала, - бабушка

В`язала, в`язала, - внуки

Чубарики-чубчики.

- На дорiжку кидала, - бабушка

Кидала, кидала, - внуки

Чубарики- чубчики, кидала.

- Та й на хлопцiв моргала, - бабушкa

Моргала, моргала, - внуки

Чубарики, чубчики, моргала.

Перечислить все песни, которые пела бабушка невозможно. Были грустные, были шуточные, были свадебные.

Еще Виталию очень нравилась песня «Ой, у гаю, при Дунаю», особенно припев: « Ой, тьох-тьох, вiть-тьох-тьох-тьох,

Соловей щебече,

То вiн свою всю пташину

До гнiздечка кличе»…

И бабушка, по его просьбе, часто ее пела, и он вместе с нею, стараясь подражать ее голосу.

Иногда, поздним вечером, когда уроки были проверены, посуда на кухне перемыта, а дети должны были спать, мама долго шепталась о чем-то с бабушкой, затем плакала, а бабушка утешала: «Не плачь, доню, не сумуй, в тебе такi орли пiдростають, хвала Господу Богу».

А затем тихонько заводила: «Ой, при лужку, /при лужку,/При широкiм полi,/» И мама, почти шепотом, сквозь слезы, подпевала: «При великiм табунi/Кiнь гуля по волi…

Как же хотелось Виталию, в такие минуты, вскочить с постели и целовать их, гладить и плакать вместе с ними. Но рядом сопел Толя (тоже не спал) и Виталий натягивал на голову одеяло, чтобы не слышать этого грустного пения и заглушить в себе жалость и слезы.

Допив коньяк, Виталий резко встал, торопливо одел костюм (до конца танцев остался час с четвертью), захлопнул дверь и быстро направился в сторону бильярдной, в зале которого по вечерам были танцы. Подходя к зданию бильярдной, он укоротил шаг и словно нехотя поднялся по ступенькам. Колонки истерически исторгали звуки ритмического танца (я шоколадный заяц, я ласковый мерзавец…). Виталий не спеша прошел по залу, осмотрелся.

Ритмическую мелодию сменили звуки вальса и желающих вальсировать оказалось не так уж много.

Слева от входа он увидел группу молодых девушек, среди которых находились его нечаянные знакомые по пляжу, для которых он был инкогнито. Среди них ярким пятном выделялась девушка, которую он окрестил «ирокезом». Она нетерпеливо поглядывала по сторонам и от волнения бесконечно поправляла свой огненный гребешок-прическу.

Нехорошая улыбка скользнула по лицу Виталия, и он направился в сторону «молодняка». «Ирокез» шустро оказалась в его руках, и он закружил ее в вальсе. Танцевала она плохо (молодежь не умеет танцевать вальс), но ее спасала легкость фигуры и умение не смущаясь продолжать танцевать.

После танца Виталий не отпустил ее, а подвел к буфету. Они взяли по кофе и шоколадке, и усевшись в конце зала, он стал «пудрить ей мозги», как говорил все тот же Морозов, будь он трижды неладен. Сказал, какая она молодая и красивая, а у него жизнь прошла мимо. Он одинок, жена ушла к другу и партнеру по бизнесу. Стало так муторно от одиночества, что он оставил завод на исполнительного директора и приехал сюда. У него есть вилла в Италии, но туда он поедет ближе к зиме: надо на швейную фабрику подыскать толкового финансового директора, да и коммерческий директор что-то перестал внушать ему доверие. Он грустно взглянул на свои туфли, купленные перед отъездом в стоковом магазине и которые были тесны (других его размера не было, а купить в нормальном магазине нормальные туфли у него не было денег, ведь не поедет же он на курорт совсем с копейками), и вздохнул.

Чем нахальнее и неправдоподобнее врал Виталий, тем шире раскрывались глаза «ирокеза» и розовели щеки. Она слушала ртом, приоткрыв его от удивления, мозг полностью отказал. Она была загипнотизирована таким мужественным, богатым и умным мужиком.

Весь вечер Виталий не отпускал от себя «ирокеза», забавляясь ее наивностью и желанием быть стервой, которая искушена жизнью. У него все внутри кипело, и злость на малолетнюю путану сменялась желанием, в ее лице, проучить всех этих «зеленых» охотниц за богатыми мужьями или любовниками. Им было все равно: они были плотоядны. Объявили последний танец и Виталий увлек «ирокеза» к выходу.

Прошлись по набережной вдоль моря, и подошли вплотную к скале, которую называют «Медвежонок».

- Ты поднималась на Медвежонка (они так и не познакомились, Виталий просто не решил, как представиться – все же разница в возрасте, на вскидку,

лет тридцать)?

- И не раз, - лихо ответила «ирокез».

- На самую вершину? – деланно удивился Виталий.

- Конечно, я же местная, - с гордостью произнесла девушка, а Виталию показалось, что она подумала о том, что для ее молодости это восхождение не составляет труда и эта мысль почему-то царапнула его.

- А давай сейчас поднимемся, - и, не ожидая согласия, с мальчишеским озорством схватил холодную руку «ирокеза» и увлек за собой, по освещенной полной луной тропинке.

Когда подъем стал круче, он отпустил руку девушки и, осторожно ступая, стал подниматься к вершине. На середине подъема, «ирокез» села на выступ скалы и произнесла:

- Дальше не пойду.

- Скользко, на мне туфли на каблуках.

Виталий сел рядом и посмотрел вниз на волнующееся море. Десятиметровые волны гневно ударялись о скалу, словно задались целью пробить ее.

«Ирокез» тоже посмотрела вниз и поежилась, то ли от холода, то ли от страха.

Виталию стало грустно: горы, море, луна – и печаль о неудавшейся

жизни. И он стал рассказывать правду о своей жизни, почти не сочиняя ничего.

Во время повествования своей саги он был по-настоящему несчастен.

Две жены, две семьи, четверо детей, двое внуков, а в итоге – одиночество.

Рассказал все, даже о брате-профессоре, о маме, бабушке. Говорил, неотрывно глядя на луну, казалось, это он ей исповедуется. Да так оно, наверное, и было. Глядя на луну, ему казалось, что перед глазами кадр за кадром проплывает вся его жизнь. Окончив повествование, молча встал, обошел девушку и хотел взять ее за руку, но она отказалась от помощи, видно больше доверяя своим каблукам чем ему; осторожно ступая по тропинке и придерживаясь правой рукой за выступы скалы, а левой слегка балансируя, с опаской посматривала вниз на сердитые волны. Все же она два раза поскользнулась, и каждый раз со страхом прижималась к скале. Виталий осознал безрассудность их мероприятия, но уверенно спускался вниз: туфли его не скользили, а девяносто два кг веса придавали устойчивость телу.

Очутившись у подножия Медвежонка он заметил, как дрожат руки у «ирокеза», когда она привычным жестом поправляла прическу.

- Ты далеко живешь? – после небольшой паузы, которая дала возможность каждому осознать, что опасность миновала, спросил Виталий.

- Понимаешь, уже 23-55, а в 24-00 двери корпуса закрываются, я понимаю, правила дурацкие, но санаторий есть санаторий. Я провожу тебя до ворот, а до дома ты одна добежишь. Ты ведь храбрая девочка. А завтра мы с тобой поедем в Ливадию. Идет?

- Так до завтра. Я жду тебя в 10-00 у ворот санатория.

- Хорошо,- почти не веря в свое счастье, шепотом произнесла девушка.

Свернув в боковую аллею, Виталий бегом устремился к своему корпусу, который, к счастью не был закрыт, а дежурная на улице кормила кошек, которые бесшумно из темноты направлялись к ней.

- Ну вот и дома, - произнес Виталий в пустоту своей комнаты, проворачивая ключ в двери.

Сел на стул, подпер голову рукой, задумался. Жизнь казалась пустой и бессмысленной. Затем перед взором возникла картина незапланированной экскурсии на скалу и бешеная скачка волн.

«Надо было схватить «ирокеза» за руку и в пучину. И все. Конец. Ни болезней, ни старости, ни унижений, связанных с ней». Содрогнулся. Нет, рано. В жилах кровь играет, сердце любви жаждет. Женской любви.

А мысли опять вернулись к скале.

«А если бы «ирокез» сорвалась… Ведь два раза поскользнулась… и в бурлящее море, головой о скалы… Что бы я делал… Скрыть нельзя, многие видели, что мы с ней ушли… Старый козел, - и зло выругался».

Изабелла от счастья была на седьмом небе: Ромка сделал ей предложение (повторно, о том инциденте и о ее бегстве, они не вспоминали) и она согласилась. По приезду домой они распишутся « без шума и гама», оповестят родителей Изабеллы (У Романа «предки» жили в Петрозаводске) и начнут устраивать семейный быт. Решили, Роман переедет к ней, а его квартиру сдадут, «денег не бывает много», как говорит новоиспеченный муж.

- Белка, а ты ревнивая? – любил дразнить Ромка.

- Наверное, - и испуганно смотрела на своего гражданского мужа.

- Да не смотри так, - смеялся Ромка, я тебя так люблю, даже самая знаменитая фотомодель для меня – пустое место. Я имею ввиду, ревность к моей работе. У меня почти постоянно срочная работа, иногда приходится задерживаться до утра, плюс командировки.

- Ромка, зачем ты меня дразнишь. Конечно, я буду ревновать тебя к работе, - смеялась Изабелла и пыталась ухватить его за короткие волосы, а он ртом ловил пальцы и тихонько покусывал.

- Нет, Белка, я не дам тебе такой возможности, ты родишь мне кучу детей и даже будешь рада, что я не путаюсь у тебя под ногами.

- Ромка, какая куча? – опять пугалась Изабелла.

- Ну для начала хотя бы штук… четыре, - с серьезным выражением лица, морща лоб, говорил, продолжая разыгрывать, Роман.

- Наверное, в наше время, многовато, - лукаво щуря глаза, шутливо сопротивлялась Изабелла.

- Ну нет никакого патриотизма у наших женщин, - с укором, парировал потенциальный отец. – Белка, ты ведь смотришь по «телеку», как наше правительство озабочено генофондом нашей страны. А мы с тобой два таких, я бы сказал, редкостных экземпляра (при этих словах он выпячивал грудь и демонстрировал мускулатуру рук). Да мы должны вообще на работу не ходить, а только заниматься тем, что увеличивать численность населения - продолжал Ромка, входя в раж.

- А жить на что? - поняв окончательно, что ее разыгрывают, с улыбкой спрашивала Изабелла.

- Как на что, - возмущался он, - государство должно содержать.

- Да уж, содержит, - с грустью констатировала Изабелла, вспомнив о подарках в детский дом, над которым шествовали. – Уж кто, кто, а ты знаешь положение многодетных семей в нашей стране.

- Нет, Белка, ты решительно не понимаешь романтики, - пытался сохранить шутливый тон, но уже не так уверенно, Роман, - прозаический ты человек, женушка, - сажал на колени, качал и пел:

Тихо смотрит месяц ясный/ В колыбель твою/ Спи, младенец мой прекрасный,/ Баюшки-баю.

Стану сказывать я сказки/ Песенку спою/ Ты ж дремли, закрывши глазки/

Баюшки-баю.

Изабелла присмирела на коленях любимого: ей понравилась тема о детях, правда ее возраст и то, что она после скоропалительного аборта в молодости так ни разу и не забеременела, смущали. Но, слушая Романа, у нее появилась уверенность, что у них будут дети, обязательно будут, и счастливо прижимаясь к груди любимого, который пообещал так много, произнесла, продолжая понравившуюся тему:

- У меня прекрасные родители, которые втайне мечтают о внуках, и мы, раз в месяц, будем отвозить детей к ним, в субботу, сославшись на срочную работу, а сами будем устраивать дома романтические вечера, со свечами, вином и всякими вкусностями. Ой, Ромка, как же я хочу иметь детей…от тебя, - и спрятала лицо на его груди.

- Правильно, нечего откладывать такое важное дело в долгий ящик, - и, схватив Изабеллу в охапку, легонько бросил на кровать.

- Ромка, Ромка… я не это имела ввиду, - безвольно сопротивляясь, бормотала Изабелла, млея под ласками сильного спортивного тела.

Бывает, что мысль или мелодия навязчиво преследует человека, и нет никакой возможности от нее отвязаться.

Вот так и мысль о брате, как навязчивая муха стала преследовать Виталия.

Ведь, в сущности, Толя единственно родной человек. Нет бабушки, мамы, есть только брат, единоутробный брат. Только мы помним все-все: как жили, как росли, помним все беды и лишения, которые прорастают друг в друге на всю жизнь, и никакая Сабина или Наталья не выкорчуют наше родство.

Виталий вспомнил, как мама мечтала, что у ее сыновей будут семьи и как они со своими детьми, ее внуками, будут приходить к ней на праздники, а когда ее не будет, то – друг к другу. Но все сложилось иначе. И задача Виталия цементировать отношения с братом, а не терзать себя подозрениями, ревностью.

Но он обманывал себя: его преследовало - и уже давно - подозрение, что брат и Сабина – любовники. Попытка отогнать подозрение только усиливала его.

Он ревновал Сабину и считал, что Толя недостоин такой женщины, как его бывшая жена. Ревность безжалостно высветила в нем любовь к Сабине, так и не прошедшую во втором браке.

А Толя молодец, не упустил момент, такая женщина украсит жизнь любого мужчины. Виталий представил лицо брата с насмешливо улыбающимися губами, с выражением чувства собственного превосходства. Мысль, что в эту самую минуту Сабина у Толи, этого тюфяка и зубрилы, который кичится своими достижениями в каком-то занюханном НИИ, причиняла ему почти физическую боль.

Да, он иногда относился к брату пренебрежительно и, несмотря на его успехи в науке и профессорское звание, считал его «чокнутым». А после смерти матери, он вообще усомнился в его здравом уме: профессор-Толя, с горящими глазами нес такую ахинею, что даже возражать было бессмысленно.

- Я на краю открытия, которое потрясет мир, - говорил Анатолий, равномерно, словно маятник, шагая от стены к окну, заложив за спину руки.

- Ты представляешь интернет, эту всемирную паутину?

- Ну, представляю, - нехотя ответил Виталий, стараясь угадать, куда клонит брат.

- Так вот, на сегодняшний день почти все то, что наработано в мире упорядочено, и через интернет каждый имеет к этому доступ.

- Не перебивай, сосредоточься. Я физик, ты это, надеюсь, знаешь и в здравом уме. Также ты помнишь из школьной программы, что энергия не появляется и не исчезает, а превращается из одного вида в другой.

- Я сказал, помолчи. Следи за моей мыслью. Уже неоднократно доказано, что человек имеет свое энергетическое поле и в жизни его зачастую использует бессознательно. Многие пытались изучить, что такое, например, гипноз, или откуда некоторые индивидуумы обладают способностью предсказывать будущее. Кстати, на предсказании будущего у меня как раз и загвоздка. Но это, между прочим. К этому вопросу я вернусь позже.

В прошлом были модны или популярны, это как тебе будет угодно, спиритические сеансы, их позже высмеяли, и напрасно. Конечно, были и шарлатаны, как и сейчас лжеэкстрасенсы. Но ведь были и такие, которые действительно общались с «духами».

- Ты что спятил? Ты же ученый, какие духи?

- Не перебивай, - Анатолий вытащил из кармана носовой платок не первой свежести и вытер выступившие на лбу капельки пота и комом сунул в карман. Виталий отметил, что с братом действительно творится что-то неладное: у него всегда носовой платок был безукоризненно чист и аккуратно сложен.

Побарабанив пальцами по стеклу окна, Анатолий продолжал:

- Да, некоторые из них на спиритических сеансах действительно общались с «духами», то есть подключались к энергии, которая не исчезала со смертью человека, а концентрировалась каким-то образом в космосе. И были люди, да и сейчас они есть, которые могут подключаться к этой энергии. Они сами до конца не сознают, как это получается, но пользуясь какой-то псевдонаукой, я уверен, и теперь многие нелегально подключаются к ней. Я тоже вышел на связь «с духами», с энергией умерших, но я пошел дальше, я могу виртуально вызвать изображение «духа», с которым общаюсь.

- Нет, ты чокнутый, - Виталий только теперь заметил, как осунулся брат и когда вытирал пот со лба, то руки его дрожали. На лице были признаки нервного истощения.

- Жаль, что ты не физик и я не могу говорить с тобой на языке формул.

- Но я думаю, что у вас в институте физиками хоть пруд пруди.

- В институте я достиг определенных высот, значит и завистников у меня достаточно. Следовательно, если я изложу свою теорию, то они даже не дадут мне доказать на практике, сочтут меня (как и ты) ненормальным и моей карьере конец. Я присматривался к молодежи, но, к сожалению, сейчас меркантильный мир, порождающий меркантильных людей и я не могу ни на ком остановить свой выбор. Я один на один со своим открытием. Поэтому я хочу выговориться перед живым человеком, далеким от физики и увидеть его реакцию.

Но продолжим. Итак, я подошел к тому, что можно создать «потустороннюю паутину», то-есть, подключиться к энергии умерших, ведь среди них много великих людей, которые имели гениальные мысли и не успели изложить их миру. Ведь в газетах прошло сообщение, что одна женщина может выйти «на связь» с умершими и некоторые ученые предложили ей вопросы, о которых она понятия не имеет, в частности, Эйнштейну, она запомнила его ответы. Ученые нашли неопубликованные заметки Эйнштейна и были потрясены, увидев подтверждение ответов, которые им передала женщина.

- Но ведь это говорит о том, что ты своим открытием будешь терзать души умерших, - Виктор подумал о матери, бабушке.

- Как ты не понимаешь, это не души, это – энергия. Такая же, как ты включаешь свет в своей квартире.

Виталий вдруг со страхом подумал, что брат, наверное, уже общался с душами матери и бабушки и резко вскочил на ноги. Анатолий посмотрел на него и устало произнес:

- Сядь, да я подключался к энергии бабушки и мамы. Скажу больше, я даже сумел воспроизвести виртуальное изображение мамы и мы с ней (вернее с изображением) долго беседовали.

- Толя, это глюки, надо немедленно обратиться к врачу.

- Нет, не галлюцинация. Я спросил ее видит ли она мое будущее. Она ответила утвердительно. Я не стал ее спрашивать, так как хочу жить иллюзией, что сам строю свою жизнь, а не отрабатываю программу. Скажу больше, диалог между мной и в данном случае мамой состоял из вопросов,

с моей стороны, и ответов – с ее. То есть, это еще раз подтверждает, что это концентрат энергии. Но я не могу (пока не могу) понять имеет ли развитие эта энергия в космосе, или остается законсервированной отдельными частями на стадии ее «жизни» на земле. Тогда откуда способность «считывания» будущего? Пусть, пусть мы все запрограммированы, но откуда «ключ» к программе человечества у какого-то небольшого «кусочка» энергии.

И я пришел к выводу, что это своеобразная «паутина», своя база данных и они, условно назовем «проводники» все подключены к ней, пополняют ее, и могут передавать из нее информацию.

Он сел в кресло, положил ноги на журнальный столик, откинул голову, снял очки и закрыл глаза, под которыми четко вырисовывались не синие, а почти черные круги, признак бессонных ночей.

Виталий тихо, чтобы не потревожить брата, встал, вышел на кухню, залпом выпил бутылку минеральной воды и повернулся к окну. Темнело, сумерки окутали дома, деревья и их очертания приняли другое, почти фантастическое изображение. Он думал о душевном состоянии брата, не вникая в суть сказанного. Спустя некоторое время в кухню вошел брат и не включая свет молча сел за стол.

Молчание прервал Виталий.

- Выбрось ты все это из головы. Может быть ты и прав, ведь всю жизнь посвятил науке, но мало нам атомной бомбы, химического и бактериологического оружия, так ты хочешь добавить человечеству страданий. Ведь имея доступ к такой информационной системе, редко кто удержится от соблазна пообщаться с так называемым «потусторонним миром». Это ты, ученый понимаешь, что это просто сгустки энергии, а многие будут думать, что их родные и близкие рядом с ними. А дети, которые потеряли мать, как им внушить, что это не их живая мама, а энергия?

- Можно, чтобы этим открытием пользовались только ученые,- вяло ответил Анатолий.

- Бред. Вначале, да. Но потом в нашем коммерческом мире тяжело удержаться от соблазна и не продать такой «товар». Уймись, Толя.

-Женись, нарожай кучу детей и кроме их проблем – а они создадут тебе проблемы - у тебя не останется времени ни на какие научные открытия.

А если будешь продолжать работать над ЭТИМ, да еще в одиночку, дурдом тебе обеспечен. Ты ведь сам говорил о спиритических сеансах. Наверное, кто-то до тебя дошел до этого, но благоразумно оставил это дело. Все то, что умерло – для нас – то умерло. Что нам необходимо, то зафиксировано и подтверждение этому – библиотеки, хранилища, архивы, интернет. Кроме того, нас, наверное, периодически подключают к этой космической энергетической сети. Откуда гении в науке, литературе, искусстве? Не лезь куда не надо…

- Ты сейчас сам сказал, что нас периодически подключают, дают нам понять, что есть возможность к ней подсоединиться. Представляешь, если мы к ней подключимся, то – я уверен – выйдем через нее на другой информационный уровень. Может быть, это и будет подключение к так называемой вселенской энергетической системе. Нет, ты представляешь, какие возможности откроются перед человечеством.

- Представляю, - мрачно произнес Виталий, отметив, что правый глаз у Виталия дергается, и он поминутно снимает очки и пытается, прижав ладонь к глазу, остановить нервный тик. – Толя, ты уже псих, прошу, уймись.

Соратников у тебя нет. Если кому-либо расскажешь об этом, окажешься в психушке, а тебе еще жить да жить.

- Нет, не могу, - с выражением детского упрямства, так хорошо знакомого Виталию, произнес Анатолий.

- Конечно, психов на земле много и не исключено, что именно они закладывают первый камень в глобальные открытия. Недавно я сам видел по телевизору, как в Израиле нашли пещеру, а в ней вход, как предполагают

спелеологи в параллельный мир, а может быть, и в бессмертие…

- Вот видишь, видишь…- Анатолий от волнения закашлялся, откашлявшись хрипло продолжал, - они ищут контакт с параллельным миром, а ведь никто их психами не называет.

- Не уверен…

Не обращая внимания на реплику брата, Анатолий продолжал развивать свою мысль.

- Древние индейцы «майя» считали, что в 2012 году закончится эволюция земного разума, и «земляне», возможно, начнут подключаться к информационной сети галактики, и Земля будет развиваться в соответствии с законами Галактики.

И мне, как ученому надоело толочь воду в ступе, я буду продолжать исследования, - подошел к окну, побарабанил пальцами по стеклу (он всегда, когда нервничал, барабанил пальцами), затем резко повернулся и с дрожью в голосе произнес:

- Давай, пойдем в мой кабинет, и я сейчас вызову из системы бабушку и ты пообщаешься с ней; я покажу тебе как запускается система.

- Нет, нет, - испуганно запротестовал Виталий. – Это кощунство тревожить души близких. Не хочу и никогда не предлагай мне это.

- Но тогда Кутузова. Тебе же должен быть интересен ход его мыслей, тактика, стратегия, - бесстрастно, словно торговец горшками, продолжал предлагать профессор.

- Нет, - твердо ответил Виталий, чувствуя, что у него тоже начинает «ехать крыша», – я еще раз повторяю, если ты не оставишь эти эксперименты, то закончишь свои дни в психбольнице. Все, я ухожу, иначе мы договоримся еще не известно до чего.

Расстроенный психическим состоянием брата, Виталий, машинально купив газету, «прокручивал» в уме разговор с Толей и

все более и более убеждался в том, что надо уговорить его посетить психотерапевта. В троллейбусе развернул газету и привычно прочитал заголовки. Одна статья его явно заинтересовала и он бегло прочел ее и, неспеша, свернув газету, задумался. Дома он еще раз перечитал статью, уже более внимательно. В ней были сведения о существовании тайного общества «Девяти неизвестных», хранителей знаний и открытий ученых далекого прошлого. Основным условием общества являлось следить за тем, чтобы их, опережающие время знания, не попали в злые руки и не были бы использованы против человечества. Тайное общество выжидало, когда человечество окажется готовым к тому, чтобы правильно отреагировать на открытия и изобретения и хотело, чтобы люди использовали полученные знания только во благо. Но утечка информации все же была: например в Х111 веке английский монах предсказал изобретение автомобиля, самолета, телефона, телескопа; или открытия Леонардо да Винчи, автора идей вертолета, подводной лодки; или автор из Фландрии опубликовал описание процесса фотографии; или описание психологических войн, технологий по высвобождению энергии; или стерилизация, использующая излучения.

Статья была большая и содержала много доказательств

существования «Девяти неизвестных» так и сомнений в том, что

на протяжении двадцати двух столетий во всех областях знаний велись исследования и до сих пор никто не смог рассекретить существование тайного общества, но продолжают утверждать, что оно существует до сих пор.

Еле дождался Виталий воскресенья, чтобы, имея достаточно времени, обсудить статью и склонить Толю к посещению психотерапевта.

Брат встретил его с какой-то непонятной блуждающей улыбкой на осунувшемся лице, но по некоторым признакам Виталий понял, что его приход обрадовал Толю.

Обменявшись приветствиями и несколькими незначащими фразами, Виталий достал из кармана несколько помятую газету и указав на статью передал брату. Анатолий, взглянув на заголовок, криво усмехнулся.

- Нашел чем удивить. Я давно знаю о существовании этого братства, будто бы о существовании. Я даже могу назвать девять книг, описывающих ту или другую отрасли знаний. Первая тайная книга описывает методы контроля над мыслями толпы, содержит техники пропаганды и методы ведения психологической войны;

вторая книга – атлас по нервной системе людей;

третья книга посвящена макро- и микробиологии;

четвертая – химии;

пятая – о земных и внеземных средствах связи;

шестая – физика и математика;

седьмая описывает свет - солнечный, электрический;

восьмая - о законах развития космоса;

девятая - о тайнах эволюции общества.

Ну и что? Что ты хочешь сказать этой статьей?

- А то, что даже в древности ученые понимали, что не все их открытия принесут пользу человечеству и «консервировали» знания до поры до времени. Я просто хочу тебя предостеречь: угомонись и займись каким-нибудь исследованием, которое принесет реальную пользу людям.

Виталий покусал указательный палец и неуверенно ответил:

- Ну, хотя бы борьбе с раком.

- Это дело медиков, химиков.

- Вот, вот. А физики будут изобретать телефоны для общения с покойниками.

- Я не говорил о телефонах.

- Да какая разница. А когда наша мама умирала, ты был бессилен. Вот и открыл бы такой лазерный луч, который бы пробудил спрятанную в организме энергию и восстановил бы иммунную систему человека без лекарств, которые как не крути, а в определенный момент отравляют его.

- Нет, нет, - Анатолий нетерпеливо махнул рукой. – Я эту неделю зря время не терял и хочу тебе показать кое-что.

Витя, предположения о существовании «Братства Девяти» ведутся с Х1Х века и даже выдвинуто предположение, что появилось оно в 111 веке до нашей эры. Указано даже (тоже предположительно) место, где спрятаны книги - на юге Самарской области и в оренбургских степях. Но подтверждений нет.

Я же хочу посвятить еще в одну свою тайну – я создал машину времени.

- Что, что? Ты точно спятил, - Виталий потер мокрый от пота лоб.

- Это не бред. Я уже прогулялся по своему прошлому, а по будущему… пока не решился. Просто боюсь, необходимо подумать, как его, в случае необходимости, подкорректировать. Да не хмурься и не смотри на меня с такой жалостью. Не сумасшедший я, слышишь, не сумасшедший. Если бы ты следил за информацией, я имею ввиду зарубежной информацией, то знал бы, что уже давно открыли несколько входов в другие времена, параллельный мир, но все это засекречено. Почему? Да потому, что есть миры, находящиеся друг от друга на микроскопически малое время, в которых предположительно происходят те же процессы, но метода перехода из мира в мир еще никто не открыл; многие ученые бьются над тем, чтобы через предполагаемые туннели можно было бы попасть и в свое прошлое, и в свое будущее. И чтобы, хоть немного вникнуть в то, о чем я говорю и не считать, что я несу бред, я расскажу тебе о Дези Хададе. Если пороешься в библиотеках, то можешь найти подтверждение моих слов. Так вот, Дези Хадад это физик, который мог менять течение времени. Он даже одно время находился в одной из тюрем США, притом в военной тюрьме, но он убегал оттуда, когда ему надоедал тюремный режим. Спецслужбы США заинтересовали методы его побегов и они перевели своего подопечного в секретный научный центр. Что им поведал Хадад, что нужно сделать, чтобы научиться исчезать – засекречено.

Ученых Московской лаборатории микролептонных технологий тоже занимал (?) этот вопрос и они пришли к мнению, что живые существа и неодушевленные предметы действительно могут исчезать. Электроны, протоны и другие микрочастицы во время перемещения во времени и пространстве (телепортации) превращаются в частицы, невидимые для людей (микролептоны). Но дальше мнений, предположений информации нет. Тупик, хотя она может быть просто засекречена. А космонавты? Какие бы они подписки не давали, а утечка информации подтверждает предположения ученых: параллельный мир существует. А ты, чтобы вникнуть в мои слова сидишь и смотришь на меня с сочувствием и на твоем лице крупными буквами написано: «Бедный, бедный Толя, совсем крыша поехала». Все, сеанс окончен. Уходи.

- Я сказал, уходи, - резко встал и ушел в другую комнату, захлопнув за собой дверь. Виталий слышал, как щелкнул замок. Раньше замка не было, значит Толя что-то прячет в той комнате. Холодок пробежал по спине Виталия. Бессмысленно глядя перед собой, он посидел еще некоторое время, но Анатолий так и не вышел к нему. Виталий подошел к двери, постучал. Ответа не последовало.

- Толя, я ухожу, - и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь, словно в квартире находился тяжело больной.

Будни, будни… Болото, которое затягивает и не успев решить одну проблему, как появляется следующая, а иногда сразу несколько.

Но иногда Виталий вспоминал о разговоре с братом, о его непонятных и опасных исследованиях. Неоднократно принимал решение серьезно поговорить с ним и обязательно склонить его к посещению психотерапевта. Но повседневные заботы отодвигали принятое решение и даже как бы почти вытеснили из мозга нелепый разговор. Но однажды, вечером раздался телефонный звонок и он услышал голос брата, который никогда ему не звонил. Анатолий хриплым чужим голосом просил его срочно приехать к нему. Виталий не расспрашивая, вызвал такси и через двадцать минут сидел в гостиной, недоуменно глядя на брата. Анатолий, с растрепанными волосами, в мятом костюме и съехавшим в правую сторону галстуком, с плачущим выражением лица (Виталий хорошо помнил это выражение, так как часто бил брата – хотел видеть его слезы – но кроме этого выражения, так и не увидел их) стоял перед столом и тупо смотрел перед собой невидящим взглядом.

- Что случилось, Толя?

- Но ты же мне звонил, чтобы я приехал.

Опять молчание.

Виталий подошел к бару, откупорил бутылку водки и налив полный бокал подал брату. Тот молча выпил, даже не скривившись. Виталий усадил его на стул, затем вышел на кухню, приготовил бутерброды с сыром и вошел в гостиную. Анатолий сидел в той же позе, в которую усадил его Виталий.

- Ну еще по одной, - и налив бокал водки дал брату. Тот молча выпил, бутерброд тоже съел.

- Вот и ладненько, - деланно весело произнес Виталий и стал с аппетитом есть бутерброды прихлебывая водку прямо из бутылки, словно это был кефир.

Через некоторое время лицо Анатолия скривилось в какую-то обезьянью гримасу и он произнес:

- Отнесись ко мне серьезно, а не как к сумасшедшему, тем более, что я буду говорить тебе вещи от которых стынет кровь в жилах.

«Ну поехала писать губерния, - подумал Виталий, вспомнив прошлый разговор. – Надо, надо было уговорить его сходить к психотерапевту, - и развалившись в кресле продолжал жевать бутерброд, запивая водкой».

- Витя, мы виртуальные люди, понимаешь, не настоящие. Помнишь, я говорил тебе о своем открытии, ну к подсоединении к энергии предков

и когда собрался записать исследования с формулами и объяснениями, то вдруг почувствовал, что меня нет. То-есть, нет физически, а мозг продолжает работать; меня как будто магнитный поток увлек куда-то вверх и я увидел вместо нашего города, вместо людей – сеть, состоящую из компьютерных микросхем. Мы живем управляемые мощным компьютером, то есть, мы живем в чьей-то компьютерной игре. У нас нет тела, есть только мозг. Витя, наша жизнь – иллюзия, - Анатолий механически выпил очередной бокал водки и также механически жевал бутерброд.

Воспользовавшись паузой, Виталий вышел на кухню, приготовил еще бутерброды, открыл банку маринованных грибов, подумав немного, быстро пожарил яичницу и, поставив все на поднос, позвонил Наталье, предупредив, что останется ночевать у Анатолия и, войдя в гостиную, и, изредка поглядывая на брата, стал сервировать стол. Достал из бара литровую бутылку медовки с перцем, разлил по бокалам и положив на тарелку Анатолию и себе закуску выпил сам и заставил выпить брата. Тот послушно выпил и так же послушно стал есть. Аккуратно вытер рот салфеткой, Анатолий продолжал:

- Я не помню каким образом, но мне было сказано, что по моим расчетам можно создать компьютер, обладающий вычислительной мощью, превышающей объединенный интеллект всех землян и люди будущего смогут забавляться «симуляторами жизни предков», создавая виртуальные миры, населенные виртуальными людьми, обладающими полностью развитой виртуальной нервной системой. Ужасно, ужасно даже думать о том, что живешь в мире, управляемым компьютерным игроком.

Он нервно выпил очередной бокал водки и впал как бы в прострацию.

Изрядно захмелевший Виталий смотрел пьяными глазами на брата и индифферентно думал: «Еще по бокалу и пойду варить кофе».

- Понимаешь, меня предупредили, - забубнил, как бы про себя, Анатолий, - если по моим расчетам создать множество слоев различных симуляций, и найдется главный дизайнер, который «вылепит» из них цельную, стройную конструкцию. Предположим, мы начнем симулировать реальность и создавать новый виртуальный мир, но в итоге этот мир рухнет. И не по причине взрыва, а благодаря краткому сообщению на мониторе главного дизайнера - «недостаточно памяти для продолжения программы».

- Толя, ты, наверное, видел фильм «Матрица», который породил в головах философов множество гипотез, которые ты тоже читал, плюс твои исследования ушедших жизней.

- Ничего я не видел и ничего не читал, - с упрямством ребенка произнес Анатолий. – Я же сказал тебе, что меня ткнули носом в то, что ни меня, ни тебя нет, есть иллюзия.

- Толя, - почти нежно произнес Виталий и ласково похлопал по бутылке с водкой, - а ее тоже нет и нет этого стола с закусками? Это все есть. Просто надо воспринимать мир таким, каким его нам подарили. А любовь? Любовь к матери, женщине, детям. Вспомни, Толя, как мы любили бабушку, маму, сколько всего пережили, разве это можно смоделировать?

- Можно, есть такие компьютерные игры, что порой кажется, что ты сам живешь в них. Да разве ты можешь понять виртуальный мир? – раздраженно-пренебрежительно бросил Анатолий.

Виталию захотелось за такой тон «врезать» как в детстве брату, но тяжесть в ногах и пьяная лень оставили его на стуле и он миролюбиво сказал:

- Хорошо, пусть ты прав. Но ведь мы с детства привыкли к слову «судьба», и тем не менее суетимся, строим свою жизнь и на это слово не обращаем внимание и вынимаем его из кармана, как носовой платок, когда жизнь нас «прижучит». А помнишь, бабушка всегда говорила, что судьба играет человеком, получается, что она знала о игре, что кто-то или что-то забавляется нашей жизнью, то есть, ты ничего не открыл, а добавил, вернее

осовременил словом «виртуальный мир». Что ты на это скажешь?

- Надо подумать.

- Вот видишь, значит все то, о чем ты так переживаешь, уже давно известно, но люди сочиняют музыку, пишут картины, стихи, романы, занимаются, как ты, наукой. Толя, давай сходим к психотерапевту, а еще лучше, заведи себе бабу, - и Виталий разлил остатки водки в бокалы.

- Если бы ты только знал, сколько прекрасных женщин на земле, как цветов в саду, и какие цветы, и, главное, круглый год, - мечтательно закатив глаза, жуя грибочек, промурлыкал Виталий, вспомнив свои амурные похождения.

- Эх, Толя, Толя, хорошая штука жизнь. Плюнь на все, возьми отпуск и махни куда-нибудь в Европу, нет, лучше в Египет или Японию. В Европе ты был на своих симпозиумах, конференциях и шут знает еще на чем. А то просто туристом, в джинсах, майке, какой-нибудь дурацкой шляпе. Ух ты, даже дух захватывает. Пойду, сварю кофе.

Виталий сварил кофе, аромат которого говорил о том, что он приготовлен из лучших сортов. Зайдя в гостиную, увидел, что брат спит, положив голову на стол.

- Прекрасно, значит я его убедил, - с превосходством старшего брата произнес Виталий и взглянув на часы отметил - три часа утра. – Здравствуй, новый день и здравый разум, - и не раздеваясь улегся на диван, почувствовав как его приятно закружило и он провалился в царство Морфея. Кофе одиноко стояло на столе, и своим фимиамом окуривал головы братьев: одну научно-философскую и другую – бесшабашно-приземленную.

Первый утренний луч осветил строгую гостиную и изумленно увидел растрепанного хозяина, среди грязных тарелок и его брата, свернувшегося «калачиком» в туфлях и одежде на дорогом итальянском диване.

А затем в Киев переехала Сабина… Видно правду говорят в народе: клин клином вышибают. Судя по настороженному молчанию брата ему было не до «открытий».

Сабина сидела в гостиной Толи. Они пили кофе и слушали музыку. Слушали молча. Уже давно обо всем переговорили и теперь просто получали удовольствие от, пусть даже молчаливого, общения друг с другом.

Каждый думал о своем. Сабина вспомнила унизительную процедуру развода. Кстати, она не хотела сразу давать развод, но Виталий предусмотрительно приложил к заявлению справку о беременности своей новой «пассии», и судья, многозначительно взглянув на Сабину, сказал, что по закону он должен их развести. На лице Виталия мелькнуло злорадное выражение, от которого Сабине было больно и муторно. Из зала суда они вышли вдвоем, о чем-то говорили, но Сабина не помнит о чем. Кроме желания сесть в такси и забыть этот страшный сон, у нее ничего не было.

За квартал до своего дома Сабина вышла из такси. Нет, домой она не пойдет. Детей дома нет, а в пустую квартиру… без женского будущего…

Повернула в противоположную сторону и остановилась перед крыльцом кафе, по бокам которого стояли бетонные львы, напоминающие уродцев-медведей. Но в кафе не зашла, а пошла дальше по улице. Войдя в скверик, остановилась рядом с березкой и потрогала ее гладкий, немного скользкий ствол. Легкий ветерок шевельнул листву и коснулся щеки Сабины; и она не выдержала – заплакала, прислонившись спиною к дереву.

Она продолжала любить своего мужа-солдафона, он был настоящий мужчина, крепкий, тренированный, энергичный, за ним каждая женщина будет чувствовать себя, как за каменной стеной. Да, ей хотелось, чтобы интеллект у него был на ее уровне, но ведь тогда бы он не был военным, а ей военные нравились почти с детства. И, положа руку на сердце, надо отдать должное тому, что они знали такие вещи, о которых так называемые «интеллектуалы» и не догадывались. Но ведь многие женщины хотят изменить своих мужчин, просто не понимая того, что каждый создан по своему образцу и все отличаются друг от друга и вместо того, чтобы искать точки соприкосновения обостряют различия. Для чего, чтобы потом потерять? Ох, какая же она дура… Думала двое детей, да еще и сын, которого он безумно, как ей казалось, любит, привязали его навсегда к семье. Но увы.

И только появилась небольшая ниша привычки, равнодушия, потеря тепла, как эту нишу заполнила другая жизнь. Да, бороться с молодостью трудно… На семнадцать лет моложе… Обидно…

Ну пусть она стала не такой темпераментной, не такой нежной как в первые годы совместной жизни, но ведь они прошли определенный кусок жизни, нелегкий кусок, она помогала ему во многом, а академия – это ведь целиком ее заслуга. Оказывается, все это псу под хвост, главное молодость, главное постель и даже дети, тоже псу под хвост… Детей он новых наделает, зато у него молодая жена, новые эмоции, горение души, полное обновление жизни. А она… она? Тоже псу под хвост. Так где же рецепты для женщин бальзаковского возраста как удержать своего же мужа? Чем?

Ведь время неумолимо: красота быстро вянет, дети и семейная жизнь забирают здоровье и что? На помойку?

Так и на помойку нельзя. Ведь остаются у брошенной жены дети, которых надо ставить на ноги, вот и тянет, обездоленная собственным мужем, жена лямку до конца своих дней. Если даже ей и удастся вновь выйти замуж, надломленность, как она ее не скрывает, остается.

Казня себя тем, что вовремя не разглядела увлечение Виталия и не предотвратила роковой конец, Сабина продолжала плакать.

Выплакавшись, вытерла носовым платком слезы и размазанную по лицу косметику, накрасила губы и решительно пошла в сторону дома: надо позвонить Анатолию, конечно же ему, такому же обездоленному, доктору технических наук, профессору Толе.

Она знает, Толя любит ее, тайно, скрывая свою безнадежную любовь не только от нее, наверное, даже от себя. Но разве от женщины можно скрыть то, что она чувствует каким-то, только ей известным чутьем.

И, о ирония!... бывшая жена родного брата – любовница, с перспективой стать его женой.

Несмотря на устойчивое положение в обществе, комплекс неполноценности Анатолий вынес из детства.

В противоположность своему старшему брату, крепышу Вите, досталась Толе внешность неказистая: бледный, худой, с тонкой шеей, на которую была посажена большая голова, вытянутая в виде дыни перпендикулярно туловищу (ох, и намучилась мама, пока подберет шапку сыну!). Дополняли эту уродливую голову большие выпуклые водянистые глаза. В школе его прозвали Тыквой, и одноклассникам часто доставалось от старшего брата, но кличка прочно закрепилась за Толей. Зато учился Толя в классе лучше всех, у него не было любимых и нелюбимых предметов, пользовался уважением учителей и даже строгий директор всегда находил для него теплое слово.

По совету мамы Толя посещал спортивную секцию плавания, и к окончанию школы его плечи расширились, мышцы окрепли, волосы стали гуще и были подстрижены с учетом скрадывания некрасивой формы головы. Одним словом, при получении аттестата зрелости он смотрелся стандартным выпускником. Но комплекс остался, который, однако, не помешал ему поступить и блестяще окончить университет. Затем аспирантура, защита кандидатской, кропотливая работа над докторской, кафедра, симпозиумы, его работы и безоговорочное признание заслуг не только в своей стране, но и за рубежом. Комплекс неполноценности постепенно трансформировался в снобизм.

Да, он лучший. Кто из его класса, да что там класс, из школы достиг таких высот? Ни-к-то! То-то, значит они идиоты, даже если и есть у них деньги. Наторговали, наворовали, а таких вершин им не достичь. И снобизм раздувал: все были недостойны его дружбы, а женщины… господи, они же дуры, без калькулятора даже в магазин не ходят. Брат… Витя солдафон, с ним говорить не о чем, поэтому гордо молчал, давая выговориться, а когда тот уходил, открывал форточку, а летом окно – казалось, что после темпераментного брата воздух в комнате насыщен отрицательной энергией.

Но Сабина… Вот тут у профессора появлялась осечка…

Мама была против скоропалительной женитьбы Вити, но она разрешила присутствовать Анатолию на бракосочетании старшего сына. Когда Витя представил своей избраннице брата-студента, сердце Анатолия бешено забилось, он покраснел, что-то буркнул в ответ и больше глаз на Сабину не поднимал. Вечеринка для него была пыткой.

По приезду домой, коротко рассказав маме и бабушке о поездке, заперся в комнате и, сжав голову руками, долго сидел за столом, пытаясь разобраться в своем смятении. Нет, он не хотел признаваться, что его так внезапно оглушила первая любовь. Он даже не мог объяснить себе, что больше всего поразило в Сабине. Кроме ощущения электрического тока, при пожатии протянутой женской руки, Анатолий ничего не мог вспомнить. Даже черты лица Сабины были туманны и расплывчаты.

Витя с Сабиной уехали служить в Германию и через год прислали фотографию своего семейства. На руках брата лежала крошечная куколка – трехмесячная дочь молодой семьи.

Анатолий жадно всматривался в черты невестки и чувствовал, как учащается дыхание, а в руках появляется предательская дрожь. Но учеба в аспирантуре и защита кандидатской изматывали; на сантименты времени не оставалось. Когда приходили письма от Виталия, то он их не читал и даже фотографии не смотрел, которые были почти в каждом письме: любил Витя позировать перед объективом, любил улыбаться лукавой белозубой улыбкой, знал пройдоха – идет она ему.

Когда Виталия «перебросили» из Германии в Кемерово, он с семьей по пути заехал к матери.

Анатолий за месяц подготовился к приезду брата: обновил свой гардероб. Костюм, рубашка, галстук, туфли – все было импортным, пучеглазость спрятал за большими дымчатыми очками, которые изменили его внешность в лучшую сторону сильнее, чем костюм и рубашка с галстуком.

В день приезда умышленно задержался в институте, где работал и где ему выделили кафедру, и пришел домой, когда в семье обед плавно превратился в ужин.

Не успел он переступить порог, как Виталий, выскочив из-за стола, схватил его в объятия и стал тискать словно девушку, то прижимая к себе, то отстраняя, пристально вглядываясь в преображенное лицо брата и восторженно, но с привычной насмешкой, приговаривая: « Ну, чисто профессор, ну молодец, ай да Толя…»

Высвободившись из братских объятий, сдержанно, даже немного высокомерно ответил: «Пока не профессор, но скоро буду», и подойдя к столу слегка наклонив голову отрепетировано улыбнулся Сабине, поздоровался, погладил головку племянницы, снял пиджак, аккуратно повесил на стул и сел рядом с братом, который продолжал разглядывать Анатолия и отпускать реплики по поводу очков, галстука, туфель. Если бы можно было в этот момент сфотографировать братьев, то снимок бы вышел на редкость комичным. Виталий - широкоплечий, крепкого телосложения в спортивных штанах и майке и рядом вылощенный Анатолий – в белой рубашке в полосочку, при галстуке и «профессорских» очках. Виталий, не останавливаясь ни на минуту, балагурил, периодически опрокидывая стопочку, а Анатолий, чопорно держа в одной руке нож, а в другой – вилку, размеренно отправлял в рот небольшие кусочки мяса. От спиртного отказался, ссылаясь на завтрашний симпозиум, к которому он должен сегодня подготовиться.

На Сабину не смотрел, а она во все глаза рассматривала деверя и чувствовала, как образ, созданный Виталием постепенно замещается другим: умным, сдержанным… симпатичным. Эти черты больше всего ценила Сабина в мужчинах, и именно их не хватало ее мужу. Поужинав, Анатолий, сославшись на подготовку к завтрашнему симпозиуму, извинился и скрылся

за дверью своей комнаты. Повернув ключ, прислонился к двери. Голова горела огнем. Осторожно ступая прошел к дивану и не снимая туфель рухнул на него. Хотелось уснуть, но мимо воли прислушивался к шуму, разговору, смеху за дверью. Говорили, в основном, Виталий и мама. Сабина молчала, и только если кто-то из них обращался к ней, коротко отвечала. Помнила, что Ева Робертовна была против брака Виталия. Она не то, чтобы затаила зло, а просто с опаской наблюдала за свекровью, надеясь на скорый отъезд в дивизию.

После злополучного банкета и скоропалительного отъезда Виталия в Крым, оскорбленная Наталья с остервенением набросилась на уборку квартиры и, когда попадались небрежно в спешке брошенные мужнины вещи, со злостью швыряла в шкаф, с трудом сдерживая себя, чтобы не изорвать, не истоптать их. Бессонная ночь безжалостно указала ей на то, что Виталий ее не уважает, и женился на ней только потому, что захотелось иметь молодое тело. Уважает он по-прежнему свою первую жену: никогда не позволял себе сказать о ней худого слова. Однажды Наталья пошутила, сказав, что Сабина не научила его готовить даже примитивные блюда, на что он грубо парировал: «Тебе до Сабины, как до неба». Но это было в третий год их совместной жизни, Наталья проглотила обиду, так как были еще свежи впечатления от ее безысходной жизни и вынужденной торговли своей молодостью. Она еще была благодарна Виталию, что он вытащил ее из ямы, в которую затягивало безденежье. Да, она не святая, но вынудили обстоятельства, страх за ребенка, страх голодной смерти. Этот страх она унаследовала от матери и была готова терпеть унижение ради сохранения семьи и благополучия детей. Но ведь и он не святой. Пусть, пусть он уважает первую жену, но почему же он Сабину обманывал, обманывал целых два года. Значит, так ему и надо, что он взял в жены ее, падшую до торговли собой. Квиты. Так зачем же унижать, оскорблять только потому, что Морозов напомнил ту самую вечеринку. Как будто инициатива исходила от нее, а не от него. Это он, еще не успев отдышаться от Насти, потащил ее в постель, несмотря на брезгливо-слабое сопротивление.

О многом в эту ночь передумала Наталья, многое хотелось изменить в жизни, но, увы… Она поняла, что женщине нужно всю жизнь доказывать мужчине, а тем более мужу, о своей самодостаточности. Например, опять та же Сабина: да, бросил ее муж, ушел к другой, но она не сломалась, а высвободившееся время использовала для написания диссертации и, получив звание кандидата технических наук, ушла преподавать в университет. И втайне Виталий гордится ею, уважает, а может быть по-прежнему любит. А она… О боже, ведь действительно подобрал ее с панели, хотя всего-то он и не знает, а может быть знает… Получается мужу не за что ее уважать, и гордится тоже ею не может, образования нет, естественно работы тоже нет. То есть, наверное, сожалеет о содеянном, но старое не склеишь, да и жить барином привык: носки - подай, комнатные тапки – принеси, не говоря уже о завтраке и ужине. Хорошо, что обедает в дивизии. Одним словом, жизнь у нее тоже не сахар.

Вообще, Наталья была довольна, что Виталий уехал. Безусловно, ей тоже хотелось, хоть раз, съездить с мужем на курорт, но он не предлагал, а просить, нет уж, пусть едет один. Она даже представляла, как загораются глаза Виталия, и появляется чарующая улыбка при виде смазливой рожицы.

Зато через двадцать дней будет день рождения Дани, который давно вошел в ее жизнь не как праздник, а сродни дню памяти. В этот день она ходила в церковь, по-своему молилась и не знала, куда ставить свечку, за здравие или за упокой. Раздав нищим мелочь, шла домой и проводила остаток дня в скорби. С мужем в этот день в постель не ложилась, сказавшись больной, ужин не подавала, сидела на балконе в кресле-качалке, вспоминала счастливые дни, и тихо лила слезы по утерянной любви. Это была ее ежегодная жертва прошлому.

Двадцать дней пролетели незаметно, и сегодня она была одна в чисто убранной квартире, в которой стоял нежный запах свежих роз, и радовалась тому, что Виталий приедет только через три дня, и она сможет провести этот вечер наедине со своей печалью. Дети ей никогда не мешали. Поужинав, они уходили в свою комнату, и каждый занимался своим делом. Надо отдать должное Виталию: приучил их к порядку и дисциплине. Протирая бокалы в серванте, приняла решение: купить бутылку вина и немного выпить, реанимируя в памяти утраченные ощущения. От этой мысли в душе появилось ощущение, как будто она ждет прихода Дани и тщательно к нему готовится. Чтобы усилить иллюзию, Наталья включила магнитофон, села в кресло, закрыла глаза и вслушиваясь в сконцентрированную боль, печаль, надежду аргентинского танго вспомнила, как Даня учил танцевать ее танго. Вначале он долго и подробно рассказал историю Аргентины – родине танго, а затем, в заключение, сказал, что только в такой стране мог родиться танец танго. Нелегкая жизнь Натальи многое выхолостила из ее сознания, но слово Аргентина и аргентинское танго врезались в память. Когда семейная жизнь вошла в нужное русло, память напомнила ей про страну с красивым серебряным названием. Подгоняемая воспоминаниями и тоской по Данилу, Наталья поехала в городскую библиотеку и принесла драгоценную книгу с описанием страны, в которую, как ей казалось, уехал любимый и там забыл о ней.

Затаив дыхание, Наталья вчитывалась в строки о Аргентине, о крупнейшем городе Буэнос-Айресе, с неподдельным интересом, строка за строкой, следила, как он превращался из центра работорговли в столицу; сочувствовала борющемуся коренному индийскому населению, которые хотели сохранить свободу, свой уклад жизни. Но были вытеснены из пампасов испанцами, захватившими их земли. В стране утвердилось феодальное земледелие с использованием рабского труда.

Наталья, все более волнуясь, читала об Аргентине с таким чувством боли и сострадания, как будто это была ее родина. Откинувшись в кресле, почувствовала, как тревожно бьется сердце, но продолжала читать…

Буэнос-Айрес стал столицей вице-королевства Рио де ла Ла-Плата.

Прежде, чем была провозглашена конституция Аргентины и Буэнос-Айрес получил официальный статус столицы, жителям пришлось пройти через гражданские войны: партеньос (жители Буэнос-Айреса) не устраивали методы и формы правления каудильос (провинциальная часть населения).

После провозглашения конституции Аргентины страну наводнили иммигранты – итальянцы и испанцы. Этому способствовало бурное развитие в стране производство сельскохозяйственной продукции, и ее экспорт в Европу. Пампасы нуждались в рабочих.

С ростом экономики меняется и облик столицы; дети богатых партеньос получают образование в Европе и вернувшись домой обустраивают его на европейский манер и называют не иначе, как «южноамериканским Парижем».

Буэнос-Айрес стал родным для иммигрантов, они сроднились с ним, подчинились его ритму. Аргентинцы – ночной народ: ужинают поздно, в основном в кафе, которые можно найти буквально на каждом шагу.

Кроме кафе, где они беседуют о политике, спорят, аргентинцы любят театр и, безусловно, футбол. Нет, футбол это даже не любовь, а безумная страсть в духе аргентинского темперамента.

Просто удивительно, как у такого темпераментного народа родилась такая печальная мелодия – танго.

Аргентина родила танго и во многих кафе Буэнос-Айреса звучит мелодия-воспоминание и боль, тех, кто, много лет тому назад оставил родину в поисках лучшей жизни. Танго, это боль одинокого человека.

… Наталья читала и представляла эту прекрасную страну с ее кафе, футболом, провинцией, метеоритом, вернее осколками метеорита, карнавалами, с напитком мате, который пьют через бомбилью, трубочку с серебряным мундштуком. Она мысленно переносилась в район Семи озер абсолютный слепок Швейцарии – настоящую тирольскую деревню. Она пыталась представить Игуасу, «водопад» на языке гуарани. С высоты 70 метров низвергаются миллионы тонн воды, которая распадаясь 275 каскадами создает эффект радуги. Вот бы посмотреть вблизи!

А голубые ледники, а Огненная Земля…

Читая об Аргентине Наталья впервые захотела быть богатой, чтобы иметь возможность путешествовать и обязательно посетить эту сказочную страну, которая родила танго.

Аргентинское танго разбередило душу, и мысли о Даниле стали нестерпимыми. Она представила себя пожилой женщиной, когда судьба их опять столкнет. Это будет обязательно на его день рождения. Она ему расскажет о том, что всегда помнила его и они обязательно пойдут в кафе и обязательно там будет звучать мелодия танго и они будут танцевать.

Наталья заплакала, слезы тихо струились по щекам, а губы шептали: «долгожданное танго, долгожданное танго». Машинально, взяв со стола ручку и книгу с телефонами, стала записывать откуда-то взявшиеся строки:

- Ты посмотри в мои глаза,

Спрятана в них глубоко слеза,

Закрашена седина,

Сетка морщин не видна.

Мы с тобой молоды

Годы нам не страшны

Любим мы по-прежнему друг друга

Наконец, вместе мы.

День рождения твой

Станет нашей судьбой

Долго, долго шли мы

К нему с тобой.

Милый, родной, я прошу, не грусти

Целая вечность у нас с тобой впереди

Слышишь, знакомой мелодии звуки влекут за собой,

Танго, долгожданное танго потанцуй со мной.

Как я всю жизнь тебя ждала

Сколько ночей не спала

Знает только подушка моя

Значит, такая судьба.

Хочется жизнь повернуть назад,

Хочется снова вернуть твой взгляд,

Только годы бегут чередой

И обман всегда со мной.

День рождения твой,

Это итог другой

Это горечь утраты

Друг единственный мой.

Милый, родной, я прошу, не грусти

Целая вечность у нас с тобой впереди

Слышишь, знакомой мелодии звуки влекут за собой,

Танго, долгожданное танго потанцуй со мной.

Но даже это маленькое счастье было прервано требовательным звонком. Наталья вздрогнула, но продолжала стоять на месте, не веря своим ушам. Так звонил только Виталий. Не может быть! Путевка заканчивается через три дня… он никогда раньше не возвращался. Ошибка, просто кто-то похоже звонит, но кто?

Может быть что-то с детьми? И Наталья опрометью кинулась к двери и, не глядя в глазок, распахнула дверь. Перед дверью стоял Виталий с южным загаром и белозубой улыбкой на счастливом лице. При виде мужа, Наталья отшатнулась, как будто перед ней стояло привидение.

- Наташа, солнышко, я так соскучился,- бросив сумку у порога прихожей, вкладывая сексуальные нотки в свой голос, произнес отдохнувший в санатории Виталий, и стал торопливо расстегивать кофточку жены, намереваясь поцеловать упругую грудь, которую не испортили роды, и ложбинку между ними.

- Нет, Виталий, нет. Сейчас придут дети, - глаза Натальи диковато блеснули и она, как ошпаренная, отскочила от мужа.

- В чем дело, Наташа? Я твой муж, или ты забыла? – и схватив жену за обе руки заглянул в полыхающее лицо Натальи. Сопротивление распаляло его и отступить, значит проиграть сражение.

- Я прошу тебя, Виталий, не сегодня. Мне плохо.

Но сгорающий от желания и нетерпения напористый муж не хотел ничего слышать, да и не слышал. Он видел препятствие, и ему нужно было его преодолеть. Но в спальне Наталья забилась в угол, и зло глядя на мужа, крикнула:

- Не подходи… укушу… животное…

Виталий устало опустился на супружескую кровать, которая жалобно скрипнула под 92-килограммовым телом, затем резко вскочил и выбежал из спальни, кинув на ходу:

- Не знаю, какая муха тебя укусила, но ты об этом еще не раз пожалеешь.

Он еще не успел опомниться, как «тормознул» такси, назвал адрес и через двадцать минут стоял перед полированной деревянной дверью.

Дверь распахнулась и так же стремительно захлопнулась. В зеркальной прихожей малиновый халат с малиновыми панталетами впились в него малиновыми губами.

- Зося, - едва выдохнул Виталий, обнимая совсем не стройную фигуру крашеной блондинки.

- Полковник, настоящий полковник, как же я соскучилась… - и опять горячий поцелуй.

- Зося, дай отдышаться.

- Дышать будешь дома, ты ведь любить меня пришел…- и засмеялась хрипловатым многообещающим смехом.

Через минуту они были в постели, и Виталий выместил на женщине, которая его любила всю злость на жену. Близость не сняла напряжения, в голове царил хаос, а в душе – смятение: жена его отвергла. Он вспомнил ее глаза: страх, отвращение, ненависть.

А Зося с размазанными губами и глазами, с дурашливой улыбкой клоуна, разливала коньяк и осыпая поцелуями тело Виталия, приговаривала: «При такой закуске (чмок, в волосатую грудь) можно выпить много рюмок и не захмелеешь».

Виталий вяло принимал ласки подруги, его ум был озабочен другим. Уж такова мужская сущность: то, что само в руки идет для него не представляет

никакой ценности, а вот то, что не дается, возрастает во сто крат. Допив бутылку конька, любовники уснули.

Виталий проснулся от того, что было тяжело дышать. Открыв глаза, увидел, что Зося обручем обхватила его верхнюю часть тела: одну руку она просунула под его шею, а другую – положила сверху.

У Зоси жизнь была не такая уж беззаботная, как казалось на первый взгляд: просто по характеру она оптимист, плюс жизнерадостность. Однажды, в минуту откровенности, «под коньячек», она рассказала Виталию, что ее доля «пахать, как лошадь».

У нее в деревне жила ее семья: отец, мать, сестра. Отец слепой, катаракта (вовремя операцию не сделали), у матери – диабет в тяжелой форме и младшая сестра 32 года … даун. Раз в неделю Зося ездила к своим, везла продукты. Весной договаривалась с деревенскими пьяницами и вместе с ними копала, сажала, летом полола, консервировала, осенью убирала картофель, свеклу, тыкву, одним словом, готовила семью к зиме. И на протяжении многих лет постоянно занималась с сестрой, которую очень любила и которая была, по своему, к ней привязана. Но занятия с Симой (сестру назвали в честь бабушки, Серафимой), не давали тех результатов, на которые рассчитывала Зося. Но как-то, совершенно случайно, она с «другом» зашли забрать овчарку после дрессировки. Работа кинолога настолько ее заинтересовала, что она еще несколько раз заходила в клуб. Зося теперь разработала свою систему занятий с сестрой, которые были похожи на

дрессировку, то есть у Симы должны быть навыки механические, ведь мозг был заблокирован.

Родителей же научила давать «команды» всегда одинаковые (она их записала в специальную тетрадку, которую периодически пополняла новыми командами). Конечно, в ее методе были и поощрения: то в виде сладостей, а позже и в виде украшений, платков, блузок. Результаты были налицо: сестра беспрекословно выполняла команды, но сама никакой инициативы не проявляла. Но и это уже было огромным достижением: Сима мыла посуду, убирала в доме, подметала во дворе, давала корм курам и выводила пастись в дальний угол сада козу Марту, позже научилась доить ее. Девушка она была физически здоровой и доброй. Не занятая работой рассматривала детские книги и журналы, мяла в крепких руках пластелин и создавалось впечатление, что она что-то лепит из него. Кроме Зоси, была привязана к собаке – Тузику и кошке – Муське. К отцу и матери никаких чувств не испытывала. Любила подарки, особенно яркие наряды и часами могла крутиться у зеркала, рассматривая платок или блузку. Зося удивлялась, почему Сима совсем не развивается с возрастом, а женское начало в ней стало проявляться с ранних лет.

Однажды к ним, в отсутствие Зоси, приехала женщина с сыном-инвалидом и нарушением умственной деятельности. Кроме того, у него было всего 10% зрения. Ходил боком, правая часть туловища была как бы скована, парализована. Как они узнали адрес родителей Зоси, осталось загадкой. Женщина была старой, два года тому назад она похоронила мужа, сыну – 35 лет. С ее слов, имела крепкое хозяйство: большой дом, сад, скотину. Но последнее время чувствует себя все хуже и хуже. Сдавать сына в дом инвалидов жалко, вот ей и посоветовали добрые люди приехать к ним и объединиться.

Сима вначале сидела безучастной при этом разговоре, но затем ушла в свою комнату, одела красную блузу и пестрый платок и села рядом с гостем, сложив на коленях большие натруженные руки.

Когда приехала Зося, то первое, что она услышала от сестры: «Он хочет жить у нас и Сима хочет». Мать в отсутствии Симы рассказала о неожиданном визите и сказала, о том, что она целую неделю только и повторяет: «Он хочет жить у нас и Сима хочет». Зося испугалась не на шутку: взвалить на себя еще одного инвалида, это «занадто». Она пыталась понять, что происходит в мозге сестры, но Сима ничего вразумительного не сказала.

Тогда Зося решительно вставила в видеомагнитофон кассету с мультфильмом «Ну, заяц, погоди» и стала втолковывать сестре на протяжении 9 серий, что волк – это Вася (так звали непрошенного гостя) и он обидит Симу (сестра всегда говорила о себе в третьем лице).

- Будет бить, - наконец дошло до детского сознания сестры.

- Да, – ответила Зося и заплакала от жалости и несправедливости судьбы.

- Не плачь, Зося, он не будет здесь жить и не будет бить тебя, - и нежно стала размазывать слезы пополам с косметикой по щекам той, которую она любила больше всех.

- А если тебя будет бить, - спросила Зося, еще больше заливаясь слезами, глядя на женщину-ребенка.

- А я ему как дам, - и, схватив швабру, замахнулась.

- Но ведь он не будет здесь жить, - вела свою линию Зося.

- Не будет. И ты плакать не будешь, - решила, наконец, Сима.

- Не буду, - и поцеловала розовые щеки сестры.

Затем Зося включила магнитофон и они, взявшись за руки стали танцевать.

За обедом Сима объявила отцу и матери, что Вася - волк и жить у них не будет.

Зося в тот же день отправила письмо с отказом несостоявшемуся жениху Симы. Порядок в доме был восстановлен и все об этом почти забыли, только Сима больше никогда не смотрела мультфильм «Ну, заяц, погоди».

Рассказав все Виталию, она как бы приблизила его к себе, пустила к своему сердцу, показала ему, что он для нее не чужой человек и если уж так сложилась жизнь, то она готова довольствоваться малым. И Виталий это понял, может быть по-мужски несколько эгоистично, но уверенность в том, что у Зоси всегда можно найти «и стол, и дом» крепко засела в его горячей голове.

_________________________

Но, ни «расслабон» у Зоси, и временное успокоение, ни попойки в кругу сослуживцев, не вносили покой в душу полковника. Он, лукавя перед собой, сваливал все на Наталью, которая смотрит на него волком, а бросается, как тигрица.

Но Виталий скрывал, даже от себя, что его волновал Толя и его отношения с Сабиной. Несколько раз «под парами» (и рано утором и поздно вечером) звонил он к нему, но ответом была тишина. Однажды даже хотел сорвать звонок, но сдержался. «Уединились, голубки, и где? В маминой квартире, которая мне принадлежит так же, как Тольке. Ну, нет, доберусь я до вас, иначе я не Мыслывец».

Еще несколько безуспешных попыток и Виталий отправился в институт.

Секретарь встретила вежливо с дежурной приветливостью:

- Профессор Мыслывец на конференции в Японии, а оттуда – в Чикаго. Командировка до 15-го, но при необходимости, он может ее продлить.

Поблагодарив за информацию, попросил телефон приемной и с 16-го ежедневно звонил. 20-го Анатолий был на работе и Виталий настоял на встрече. Условились, что Виталий зайдет к нему вечером в пятницу. Усталый голос брата выразил согласие.

Зайдя в прихожую и взяв в тумбочке свои старые тапки (удивительно, что Толька их до сих пор не выбросил), отметил, что появились новые – розовые с золотистым рисунком. Да, подозрения подтвердились, улика налицо.

Вскипел, но обуздал себя. Выставив на стол литровую бутылку водки, и винные бокалы из буфета красного дерева – мамина гордость - пошел на

кухню, нарезать сыр и колбасу для бутербродов.

Анатолий молча наблюдал за действиями брата, пытаясь угадать цель визита. Начало не предвещало ничего хорошего.

Разлив водку, Виталий почти приказал:

- Пей, разговор будет длинным.

- Не буду, давай выкладывай, зачем пожаловал.

- А что, я уже не могу зайти в свою квартиру?

- Почему ты решил, что это твоя квартира?

- Да потому что она мамина и завещания нет, значит, она принадлежит нам

- А ты что не помнишь, что сказала мама в период болезни, мы сидели рядом.

Она сказала, обращаясь к тебе: «Витя, я хочу чтобы в этой квартире жил Толя». Ей и в голову не могло прийти, что ты будешь на нее претендовать. И вообще, что ты сделал, чтобы мама выздоровела? Молчишь, так я скажу больше: это ты довел ее до болезни, оставив свою семью и…

Удар, и Анатолий оказался на полу, поднес ладонь к губе, на ладони была кровь. Не вставая с пола, он посмотрел на брата тем взглядом, который Виталий запомнил с детства. Да, Толька не простит ему этого удара.

Сев к столу, Анатолий взял салфетку, намочил в водке и протер губу и ладонь. Затем выпил.

- Вот так-то лучше, - и Виталий залпом осушил свой бокал.

Помолчал, а затем произнес:

- Я не хочу нарушать волю мамы, но на одну комнату ведь я могу претендовать?

Анатолий молчал, он продолжал промокать разбитую губу. Пожевав кружочек колбасы, Виталий продолжал:

- Я просто хочу, чтобы в одной из комнат поселился Андрюшка, он ведь у нас вундеркинд, поэтому его пригласили в нулевую группу в университет.

Кроме того, он увлекается дзюдо. А мы живем, сам знаешь где – Троещина, это ведь край географии, там даже метро нет. Да ты не волнуйся, он парень спокойный, и при его загруженности он только ночевать будет, да и то не каждый день. Да и тебе веселее, все же живая душа.

- Нет, - отрезал Анатолий.

- Почему нет, места хватало не четверых, а на двоих мало? – Виталий начал заводиться.

- Нет, - твердо повторил Анатолий.

- Значит, суд, - и Виталий залпом осушил второй, до краев наполненный бокал водки.

- Ты его проиграешь, - уверенно заявил Анатолий.

- Ну это мы посмотрим, но выиграю я, несмотря на все твои научные побрякушки, - и зло хлопнув дверью, ушел.

Действительно, Виталий подал в суд, но в первой инстанции проиграл, но он подал на аппеляцию, расписал свое бедственное положение (двое несовершеннолетних детей, жена не работает) и выиграл. Квартиру продали, мебель поделили, библиотеку – тоже.

Звонила Сабина, обзывала его свиньей и напомнила о предсмертных словах Ады Робертовны и пригрозила, что впрок ему это не пойдет. Он только гомерически хохотал и говорил:

- Что, разрушил ваше гнездышко, голубки. То-то, знайте полковника Мыслывца.

- Ничего ты не разрушил, а только подтолкнул к принятию решения. Я выхожу замуж за Толю, и теперь буду доводиться тебе невесткой. Ну что, съел, эх ты, собака на сене, - и бросила трубку.

Наташа, хоть и не была знакома с Анатолием (ни Ада Робертовна, ни ее младший сын не признали новую невестку, даже на внука не захотели взглянуть) тоже не одобряла поступка Виталия. Но уж тут-то он давал волю своим чувствам.

- Добренькая нашлась, думаешь, если ты заимела однокомнатную квартиру, так все квартирные вопросы решила. Ну хорошо, одного сына поселим, а другой?

- При необходимости разменяем нашу.

- Ты что, солнышко, с сарая упала? Ты что не понимаешь, что мы живем в коммерческий век, и дальше будет все хуже. Где наша экономика, где новые технологии, ты что слепая и не видишь как растут цены на продукты питания. Или ты забыла, что у твоих сыновей появятся семьи, и неизвестно как они их прокормят.

Но, несмотря на все дрязги вокруг раздела квартиры, Виталий поступил по своему: он купил прекрасную однокомнатную квартиру в новострое на Оболоне, так как даже не ожидал, что получит такую внушительную сумму. Правда было одно условие: он ничего не возьмет из продаваемой квартиры.

И все же самолюбию Виталия был нанесен еще один ощутительный удар: выяснилось, это Толька, через подставное лицо выкупил квартиру, мебель, библиотеку и продолжает там проживать, как и прежде. Узнав эту ошеломляющую новость, Виталий был готов поджечь злополучную квартиру, а брата и бывшую жену – убить.

У Натальи действительно была однокомнатная квартира, которую они сдавали, и которая вызывала противоречивые чувства Виталия. С одной стороны – дополнительный доход семьи, с другой – определенная независимость, пусть небольшая, жены. А Наталья часто вспоминала доброту бывшей хозяйки квартиры и не забывала зайти в церковь и поставить свечку «за упокой рабы божьей Матрены».

В один из осенних дождливых дней, выходя из продуктового магазина, она увидела на ступеньках старушку с пакетом, который она прижимала к груди.

Старушка замерзла и Наталья остановилась, чтобы подать ей милостыню.

- Давайте я помогу вам зайти в магазин, а то вы совсем замерзнете.

- Деточка, я не нищая, мне плохо. Если не трудно, помоги встать и достань в пакете лекарство и воду.

Наталья помогла старушке принять лекарство и она, как бы извиняясь, прошептала: «Сердце…»

- Может быть я «Скорую» вызову?

Нет, деточка, уже отпускает, сейчас все пройдет.

С трудом преодолевая каждый шаг, Наталья со старушкой добрались до ее дома. Оказалось, что она живет почти рядом с ней, через два дома.

Уложив хозяйку в постель, и напоив горячим чаем, Наталья огляделась: в квартире царило запустение, из продуктов – почти ничего.

Сердце Натальи сжалось от жалости (вспомнила свою мать). Она позвонила домой и сказала, что задержится, так как зашла к знакомой.

Используя свои продукты и частично хозяйки, сварила куриный суп, гречневую кашу, вскипятила молоко. Покормила старушку, и сказала, что зайдет утром.

На следующий день она нашла свою подопечную в лучшем состоянии.

- Как звать тебя, добрая душа?

- Наташа, а вас?

- Красивое имя, а меня – Матрена Федоровна, хотя в молодости всегда стеснялась своего имени и представлялась, как Марина. А теперь надо, чтобы звали, как крестили.

- Матрена Федоровна, может быть вам что-нибудь нужно: сходить в аптеку или в магазин?

- Я не знаю, но в серванте кошелек и там пенсия, бери и купи, что нужно.

- Да нет, деньги не надо.

- Бери, бери. Я почти не трачу. Сил ходить нет, вот они и собираются. Я уже и на похороны и на памятник собрала, так что нечего свои тратить. А ты что, не работаешь?

- Ну да бог с тобой. А семья есть?

- Да, муж, два сына.

- Счастливая. А у меня никого нет. Соседи молодые, свои проблемы.

- Матрена Федоровна, я каждый день хожу в магазин, на рынок и буду заходить к вам, и то что нужно приносить. Телефон я поставлю вам вот на эту табуреточку рядом с кроватью, если что нужно, звоните, не стесняйтесь.

- Спасибо, детка, а у самой родители есть?

- Нет, умерли, - и слезы закапали из глаз Натальи.

- Царство им небесное, ты не плачь, деточка, ты им свечки за упокой ставь. Поминай.

Вот так и записала себя Наталья в сестры милосердия.

Через две недели, на бульонах и паровых котлетках, ее «бабуля» окрепла и они уже с Натальей на кухне пили чай и вели беседы.

Наталья все вымыла, повесила новые занавески, купила стиральную

машину- автомат, холодильник (старый ремонту не подлежал). У Матрены Федоровны были приличные, для скромной пенсионерки, запасы – только в одном мешочке, извлеченном из-под матраца ее постели, они насчитали двадцать тысяч гривен, а мешочков было несколько.

Наталья оплатила все счета за квартиру, коммунальные услуги, телефон.

Купила теплый халат, тапочки, махеровую кофту, платок.

Уход за старушкой был ей не в тягость, а беседы с ней успокаивали, снимали напряжение от жизни с Виталием.

Но, несмотря на уход за Матреной Федоровной, у нее все чаще и чаще стало прихватывать сердце и Наталье приходилось иногда дежурить у постели больной почти круглосуточно.

После одного из приступов, который не на шутку напугал Наталью (от стационара больная наотрез отказалась) Матрена Федоровна попросила пригласить нотариуса. И каково же было удивление Натальи, когда «бабуля»

стала оформлять дарственную на квартиру на нее.

- И не отнекивайся, - строго говорила Матрена Федоровна полусидя в подушках, - ты со мной возишься, как с родной матерью, так кому я все оставлю, если я безродняя? Тебе, детка, тебе. Ты мне послана богом. Смилостивился он надо мной на старости лет.

Через год Мария Федоровна умерла, во сне. Под матрацем у нее было почти пятьдесят тысяч гривен.

Наталья похоронила свою «бабулю», поставила памятник и ходила в церковь поминать.

Квартиру переоформила на себя, и пустила в нее молодую семью. И как-то сразу почувствовала себя свободной: у нее появился свой заработок, свои деньги.

Вот об этой-то квартире и вспомнил Виталий и даже когда-то съязвил: «А ты, как выяснилось, не такая бескорыстная. Нашла старуху – аптека, рынок, магазин – и втихаря квартирку прикарманила. Мо-ло-де-ц!» Наталья ничего не ответила: не хотелось осквернять память такого светлого человека, как Матрена Федоровна, которую она успела полюбить, и очень сожалела о ее

После скоропалительного отъезда из санатория и неласкового приема дома, раздела родительской квартиры, Виталий «как с цепи сорвался». Он стал ночевать у Зоси почти каждый день. Вначале демонстративно, а затем, глядя на синие круги под глазами Натальи (признак бессонных ночей), стал придумывать несуществующие дежурства.

Но бывали моменты, когда ему нестерпимо хотелось домой к детям, к жене, к домашнему теплу, что он не мог совладать с собой и, накупив подарков и сладостей детям и Наталье, устраивал им праздник. Было чудесно, и Наталья, такая молодая и красивая, оживленно подавала к столу ужин и ласково улыбалась. А сколько тепла и радости давали дети, ничего не требуя взамен;

а сколько смеха, шуток и возни на полу (кто кого поборет); нет, ни с чем не сравнить семейное счастье. И с Натальей наступало время, похожее на перемирие. Безусловно, Виталий видел, что его ласки ей неприятны, но она их терпит; понимал ее чувство брезгливости к нему в постели и давал себе слово «больше по бабам не шляться». Но проходило время и домашняя обстановка и натянуто-ледяное отношение Натальи тяготило и он опять уходил в «загул».

Так продолжалось больше года: отпуск – санаторий, серые будни скрашивали пьянки с сослуживцами, и Зося. Он даже не заметил, как дом превратился в ад. Скандалы стали нормой их жизни. Наталья, словно тигрица, часто в пылу скандала набрасывалась на неверного мужа и впивалась ногтями в его лицо. Виталий грубо отталкивал ее, она падала и схватив, что попало под руку с ненавистью, обезображивающей ее лицо, швыряла в него. Он уворачивался, а затем, схватив ее за плечи, тряс и влепив пощечину бормотал: «Не лезь на рога». Иногда на шум прибегали дети и баталии прекращались. Виталий утром рассматривал расцарапанное лицо и цедил сквозь зубы вслед проходившей с победоносным видом Наталье: «Лечиться надо».

И вдруг, словно кара небесная, беда. У Натальи рак матки. Не выдержал организм стрессовых ситуаций, оказался слишком хрупким, не смог противостоять вероломному поведению мужа, а может быть надломился раньше, а семейная жизнь только усугубила и обострила заболевание. Как знать? Но факт остается фактом.

Виталий был огорошен сообщением жены, но не поверил диагнозу врача поликлиники, к которой был прикреплен их район и, использовав все связи, повез перепуганную Наталью к известному профессору-онкологу. Диагноз подтвердился. Срочная операция. Виталий взял отпуск и буквально не отходил от Натальи. Тяжкое было время. Андрюше уже было тринадцать лет, а Вите - восемь. Одним словом, расти и расти им. От мысли, что с Натальей случится непоправимое, стыла кровь в жилах. Но интуиция, а может быть, надежда подсказывали, что все обойдется, он просто верил в свою звезду, которая не раз его выручала. Встревоженным детям он говорил, что мама немного приболела, но скоро выздоровеет и приедет домой. Андрюша все воспринял по-взрослому и буквально всю работу по дому взял на себя: готовил, убирал, проверял уроки у Вити.

Но пройдя все муки ада онкологии, Наталья вернулась домой: худая, бледная, ослабевшая.

Виталий нянчил ее как ребенка и выходил, и не только выходил, но и вселил в нее веру в то, что она будет жить, обязана жить, хотя бы ради детей.

Одним словом, общими усилиями всей семьи выкарабкались. Виталий распределил между Андрюшей и Витей обязанности по дому, сам занимался доставкой продуктов, а в выходные – готовил. Жизнь вошла в свою колею. Через год Наталья физически окрепла; безусловно, болезнь оставила свой след: нарушился обмен веществ, и она поправилась на двадцать килограммов; волосы поредели, но благодаря их кудрявости и пышности казалось, что они по-прежнему густы; зубы тоже пострадали – пришлось протезировать. Но все эти последствия казались мелочью по сравнению с той бедой, которую пришлось пережить Наталье и ее семье.

Прошел еще год, и болезнь Натальи ушла в прошлое, и как бы ее вообще не было.

Виталий опять стал «задерживаться» и часто приходил домой пьяным. Наталья вначале терпела, а затем стала срываться, и скандалы участились.

Утешение от домашних дрязг Виталий находил то у Зоси, то у Лизы, тридцатидвухлетней одинокой женщины, живущей в крошечной квартирке гостиного типа. Безусловно, Лиза его больше волновала, чем Зося, но где еще можно было «нажраться», как не у Зоськи. А что? Жена – ноль. Конечно, она

бы не отказала в исполнении супружеской обязанности, но ведь он не скотина, он понимает, что она ничего не чувствует.

Все эти подробности он рассказывал Зосе, которая, по совместительству, была его психологом. Зося знала все-все о семейной жизни Виталия. Она жалела его, жалела его жену, жалела детей. А чтобы залечить рану возлюбленного, не скупилась на коньячок. Каждая их встреча сопровождалась такими возлияниями, что Виталий утром не знал, куда приткнуть свою голову, да и сердце стучало так, словно он только что пробежал 12 км марш-броска с полной амуницией. В такие минуты Виталий корил себя: «Нет, так нельзя, надо завязывать. Добром это не кончиться».

И не кончилось. После одной из домашних сцен, когда Виталий, еле держась на ногах (встретил сослуживца) явился домой в полночь, Наталья, схватив швабру стала молотить пьяного мужа с таким остервенением, что Виталий, немного протрезвев и увернувшись от швабры так «врезал» под глаз правоверной, что она почти без сознания свалилась в прихожей, ударившись головой о тумбу для обуви. Виталий, перешагнув через упавшую жену, не раздеваясь, рухнул на диван и уснул мертвецким сном.

Утром, увидев Наталью с перевязанной головой и синяком под глазом, смутно вспомнил о скандале, а по сверкавшим ненавистью глазам жены понял, что это он виновник ранений.

- Скотина, - с отвращением прошипела Наталья (охрипла от плача и холодной воды, которой она смачивала повязку попеременно прикладывая то к глазу, то к голове), когда он хотел взять ее за руку, чтобы извиниться и оправдаться.

- Я тебе сколько раз говорил, что не лезь на рога, особенно, когда я пьяный, - парировал Виталий, оскорбленный не столько словом, сколько выражением отвращения на ее лице.

Выпив чай, и испытывая муки похмелья Виталий вышел во двор, на свежий воздух, но легче не стало. Пошарив в карманах, и не найдя нужной суммы на «похмелку» решительно поехал к Зосе.

Все было как всегда: коньяк, постель и опять коньяк… Вот так и провалялись целое воскресенье в постели. Наступили сумерки, надо было идти домой, а не хотелось. «Бахнули» еще по коньячку и Зося, как с цепи сорвалась, стала осыпать любимого жгучими поцелуями, приговаривая: «Чувствую, всем сердцем чувствую, не придешь ты больше ко мне, … не придешь»

- Зося, ты совсем сдурела от коньяка. К кому же я приду как не к тебе, - и пытаясь подкрепить слова действием, грубо по-дикарски накинулся на подругу.

Но запасы прочности человеческого организма не безграничны.

Удар, еще удар и нестерпимый огонь в области затылка…

Очнулся Виталий в больнице. Капельницы, люди в белых халатах и встревоженный взгляд Натальи. Понял все без слов, не он первый и не он последний… Доигрался… Инфаркт…

Провалявшись в больнице месяц, почувствовал, что почти здоров и стал проситься домой, но врач не торопился с выпиской и оказался прав.

В одно из посещений жены Виталию, без всякой казалось бы причины, стало плохо; прибежали врачи с каталкой и торопливо повезли в реанимацию.

Наталья бежала рядом и шептала: «прости, прости меня». Собрав последние силы, Виталий насмешливо улыбнулся и произнес: «не дождешься».

И все же он выкарабкался: два инфаркта подряд и жив. Он даже гордился этим. Безусловно, болезнь отразилась на нем: стал относиться к своему здоровью бережно, не позволял никаких излишеств, о спиртном даже не думал и каждому, к месту и не к месту, напоминал о 2-х своих инфарктах.

Регулярно посещал поликлинику и выполнял все рекомендации врачей.

Спустя два года после инфаркта Виталию военкомат выделил путевку в санаторий. Отдых добавил оптимизма в военную натуру полковника в отставке, который моментально материализовался в желание иметь собственный дом с приусадебным участком в экологически чистом районе.

Пересчитав все свои сбережения, убедился, что сумма значительная, но не настолько, чтобы купить хороший дом. Поколесив по окрестным селам, приобрел, довольно дешево, недалеко от Киева ветхое домостроение, нанял строительную фирму и за год выстроил новый дом, в два этажа. Строители отделали только первый этаж, на отделку второго этажа денег не хватило, и семья Мыслывца переехала из столицы в село. Киевскую квартиру сдали в аренду.

Черноволосый пожилой мужчина, с почти белой спутанной, по купечески длиной бородой, в очках с затемненными стеклами, медленно проходил по пыльной улице. Слегка приостановился возле частного дома с двумя входами, совершенно не вписывающийся в многоэтажный микрорайон. Пристально взглянул на первую дверь, опустил глаза на сорняк, указывающий, что к крыльцу давно никто не подходил. Посмотрел на вторую, с такой же облупившейся старой краской, и, заметив, закрытые изнутри ставни понял, что дома никого нет. Пройдя шагов двадцать, остановился у небольшого киоска с тремя пластмассовыми столиками, за одним из которых сидел мужик неопределенного возраста со спившимся лицом. Черноволосый подошел к окошечку киоска, взял две бутылки пива и два одноразовых стакана. Постояв, словно в нерешительности, и увидев заискивающую улыбку и приглашающий жест подошел к страждущему посетителю местного «кафе».

Сел, поставил перед обрадованным мужиком бутылку и стакан, откупорил свою и налив в стакан, слегка отхлебнул тепловатое пиво. Мужик, не церемонясь поднес бутылку к потрескавшимся губам и залпом выпил всю бутылку спасительной жидкости. Частично потушив, пылающий с утра в груди огонь, и, отдышавшись, по-хозяйски откинулся на пластмассовом стуле, спросил:

Черноволосый промолчал.

- А я здесь живу, - не смущаясь, продолжал мужик, - вон в том доме, - и махнул рукой куда-то за спину. – Раньше у меня, как у Маньки, - взмах в другую сторону, - был свой дом, огород, сад. Снесли. Теперь живу в «скворешнике». Задыхаюсь. Не привык и не привыкну. К Маньке зайду, а у нее приволье. Она предлагает меняться, да «моя» и дочка с сыном «в штыки». Дураки. Им бы в ванне мыться, да газом дышать.

Черноволосый положил перед мужиком деньги.

- Возьми еще два пива и «маленькую».

Через две минуты мужик услужливо открыл «маленькую», хотел налить черноволосому, но тот покачал головой. Мужик налил себе в стакан пиво и половину «маленькой», выпил и по-детски счастливо улыбнулся.

- Теперь по-настоящему отпустило. Нет, ты скажи, тебе что-то нужно, ты скажи, я местный, я все знаю.

- Мне нужна квартира, хочу снять, да не знаю к кому обратиться.

Мужик не стал интересоваться, зачем квартира, на какой срок, а сразу, по-деловому, подошел к данному вопросу.

- И не ищи, никто не сдает. Только Манька. Видел частный дом, - и опять взмах в сторону. Она всегда сдавала, у нее отдельный вход. Правда она сдавала девкам, что-то не помню, чтобы у нее мужики квартирантами были. Ее же как в молодости звали? Матильда. Сама гуляла и девок совращала, а потом старая стала, так из квартиры сделала «Дом свиданий». Но уже лет семь, а может больше, никто не живет. Последней жила девка с пацаном, но уехала… с одним… - и замолчал, словно сболтнул что-то лишнее.

Черноволосый вылил остатки водки в стакан, выпил, повертел в руках пустой стакан, затем неспеша вынул деньги и произнес:

- Возьми 0,5 и пива.

Осмелевший мужик принес бутылку водки, две – пива и воблу. Налил себе и черновалосому. Выпили. Закусили рыбой.

- Может быть дом аварийный, вот и не берет квартирантов, - лениво, как бы нехотя, возобновил разговор черноволосый, расчесывая растопыренными пальцами спутавшуюся бороду.

- Да ты что? Нормальный дом. Жаль Манька в больнице, а то бы я тебя свел.

- А что с ней?

- Сердце, боится инхфарта. Говорит, давление высокое. Да мне кажется, все это от тоски. Сильно она любила пацана квартирантки. Своих-то детей бросила, вот и нянчилась с чужим, пока его мамка с мужиками таскалась.

Черноволосый налил водку и выпил.

А мужика словно прорвало.

- Знаешь, приехала к ней красивая девка с парнем. Беременная. Родила. А парень взял и «сделал ноги». Она его год ждет, два ждет, ну это надо быть дурой, чтобы надеяться, что он вернется. Надо было вначале в ЗАГС, а затем рожать. Не знаю, чем они жили два года, может парень деньги оставил Матильде, а может – ей. А когда деньги кончились, я так думаю, Манька подослала к ней одну шалаву – Настьку. Вот они вдвоем и стали ходить «на промысел». Гуляли девки «по-черному». Я то все видел и всех их любовников знал. Кто утром придет, кто днем, а кто ночью. Ту, что у Маньки жила, Наташкой звали, так у нее даже начальники были. Из, как его… исполкому. Так веришь, ладно бы один, а то сразу два любовника, один военный, крепкий такой, а другой – старый, ну этот, из исполкому.

Черноволосый налил водку в стакан, и выпил, запив пивом из бутылки.

- И знаешь, везет шалавам, - мужик настолько распалился, рассказывая о соседке и тем, что нашел слушателя, что даже забыл про пиво и воблу, так увлекся рассказом о чужой непонятной ему жизни. – Наташка охмурила военного, отбила от жены. И тот, дурак, бросил жену и двоих детей и женился на ней. Она ему быстренько хлопца родила. И они еще малость пожили у Маньки, ну года два, и уехали. И знаешь куда? В Киев. А Манька затосковала. Я приходил к ней часто, мы с ней «маленькую» разопьем, вспомним старые времена и разбежимся. А теперь у нее сердце…

- Пойдем, покажешь дом, - хрипло произнес черноволосый и резко встал, опрокинув стул.

Мужик тяжело поднялся, на ходу допивая остатки пива и заталкивая воблу в карман, и, покачиваясь, направился к частному дому.

Постояли у дома, помолчали.

- Вишь, калитка. Вход в сад. Но она заперта. У Маньки продумано. У нее из дома есть выход на улицу и в сад. Хорошо у нее, - и вздохнул.

- Так когда она выйдет из больницы?

- Думаю, через неделю дома будет, хочешь, замолвлю словечко.

- Не знаю, если ничего лучшего не найду, то зайду.

- Лучше не найдешь. Нет, не найдешь. Да и берет недорого. Только мужиков не берет. Но ты старый, может быть возьмет. А почему не взять? Деньги карман не рвут, так я замолвлю…

Мужик продолжал что-то бормотать, хотя черноволосый быстро уходил прочь от домика Матильды, убыстряя шаги, словно хотел убежать от чего-то постыдного, недостойного; шел шатаясь, не разбирая дороги, направления, пока не забрел в какой-то сквер и, натолкнувшись на скамейку, грузно опустил на нее свое оловянное тело. Долго, очень долго сидел он, погруженный в невеселые думы. Руки были сжаты в бессильные кулаки. Пробежал мальчик с мячом, за ним с коляской, в которой безмятежно спал ребенок, просеменила озабоченная мама. Тяжело опираясь на палку, волоча правую ногу, прошел старик, укоризненно взглянув на черноволосого, как будто он был виноват в его увечье.

«Да, надо домой, к деду, - мелькнуло в голове и он, легко вскочив со скамейки, оглянувшись по сторонам, сорвал с себя бороду, парик и очки, и, превратившись в мужчину средних лет, направился к вокзалу, где оставил в камере хранения свою сумку.

Дедов дом встретил его заколоченными дверями и окнами. Чувствуя неладное, Данил пошел к соседям, от которых узнал, что дед умер, не выдержав смерти сына. Оказалось, что дядя Данила, брат его матери, «гонял» из Ростова-на-Дону иномарки, а дед занимался их

реализацией. Дело они наладили неплохо, но дядьку, по словам соседей, «пришили». За что? Неизвестно. Подозревают, что рэкету не хотел платить.

Раздавленный событиями дня, Данил с трудом отбил доски с входной двери, добросовестно забитые соседями, и вошел в, пахнущий мышами и сыростью, дом.

Оставив дверь открытой, лег на диван в веранде и словно провалился. Проснулся от света луны, которая заливала своим безжизненным светом веранду. Стало почему-то жутко. Закрыл дверь и уставился на круглый шар луны. Полнолуние.

Вспомнил себя, маленького, сидящего на коленях у деда, по возрасту годящегося ему в отцы. Мать Данила рано вышла замуж и уже в восемнадцать лет родила сына. Деду тогда было сорок два года. Но он недавно овдовел, и внук был отдушиной, которая заменила жену, тем более, что дочь предоставила Данила отцу в его полное распоряжение и не вмешивалась ни в моральное, ни в материальное положение вещей.

О матери. Мать Данила окончила музыкальное училище и на выпускном вечере познакомилась с солистом ансамбля «Соловей», который был приглашен устроителями вечера. Белокурые льняные волосы и широко расставленные удивленно распахнутые глаза сразили кудрявого красавца и они на вечере решили пожениться, что и осуществили, ошарашив через месяц сообщением, еще не отошедшего от смерти жены, будущего деда Данила.

Когда родился Данька, было решено, что он будет жить у деда, пока родители гастролируют. Ансамбль мотался по городам и весям, дела у них складывались не очень, а амбиций было много. Рассорившись с руководителем, ансамбль распался, но родился новый состав «Авангард». Уж как там шли дела неизвестно: дед был полностью поглощен воспитанием внука, вместе с няней, пожилой соседкой-медсестрой, которая заменила Данилу мать, он проходил курс молодого отца.

Когда Данил подрос, то бабушка Нюся, вместе с дедом Андреем и дядей Федором отвели его в первый класс. Родители приехать не смогли, они были на гастролях в Архангельской области. Они так редко приезжали навестить сына, что он даже не помнит их лица, и только фотографии напоминали о том, что у него есть родители.

Когда Данилу было четырнадцать лет и он спросил у деда, почему его родители не приезжают и даже писем не шлют, то дед сказал, что его мама умерла от передозировки наркотиками, а отец отравился газом, так как считал себя виноватым в смерти жены.

Данил спокойно воспринял это сообщение, так как привык к деду и дяде, а родители были для него чем-то отдаленно существующим, так же как и бабушка, умершая жена деда, о которой он так много рассказывал Данилу.

Вспомнил школу, институт. До института окончил курсы моториста.

Счастливое было время. Дед так много уделял ему внимания, ни в чем не отказывал, много рассказывал, удовлетворяя детское любопытство, поэтому Данил рос спокойным, уравновешенным. Дядя тоже любил племянника.

Стесняясь женщин и, скрывая это под маской равнодушия, он перенес невостребованность чувств на племянника: часто водил его в кино, в кафе «Мороженное», на каток. Всегда присутствовал на спортивных соревнованиях. Окруженный любовью, Данил испытывал не осознанное чувство, похожее на желание поделиться с кем-то избытком любви, переполнявшим его. Но такого человека не было.

В институте встречался с девушками, влюблялся, был любим, но желание на всю жизнь связать свою судьбу с кем-нибудь из них никогда не появлялось. Окончил институт и благодаря деду устроился на металлургический завод, в отдел снабжения. Но жить в портовом городе и не мечтать о море…

Специальность моториста не давала покоя, кроме того, хотелось посмотреть другие страны. Романтика, замешанная на любопытстве, желание получить все и сразу дали свои плоды: окончил курсы английского языка и стал через пароходство искать связи, чтобы пойти в загранку. В пароходстве «за небольшую плату» ему подсказали фирму, которая занимается подбором специалистов для иностранных судов. В пароходстве, с развалом Союза, дела шли плохо, и желающих попасть под чужой флаг было достаточно. Оформив документы, стал ждать вызова.

Надо сказать, что устроен Данил по тем временам был очень даже не плохо. Работая в отделе снабжения, вел группу поставок металлорежущего, абразивного и слесарного инструмента. В то время снабженцам предприятия, поставляющие товар платили «проценты», то-есть давали взятки от суммы заказа. Данил тоже не отказывался от «процентов». Завод большой, инструмента надо много и Данил был желанным заказчиком на каждом предприятии и все предлагали деньги. Это практиковалось по всей стране. Появились бестоварные фирмы-бабочки, через которые коммерческие предприятия обналичивали деньги и платили «проценты».

Налоги душили средний и малый бизнес, и он спасал развалившуюся экономику ценой собственной безопасности. Но налоговая милиция не дремала. Зная эти фирмы она (налоговая милиция!) давала возможность конвертировать валюту «акулам бизнеса», а затем отыгрывалась на «стрелочниках» (читай средний и малый бизнес), выколачивая из них путем запугивания уголовной ответственностью штрафы, да и взятками не брезговали, им ведь тоже хотелось хорошо жить. Вот так общими усилиями и поддерживали трещащую по швам экономику и собственное благополучие.

Конечно, Данил не вдавался в такие подробности: давали – брал, не давали – не требовал. Жизнью был вполне доволен и в свободное время грезил дальними странами. По вечерам никуда не ходил, с девушками не знакомился и довольствовался домашним теплом и вечерними чаепитиями на веранде.

И вдруг… Вот уж действительно «любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь…». Данил влюбился в Наталью с первого взгляда и, как он считал, на всю жизнь. А ее ответная любовь и бесконечное доверие только укрепляли чувство. Но ребенка он не планировал, и беременность Ташечки была для него полной неожиданностью. Вначале растерявшись, Данил быстро пришел в себя и успокоил любимую, пообещав жениться. За два месяца до родов поступило два предложения из фирмы: нужен моторист. Принял второе, так как к этому времени Наталья должна была родить, уж очень хотелось увидеть дитя любви. Так и вышло: Данил увидел своего сына и по-настоящему почувствовал себя отцом.

Рождение ребенка укрепило его решение уйти в море: дела на заводе шли все хуже и хуже, задерживали зарплату и если бы не «проценты», то пришлось бы с трудом сводить концы с концами, а взваливать на плечи деда свою семью считал не по-мужски.

Ушел в море с тяжелым сердцем, но с надеждой о возвращении с деньгами.

В период развала Советского Союза это был один из немногих способов честно заработать приличные деньги на содержание семьи.

Так как появился дешевый рынок специалистов, то многие иностранные судна комплектовались именно специалистами из постсоветского пространства. Хорошими специалистами, которым можно было платить в несколько раз меньше, чем своим.

Год был тягостным. Судно старое, отходившее срок, списанное и купленное греками «по дешевке». Да и груз был контрабандный, но все обошлось.

Прилетев в Киев, Данил радостно взглянул на родное небо и, ощущая на теле пояс с валютой, направился к почте дать телеграмму о своем приезде. Неожиданно столкнувшись с прохожим, почувствовал боль в ноге и рухнул на тротуар как подкошенный. В глазах потемнело, сознание стало уплывать и все – темнота.

Очнулся Данил в небольшой комнате с маленьким окошечком, у которого женщина в черном платье и черном платке, что-то шила.

- Где я, - произнес Данил слабым голосом.

Женщина поспешно встала и, приложив палец к губам, взяла с подоконника чашку и поднесла ко рту Данила. Он отстранил руку женщины, но тут же почувствовал жажду и, немного приподняв тяжелую голову, выпил какую-то молочную кислятину.

- Дайте воды.

Женщина покачала головой и, поправив подушку, опять отошла к окну, приложив палец к губам. Данил почувствовал, как слипаются глаза, и закрыл их.

Он еще не знал, что был не первым похищенным чеченцами, обобранный и брошенный в нечеловеческие условия. За него требовали выкуп – пятьдесят тысяч долларов. Он доказывал им, что у него никого нет, что он воспитывался дедом, но они только скалили зубы и говорили, что бесплатно его не выпустят. Количество рабов увеличивалось, некоторые исчезали, неизвестно или за них был получен выкуп и их отпускали, или просто убивали. Среди заложников ходили самые невероятные слухи о жестокости чеченцев.

Жутко было вспоминать годы, проведенные в рабстве. Но самое страшное было то, что «рабовладельцы» не считали это преступлением. В их сознании укоренилось (может быть на генетическом уровне), что раб – это разновидность скотины, за которую заплачены деньги и являются его собственностью. И если кто-то считает, что рабство появилось с развалом Союза, то он глубоко ошибается: в Чечне рабство было всегда, только масштабы менялись.

Вначале его держали в яме одного и продолжали требовать выкуп. Он повторял, что сирота, а деньги, заработанные в рейсе, отобраны. Его морили голодом, не давали воды. Данил уже попрощался с жизнью, когда его отвезли в какой-то аул и поместили в свинарник. После ямы это был санаторий. Он был молод и хотел жить; несмотря на скотское отношение к себе, стал поправляться, прошел кашель, перестала болеть голова.

Хозяин, озлобленный чеченец, без ноги, начал строительство дома для сына, и купив еще несколько таких же истощенных рабов, сколотил, таким образом, бригаду строителей. Самое дикое было то, что в Чечне дом строится со специальным подвалом для рабов. Не хочется вспоминать о том, как хозяин бил их кнутом, заставляя быстрее работать, плохо кормил и на ночь «сажал на цепь».

Кроме того, чтобы ускорить строительство, он брал у соседей рабов в аренду. Один из арендованных рабов, пожилой мужчина с поседевшей белой головой и чернобурой бородой, не такой истощенный, как остальные рабы, руководивший плотнично-столярными работами, шепнул Данилу (разговаривать запрещалось), что при его худобе надо прикинуться больным и бессильным, и хозяин продаст его и он, может быть, попадет в подсобное хозяйство к другому хозяину, иначе этот замучит.

Данил стал имитировать кашель, стал падать, ронять доски, камни. Вся его спина была исполосована следами кнута, но, в конце концов, чеченец отвез его на ферму, а позже продал на кирпичный заводик в Дагестан. На кирпичном заводе Данил проработал два года, но затем начались совместные погранично-милицейские рейды, от которых хозяин их прятал в глубоком подвале собственного дома, а затем опять продал в Чечню. И опять фермы, стройки, подсобные хозяйства и никакого просвета. Шли годы, надежда на освобождение угасала, слухи о спецоперациях слабо доходила до отдаленных горных мест пребывания Данила.

Но однажды пришли боевики и, отобрав или купив, десять молодых и не очень молодых, но относительно крепких рабов, увели их далеко в горы. Там уже были пять рабов, среди них и Казбек. Однажды Данил почувствовал на себе изучающее-внимательный взгляд Казбека. Ночью (ночевали они в небольшой пещере, вход в которую охраняли два вооруженных боевика) он проснулся от жаркого прикосновения к своему уху и еле различимого шепота Казбека, который сообщил ему, что отряд терпит потери и им необходимо затаиться, пока не пришлют свежие силы. Обстановка накалена, чуть-что не так – пуля, поэтому Данилу лучше держаться вблизи него. Днем Казбек будет кричать на него, может быть даже бить плетью, так как боевики не любят, чтобы рабы поддерживали друг друга, но Данил должен не выпускать Казбека из вида и особенно следить за его жестами, есть шанс освободиться. После этих слов он незаметно сунул в руки Данила большую лепешку и бесшумно отполз на свое место, поближе к охране.

Утром их погнали рыть что-то вроде бункера. Туда сносили оружие,

снаряды: все было иностранного происхождения, но автоматы

Калашникова висели на груди каждого боевика: с ними они не расставались даже во время сна.

Казбек был старшим среди рабов, боевики давали ему работу, а он распределял ее между рабами. Сам никогда не работал, даже тогда, когда работа была срочной – ускорение достигалось плеткой и бранью. Особенно часто его плеть опускалась на плечи рабов, когда он замечал на себе слишком пристальный взгляд охранявшего боевика.

Коренастый, с широко расставленными ногами, он вызывал еще большую злобу среди рабов, чем чеченцы. Ночевал Казбек с ними в пещере, но рядом с охраной, боялся, что ночью собратья его задушат: во всех народах самым гнусным и оскорбительным считалось предательство.

Данил терялся в догадках, когда у него в темноте оказывалась лепешка или кусок баранины, но жаркий шепот и какое-то внутреннее чутье подсказывали, что этому человеку можно верить, а если добавить надежду на проблеск освобождения любой ценой, то лепешка казалась долгожданным лекарством имя которому – воля.

Позже он узнал, что Валентина (имя Казбек он придумал на ходу) взяли при спецоперации боевики. Взяли в заложники, но он доказал, что специально попал к ним в руки, так как они ждут от иностранцев подкрепление, а ему надо выйти на связь с ними.

Доказал, что дед его дагестанец, проживал в Махачкале и был женат на дагестанке (умолчал, что это был второй брак, первый – на русской). По его версии, дед был озлоблен на советский режим и вот он хочет через боевиков выполнить волю деда и бороться за свободу Дагестана. Боевикам версия пришлась по душе, а знание дагестанского, чеченского и других языков Северного Кавказа, а главное, английского (их «переводчик» погиб в бою) позволили ему выторговать условия содержания в неволе.

Прошло еще три месяца, дважды меняли «склад» боеприпасов, поднимаясь все выше и выше в горы. Лица у боевиков стали еще более озлобленными, они стали ссориться между собой и что-то требовать от своего предводителя, довольно упитанного, белозубого, косоглазого чеченца.

Лицо Казбека тоже выражало тревогу и Данил чувствовал, что происходит неладное.

В один из пасмурных дней им выдали водку, по бутылке на каждого, и по лепешке. На работу не погнали.

Казбек яростно кричал: «Пейте, уроды, и благодарите своих хозяев», а Данилу шепнул, чтобы не пили и были начеку. Данил, словно желая чокнуться с каждым, сообщил сведения, полученные от Казбека.

Спустя некоторое время рабы стали ругаться, петь, требовать еще водки, и только крик Казбека понемногу утихомирил пьяных рабов.

В лагере боевики тоже пили, курили, кололись; часовой сидел с бутылкой и закуской. Как только ночь в горах стала непроглядно черной, и крики ссорившихся чеченцев усилились, Казбек выхватил у полупьяного часового кинжал и вонзил ему в грудь. Тот без единого звука повалился, но Казбек, предварительно забрав автомат, прислонил его к стене выхода: создавалось впечатление, что он живой.

Дав знак Данилу, а тот передал команду рабам и все, крадучись по-кошачьи, перебежали в пещеру с боеприпасами. Когда пришел, ничего не подозревающий часовой и сел у входа в пещеру, Казбек бесшумно убрал и этого часового. Вооруженные, полные решимости, униженные люди, выбрали момент, когда большая часть боевиков была в «штабе», забросали их гранатами, но те, кто был снаружи, не растерялись и открыли шальной огонь.

Казбек знал из подслушанного, что в результате «зачистки» уже уничтожены несколько отрядов, и они решили ночью избавиться от рабов и уйти на запасную базу и «залечь». Поэтому Казбек требовал не жалеть гранат, чтобы привлечь внимание спецназа. Его расчет был правильным. В воздух были подняты вертолеты, и десант из вооруженных парней вовремя пришел на помощь. Почти все бывшие рабы были ранены, но никто не выпустил из рук автоматы.

У Данила были серьезные ранения: простреляно легкое, нога, но самое опасное - ранение в голову. У Казбека, теперь уже Валентина – левое плечо. Все раненые вертолетами были доставлены в Грозный, а затем – в Москву.

Данил перенес три операции, но, настрадавшийся за годы рабства, организм справился, и постепенно силы возвращались в жаждущее жизни тело. Все это время Валентин находился рядом, а затем, завершив все формальности, забрал неокрепшего друга к себе домой. В плену Валентин был один год, и

смертельная опасность, которой он подвергался, придала его перу ту остроту и правдивость, которой подчас так не хватает журналистам. Еще будучи на больничной койке он писал до изнеможения, боясь, что память может что-то упустить.

У Валентина были жена и двое детей, которые постоянно жили у бабушки и Данил часами лежал на диване, вперив глаза в окно, за которым голубело родное небо с пушистыми, по-детски доверчивыми, облаками.

Но постепенно депрессия стала отступать и Данил, еще слабый, осторожно ступая, вошел в кабинет Валентина. Он положил на стол адрес и сказал, что хочет знать, что с ними случилось. Валентин молча кивнул. На следующий день, отложив все неотложные дела, он поехал по адресу. Вечером Данил получил неутешительные вести, к которым он подготовился заранее: Наталья вышла замуж и с двумя сыновьями и мужем уехала в Киев. Получив сведения, он лег на «свой» диван. Ночь не спал, прикрыв глаза, до мелочи вспомнил свой отъезд и ему с какой-то мазохистской одержимостью захотелось узнать подробности жизни своей так и несостоявшейся семьи.

Но уже и этот этап позади, узнал и…и …и…

На рассвете, когда первые лучи солнца привычно проникли сквозь запыленные занавески и безжалостно осветили облупившуюся краску окон и потрескавшийся пол, отупевшие от воспоминания мысли Данила осторожно коснулись Наташи.

Его оскорбленное, опошленное чувство с утренней трезвостью посмотрело

на ситуацию. Не оправдывая Наташу и уже почти не осуждая, Данил обвел

взглядом просторную веранду, обставленную как гостиная: со столом,

креслами, диваном. Они с дедом почти всегда, начиная с весны и, до

глубокой осени, проводили здесь все свободное время. А как в детстве он

любил с дедом и дядей пить чай из самовара, при луне. Эти чаепития

придумал дядя Федор, дед делал вид, что сердится, но видно было, что так

для порядка. Иногда, прикинувшись спящим, Данил слушал разговоры

дядьки с дедом, их воспоминания о бабушке, о жизни его матери, о планах на

его будущее.

Данил удивлялся своей глупости. Почему он не привез Наташу в дом деда, а

оставил на попечении женщины с сомнительной репутацией, которая

воспользовавшись безвыходностью ситуации молодой неопытной женщины,

вытолкала ее на панель. Может быть, если бы рядом была Наташа, то дед

остался бы жив. Да и заботы о женщине с ребенком отвлекали бы от

тревожных мыслей. Много, много выпало на долю деда страданий. А он,

Данил, надежда и любовь деда, отказал ему в радости общения. Дурак, захотел

самостоятельно строить семью, а в результате ни деда, ни семьи.

А затем со злостью: «Будьте прокляты те, кто придумал и осуществил

«перестройку»; будьте прокляты те, кто ограбил страну, сделав себя

олигархами; будьте прокляты те, кто ограбил простой народ, сделав их

бомжами и нищими, в полном смысле этого слова; будьте прокляты те,

которые из молодых парней сделали бандитов, а из скромных девушек –

проституток; будьте прокляты те, которые имея власть, позволили угонять в

рабство свой генофонд».

Он лег на живот, хотелось выть, но только скрип зубов выдавал отчаяние

человека, бессильного перед обстоятельствами.

«Сын, где ты? Знаешь ли ты, что у тебя есть настоящий отец, или ты называешь папой чужого дядю» - и опять скрип зубов.

Данил прошел по комнатам старого дома, открыл окна и стал делать уборку. Почувствовав легкое головокружение вспомнил, что со вчерашнего дня ничего не ел. Пошел в магазин за продуктами, но вместо магазина стояло реконструированное здание с вывеской «Кафе». Зашел. Уютно, чисто. Заказал полный обед и 150 грамм коньяку. Ел медленно, как бы нехотя. Обдумывал, как жить дальше. Надо устроиться на работу, деньги на исходе. Может быть, сходить к другу деда – нотариусу. Надо дом переоформить на себя, прописаться.

Дядя Никифор, поседевший, усохший сидел в том же кабинете государственной нотариальной конторы.

Увидев Данила, расплакался, обнял.

- Даня, я остался один. Никого у меня нет, и Андрюша умер. Не выдержал гибели Феди. Тебя тоже не было. Никого не было.

- Я был в плену.

Нотариус всплеснул руками и не сел, а упал в кресло.

- Все позади дядя Ники. Все нормально. Вечером приходи на чай.

- Приду, приду.

- Хочу, дядя Ники, переоформить дом на себя.

- Даня, что дом, ты же богатый человек.

- Да, да. Твой дед открыл счет в банке и переводил на тебя деньги, большие деньги. В долларах.

- Откуда, дядя Ники?

- Они с Федором иномарки «гоняли», из Ростова-на-Дону. Продавали, а деньги – в банк. Андрюша на твой счет, а Федя на свой. Федю, говорят, рэкет убил. Знаешь, Федя ведь горячий, ни за что не хотел им платить. Андрюша его уговаривал не связываться, а он: «Да не бойся ты, па, ну что вы все такие боязливые. Постращают и точка». Убили, подонки, какого человека убили. Но Федя, на всякий случай, тоже подстраховался и составил, в случае чего, на тебя завещание, по которому, в случае его смерти тебе переходят все его движимое и недвижимое имущество, а попечителем, до твоего возвращения назначил меня. Ведь, кроме иномарок, Андрюша с Федей открыли несколько автозаправок, деньги стали обесцениваться, вот они часть их и вложили.

Но в городе вскоре к Андрюше стали приходить какие-то подозрительные типы, уж что они ему говорили, не знаю, но он три автозаправки продал, ну те, которые были его. А у Феди были автозаправки на выезде из города. Андрюша, мне сказывал, что Феде тоже предлагали продать, но он ждал тебя, он верил, что ты жив, вроде дед напал на твой след, и хотел этот бизнес тебе передать. Так что непонятно, кто убил. Как всегда в таких случаях следствие зашло в тупик и Андрюша решил все автозаправки продать, а деньги на твой счет и я как попечитель занялся этим. Продал я дешево. Андрюша уже болел и сказал: «Продай за сколько дают. Не принесли нам деньги счастья. Теперь в этой стране даже нищему опасно жить, убьют и нищенскую суму отберут».

Деньги я, Даня, перечислил на твой счет. Так что, сынок, ты человек состоятельный.

Данил встретил Марину возле ворот своего дома. Она энергично нажимала кнопку звонка и нетерпеливо постукивала каблуком правой ноги по тротуарной плитке. Одета и причесана Марина была по-праздничному.

Данил вспомнил школьные годы: как они с Мариной сидели за одной партой, и он бессовестно списывал у нее контрольные работы.

Марина была девушка-бой. Озорная, драчливая, но добрая. Жила с родителями и двумя бабушками, в школу приносила ароматные пирожки и плюшки, и не жадничая угощала не только Данила, но и любого, кто находился рядом.

В одиннадцатом классе все вдруг стали влюбляться друг в друга. Марина избрала Данила и после ежедневной атаки пирожками, надо отметить, безуспешной атаки, стала забрасывать его записками, постепенно переходящими в письма со стихами. Данил к поэзии был равнодушен, поэтому определить не мог, чьи это произведения – Маринины или из внеклассного чтения. Спасли Данила выпускные экзамены. А Марина, высказав все, что она о нем думала, переключила внимание на Заблоцкого, жертву с параллельного класса, который по причине своей застенчивости, через месяц оказался молодоженом, не выдержавшим даже первой атаки выпускницы с аттестатом зрелости.

Из армии Марина мужа не дождалась: увлеклась старшекурсником сельскохозяйственного института, куда она поступила, не пройдя по конкурсу в медицинский. Со свойственной ей решительностью, написала в армию Заблоцкому о том, что полюбила другого, развелась и … осталась одна. Старшекурсник не захотел на ней жениться. Она его устраивала замужняя, а свободная – увольте, он вообще до тридцати лет жениться не собирается. Удар по самолюбию был ощутимым, Марина замкнулась, а после окончания института уехала в колхоз ветеринаром, но колхоз развалился вместе с Советским Союзом и оставшись без работы, вернулась домой.

Дома, окруженная заботами двух престарелых бабушек и еще не старой матерью, которые хором ждали от Марины внуков, а не экономических показателей животноводства, она поняла, что жизнь не сложилась, единственное спасение – работа. Поколесив по городу, обнаружила в небольшом симпатичном одноэтажном здании ветеринарную поликлинику и поняла, что это то, что ей нужно.

Дипломированного ветеринара приняли с распростертыми объятиями, правда оклад был небольшим, но через месяц, получив дополнительно в конверте, мимо ведомости, еще четыре таких оклада, поняла, что жить так можно. Вскоре при поликлинике открыли гостиницу для собак, хозяева которых на время оставляли своих питомцев и Марина тоже имела свой процент.

И вот эта Марина стояла перед безмолвными металлическими воротами и со свойственной ей настойчивостью терзала беззащитную кнопку звонка. Данил легонько снял со звонка уверенную руку ветеринара и с улыбкой взглянул в по-кошачьи накрашенные глаза одноклассницы.

- Ой, Даня, тебя оказывается не было дома, а я жму, жму звонок, думала, что ты спишь.

- Здравствуй, Марина, проходи, - и, открыв калитку ворот, пропустил гостью.

- Здравствуй, Даня, - спохватилась Марина, - что-то я совсем зарапортовалась.

- Ничего, бывает, - снисходительно ответил Данил, отметив боевой окрас волос подруги по парте.

Войдя в дом, Марина по-хозяйски осмотрела комнаты и, вернувшись на веранду, произнесла:

- Ничего не изменилось, вроде только вчера пила чай с конфетами вот на этой самой веранде.

Данил промолчал.

Марина села за стол и неспеша стала выкладывать содержимое внушительного пакета.

- Дань, ну что стоишь? У тебя что воды нет, ставь чайник.

Данил вскипятил чайник, заварил чай и объявив, что в доме даже нет сахара, достал чашки и хотел разлить чай, но Марина, твердой рукой отобрала чайник и произнесла:

- Позволь мне быть хозяйкой стола, так как вижу, что другой женщины в доме нет.

Данил покорно сел за стол, открыл бутылку с коньяком, разлил и вопросительно взглянул на Марину.

- Давай, Даня, помянем твоего деда и дядю, светлая им память - и не ожидая ответа выпила до дна свою рюмку.

Данил тоже выпил.

Закусили, Данил наполнил рюмки, и думал, что бы ему сказать, но Марина

тихо произнесла:

- За тебя, Даня, за то, чтобы твое будущее было бы более радостным, чем прошлое.

Болезненная гримаса исказила лицо Данила, но Марина деловито выкладывала оливки на тарелку и не заметила, как невзначай задела кровоточащую рану своего школьного товарища.

Данил был искренне рад приходу Марины и ее пониманию ситуации, в которой он оказался. Выпитая бутылка коньяка сняла напряжение, и они мирно беседовали о повседневном, вернее говорила Марина, а Дане была отведена роль слушателя, которая его как нельзя кстати устраивала.

Как-то незаметно разговор коснулся неустроенности личной жизни Марины.

Но Данил видел, что Марина пришла к нему не как к потенциальному кандидату в мужья – просто у нее было доброе сердце.

В конце их беседы Марина, как-то неожиданно для себя, приняла решение выйти замуж за бывшего механика колхоза, в котором она работала, и который к ней «неровно дышал», и которому она отказывала много раз. Чтобы доказать Марине свою состоятельность он стал фермером и Марина периодически оказывала его «живности» ветеринарные услуги, но замуж не шла, все ждала большую любовь, а здесь коровы, бычки, куры, гуси.

Забегая вперед, надо сказать, что Марина через месяц осуществила принятое в тот день решение, и вышла замуж за терпеливого жениха; через девять месяцев родила ему близнецов-мальчиков, а еще через год - девочку.

Все мамки-няньки переехали в деревню на экологически чистые продукты, а диплом ветеринара реализовывался «на дому». До Данила иногда, благодаря дяди Ники, доходили курьезные случаи из сельской жизни Марины и ее домочадцев, но это была проза жизни.

Виталий сидит на поваленном дереве своей «усадьбы» и подперев щеку ладонью тоскливо смотрит на свежевыкрашенные ворота «еврозабора».

Зачем ему все это? Дом, забор, ворота, сад. Кажется, есть все для

счастья, а счастья нет. Почему он изломал жизнь двум женщинам. Он давно осознал, что принял страсть за любовь и ушел от жены, любимой и любящей, с которой прожил двадцать лет, которая вложила в него свой ум, нежность, заботу, помогла окончить военную академию. Как же ей трудно было бедняжке. А он? Он предал ее, оставил с двумя детьми, еще не старую, но уже и не молодую. И ей одной, без его поддержки пришлось ставить их на ноги и отправлять в жизненное плавание. И виноват в этом он, который рос без отца, страдая от того, что мать мается с ним, с маленьким братишкой и парализованной матерью.

Как же он плакал на кладбище, когда, несмотря на запрет матери и безденежье (продал два импортных костюма, которые привез из Германии), поехал на похороны отца. Он плакал на груди бабушки, которую не знал и упрекал ее и свою тетю (сестру отца) за то, что они лишили его и брата общения с ними. «Пусть отец, но вы, вы могли не оставлять нас, ведь мы ваша кровь…». Ему стало легче, слезы унесли обиду прошлых лет и он простил отца за себя, за брата, за мать… А затем, на могиле отца, он дал клятву никогда не сиротить своих детей. И вдруг…

Мудак, самый настоящий мудак. Чем думал? Вот тем самым и думал.

А как страдала мать. Мало он доставил ей горя своим «подвигами», когда учился в военном училище и не раз был на грани отчисления; или когда скоропалительно женился на Сабине, которая была на два года старше Виталия и мать считала, что она «окрутила» ее сына ради поездки в Германию. Мать была права: рано женился, дурь еще не вся вышла.

Но позже, познакомившись с Сабиной и особенно после того как невестка сделала ее бабушкой, родив внучку, а затем внука, она поняла, что выбор Виталий сделал правильный.

Уход сына из семьи был ударом для нее. Разбередились старые раны, и организм не выдержал: она заболела. Анатолий делал все возможное и невозможное, чтобы вылечить мать, но все безрезультатно: она не хотела жить.

Получается ему поделом такая жизнь. Он нарушил клятву, он допустил ошибку. Но ведь во второй брак он вложил столько сил. А кто оценил?

И где удовлетворение от достигнутого… Нет его и уже не будет, и сколько бы он не дразнил Наташу, что уйдет от нее и оставит ее без средств к существованию, никуда он не денется, ведь ему пятьдесят семь лет плюс два инфаркта.

Допрыгался, теперь, когда муторно на душе, даже выпить нельзя.

И откуда свалилась на него эта вечеринка, а затем связь с Натальей? Виталий задумавшись остановил свой взгляд на доме, который из сельской хаты превратился в современный коттедж. И все благодаря ему, его продуманным расчетам, проектным решениям по переоборудованию. Бегло скользнул взглядом по розовому мрамору, бережно укрытому пленкой. 300 долларов – перевел глаза на газон с шелковистой изумрудной травой – гордостью Натальи, она меньше следила за прической, чем за стрижкой газона. Конечно, второй этаж дома внутри не отделан, и денег нет, но это дело времени, получит за аренду квартиры, купит стройматериал.

Ну все, все казалось сбылось для семейного счастья, а вот его-то и нет.

В дивизии его за глаза называли хитрым хохлом; он знал об этом и был не согласен: он считал себя умным хохлом, потому что у него дар предвидения - чувствовал ситуацию.

А с Натальей? Мысль давно преследовала и требовала ответа, иначе не будет спать, все будет валиться из рук. Надо честно разобраться, а не прятаться за сложившуюся ситуацию: беременность любовницы. Ведь оставил же он своих двух детей – Егору было всего девять лет, парню нужен был отец.

Нет, козел, давай по-честному, грубовато требовала воинская совесть.

Да, дело было не в будущем ребенке, а в том, что Сабине – сорок четыре года, а Наталье –двадцать девять, ему… уже сорок два.

Молодые красивые женщины всегда влекут мужчин, а разница в тринадцать лет просто пьянит; получается простая арифметика. А если к ней добавить его службу в ПВО, которая здоровья не добавила, плюс страх ранней импотенции. А молодая жена может продлить его потенциальные возможности. А Сабина? В сорок четыре года женщины на грани климакса (ну еще 4-6 лет), а с ним раздражительность, безразличие к супружеским обязанностям и т.д. Вот что заставило его принять тогда такое решение. Его откровенный мужской эгоизм.

Но жизнь распорядилась по- своему. Она жестоко отплатила ему за его хладнокровный расчет. Во-первых, Наталья оказалась болезненной женщиной, а нагрузка, - двое маленьких детей и ежедневное выполнение супружеских обязанностей ненасытного пышущего здоровьем мужа, - подорвали ее здоровье. В тридцать семь лет у нее был обнаружен рак матки.

Виталий и сейчас с ужасом вспоминает те дни, но операция проведенная лучшим хирургом с последующим облучение спасла жизнь Наталье, но как женщина она была равна нулю. Иногда ему казалось, что она даже рада этому: теперь она может по ночам читать, а утром поздно вставать, не утруждая себя приготовлением завтрака для семьи. Это стало обязанностью Виталия.

А его два инфаркта? Просто чудо, что он остался жив. Для чего?

Да, он нарушил клятву, которую дал на могиле отца, никогда не сиротить детей, и за это несет наказание. Надо терпеть. Только кто-то нашептывал ему, и ему было страшно, что это еще не все. Некстати вспомнил недавний инцидент с Виталькой. Видел и раньше, что растет балбесом, но все руки не доходили и вот результат …

Утро было дождливым и холодным. Неделю лил дождь, и выходить из дома не хотелось. Виталий и Наталья сидели в столовой и по-семейному мирно пили утренний чай.

- Виталий, - в глазах Натальи была неуловимая виноватость, - у меня пропажа.

- Какая? – лениво отозвался муж.

- Золото, у меня исчезли все золотые украшения.

- Как исчезли, ты же хранишь их в спальне, в тайнике под гобеленом, - и недоверчивый испытывающий взгляд так и впился в Наталью.

- Да, но их там нет. Я хотела выбить гобелен, сняла его со стены и решила взять серьги, те маленькие, которые вы мне подарили, когда я вышла из больницы. Но открыв тайник, увидела, что он пуст, - и поежилась под колючим взглядом Виталия.

- И что, совсем ничего не осталось?

Наталья молча кивнула головой.

- Не может быть, ведь я тебе почти на каждый день рождения дарил или серьги, или перстни. А наши обручальные кольца?

Наталья только вздохнула.

Виталий вскочил из-за стола и стал ходить по столовой; Наталья сидела, понурив голову.

- Виталька, только он, - зло выкрикнул, остановившись перед женой, и выругался.

- Зачем ему золото, да еще все? – виновато произнесла Наталья.

- Ему не золото, ему деньги нужны. Отнес ювелиру, а тот заплатил ему не за украшения, а как за лом. А ты куда смотрела? – со всей злостью накинулся на жену. – Распустила хлопца, а теперь плачешь. Все шушукалась с ним, покрывала неприятности в школе, деньги давала, вот он и сел тебе на голову.

- Виталий, но может быть это не он?

- Вот когда он придет, мы и спросим балбеса, он или не он. Только ты уж, изволь, в мужской разговор не лезь, сиди на кухне и тихо лей слезы, у вас, баб, их не занимать, - и, так и не допив чай, ушел в свой сарай-мастерскую, зло хлопнув ничем не повинной дверью.

Вечером явился Виталька, возбужденный с блестящими глазами, и весело с порога крикнул:

- Привет, предки. Что носы повесили, погода не нравится, и пропел: « У природы нет плохой погоды…».

- Зайди ко мне, разговор есть, - прервал Виталий бравурное настроение сына, испытывающее взглянув на него.

Виталька повернул голову в сторону матери и, увидев ее испуганное лицо, перевел взгляд на красное, от сдерживаемого гнева, лицо отца, и бледность покрыла не знавшие бритвы, щеки.

Через плотно затворенную дверь Наталья вначале ничего не слышала, а затем… ор мужа, который опустил ее на стул, на грани обморока.

Затем послышался грохот, словно уронили шкаф.

Вбежав в комнату, Наталья увидела Витальку с окровавленным носом, из которого капала кровь и Виталия, бессильно сидящего на стуле.

Наталья проворно принесла таблетки, воду для мужа, а затем танометр.

Красное лицо мужа говорило, что давление подскочило. Сыну кивком головы указала на дверь.

Измерив давление, верхнее было 190, помогла мужу лечь на диван.

- Виталий, главное здоровье. Постарайся успокоиться, а я посижу рядом. Ничего не говори.

Но Виталий, еще не остыв, горько сказал: «Наркоман наш сын, наркоман, не знаю, как далеко все зашло…», но Наталья легонько прикрыла ему рот и через некоторое время измерила повторно давление. Лекарство оказывало свое действие. Через неделю Виталий вместе с сыном был на приеме у нарколога. Оказалось, что Виталька курил коноплю и что если он пройдет курс лечения, то никакой зависимости не будет.

- Натка, как же я рада тебя видеть. Господи, сколько лет-то прошло, страшно вспомнить. Ну рассказывай, как ты. Кстати, а твой-то где?

- В Крыму. Военкомат путевку в санаторий выделил.

- А почему один? Почему не вдвоем, он у тебя мужик что надо, уведут.

- Ох, Настя, Настя… Не все золото, что блестит… Знаешь, если бы можно было вернуть все назад, то первое, что бы я сделала, так приобрела бы какую-нибудь специальность и работала бы, работала, в поте лица бы работала… А теперь зависимость, полная зависимость… Ведь у меня пенсии не будет, и только если муж умрет его пенсия перейдет мне… Представляешь… А он на этом спекулирует, говорит, что найдет молодую, женится на ней, а ты, мол, тогда поймешь, как надо относиться к мужу.

- Да куда ему деться от тебя, ему сколько, лет пятьдесят пять.

- Пятьдесят семь.

- Не мальчик, хотя мой-то ушел от меня в пятьдесят девять и тоже к молодой, но обо мне позже. Неужели у тебя все так плохо?

- Хуже не бывает. Но об этом потом, а сейчас переодевайся и будем обедать, ванна в конце прихожей, халат и полотенца приготовлены для тебя, ну иди же, что медлишь, обед стынет.

Наталья проворно накрыла стол, достала коньяк, рюмки и подруги как в старые времена выпили «по чуть-чуть», закусили, затем еще «по чуть-чуть» и не заметили, как бутылка оказалась пустой. Затем забрались на диван с ногами, Настя закурила, а Наталья вспомнила вопрос подруги, да и у самой так много накопилось на душе, что приезд гостьи оказался, как нельзя кстати.

- Да, Настя, совсем плохо у меня, - грустно начала исповедоваться Наталья.

- Вначале все было нормально. Андрюшу он усыновил, Витальку, если был дома, с рук не спускал, любил так, как первого ребенка; бегал по чиновникам, квартиру выбивал, да и на работе выматывался, все же комдив.

Добился и квартиры и повышения в чине.

Я же, как проклятая, не щадя здоровья, устраивала свое семейное гнездо, он хоть и нормально зарабатывал, но нужно было сделать приличный ремонт, купить мебель. Он тоже из кожи вон лез, все, что можно было, делал своими руками, по возможности, привлекал солдат. Но здесь была и обратная сторона: я уставала, да и вообще не очень пылкая, ведь чувствовала, что меня ему не хватает, но не придавала этому значения, дальше вообще стала уклоняться от выполнения супружеских обязанностей. Короче, секс стал механическим занятием, а ему, видишь ли подавай ласку, страсть. На этой почве начались скандалы, после которых он напивался… в стельку. Да и бабы появились… Я от ревности теряла голову и бросалась на него, пытаясь вцепиться в ненавистное лицо и изодрать его в кровь. А он в эти минуты моей ярости швырял меня, как кошку и даже не смотрел, куда я падаю.

Однажды я полночи пролежала на полу без сознания, думала сотрясение, а он дрых в соседней комнате на диване. А утром отвез меня в больницу и даже не извинился, а на упреки ответил: «Никогда не лезь ко мне на рога, когда я пьяный». Вот так и живем: пьянки, драки, неприязнь, граничащая с ненавистью. Видишь, как я плохо выгляжу?

- Да, я это отметила, сдала ты, постарела.

- Вот, вот. Я ведь еле жива осталась. Рак матки, все выбросили, только жизнь оставили. А он мужик здоровый, так и норовит налево, а мне обидно и ревную по-прежнему. Представь, ненавижу и ревную. Вот он уехал, мне сразу легче стало, настроение улучшилось, работа стала спориться, ведь, чтобы я ни делала, ему все не так. Он без конца учит меня, что и как надо делать, а меня это бесит. Я начинаю орать, оскорблять его. Одним словом, начинаем с того, куда какой куст посадить, а заканчиваем тем, что я вспоминаю его баб, ну и идет потеха…

- Зачем же ты так, какая разница, куда приткнуть куст…

- Все правильно, но всю жизнь делать все по его указке… ненавижу… и от любого его, даже невинного совета, готова, как кошка вцепиться в него. Однажды, я уже не помню, на чем завелась, но обозвала его кобелем. А он очаровательно улыбнулся во все свои 32 и так ласково говорит: «Наташа, ты о чем? Ведь я подобрал тебя с панели. Представь, где бы ты была сейчас, если бы не я». Что со мной было, что было… Я кинулась на него с мотыгой, убила бы, но он перехватил мою руку и с той же убийственной улыбкой:

«Солнышко, опять лезешь на рога, ведь звезды не врут», отбросил мотыгу и, напевая, «дельфин и русалка не пара, не пара…» (как я ненавижу эту песню!), ушел в сарай, где он оборудовал себе мастерскую.

- Подонок, ведь ты мать его ребенка. Ну подонок… Значит ему можно было с нами двумя переспать, а тебе нет. Но, все равно, Натка, ты замужем, у тебя дети, семья, дом, квартира, а ссоры, они в любой семья? Да, а о каких звездах он говорил, причем здесь звезды?

- Он по восточному гороскопу родился в год быка, а я в год тигра. Вот он и вычитал где-то, или сам придумал, что бык никогда тигру не подчинится. Надо мне его подчинение…

- Стоп, Натка. Я в гороскопы верю и никогда не расстаюсь с этой книжкой, - Настя помахала перед носом подруги небольшой книженкой в потрепанном мягком переплете. Немного полистав, стала внимательно вчитываться в одну из страниц, а затем, оторвав взгляд от книги, почти победоносно взглянула на Наталью.

- Так и есть. Векторный брак.

- Что? Еще и ты со своим гороскопом, какой еще векторный брак ты придумала?

- Да, все правильно и ничего здесь не поделаешь, - не обращая внимание на пренебрежительно сморщенный нос Натальи, воодушевленно продолжала Настя.

- Смотри, раздел «Векторное кольцо». Слушай внимательно, я тебе прочту кое-что, в остальном сама разберешься. «Чрезвычайно важной для брака является структура векторного кольца. Проверяем – не относится ли ваш союз к векторному кольцу».

Смотри, 12 пар и ты попала в одну из них: Бык-Тигр. Взаимоотношение – слуги и хозяина. В твоем варианте, ты – слуга. Да не морщь нос, а слушай. Это серьезно.

«Векторное кольцо – настолько мощное явление, что оно перекрывает законы брачной структуры. В векторных парах нет ни воли, ни логики, ни интуиции. Есть лишь одно свойство, одно взаимоотношение – слуги и хозяина. Векторные отношения не зависят от сути знака, от его мышления. Они не подвластны контролю разума. Они возникают и развиваются помимо воли человека, помимо его желаний – неосознанно. Внутри этих браков мы не можем точно указать характер взаимоотношений между супругами, ибо векторные отношения развиваются по законам вихревых, мистических структур, в которых ясно направление движения, но не ясен характер движения. Векторный брак – это энергетическая буря, в которой трудно установить равновесие и надежный строй. Жизнь в векторном браке подобна жизни на пороховой бочке – неожиданности могут начаться в любой момент. Иногда кольцо закручивается так, что жизни не хватает, чтобы выбраться из этой бездны.

Кольцевые отношения между мужчиной и женщиной почти всегда сопровождает определение «роковая любовь», страсть. Но только те, кто испытал все это, могут сказать, что это не столько любовь, сколько что-то совершенно не объяснимое.

Мораль, как норма поведения, выработанная человечеством, рассчитана на свободную, самостоятельную личность. Так вот, кольцо лишает морали обоих; и слугу, и хозяина. Аморальны грубость и холодность хозяина, но также аморально и всепрощение слуги. Векторность отношений проявляется в том, что насколько бы слуга не превосходил хозяина, он всего лишь пьедестал, благодаря которому хозяин становится выше, сильнее, умнее.

Слуга воздвигает этот пьедестал добровольно, с любовью и обожанием. В присутствии хозяина слуга никогда не сможет показать всех своих достоинств, да и хозяин не сможет их оценить полностью, недаром так ярко проявляется стремление хозяина переделать слугу.

Каждый хозяин – это тот неосознанный, мистический идеал, к которому стремится слуга. Только этот является базой для обожания, терпения и всепрощения слуги.

В векторном кольце обожание и всепрощение слуги сочетается или, вернее, провоцирует грубость хозяина.

Постоянное нахождение нервной системы в возбужденном состоянии, проникновение друг в друга, открытость всех интимных сторон личности – все это является причиной не только ревности, ссор, но и постепенного (быстрого или медленного), но необратимого ухудшения состояния здоровья и психики. Не улучшает состояния отношений и здоровья взаимные попытки снять напряжение или вырваться из кольца. Его жертвы нашли два пути такого снятия напряжения: спиртные напитки и попытки измены.

Но слуга никогда не сможет вырваться из кольца, от хозяина, если тот его не отпустит. Но даже такая свобода для слуги может иногда стать в тягость.

Проведенные исследования показывают, что «отпущенный из кольца» слуга сразу же начинает добиваться успехов в тех сферах, которые ему были недоступны из-за «занятости» в столь тесном браке.

Впрочем, многие предпочитают не прерывать векторного брака и жить в нем несмотря на все трудности.

Смягчить жизнь в векторном союзе могут большая разница в возрастах супругов, заключение брака в солидном возрасте. Если слуга – женщина, - это тоже, как правило, переживается легче. Очень сильное облегчение приносит стиль жизни с частыми разлуками.

Но самый удачный вариант состоит в том, чтобы «слуга» мог «откупиться» - большой зарплатой, большим участием в семейном хозяйстве. Если, конечно, на все это есть еще силы. Ведь бывает и так, что хозяину приходится ухаживать за обессилевшим слугой.

Как же все-таки вести себя в кольцевом браке? Ведь есть любовь, совместное хозяйство, часто есть и дети. Что делать, чтобы сохранить семью?

Во-первых, не паниковать. Приглядитесь к своей жизни, попробуйте оценить силу власти этого явления над вами.

Помните, хозяин всегда прав в своих глазах, глазах окружающих, даже в глазах слуги, поэтому не надо что-либо доказывать, не надо пытаться переломить судьбу и отвоевать главенство слуге. Лучше замрите – шаг влево, шаг вправо… это пропасть.

Если возникнет желание видеться реже – не противьтесь этому – получите передышку.

Если отношения перешли предел допустимого, то отдавайте себе отчет – кольцо не крутится назад – улучшений ждать не приходится.

Хозяин должен жалеть слугу, ведь мы не выбираем год рождения.

Расставшись с хозяином никогда не пытайтесь ему отомстить.

Часто встречается вариант развода в векторном браке, с последующим возвращением на круги своя. Конечно, это никак нельзя рекомендовать, хотя, как правило, в таких возвращенных браках взаимоотношения идут вроде бы по более гуманному сценарию. Это иллюзия – кольцо не знает гуманизма.

И все-таки можно ли прожить в векторных отношениях всю жизнь? Да, можно. Только помните о цене вашего счастия и тогда «безумству храбрых поем мы песню».

Может быть, предупреждение об опасности кольца не остановит новых любителей острых ощущений? Совет простой – пусть острые ощущения останутся до брака. Надо понять, что семья не место для бесконечных баталий и роковых страстей».

Настя перевела дух, и со значением взглянув на пригорюнившуюся Наталью, произнесла:

- А теперь конкретно о твоем браке. Так-так, соратники – нет; много-много любви – нет; ее величество женщина – тоже нет; духовность, интеллектуальность, страстный брак – нет, нет, нет. Где же твой?

Полистала свою книжку до конца, вернулась назад и победоносно вскинув голову, произнесла:

- А, вот. Наконец нашла. Общее дело.

Муж: Петух, Змея, Бык. Жена: Лошадь, Тигр, Собака. Так, так. Ищем пару – Он – Бык, Она – Тигр. Вступление читать не будем. Оно общее для всей главы. Читаем конкретно.

«Векторный брак, роковая страсть, сразу и не поймешь, что в этой паре нет жара любви. Брак – один из самых неустойчивых, так как кроме векторных страстей супругов мало что связывает. Упрямый, властолюбивый, безжалостный муж не щадит свою утонченную жену. Затворничество жены его раздражает. Жена же не в состоянии вынести активный образ жизни, который предлагает ей муж. Склонность к депрессиям у жены только усилится. Впрочем, Бык может сдержаться и не воспользоваться правом сильного, но хватит ли нервов у жены терпеть положение слуги?»

- Да, Натка, оказывается у тебя тоже жизнь не сахар, а ведь я тебе завидовала.

- Настя, мне кажется, что это чушь… - задумчиво произнесла Наталья, - но кое-что заставляет задуматься. Ведь недаром к одному человеку чувствушь симпатию, а к другому – антипатию. Но это из области поиска своей «половинки». Неужели звезды сверху, отражая свой свет на нас, передают и информацию о нашей судьбе. Бред.

- Но, согласись, в твоем случае этот бред выглядит довольно правдоподобно.

Наталья медленно встала с дивана и направилась в направлении кухни:

- Сварю кофе, а то в голове все смешалось.

Через некоторое время поднос с ароматным кофе, печеньем, миндалем и коробкой конфет красовался на столе. Наталья разлила кофе по чашкам и грузно опустилась на стул. Настя за стол садиться не стала, а взяв чашку и горсть миндаля, произнесла:

- Натка, не ропщи на судьбу, а когда садишься за стол вспомни, как я первый раз пришла к тебе с бутылкой и закуской, а ты голодными глазами смотрела на еду и по выражению лица было видно, что ты думаешь о том, есть тебе или оставить Андрюшке. Не ропщи, а терпи и когда захочется показать свой норов, то лучше вспомни пустой холодильник.

Наталья молчала, она ждала, что Настя скажет о цели своего визита, а что у нее была какая-то цель - не сомневалась.

- Натка, а почему ты не спросишь, почему я приехала к тебе, - словно подслушав мысли подруги, спросила Настя.

- Сама скажешь.

- Матильда прислала.

- Что, что ты сказала? - кофе пролился на скатерть, но Наталья даже не заметила.

- Помирает старая сводня, видно чувствует грех перед тобой, вот и хочет покаяться. Да и Андрюшку твоего любила, своих-то детей бросила, а душа, видно болит. Она и тебя жалела, а когда вы уехали, так о чем бы не говорила, все равно любой разговор сведет к воспоминаниям о вас. Любила она вас.

Даже деньги мне дала на дорогу. Поедешь?

- Не знаю, - с вспыхнувшими от негодования, или стыда за прошлую жизнь, щеками, растерянно произнесла Наталья.

- Ну ладно, это твое дело, а мне надо собираться.

- Настя, а как же Киев. Я хотела показать тебе достопримечательности столицы, погуляли бы по городу, в кафе посидели, здесь есть такие уютные места.

- Нет, не могу. Лучше проводи меня на вокзал.

- Конечно, провожу, но, может быть, передумаешь?

- Не передумаю, давай собирайся.

Наталья быстро собралась и вызвала такси.

До отхода поезда было целых три часа, билеты Настя приобрела заранее, и подруги, не сговариваясь, направились в кафе. Наталья заказала бутылку коньяка, салаты и эскалопы. Молча выпили, помолчали. Настя налила еще по рюмке и, не глядя на подругу, выпила. Наталья медленно поднесла рюмку ко рту, но пить не стала; аккуратно поставила на стол, вытерла салфеткой губы и тихо, с нескрываемой горечью, произнесла:

- Настя, мне кажется, вся беда моя в том, что я до сих пор принадлежу Данилу, а живу с Виталием. Меня выводит из себя, когда он говорит: «Моя девочка, моя жена, моя половина» и т.д. Не переношу местоимения «моя» в сочетании с ним.

- Натка, вот здесь я тебя понимаю, но хочу предостеречь: женщина должна принадлежать кому-то, в этом ее предназначение. Ведь изначально как было – за мужем. То-есть, в слове «замуж» уже заложено, что женщина, как бы прячется за спину мужа.

- Ну-у, когда это было.

- Да подожди, не пребивай, дай сформулировать то, о чем я последнее время много думала. Так вот, когда мы не хотим никому принадлежать (твой Данил не в счет, нет его, где он?), вот тут-то и начинаются наши проблемы.

Для наглядности рассмотрим мою жизнь. Ты ведь ничего обо мне не знаешь, я имею ввиду период до нашего знакомства. Так знай, все мои беды начались с того, как поняла я это недавно, от моего нежеланья быть чьей-то.

Я родилась в семье медиков, в Мурманске. Отец – зуботехник, мать - пародонтолог. Жили хорошо, основные деньги в семье были отца, сама понимаешь – зуботехник, тогда в моде были золотые зубы и, конечно, было на чем «наварить». Кроме меня в семье было еще двое детей, двойняшки: мальчик и девочка. Разница в возрасте между мной и «двойняшками» составляла семь лет. Мамочка моя любила наряжаться и «крутить хвостом», тем более, что в Мурманске мужиков хватало. Разборчивой она не была. Не знаю, знал ли отец о ее «левых» походах или нет, но в семье был лад. Нас же отец просто обожал и баловал, чего не скажешь о матери. В доме постоянно вертелись какие-то тетки. Это были няньки, кухарки, уборщицы.

Менялись они так часто, что мы не успевали ни к кому из них привыкнуть, потому что, как только приходило в порт рыболовецкое судно тетки исчезали, а затем опять появлялись, только – другие. На меня, как на старшую, были возложены обязанности присматривать за младшими, особенно, когда подросли: утром отводить в детский сад и забирать вечером.

Ты даже не представляешь, что такое Мурманск. Это город на сопках, плюс полгода полярный день, полгода полярная ночь. Ну да что вспоминать, мне до сих пор снятся обледенелые ступеньки между домами и закутанные брат и сестра, которых я спускаю или поднимаю по очереди по ступенькам.

Но самое обидное, что мама каждый раз говорила своим знакомым, соседкам, отцу: «моя нянька, моя старшая дочь, моя помощница, моя красавица, моя Настя». И все «моя», «моя». Меня злило это «моя».

А поездки на юг? Это же была пытка. И все потому, что я с детства не хотела никому принадлежать, тем более матери, которую я уже перестала уважать. В результате в шестнадцать лет, как только получила паспорт, я сбежала из дома, написав родителям записку, что уезжаю в Сибирь и чтобы они меня не искали, так как я их ненавижу. А сама рванула на юг. Деньги я стащила у отца. Приехала в Ялту, поселилась недалеко от моря, правда высоко, зато дешево.

Рассчитывала лето погулять, а в конце августа поступить в ПТУ, так как там кормят и одевают. Каждый вечер ходила на танцы в курзал. Молоденькая, хорошенькая, этакий лакомый кусочек для мужиков. Но я их боялась и всегда, не дождавшись конца танцев, сбегала домой одна. Однажды днем я остановилась против гостиницы «Ореанда» и с завистью смотрела на выходивших из нее высокомерных мужчин и прекрасно одетых красивых женщин, которые садились в роскошные автомобили и уезжали. Не знаю, долго ли я стояла, но неожиданно вздрогнула от обратившегося ко мне хрипловатого мужского голоса.

- Кого ждем?

Я хотела убежать, но он удержал меня за руку со словами: «Пугливая лань, не бойся меня. Я тебе ничего плохого не сделаю».

Я молчала. Он: «Пойдем, я покажу тебе, как живут богатые люди». И повел меня в гостиницу. Я шла за ним, как сомнамбула, даже не соображая, зачем я иду с этим незнакомым человеком с седыми висками, носом с горбинкой и маленькими бегающими глазами. Мы зашли в ресторан, за столиками слышалась чужая речь. Иностранцы.

Он сделал заказ, на столе появились закуски и… шампанское и коньяк.

Познакомились. Назвался Фимой. Разлив по бокалам шампанское, он, бегло взглянув на меня, произнес: «За пугливую лань». Я с опаской пригубила вино, но оно было таким вкусным, что я выпила весь бокал. Фима довольно улыбнулся и принялся закусывать, жестом приглашая меня последовать его примеру. Я проголодалась, а шампанское возбудило мой аппетит. Последовал второй бокал, затем – третий.

Официант поставил передо мной огромную отбивную с гарниром, но прежде, Фима налил коньяк, от которого я пыталась отказаться.

- Настя, это свиная отбивная, желудок ее просто не переварит. Выпей одну рюмку, а затем ешь. Я послушно выпила неприятно-горький напиток и накинулась на ароматную отбивную.

Помню, Фима что-то рассказывал, я смеялась, что-то еще приносили, я ела, пила, что наливал Фима и все… больше ничего не помню. Проснулась утром в гостиничном номере; Фима курил, нетерпеливо посматривая на часы.

Было десять утра. Хотела быстро вскочить из постели, но обнаружила, что голая. Фима молча подал одежду. Одеваясь, почувствовала боль и все поняла. Фима позвонил и в номер принесли завтрак. Я выпила чай, есть не стала, болела голова и не только. Фима был весел и пообещал устроить меня в Симферополе в техникум, в какой не уточнил. Видно, в ресторане я все ему о себе «выложила». Это обещание меня обнадежило, да и крепкий чай с лимоном немного облегчил мое состояние.

Фима снял квартиру, и я переселилась к нему. Он целый день отсутствовал: куда-то ездил, ходил, вечером приходил то злой, то веселый. Я в это время болталась по Ялте; купалась, загорала и ждала, когда Фима повезет меня в Симферополь устраивать в техникум. Почти каждый вечер мы ходили в кафе или ресторан, а когда у Фимы что-то не складывалось – ужинали дома, всегда присутствовало спиртное. Так прошел месяц и однажды он сказал, что ему срочно нужно уезжать в командировку, но он договорился устроить меня секретарем в одну «фирмочку» и привел в какую-то подворотню, где «фирмочка» снимала «офис». Встретил нас тонконогий, круглолицый, с «пивным» животом, но довольно симпатичный улыбчивый молодой армянин ,– Воружан-Вова. В углу захламленной, давно не видевшей ни тряпки, ни веника, комнаты, на обшарпанном столе стояла зачехленная электрическая печатная машинка. Я посмотрела на Фиму.

- Не волнуйся, Вова знает, что ты не умеешь печатать, он тебе все покажет, - и с какой-то двусмысленной улыбкой отдал мой паспорт, как позже выяснилось, моему новому хозяину. И ушел.

Вова, продолжая улыбаться, снял чехол с машинки и стал давать мне первые уроки. Я быстро все поняла и уже к концу дня напечатала платежные поручения в банк на оплату электроэнергии. Вова проверил и остался доволен. В конце дня он сказал, что мне необходима прописка. Я пожала плечами. Одним словом, Вова меня прописал, затем он паспорт мой «потерял» и через месяц я получила новый, который сделал меня старше на два года. В свои шестнадцать лет я стала совершеннолетней. Вова был очень осторожен во всем и не хотел рисковать, имея в любовницах несовершеннолетнюю. Вскоре Вова сообщил, что Фима уехал в Израиль и мне незачем платить за квартиру, когда мы можем жить вместе.

Мне ничего не оставалось, как переселиться к нему, так как денег мне Вова не платил, а те, что оставил Фима, были на исходе. В тот же вечер я переселилась к Вове и одновременно стала его любовницей. Он «сделал» мне трудовую книжку, задним числом записал, что я принята на работу секретарем-машинисткой, а с того дня, как переехала к нему, «перевел» инспектором отдела кадров. Но паспорт и трудовую книжку хранил у себя в сейфе. Денег не давал, так немного, если попрошу на какие-нибудь мелочи. Хозяйство вел сам, даже готовил. Его «фирмочка» занималась хот-догами. Давал взятки санстанции,

пожарникам, налоговой, милиции и кому-то еще, тщательно скрывая от меня информацию. Каждый вечер, считая деньги, которые получал с «точек», тяжело вздыхал и что-то бормотал по-армянски. Наверное, проклинал взяточников.

Так прошло лето, наступила осень. В один из октябрьских дней мне было так муторно, что я закрыла «офис» и пошла на пляж. День был ветреным и холодным, но людей было довольно много – море еще не остыло, и люди пользовались последними днями уходящего тепла. Дела на «фирмочке» были все хуже и хуже, Вова ходил хмурый - иногда от него пахло вином, раньше этого за ним не замечалось – и все что-то подсчитывал на калькуляторе. Даже ключ от сейфа не прятал, он так и торчал в его дверце. Видно денег совсем не было. Я села на лежак и заплакала. Вспомнила дом, родителей, брата, сестру, школу и так захотелось в Мурманск. Я раскаивалась, что сбежала из дома; и что мне там не хватало? Потерпела бы немного, школу бы окончила, поступила бы учиться, ведь у отца такие связи… А теперь: днем сижу в подворотне в грязной комнате, вечером смотрю на тонконогого армянина, который короткими толстыми пальцами с аппетитом запихивал в рот еду, губы и подбородок блестят от жира, а потом…

И слезы ручьем катились из глаз, а плечи дергались от судорожных рыданий.

- Девушка, что случилось?

Я подняла голову: передо мной стоял высокий худощавый мужчина в фирменном спортивном костюме, лет пятидесяти.

- Вас обокрали?

Я помотала головой.

- Так в чем дело? – и он сел на мой лежак.

У него были такие добрые бледно-голубые глаза и такой задушевный голос, что я со всхлипываниями рассказала ему о том, что устроилась на работу, а мне деньги не платят и вообще, я приехала учиться, а лето решила поработать.

Мужчина смотрел на меня с таким сочувствием и так доброжелательно, что я готова была ему поведать все сокровенное о себе, но что-то меня все же сдержало.

- Как вас зовут и сколько вам лет?

- Настя, восемнадцать.

- А меня Петр Иванович. Так вот что я вам скажу. Я здесь в командировке. Через три дня я уезжаю. Своей машиной. Я работаю начальником строительно-монтажного управления. Нам нужны кадры, у вас есть опыт работы машинистки. Значит, у вас будет работа. В течение года вы получите квартиру, так как мы заканчиваем строительство двенадцатиэтажного дома.

Хозспособом. Некоторые старые квартиры, вторичного заселения освободятся, и появится возможность выделить вам жилплощадь. Вот мой телефон. Появятся проблемы, звоните, я все улажу.

Прибежав в офис, я увидела ключ, бесхозно торчащий в дверце сейфа. Я забрала паспорт, поставила в трудовую книжку печать (дату увольнения не ставила) и побежала в ЖЭК выписываться. Там сказали, что выпишут только через две недели. Я позвонила Петру Ивановичу, и он на следующий день пришел со мной в ЖЭК и все уладил.

Вова в тот вечер пришел пьяный и ругал кого-то, путая русские и армянские слова, утром в «офис» не пошел, а вечером пришел вдрызг пьяным и объявил, что «крыша» провалилась, фирма закрывается и чтобы я из офиса никуда не отлучалась.

Одним словом, с Петром Ивановичем я приехала в город, в котором застряла навсегда. Петя, как я его мысленно называла, вообще-то был порядочным мужчиной (если такое слово можно применить к мужикам). Он вначале устроил меня табельщицей на участок, затем перевел в отдел нормирования, помогать нормировщице таксировать наряды, а затем – к себе в секретари. Не прошло и года, как я получила квартиру вторичного заселения. Квартира – страшнее не бывает. Все разбито, комнаты проходные. Раньше там жили дворники ЖЭКа.

Но Петя прислал рабочих, они сделали перепланировку, комнаты стали раздельными, санузел – совмещенный, получилась просторная ванная комната, да ты сама видела. Я переселилась из общежития в свою квартиру и была счастлива. Петя ко мне никаких претензий не предъявлял, и я уже стала посматривать по сторонам, выбирая кандидатуру в мужья.

Щас! Мужчины – это дьявольское семя и ни один из них не упустит свою выгоду.

Однажды вечером, это был один из дождливый зимний дней, ну ты знаешь, как противно на душе, когда зима дождливая, раздался звонок. Я открыла дверь и увидела Петю с букетом белых роз и пакетом в руке.

- Принимай гостя, Настя. Не ждала?

- Проходите, Петр Иванович, - смущаясь, пригласила я начальника в комнату.

- Пришел поздравить тебя с новосельем и посмотреть, как мои бракоделы отремонтировали квартиру.

- Прекрасно отремонтировали, Петр Иванович, я вам так благодарна за все-все.

- Так уж и благодарна, а в гости не догадалась пригласить?

Я принесла вазу и поставила в них розы, он – бутылку коньяка, лимоны и коробку конфет.

Увидев коньяк поняла, что нужна закуска. Быстро приготовила бутерброды, открыла банку со шпротами, оливками и дрожащими руками, как могла, сервировала стол. Ситуация складывалась непредсказуемо и я не знала как себя вести.

Петр Иванович уверенно открыл коньяк, разлил по рюмкам и с улыбкой произнес:

- С новосельем, Настя, - выпил, закусил лимоном и снова налил.

- Спасибо, - и пригубила коньяк.

- Ну, нет, так не годится. Повод ведь серьезный, надо до дна.

Я послушно выпила.

- Знаешь, Настя, на новоселье с пустыми руками не приходят, поэтому я принес подарок, чтобы в твоей квартире поселился достаток и счастье. Он достал из кармана коробочку, открыл и подал ее мне. В коробочке лежали серьги, излучая каждой гранью лучи необыкновенной красоты. Я недоуменно посмотрела на Петра Ивановича.

- Да, да, это тебе, примерь.

Я начала прозревать, но мое сознание еще сопротивлялось и не хотело расставаться с иллюзией бескорыстного добра.

Послушно встала, подошла к зеркалу и одела сережки. Грани заиграли бриллиантовыми лучами, и я как будто сразу выросла в цене. Я повернулась к щедрому начальнику.

- Красиво, очень красиво. Тебе нравится?

- Настоящие бриллиантовые. Ну что? Подарок надо обмыть, - и чокнувшись,

выпил. Я тоже выпила и тоже до дна.

Выпили и по третьей, за красавицу-хозяйку. Коньяк был крепкий, а я после работы не успела поужинать, а есть при Петре Ивановиче стеснялась. Чувствую, захмелела.

Петя по-хозяйски встал, прошелся по комнате, включил плеер и в комнате стало не так тягостно. Пригласил танцевать. Покачиваясь, я встала и ему пришлось почти держать меня в своих объятиях. Затем усадил меня за стол, сел рядом и стал кормить меня как маленькую, периодически наливая мне и себе по «рюмашке». Затем стал меня целовать и бормотать: «Ягодка моя, ягодка… Любовь моя первая и последняя». Закончился вечер постелью.

Когда он ушел, ночью или утром, не знаю. Была в стельку пьяна.

Проснувшись утром, еле сообразила, что суббота и опять завалилась в постель. Хотелось пить, но было лень вставать. На столе стояли остатки вчерашнего ужина. Держась за стены я отправилась на кухню, взяла из холодильника минеральную воду и прихлебывая ела бутерброды, шпроты.

Ела и думала: «Мужчины все – подлецы. Они думают только об одном и молодые и старые. Но Петя… от него я такого не ожидала…».

А что ожидала? Тоже, нашла отца родного.

Допила коньяк, доела все что осталось на столе и с тарелочкой оливок легла в постель. Догрызла оливки. В голове немного прояснилось. Значит, Петя сделал меня своей любовницей. Вначале устроил на работу, «сделал» квартиру с ремонтом и меблирашкой, теперь серьги. А что? Разница в тридцать пять лет, пусть платит. Хотя Фима не платил, ну совсем немного. Может быть, мне повезло с Петей, он сразу решил проблемы, которые я бы никогда не решить. А замуж? Успеется. Теперь я знаю, кого искать в мужья.

Петя приходил не часто, по пятницам. На работе себя вел так, словно между ними ничего не было. Даже наедине не позволял себе ни жеста, ни взгляда, которые бы выдали, кем я для него являюсь.

В одну из пятниц, когда наши отношения «устаканились», Петя разоткровенничался, или хотел оправдаться передо мной. Есть такие люди, которые будучи непорядочными, в глазах окружающих, а может быть и в своих глазах, хотят быть белыми и пушистыми.

Он окончил строительный техникум и сразу – армия. После армии – стройка. Назначили мастером. Было трудно: рабочие не считались с его авторитетом, дисциплина в бригаде была на нулевой отметке. И когда он решил уволиться, и даже написал заявление, то начальник участка наедине поговорил с бригадиром и отношение к нему в бригаде переменилось.

В процессе работы ему часто приходилось обращаться в производственно-технический отдел (ПТО), и незаметно, без всякого повода с его стороны, сотрудники отдела стали считать, что ему нравится Юля: некрасивая, можно сказать, бесцветная девушка, которая вела недельно-суточные графики. Однажды он зашел в ПТО с информацией о выполнении за неделю по своему участку. Стол Юли, буквально тонул в цветах. Все стали подшучивать, а где его цветы, ведь у Юленьки день рождения. Попав под общее веселье, ответил, что он их подарит наедине, поздравил именинницу и вернулся на участок. В конце дня в прорабскую вошла Юля и пригласила его в кафе, где она будет праздновать день рождения. Засидевшийся в общежитии Петя обрадовался приглашению, думал, что будут приглашены работники управления и студенческие друзья Юли.

Кафе оказалось фешенебельным рестораном, в котором собралась многочисленная родня Юли и, судя по манере держаться, солидные гости родителей: мужчины были в дорогих костюмах, женщины сверкали бриллиантами.

Петю посадили рядом с Юлей, которая предварительно познакомила его с папой и мамой. После множества тостов с поздравлениями и поцелуями в адрес раскрасневшейся именинницы, которая держалась с завидным достоинством принцессы, обильного стола с дорогой выпивкой и закуской, начались танцы. Безусловно, он танцевал только с Юлей, которая была в бледно-розовом платье с глубоким вырезом, в котором нахально разместились напудренные прыщи, тщательно скрываемые днем высокими стойками платьев.

В танце Юля небрежно сообщала Пете, что папа ее начальник комбината и через год переведет ее тоже в комбинат, в производственный отдел с перспективой стать его начальником; мама – главный специалист проектного института. Дальше на одурманенную коньяком, едой и оглушительной музыкой голову Пети посыпались должности гостей: председатель райисполкома, управляющие трестом, главные инженеры, директор гастронома, начальник ОРСа и т.д. он уже не воспринимал должности, а просто понял, что здесь собраны все «тузы» города. И еще он отметил, что ни прорабов, ни начальников участков не было. Он почувствовал себя маленькой песчинкой среди этих солидных, высокопоставленных чиновников.

В середине вечера к ним подошел папа Юли – Иван Павлович и, обняв обоих за плечи, произнес:

- Дети, я так счастлив за вас. Петр, я знаю, вы скромный молодой человек, начинающий свою карьеру, любите Юленьку. А доченька моя, единственная звездочка на нашем родительском небосклоне, любит вас. Так зачем терять время. Я сейчас имею большое влияние и должность и тебя, Петр, в течении двух лет сделаю начальником строительного управления, а свою звездочку заберу в комбинат под свое недремлющее око. Мать, - зычно крикнул Иван Павлович, - поди сюда.

К ним подошла мама Юли: худощавая крашеная блондинка в ярко-красном шифоновом брючном костюме.

- Мать, дети просят нашего благословения. Я согласен, а ты?

Зоя Михайловна обняла и поцеловала Юлю, затем Петю и перекрестила обоих.

- Будьте счастливы, дети мои.

Вот так Петю женили, затем работа, карьера, двое детей.

У него, представляешь, даже не было первой любви. И с его слов, когда он увидел меня на пляже, его «прошибло». Он понял, вот она любовь, забыл, что не молод, забыл про разницу в возрасте, он был оглушен своим чувством.

Ну, а дальше, все как по нотам, даже умудрился притащить меня в свой город. Натка, он, наверное, действительно любил меня: делал дорогие подарки, давал деньги, да такие, что мне и не снились. А я, дура, носила их на сберкнижку. Но вскоре он почувствовал, что мне скучно и в квартире стали устраиваться вечеринки, на которых я была одета лучше всех и, мне казалось, была красивее всех. На этих вечеринках были состоятельные люди города с молодыми девочками. На одной из таких вечеринок я увидела Матильду, которая не вписывалась в общее веселье, но на нее никто внимания особенно не обращал, да и она вела себя сдержанно. Но единственное, что бросилось мне в глаза: мне показалось, что девочки ее боятся и еще: она как-то непостижимо задавала тон веселью. Но это была мимолетная мысль и я об этом тотчас же забыла.

Буквально за год перед развалом СССР Петю «накрыли». Оказывается, он с благословения властей города получал выгодные заказы, завышал объемы строительства, а высвободившиеся материалы продавал за «наличные». Очень хорошо он имел на ремонтах: получал заказ на ремонт административных зданий, цехов и тоже завышая объемы и соответственно суммы, разницу делил между директорами, на предприятиях которых производились ремонты и «нужными» людьми. А уж бюджетные деньги так текли рекой: одни ремонты дорог (у него было небольшая дорожная бригада)

пополняли ненасытные карманы чиновников, ну и к его рукам кое-что «прилипало».

Вот откуда у него были деньги! Одним словом, проверки (кто-то «настучал» в Киев), суд и срок с конфискацией имущества. Затем в СУ начались сокращения, я попала под первую волну, а затем его совсем расформировали. Я осталась без работы. Но я не унывала, относила украшения ювелиру и получала приличные деньги, а со сберкнижки не брала ни копейки, мне и в голову не приходило, что народ так «кинут». Попыталась найти работу, но кроме печатной машинки и набора текста на компьютере (Петя его, буквально перед своим «обломом» успел приобрести), ничего не умела делать. Да ты и сама знаешь, что творилось в стране. Ну, а когда нас «кинули» и оставили один на один с нищетой, вот тогда я потеряла самообладание. Я даже хотела покончить с собой. Представляешь, лишиться десять тысяч рублей, до сих пор не могу простить чиновникам-бандитам.

У меня еще остались кое-какие украшения, но ювелиры, пользуясь безвыходностью населения, давали гроши.

Вот в это время и появилась Матильда. Пришла ко мне такая тихая, добрая и попросила за пятьдесят баксов (сумасшедшие по тем временам для меня деньги), устроить вечеринку в моей квартире. Я сразу согласилась, тем более и меня пригласила и пообещала, что мужчины будут солидные. Короче, вечеринка обычная: седые или с проседью старперы и молодые девки. Матильда и для меня припасла мужичка, ничего лет сорок пять, работал где-то в торговле. Он ко мне приходил целый месяц: колбасы, балыки, сгущенка и еще дефицит, которого и в помине не было в магазинах.

Но как пришел, так и ушел. Вечеринки были почти постоянно: раз в неделю.

Я по своей наивности думала, что найду замену Пети, но никто на работу брать не хотел, но деньгами снабжали. Затем Матильду «привлекли» за сутенерство, но она откупилась. Оказалось, что девочки, которых она приводила на вечеринки, жили у нее во второй половине дома и туда периодически, когда не было вечеринок, таскались мужики, а платили Матильде. Короче – публичный дом. После серьезных неприятностей Матильда затаилась: девок выгнала, квартиру закрыла. А тут Данил с тобой. Она взяла вас временно, чтобы всем глаза замылить, а получилось, сама знаешь как. Она и меня к тебе подослала. Эх, да что там говорить, жизнь пропала, только и осталось, что выпить.

Привычным жестом наполнила бокал и по-мужски опрокинула искрящуюся жидкость в рот. Пока Настя закусывала, Наталья заказала кофе, лимон, пирожные и, взглянув на подругу,…еще бутылку коньяка.

Настя залпом выпила кофе и опять наполнила свой бокал. Казалось, что алкоголь настолько привычен ее организму, что его градусы теряются по пути следования по пищеводу и желудку, и в кровь не попадают.

- Настя, когда ты уехала, я, наконец, встретила почти то, что хотела; не красавец, пятьдесят лет, но такой упитанный, плотный, на лице не единой морщинки, да еще, представляешь, капитан дальнего плавания. Свободен. С женой (третьей) разошелся и жил уже полгода на съемной квартире. Через месяц переехал ко мне и я была счастлива. Он перестал ходить в море и работал в пароходстве. Мы мечтали о ребенке, ни в одном браке у него не было детей.

Но я не беременела, проверилась. Результат не утешительный, надо лечиться.

Скрывая от него свою беду я бегала на лечение, меняла врачей, клиники, но увы… Степан ничего не говорил, даже как-то утешил, когда я посетовала, что не беременею, скрыв от него настоящую причину. «Ничего, ничего, мне знакомый врач говорил, что бывает так: пять лет нет детей, а затем, как посыпятся, только успевай бегать в роддом».

Пять лет пролетели незаметно, даже о ребенке перестали мечтать. Я как-то успокоилась, думаю куда ему от меня деться: хозяйка я хорошая, а он пожрать не дурак, да и я уделяла ему столько внимания, что он первое время даже смущался, когда я ему комнатные тапки подавала. Ценил он меня и любил. Но… была у них в пароходстве диспетчер, молодая скромная девица.

Работа ее заключалась в том, что руководила погрузкой и разгрузкой судна, сидя за компьютером. Работала посменно, в три смены. Уж не знаю, как он ее соблазнил, ведь ей всего двадцать пять лет, а ему… Она забеременела и он ушел к ней. Полгода назад у них появился сын… Он счастлив… Что я испытала, врагу не пожелаю. Думала закончу психушкой, но как видишь справилась, так что терпи своего Быка, а свой тигриный характер спрячь подальше.

Налила еще бокал коньяка, выпила, небрежно бросила в рот лимон и встала из-за стола. Постояла и, взяв только начатую бутылку, положила в сумку:

- Не возражаешь.

- Ну, что ты…

- Расплачивайся, и пойдем на платформу, через пятнадцать минут отправление.

Поезд давно ушел, а Наталья продолжала сидеть на перроне, тупо смотря в сторону, в которой скрылся последний вагон состава.

Как несправедлива жизнь. Настя красива, умна, а счастья нет. Чувство бесприютности подруги и их совместное безрадостное прошлое вызвали непрошенные слезы, и досыта наплакавшись, Наталья встала со скамьи с чувством очищения, словно сбросила тягостный груз прошлого.

- Помогите, Марии Ивановне плохо, - изо всех сил стучала в перегородку Наталья.

Буквально через минуту над Марией Ивановной склонился «писатель», резко выпрямившись, набрал по мобильному телефону номер «Скорой помощи». Голос звучал по командному четко. Наталья, несмотря на ситуацию, с первой минуты не спускала с него глаз и следила за каждым движением; казалось, что она где-то видела эти движения: поворот головы, манера отдергивать рукава, как будто собирался делать какую-то работу и боялся запачкать костюм. Вскоре приехала «Скорая» и «писатель», видя беспомощность пожилой медсестры и молоденькой девушки-врача, взял на руки Марию Ивановну и при небольшой помощи медперсонала уложил ее в машину.

Удивленная силой человека с седой бородой, Наталья пыталась что-то вспомнить, но не могла и продолжала стоять возле крыльца, пока ее не вывел из задумчивости голос медсестры:

- Кто-то поедет с больной?

- Да, - ответила Наталья. Повернувшись к машине, она боковым зрением увидела, что «писатель» снял очки и протирает стекла носовым платком. Стремительно оглянувшись, Наталья встретилась с ним взглядом. Он быстро одел очки, и поднялся на крыльцо дома.

- Даня, - невольно вскрикнула Наталья, но «писатель» уже зашел к себе, так и не оглянувшись.

Огорошенная открытием, Наталья, с трудом подняв онемевшие ноги, села в машину. В больнице сказали, что у Марии Ивановны обширный инфаркт в тяжелой форме и необходимо сообщить родным.

Наталья вернулась в дом, постучала в дверь «писателя», но

ей никто не открыл. Она вошла в половину Марии Ивановны и стала искать в шкафу документы, в надежде найти среди них адреса ее детей. Нашла рукописную копию советских времен домовую книгу 60-летней давности и рукописную копию паспорта ее сына с пропиской. Не надеясь на то, что кто-то из детей проживает там, все же отправила телеграмму и уточнив на почте направление и номер маршрута автобуса поехала искать родню Марии Ивановны. К удивлению и облегчению Натальи по адресу проживал ее сын, угрюмый малый, который, молча выслушал сообщение о тяжелом состоянии его матери, сказал, что он телеграмму получил и собирается поехать к сестре.

На обратном пути Наталья заехала в больницу, возле Марии Ивановны сидела женщина средних лет в бледно-голубом халате. Врач сказал, что ее нанял мужчина, отрекомендовавшийся квартирантом больной, и добавил, что не уверен, есть ли у нее дети. У женщины-сиделки было строгое лицо и раскосые глаза, больше Наталья ничего не отметила.

Поняв свою бесполезность и, не испытывая никаких чувств к больной, Наталья вышла из больницы и присела на краешек серой, давно не крашеной, потрескавшейся скамейки.

Думала она не о Марии Ивановне, а о «писателе».

«Даня, нет не может быть, но глаза, а руки? Они почти не изменились, да и фигура тонкая, но жилистая. Конечно, борода старит, да и волосы черные, но может быть это … парик… Зачем… А может быть он скрывается… От кого… но ведь ему сорок пять лет и неизвестно, что судьба ему уготовила. И почему он снимает квартиру именно у Марии Ивановны? Ждет? Ждет встречи? С ней? Нет, нет, это ошибка. Почти двадцать лет отсутствовал и вдруг явился. А может быть, он занимался чем-то криминальным и отбывал срок. Нет, он был честен, этого не может быть. Но могут подставить.

Эх, Даня, Даня…». Наталья тяжело вздохнула и медленно направилась к остановке.

К дому подошла, когда стемнело, подняв глаза на окна, увидела, что в глубине комнаты «писателя» горит свет. «Настольную лампу включил…». Позвонила.

- Открыто, - почти догадалась Наталья, не разобрав слово. Отворила дверь, постояла в «предбаннике». Ничего не изменилось, даже обои те же.

- Добрый вечер.

«Писатель» сидел за журнальным столом, развернув кресло спиной к входу.

Наталья прислонилась к косяку двери, ожидая, что ей предложат сесть. Предложения не последовало, и она опустилась на старый венский стул, на который Андрюша складывал свои вещи после прогулки. Стул от старости жалобно скрипнул.

- Почему вы не спрашиваете о самочувствии Марии Ивановны, - срывающимся от волнения голосом, спросила Наталья.

- Мне только что звонили из больницы и проинформировали о состоянии ее здоровья. Изменений нет.

- Данил, почему ты не хочешь меня признать, - с дрожью в голосе, и навернувшимися слезами, спросила Наталья.

- Вы меня с кем-то путаете. Меня зовут Дмитрием … Ильичем, фамилия моя – Луговой. Вопросы еще будут?

- Да, почему вы сидите ко мне спиной, это невежливо.

- Извините, но у меня срочная работа, боюсь, что даже ночи не хватит, а мне

надо в восемь утра сдать ее в набор.

- Пусть вы Дмитрий, а не Данил, пусть у вас много работы, - уставившись в негнущуюся спину, упрямо продолжала Наталья, - но так как я теперь поняла, что вряд ли увижу когда-нибудь Даню, а мне надо оправдаться перед ним, то я сделаю это перед вами.

- Не надо, я не обвинитель.

- Нет, почему же. Ведь вы писатель, а писатели это охотники за чужими судьбами, вот я вам и подарю повесть о своей судьбе.

- Я не пишу художественных произведений.

- А о чем вы пишете?

- Тогда подарите мою историю кому-либо из писателей, которые пишут о любви. По крайней мере, это правдивая история и … поучительная, особенно для молодых неопытных девушек.

- Я прошу вас, не надо. Мне неинтересно, тем более, что я очень занят. В крайнем случае, в другой раз.

- Думаю, что другого раза не будет. Вы просто сбежите.

Плечи «писателя» дернулись, что не осталось незамеченным от взгляда Натальи, но он так и не повернулся.

Наталья медленно начала свой рассказ, казалось, она вышивает свою судьбу на полотне и сама удивляется рисунку, который выходит из-под ее рук.

Она уже не чувствует, что повествует о себе, нет, рассказ был о другой обездоленной, попавшей в силки жизни и замаравшей ее, девушке. И Наталья не осуждала ее, она ей сочувствовала, сопереживала вместе с ней все горькие и, редкие радостные, минуты, месяцы, годы ее жизни.

Закончила она свою повесть на рассвете такими словами:

- Сыну Андрюше после окончания института, как мне ни тяжело это было, призналась, что его усыновил Виталий, а настоящий отец – Данил – исчез. И фамилия Мыслывец, не его отца. Фамилия родного отца – Венцов.

Наталья достала из сумки блокнот, вырвала из него листок бумаги и написала адрес поликлиники, в которой работал ее и Данила сын – Андрей Витальевич Мыслывец.

Подошла к столу и положила листок перед «писателем».

- Три месяца назад у него родился сын, он назвал его Данилом. Так что теперь у Дани есть не только сын, но и внук.

Зайдя в комнату Марии Ивановны сложила в дорожную сумку свои вещи и направилась в сторону автобусной остановки. Никто ее не провожал, но, отойдя шагов пять от крыльца, взглянула на окна «своей» комнаты, и ей показалось, что штора колыхнулась. Смотрел вслед «писатель», смотрел…

Наталья медленно шла вдоль улицы. Сумка, ноги, голова – все было налито свинцом. Ну вот, дотащилась. Она села на скамейку автобусной остановки, на почти новую скамейку, но во многих местах краска облупилась, спинка была выщерблена, а посередине – выцарапаны чьи-то имена и непристойности. Горько усмехнулась. Подумала: вот так и на ней, еще не старой, жизнь оставила свои отметины.

Подошел автобус. Пропустила, другой третий… Ждала… Кого… Нет, не придет…

Взглянула на себя со стороны. Нет товарного вида, как говорила Настя, глядя на себя в зеркало после очередной попойки с «козлами».

Толстая, с тусклыми волосами, собранными на затылке в узел, н-е-ет, не зря Виталий таскается по бабам, ко всему прочему, как женщина – ноль. А как хотелось, да и сейчас хочется, счастья. Может быть, не все потеряно, ведь у них общий сын, внук. О Господи, она – бабушка! Была девушка, стала бабушка. Ведь в его памяти она осталась девушкой, а она хочет предложить ему бабушку. Нет и нет. Ее удел – Виталий, надо держаться за него, цепко

держаться, и… терпеть.

А почему он снял комнату, в которой они жили, что он ждал, на что надеялся? Нет, все не зря, не зря… Сын… Он хотел узнать, где сын, но при желании он мог бы узнать фамилию Виталия и найти их… Боже, а что с ним, что с ним-то было? И к чему этот маскарад? Нет, бежать, бежать из прошлого, иначе можно сойти с ума.

¬¬¬¬¬¬¬¬¬________________

После ухода Натальи, Данил лег на, обжигающий воспоминаниями, диван.

Нет, он любит не эту располневшую, со следами былой красоты, женщину. Он продолжает любить ту, хрупкую, черноглазую, черноволосую, с толстой косой, которую он так любил расплетать и заплетать. Данил вспомнил свою Ташечку возле рынка, с гружеными сумками в, по-девичьи тонких, руках. Она была похожа на плотно сжатый бутон, которому не давал распуститься холод. И только его тепло, его нежность позволили раскрыться бутону, раскрыться розе, во всей ее красе. Она цвела для него, необыкновенно прекрасным, ароматным своей молодостью, цветком. И ему хотелось лелеять ее, посвятить ей свою жизнь. И она, она полностью доверяла ему, но он не оправдал ее доверия. «С любимыми не расставайтесь… ». А он позволил Судьбе разлучить их. Два разбитых сердца… Рядом… и так недосягаемо далеки… Сын…

Данил схватил листок и стал жадно вчитываться в адрес, написанный любимой рукой, ставшей незнакомой, женщины, матери его сына.

Сжав листок в руке, лег опять на диван и вперив взгляд в потрескавшийся потолок попытался представить встречу с взрослым сыном и маленьким внуком. Но его богатое воображение на сей раз объявило бойкот. Перебрав варианты и не остановившись ни на одном из них, Данил не заметил, как унесся в воспоминания тех далеких безрадостных дней плена, вернее рабства.

Данил вошел в скромный, советских времен, кабинет хирурга. За столом сидел светлорусый юноша и старательно заполнял историю болезни, только что посетившего врача, пациента.

Данил прирос к порогу: ему казалось, что он встретился с собой, спустя много лет тому назад.

Подняв глаза юноша приветливо произнес:

- Проходите, садитесь. Ваша фамилия и что вас беспокоит.

Волнуясь, Данил назвал свою фамилию. Врач взял абсолютно новую карточку истории болезни и медленно повторил:

- Так что вас беспокоит?

- Нога, - и Давид показал левую ногу, на которой был внушительный шрам от извлеченной пули.

- Давно получили ранение? - и прохладные руки хирурга заскользили по ноге.

- Пять лет тому назад, в Чечне, пулю извлекли.

- Неаккуратно. Необходим рентген, - и выписал направление.

- Андрей Витальевич, - с трудом выговорил Данил, отметив про себя, как больно произносить отчество чужого человека, ставшего отцом его сыну.

- Мне необходимо с вами встретиться в неформальной обстановке, по крайней мере, не в стенах поликлиники.

Врач невозмутимо заполнял историю болезни.

- Сегодня суббота, вы принимаете до 14-00, может быть, я вас подожду и мы поговорим, или у вас другие планы, - неуверенно продолжал Данил.

- Нет, я после приема сразу еду домой.

- Так вы согласны на встречу? – с нескрываемой надеждой, произнес Данил.

- Хорошо, - и решительно тряхнул головой, - только недолго, у меня, вернее у нас, грудной ребенок и жене приходится нелегко.

Выйдя из кабинета, Данил вытянул перед собой руку и увидел, как дрожат пальцы. Стулья возле кабинета были пусты. Данил опустился на одно из них, но тотчас вскочил: «Вдруг передумает», вышел во двор и сел в «Джип» спрятавшись за тонированные окна. Сердце бешено колотилось, пытался вспомнить заготовленные дома слова, оправдательные слова, но они, после того, как он увидел своего взрослого сына, казались неуместными и больше подходили подростку, а не зрелому мужу.

Немного успокоившись, тоскливо уставился на входную дверь: «Ну где, где мне взять нужные слова, чтобы он правильно понял и простил». Он испытывал страх и только произносил: «Сын, Андрюша, не предавай меня».

Минут через пятнадцать из желанной двери стал выходить медперсонал: торопливо – женщины, и неспеша, закуривая на ходу – мужчины.

Андрея среди них не было. Только спустя полчаса вышел и он: стройный, без халата, в джинсах он выглядел подросшим саженцем, но до могучего дерева ему было еще далеко. Он оглядел двор, и на мгновение беспокойство мелькнуло в его глазах.

Данил почувствовал, как ноги отяжелели и стали непослушными, но он, превозмогая откуда-то появившуюся боль, вышел из машины и жестом пригласил сына сесть в нее.

Андрей не проявляя суеты, с чувством собственного достоинства (он все понял и в тишине кабинета пытался предугадать, о чем будет происходить предстоящий разговор) приблизился к автомобилю и спросил:

- Мы что куда-то едем?

- Да, сын. Нам многое надо обсудить, - и почувствовал, как спазм сдавил горло.

Не выдавая волнения и не задавая вопросов, Андрей сел в машину.

Молча доехали до ресторана, где их отвели в отдельный уютный кабинет, в котором стол был сервирован холодными закусками, приглушенный розовато-сиреневый свет создавал не только интимную, но и успокаивающую обстановку.

Данил налил себе и Андрею коньяк. Тот нерешительно мотнул головой.

- А я выпью, - и опрокинул бокал так, словно это была вода, а не дорогой напиток, и его измучила жажда.

- Давай вначале пообедаем, а затем…- и оборвав себя нажал на кнопку. Мгновенно появился официант.

- Принеси, Коля, горячие закуски, а через 10 минут все по заказу, сразу.

Официант принес поднос с горячими закусками, с ароматным запахом и аппетитной корочкой. Появилась и бутылка с минеральной водой.

Данил выпил еще рюмку и стал закусывать.

Андрей, взглянув на обильно сервированный стол, и, вспомнив о здоровом питании, которое они с женой проповедовали (на зарплату начинающего хирурга нужно вести только здоровый образ жизни) выпил коньяк, и не разбирая, что за чем надо есть, накинулся на еду.

Через десять минут официант принес обжигающую солянку, отбивные с картофелем и отдельно на блюде – перепела, куски кролика и еще какое-то мясо, происхождение которого Андрей определить не мог.

Данил подливал коньяк в бокалы сына и себе. Наблюдая за сыном и с трудом проглатывая пищу (ведь не мог же он сидеть, не прикасаясь к пище, и ждать когда сын утолит голод) он отметил, что Андрей живет впроголодь.

«Но ничего, родной, потерпи немного. Только не предай, - опять мысленно повторил Данил».

Наконец, он заметил, что Андрей нехотя накалывает оливки и также нехотя отправляет в рот.

Данил тихо, волнуясь, начал исповедоваться. Почему-то начал с плена, затем без всякой связи, рассказал о работе на судне и только в заключение – о своем знакомстве с Натальей, о рождении сына.

- Прости меня, сын, но я хотел твоей маме и тебе создать материально обеспеченную жизнь, но оказалось, бросил вас в пучину безденежья. Прости.

Наступила долгая пауза, затем Андрей выдавил:

- Да, мама мне рассказала, что Мыслывец не мой отец.

- Я понимаю, он поступил благородно, но ты – мой сын. Судьба поступила жестоко с твоей мамой и со мной, а в итоге, рикошетом и с тобой. Но у меня никого нет родных, кроме тебя и внука. Дядю убили, дед от горя умер.

Если ты подумаешь и согласишься все вернуть на свое место, с Мыслывцом я договорюсь.

- Сомневаюсь.

- Все зависит от твоего решения. Но я хочу, чтобы ты подумал, не посвещая пока маму, зачем ей лишние волнения. Если решение будет положительным, на что я очень надеюсь, Мыслывца я уговорю, даю тебе слово.

Данил хотел дать деньги Андрею, на «подарок» внуку, но он сдержался, уроки плена многому научили.

Очень хотелось продлить свидание с сыном, сказать что-то важное, упущенное, но Данил перехватил взгляд Андрея, направленный на часы.

- Да, Андрей, пора тебе домой, наверное, заждались, - и невесело улыбнувшись, добавил, - десерт съедим в следующий раз.

Появился официант.

- Коля, вызови такси, стоимость внеси в заказ (сказал не для Коли, а для Андрея, чтобы не волновался).

Проводив до такси, обнять сына не решился, но не удержался и глухо произнес:

- Не предавай меня, сын, - и дал визитку со своими телефонами.

Вернувшись, заказал кофе и долго смотрел на колечки пара, так и не дотронувшись до него. Он вспоминал свидание с сыном и был недоволен тем, как построил беседу. Ему казалось, что он упустил что-то главное, что должно было убедить Андрея в том, что не он виноват в сложившихся обстоятельствах. Глухие рыдания сотрясали плечи Данила: «За что, за что…».

Встреча с Мыслывцом оказалась нелегкой. Несмотря на два инфаркта, он не отказался от коньяка и доброго обеда. Узнав, что Данил – отец Андрея, не удивился. Предполагал, что когда-нибудь он появится и между ними разыграется дешевый водевиль. И вот, пожалуйста, собственной персоной.

Пришел качать права, а кто его выкормил, выучил? Тоже мне – папаша. Но тут мысль о жене повернула течение рассуждений в другую сторону.

Так вот для кого ты, душечка, волосы красишь и бегаешь в парикмахерскую. Может быть, они все сговорились и хотят оставить его «при бубновом интересе». Ну, нет, шалишь. Недаром его в армии звали хитрым хохлом.

Интересно, а этому что нужно? Или на случай, если они встретятся у Андрея, чтобы не было конфликта. Мельком сравнил себя с соперником, выигрыш не в его сторону. Неизвестность не мешала ему выпивать и закусывать: еще бы,

ресторан фешенебельный, обслуживание и кухня – на уровне, мельком вспомнил годы службы и свои походы в ресторан. Ну, нельзя даже сравнивать: ведь у них всегда было денег в обрез.

Изрядно выпив, грубо спросил:

- И что вам от меня нужно.

- Судя по вашей реакции, вы поняли, что речь пойдет об Андрее.

Мыслывец промолчал, только попросил у официанта приготовить для него молочный пунш.

- Да, действительно, Андрей мой сын.

- Так где же вы были раньше, когда я кормил, учил Андрея? – и вытерев рот салфеткой, с силой сжал ее в руке.

- В плену, вернее, в рабстве, в Чечне, 15 лет. Надеюсь вам, как военному, понятно через что я прошел. И теперь у меня никого нет, кроме сына.

Не ожидая такого оборота, Виталий налил коньяк и отхлебнул, слегка закашлявшись.

- Как я понимаю, вы хотите забрать у меня сына, после того, как я его вырастил, - забубнил Виталий.

- Он не вещь, чтобы его забирать, но я хочу, чтобы у него была моя фамилия и у меня была бы цель ради кого жить.

- Вы хотите его усыновить?

- А если я не соглашусь?

- Я понимаю, вы хотите компенсацию. Правильно. Мы живем с вами в коммерческий век. Я знаю, у вас недостроенный дом и вообще много финансовых проблем. Назовите цифру, и я оплачу проектировщика, дизайнера, материалы, работы. Оплачу любую цифру, какую вы назовете. Взамен я получу согласие на усыновление своего сына.

- Покупаете? – и криво усмехнулся, не в силах скрыть алчность в глазах.

Не обратив внимания на реплику, Данил продолжал излагать выгоды, которые получит Виталий. Но тот упорно молчал: «Не продешевить бы».

- В противном случае, я вымотаю вас судами и при моих связях и деньгах процесс выиграю, а вы останетесь ни с чем.

- Наталья знает о вашем плане?

- Нет, с ней я не встречался.

- С Андреем я виделся.

- Конечно, такой богатый отец, зачем ему отчим, - обиженно буркнул Виталий.

- Я ему ничего не обещал и он не знает, насколько я состоятелен.

- Вы что миллионер? – не удержался Виталий, чтобы удовлетворить свое любопытство.

- Нет, но то, чем я владею достаточно, чтобы продолжить образование сына в Европе.

- Хорошо, я подумаю. Но ведь придется посвятить во все Наталью.

- Я считаю, что ей нет надобности знать все детали нашего разговора.

Встречаться с ней я не намерен, все вопросы будет решать мой адвокат.

Мыслывец встал из-за стола и пошел к оплаченному в оба конца такси, ведь везти пассажира надо в Обуховский район.

Утром Виталий долго ходил вокруг дома, поднялся на второй этаж: кругом запустение и как он не бился в своем сарае-мастерской, но строительство почти не продвигалось, а силы иссякали. Без денег такую махину не поднять, а он уже спланировал себе на втором этаже кабинет, рядом – библиотеку.

Что он теряет. Ровным счетом ничего, только у Андрюшки будет другая фамилия, а они с Натальей будут по-прежнему считать его своим сыном, да и он не из тех, чтобы отвернуться от отчима. Да, предчувствие его не обмануло: папашка появился, да так красиво…

М-да, может ему это приснилось – ведь он слегка «остограмился». Да нет, вот его визитка с телефонами. Наверное, это тот счастливый билет, который он ждал последнее время. Да и Андрюхе подфартило: наследство.

Ладно, соглашусь, ведь точно по судам затаскает и все докажет, да и Наталья отпираться не будет. Да что там доказывать, он и Андрей – одно лицо, видно в «те» годы он был просто красавец и уж куда Наталье, с ее характером, устоять против его напора, но… не повезло.

Но как сказать ей, что из прошлого появился ее любовник, и не просто появился, а с претензиями. Да она все знает, недаром морит себя яблочной диетой, красит волосы и два раза в неделю накручивает на бигуди, чтобы они казались гуще. И все для него.

Вот и ответ на ее молчание, когда он однажды спросил об отце Андрея.

Чечня, вот в чем дело. Да, не повезло мужику, да и ей – тоже: пропал невенчанный муж. А она - с ребенком на руках, без средств к существованию, со статусом матери-одиночки, но Союз тю-тю, а с ним и все льготы. Одним словом, штопор.

А тут как тут он со своими утренними пробежками, которыми гордился сам перед собой. Вот и добегался. Мысль о сопернике разжигала его гиперревнивую натуру, но холодный расчет брал свое. Душ из десятков тысяч долларов охлаждал. Может быть, попросить сто тысяч баксов и пусть валит. А вдруг не уложусь. Нет, надо все обстоятельно взвесить, а затем составить смету, а уж потом соглашаться. Теперь вопрос – Наталья. Как она отреагирует на претензии любовника. А вдруг не согласится, заупрямится – и баста. Ведь неизвестно, как они расстались: может быть поссорились, а может быть, он ее просто кинул, мало ли что он мне на уши вешал. А потом плен, вернулся, разбогател (вопрос – как?), а наследника нет, да и старость не за горами, а тут готовенький сын и внук.

Да, от Натальи можно ждать любой «фортели». Кроме всего, любит Андрея безумно, хотя и скрывает свои чувства от него, и появление настоящего отца, как бы ущемит ее материнские чувства, а если узнает, что Андрюшка уедет за границу, пусть даже учиться, так тем более не согласится.

Упрямая дама, уж он то знает, упрямая даже в ущерб себе. Нет, надо ее обломать. Он уже видел себя, сидящим в своем кабинете с окнами в сад и пишущим военные мемуары. От этих мыслей лоб полковника вспотел, он даже присел на крыльцо, перенапрягся.

Но оперативный характер Виталия тут же поднял его и он решительно направился в дом, где на кухне Наталья, по единожды принятому правилу, составляла меню обеда. Безусловно, после того как Андрей женился, и редко навещает родительский дом, а Виталька тоже редко приезжает, меню стало не таким разнообразным, но тем не менее к приготовлению обеда Наталья относилась серьезно.

Не заходя на кухню, Виталий, стараясь придать голосу обыденность, произнес:

- Выйди в столовую у меня к тебе срочное дело.

Положив мясо назад в холодильник и, слегка нахмурив брови, оставила кухню.

- Да ты садись, в ногах правды нет, - и испугался, что Наталья может подумать, что он это сказал с намеком. Но что сказано, то сказано.

- Появился отец Андрея, родной отец.

Губы Натальи дрогнули и крепко сжались.

- Он попросил меня о встрече, и она состоялась.

Наталья продолжала молчать.

- Тебе интересно, о чем мы говорили?

- Нет, - холодно отрезала Наталья.

- Так- так, - промычал Виталий, заранее предполагая крах своим планам.

- Он хочет усыновить Андрея, каково твое мнение?

- А причем здесь я, ведь матерью я остаюсь по-прежнему.

- Значит, ты согласна? – обрадовался Виталий.

- Я этого не сказала.

- Он сказал, что если мы не согласимся…

- Ну, какая разница, мы или я ..., то он замучает судами и все равно выиграет, так как у него адвокаты, деньги, - и Виталий раздраженно хлопнул по столу.

- Деньги? – и Наталья презрительно взглянула на Виталия. Ей стало понятно, откуда ветер дует.

- Да, деньги и адвокаты, - взяв себя в руки, повторил Виталий.

- Поступай как хочешь, если ты подпишешь, то я тоже поставлю свою подпись, если в этом будет необходимость. Ты муж, тебе и принимать решение, - и устало опустив плечи, ушла на кухню.

Бессонная ночь, наконец, подошла к концу. Она постепенно, словно нехотя, уступала права дню. Это была не ночь, это была жизнь - в который раз – пережита заново. Перебрала в памяти все, вплоть до мельчайших подробностей.

Данил… Скоро завеса неизвестности приподымется и она узнает тайну (пусть не всю) его судьбы. Наталья ни на что не надеялась: да и исповедь о своей жизни, после его исчезновения, должна была вызвать не понимание, или, хотя бы жалость, а…омерзение. Единственное светлое звено – сын, и он

вправе забрать его себе, родному отцу. Но Виталий сказал, что у него есть деньги и судя по его поведению и как он целое утро ходит вокруг дома и по второму этажу с рулеткой, видно, что подпись об усыновлении сына Данилом будет хорошо оплачена. Но откуда деньги? Где Даня их взял.

Может быть, нечестным путем, вот и скрывался у Марии Ивановны под париком и бородой. Нет, не может быть, он бы не пошел на шаг усыновления, имея за плечами криминал.

А снимал прежнюю квартиру для того, чтобы все разузнать о ней и остаться неузнанным. Ну что ж, то что не смог узнать она ему сама преподнесла на блюде: получай, Даня, повинную голову. Никакая фантазия, даже больного воображения, не могла бы придумать более абсурдного спектакля: акт 1 – скромная комната с диваном, столом, креслом, в которой развивается действие романтической любви двух молодых, прекрасных сердец; акт 2 - рождение от этой любви сына, сцена прощания и отъезд юноши; акт 3 – падение девушки и, наконец, акт 4 – та же комната, но без постояльцев: судьба развела их в разные стороны жизни, но в последний момент, по каким-то неписаным законам они приезжают в эту комнату постаревшие, утратившие молодость и надежду, и юноша – сейчас это зрелый муж, отталкивает свою бывшую любовь, мать своего сына. Он не может простить ее падения и считает недостойным жизнь своего сына у нее. Он забирает его, чтобы она никогда больше не увидела сына.

Да, она утрирует, но ведь если взглянуть со стороны именно так это все и выглядит и никогда зритель не узнает всех деталей и обстоятельств этих исковерканных судьбой сердец, так нежно любивших друг друга в прошлом; в прошлом, которое не вернешь.

Через три дня (еле выдержал), Виталий позвонил и Данил прислал проектировщика, дизайнер не потребовался, хозяин давно все спланировал и не хотел, чтобы кто-то вмешивался в его планы. Все было замерено, все пожелания хозяина учтены и проектировщик уехал, чтобы составить смету на объект. Сумма вышла значительной, но не сто тысяч долларов. Адвокат подготовил документы, и Виталий с Натальей подписали согласие на усыновление. Наталья вопросов не задавала, а только ставила подпись на документах, которые подавал ей адвокат. Она надеялась увидеть Данила, но он не появился и она, месяц спустя, робко спросила у Андрея, как выглядит его настоящий отец, на что Андрей деловито ответил: «При первой возможности принесу его фотографии».

Деньги были перечислены на счет Виталия, который дождавшись подтверждения из банка, отдал документы Данилу, криво усмехнувшись:

- Из рук в руки.

Получив драгоценные бумаги, Данил попросил адвоката не тянуть с переоформлением документов сына, а сам в ближайшее воскресенье отправился к внуку. Его ждали. На столе традиционные салаты: «Оливье»,

из крабовых палочек, чесночный - из плавленых сырков и яиц, одним словом, праздничный стол молодой семьи.

Данил прошел в ванную, тщательно вымыл руки и с нескрываемым волнением взял родной теплый комочек. Бережно прижав к груди, вспомнил ночь перед отъездом. Нервы не выдержали и он отошел, вместе с внуком на руках, к окну и сглотнул непрошенные слезы.

- Сентиментальным стал, Андрюша. Подержал на руках внука и разволновался.

Посмотрел на невестку: черноволосая, кудрявая, чем-то напоминающая Наталью в молодости. Да, они с сыном не просто похожи, судя по невестке у них во многом вкусы должны совпадать.

Спохватившись, легонько пожурил сына, что он до сих пор не познакомил с женой.

- Оксана, - и темные глаза заискрились огнем молодости.

Взяв из прихожей букет бордовых роз, преподнес невестке, щеки которой зарделись цветом, не уступающим цвету роз.

Спустившись к машине с Андреем, вернулись с тремя огромными пакетами.

- Я давно не делал подарков, так что, наверное, разучился, но пакет номер один – внуку, пакет номер два – это вам на двоих, а третий – с продуктами, несите в холодильник. И еще – подарки будете рассматривать, когда я уйду, не хочется терять такое драгоценное время по пустякам, - и подошел к манежу, взял маленького Даньку за ручку, но тот, выдернув рученку, крепко ухватил деда за палец и пытался приподняться.

Сидели долго. Говорили много и все ни о чем. Ни в одном ресторане Данил не ел таких вкусных салатов, а картофельное пюре с котлетами было просто объеденье.

Уходя, Данил оставил на столе договор покупки квартиры.

- Дети, я купил две квартиры на одной площадке: 3-х и 2-х комнатные. Сейчас там идет переоборудование в пяти комнатную и, соответственно ремонт. Дизайнер учел все, даже выделил кабинет для меня, когда я буду приезжать к вам в гости.

- А почему не жить, - краснея, спросила Оксана.

- Нет, девочка моя, молодые должны жить отдельно. Одним словом, через месяц можете въезжать, а когда будут переоформлены ваши документы, я

подпишу договор дарения.

Данил ушел, оставив счастливую пару осмысливать нежданное благополучие. Под договором Андрей обнаружил пять тысячи долларов.

На следующее лето – Дане исполнилось полтора года – Данил пригласил сына с семьей в дедов дом.

Вначале он хотел его переоборудовать, сделать ремонт с учетом достижений в производстве строительных материалов, но вовремя понял, что дом утратит прелесть детства, дух юношества. Нет, надо сохранить все как было при жизни деда, только немного подремонтировать, подправить, подкрасить, не изменяя старого цвета.

Старый сад тоже оставили нетронутым. Дядя Ники только обрезал деревья, кустарники, вымерзшие розы заменил на новые. Малинник тоже привел в порядок, а вот земляничную грядку прошлой осенью всю заменил и она теперь, молодая с темнозелеными блестящими листьями рдела крупными рубиновыми ягодами.

Андрей с Оксаной и Даней приехали во второй половине дня. По дорожке, любовно посыпанной дядей Ники свежим желтым песком и обсаженной бархатцами, вырвавшись из рук мамы, пулей летел подросший Данька.

Данил подхватил его, подбросил, и вся улица услышала радостный ликующий вопль.

Дядя Ники суетился и не знал, в какую сторону встать: то рядом с Данилом, то – с Андрюшей, с которого он не сводил восхищенных глаз. После первых минут встречи, знакомства, ахов и охов дяди Ники: «Андрюшечка, да ты же вылитый Данил, ах, боже ты мой. Ну и порода…»

Данил, не спуская с рук внука, произнес: «В этом доме, дети, я провел свои детские, школьные и юношеские годы. Решил ничего не менять в доме деда, пусть останется всегда таким…»

Даня рвался с рук деда и, наконец, получив свободу, и почувствовав под ногами землю, тут же оказался за пределами дорожки. Он рвал цветы, нюхал их, топтал грядки, и, наконец, добрался до клубники. Он всплеснул руками и моментально, схватив обеими руками по ягоде, отправил их в рот вместе с листьями. Переполох, как так, не мытые, а дядя Ники бормотал: «Не опрыскивал, только водой поливал, экологически чистые». Ревущего Даньку оттащили от грядки и все шумно вошли в дом. Дядя Ники и Оксана хлопотали вокруг малыша: надо срочно покормить и уложить спать, задача не из легких; Данил водил Андрея по комнатам и коротко рассказывал родословную Венцовых. Андрей слушал с вниманием и впервые понял, как хорошо иметь свои корни, и как это важно. Его даже распирала какая-то непонятная ему самому гордость. Когда в доме утихло, дядя Ники шепотом пригласил всех на веранду обедать, где они с Оксаной сервировали стол.

Обед был приготовлен мастерски, а все были изрядно проголодавшимися, так что скулы гостей и хозяев сосредоточено разжевывали мясо, запивая кто красным, а кто белым вином. Салаты остались нетронутыми. Дядя Ники сокрушался по этому поводу, а Андрей шутливо утешал:

- Дядя Ники, я не уйду из-за стола, пока все не съем. Буду ужинать и даже завтракать, тем более все так вкусно и я предполагаю: все приготовлено из

экологически чистых продуктов. Не оставлю даже крошки воробьям.

Дяде Ники было приятно, что Андрюша не называет его дедом, а обращается так же как и Данил.

Не успели дойти до десерта, как проснулся Даня и опять возня вокруг него. Только Андрей во всей этой кутерьме сохранял спокойствие. Он узнал, что чай в этом доме пьют из самовара, который разжигают во дворе, и только после того как закипит, вносят в дом. Андрей быстро усвоил многовековую технологию приготовления чая в самоваре, и не прошло и часа, как самовар был водружен на стол, а Оксана вытирала салфеткой перепачканное сажей лицо и красные от дыма глаза мужа. Но Андрей сиял от удовольствия, как и его медный друг, который с трудом согласился на нечто подобное дружбе.

Опять суета. Дане дали маленькое ведерко и он, срывая каждую ягодку, с видом победителя смотрел на Данила.

- В ведерко, Даня, клади, маме отнесем, - и малыш, хитро улыбаясь, клал ягоду в ведерко и процедура повторялась.

Наконец ведерко наполнилось, и Данил отнес внука с ведерком маме. Оксана сполоснув клубнику кипяченой водой и поставила перед сыном клубнику и сметану. Даня деловито макал клубнику в сметану и отправлял в рот.

- Мы в этом сезоне уже покупали клубнику, но я боюсь диатеза, поэтому балую его не часто. Но видите, папа, он запомнил, как надо кушать. Даня вообще очень сообразительный, умеет считать до пяти, а говорить еще не хочет. Только «мама», да «оккой», значит – открой. Очень любит машины, а ездить на «би-би», самое огромное удовольствие. Еще любит в шкафах прятаться, пришлось две тумбочки для него освободить. А самая любимая игра «Ку-ку». Ведет меня в детскую, сам с визгом прячется, а я должна его искать.

Оксана замолчала, поняв, что она может бесконечно рассказывать о своем необыкновенном ребенке, а неизвестно, как окружающие воспримут ее материнский восторг.

- Да, современные дети более развиты, - не зная что сказать, Данил неуверенно произнес расхожую фразу, размышляя о том, как непринужденно невестка назвала его папой.

Расправившись с клубникой, Даня взял за руку дядю Ники и они отправились в комнаты, где, как сообразил дядя Ники, ему предлагают сыграть в «Ку-Ку».

Обед незаметно перешел в ужин, а затем в вечернее чаепитие. Андрей влюблено таскал самовар со двора на веранду и Данил, глядя на него думал, как все же долго мужчины остаются детьми.

Свежий воздух и витаминный ужин сделали свое дело: Даня уснул на руках Оксаны и она унесла его в постель, да так и осталась в комнате; дядя Ники покряхтывая («Ку-Ку» окончательно утомило старика) тоже ушел «бай-бай».

И только Данил с Андреем остались за столом с чашками чая. Свет не включали, в этом не было необходимости: полная луна освещала веранду. Данил рассказывал Андрею о своем детстве и о том, что также как Даня засыпал на руках деда или дяди Феди, которые продолжали беседовать, так и не включая свет. Андрей, в свою очередь, рассказал о своем детстве, школе, институте, осторожно обходя острые углы. А Данил посвятил сына в свои планы: дать Андрею европейское образование. Но как выяснилось у Андрея свой взгляд на профессию, которую он выбрал: он видит себя в качестве врача-вертеброневролога. Изучив монографии по проблеме болей в позвоночнике, автором которой является Довженков, врач- вертеброневролог, работающий в Екатеринбургском центре хирургии позвоночника, Андрей окончательно определился, чему посвятит свою жизнь. А относительно европейского образования он подумает, и после того как встретится с Довженковым и, может быть, пройдет у него стажировку

то не исключено, что ему захочется, ознакомиться с европейскими достижениями в этой области.

- Андрюша, а почему ты выбрал профессию врача- хирурга? Это как-то связано с травмой руки?

Андрей удивленно посмотрел на отца: «Откуда он знает о травме, ведь он никогда ему об этом не говорил? Наверно, Мыслывец…».

- Нет, папа. Я тогда был маленький, и, несмотря на две операции большого значения случившемуся не придал. А выбор профессии у меня связан с болезнью мамы. У нее был рак матки, и мы ее еле выходили. Она после болезни очень изменилась не только внешне, но, по-моему, у нее что-то сломалось внутри. Вот тогда-то я и принял решение стать врачом. Я не задумывался каким, но именно врачом.

Данил подошел к окну и пальцем провел по стеклу.

- А как она себя сейчас чувствует?

- По моему, нормально.

- Проходит обследование?

- Пока жили в городе, проходила, а как переехали в новый дом, то перестала.

- Напрасно. И ты как сын, да еще и с медицинским образованием должен взять этот вопрос под контроль. Сними со своего текущего счета нужную сумму и отправь ее в самый лучший санаторий. И еще… инициатива должна исходить от тебя.

- Папа, почему ты не хочешь с ней встретится?

После длительного молчания Данил глухо произнес:

- Я физически не вынесу этой встречи, - и вышел в сад.

Андрей видел, как его отец быстрым шагом отправился по еле заметной тропинке в самый глухой угол сада. Там была небольшая скамейка, на которой Данил сидел в детстве, зачитываясь Жюлем Верном. Он тяжело опустился на нее и закурил ни о чем не думая, ни о чем не сожалея, ничего не планируя, он просто бездумно смотрел на луну.

На следующий день, оставив дядю Ники на хозяйстве, отправились в Урзуф, где Данил на все лето снял полностью дом, с садом, цветником. Наблюдая, как Андрей свободно и аккуратно ведет машину, Данил подумал, что ему очень повезло с сыном: ко всему, к любому делу он относится с серьезной деловитостью. На такого сына можно положиться в любой ситуации.

Недельный отдых у моря семьей - это вершина человеческого счастья, о которой Данил не позволял себе даже мечтать. Безусловно, все вертелись вокруг малыша, а он, чувствуя свою царскую особу, не терпел ни малейшего невнимания к себе. А общество таких же карапузов высветило в нем маленького собственника (свои игрушки никому не давал, а норовил поиграть чужими), а к концу дня, - после того, как несколько раз сверстники ткнули его носом в песок, - и маленького драчуна.

Когда приехали с моря, то Даня моментально продемонстрировал полученные знания: выставлял большой и указательный пальчики и «стрелял» в дядю Ники (пф-пф), толкал его и … плевался.

Дядя Ники расстроился и ворчал:

- С кем общался ребенок, и кто его этому выучил?

- Сверстники, дядя Ники, сверстники, - улыбаясь отвечал Данил и подбрасывал Даню так высоко, что у того дух захватывало.

Проводив детей, Данил тоже уехал в редакцию. Зашел в кабинет к Валентину, который даже не поднял голову: подперев лоб левой ладонью, что-то быстро правил – перечеркивал, дописывал, хмурился.

- Привет, старина.

- О-о, это ты Данил, здравствуй. А я думал, что это наша фурия – Зара.

- Достается тебе от нее? Хоть по делу?

- Она меня замордовала. Я уже не знаю, где права она, а где я. Ну бабенка, снятся же кому-то ойёйкины гнезда.

- Да иметь такую женщину в женах – это значит обладать всей лучшей половиной земного шара.

- А чё не женишься? Молчишь. Боишься, что в гневе Зарема кинжал воткнет в тебя?

- Нет, Валя, стар я для нее.

- Старый нашелся. Да ты видел себя в зеркале? И вообще, что-то ты сегодня какой-то необычно красивый и сияешь, как медный таз.

- Дети приезжали: Андрюша с женой и внуком. Неделю с ними в море плескался. А внук… прелесть, ты бы видел как он…

В это время дверь с шумом отворилась и на пороге появилась высокая стройная женщина тридцати четырех лет, с надменным взглядом. Лицо было алебастрово чистым и белым, а нос, губы, лоб словно только вышли из-под резца скульптора. Черные с синевой волосы были затянуты в тугой узел.

- Даня, здравствуй. А я только сегодня утром подумала о тебе. Смотрю в зеркало и думаю: «Ну все на месте, а он – значит ты - не только не обращает внимания, но и в редакцию забыл дорогу. Хотела пожар устроить. На пожар прибежал бы, наверное, а?».

- Здравствуй, Зара, дорогая. Я только что расспрашивал у Валентина о тебе, - и, уловив ехидный взгляд друга, слегка закашлялся, а затем, глядя на Зару, тепло улыбнулся.

Зара положила на стол главного редактора корректуру, и решительно взяв под руку Данила, произнесла, обращаясь к Валентину.

- Последняя корректура, все исправлено, шеф, надеюсь, этот вариант тебя удовлетворит, а мы с Даниилом Алексеевичем удалимся в мой кабинет, чтобы не мешать своими праздными разговорами твоей срочной и о-очень важной работе.

Под насмешливым взглядом Валентина, Данил был увлечен в царство Зары – ее кабинет.

Валентин вздохнул и на корректировке, не открывая, написал «в типографию». Работать ему перехотелось, взглянув в окно, отметил, что лето действительно в самом разгаре, а он еще ни разу на море не съездил. Представил, как Данил и Зара сейчас пьют кофе и болтают о пустяках, подумал, может быть и ему присоединиться к ним, но что-то удерживало. Решил поехать в «кафешку» перекусить. Проходя мимо двери своего заместителя, уловил аромат кофе, но потоптавшись перед дверью, прошел мимо.

Только войдя в кабинет и закрыв дверь на ключ, Зара отпустила руку Данила.

- Вот так-то лучше, пусть работает, а то не пройдет и трех минут, как прибежит на запах кофе, - дружелюбно произнесла она.

Освободившись из нежных силков, Данил уселся за журнальный столик под ненадежную защиту монстеры.

- Даня, тебе какой кофе?

- С мускатным орехом, если можно.

- А-а, по-голандски. Помнишь, бродяга, кто тебя вкусным кофе угощает. А что ты еще помнишь? – ворковала Зара, колдуя над кофе.

Или у меня появилась соперница? Почему молчишь?

- Чего боишься, - и брови-шнурочки удивленно вскинулись вверх, слегка потревожив алебастровый лоб.

- Кинжала, Зарема, боюсь. Кинжала, - и спрятал глаза за чашкой с кофе.

- Я не Зарема, - вспыхнула гостеприимная хозяйка кабинета. – Я, Захария, а Зара – уменьшительное, ну как ты – Даня, уменьшительное от Данила. А этот паршивец – никчемный студент, отчет по практике, который я не только не подписала, но и порвала пожаловался Валентину еще и Заремой меня окрестил. Вот паршивец,- не могла успокоиться Зара, - представляешь, главное правило журналиста – правдивость, а этот еще не журналист, а уже лжец. Ну разве можно таких людей пускать в журналистику?

Зара окончила МГУ и свято хранила заветы альма-матер.

Валентин рассказывал Данилу эту историю, когда разгильдяй-студент прибежал к нему и кричал, что она его чуть не зарезала. Перепуганный главный редактор бросился в кабинет Зары, которая спокойно курила, выпуская дым в форточку. На вопрос, что здесь происходит ответила: «Позорят все кому не лень имя журналиста, вот еще одного отморозка скоро университет выплюнет и уж я-то знаю, чем он будет заниматься. Противно».

- Ты что, на него замахивалась?

- Нет, бить не била, а жаль. Только отчет порвала.

Вернувшись в свой кабинет успокоенным, выяснил у пострадавшей стороны обстоятельства недоразумения.

- Да, если бы вы видели, как горели глаза у вашей… Заремы, и как она меня унижала, но не хочет подписывать, так зачем рвать. А отец так старался, чтобы я у вас практику проходил. Остался бы в Киеве и там сами бы принесли на блюдечке с золотой каемочкой. Провинция…

Первый раз сынок депутата получил по носу и судя по реакции ему это не понравилось. Если бы он из полученного урока извлек пользу, подумал Валентин, но общество настолько прогнило, что его может спасти только второе пришествие Господне, горько прокомментировал про себя главный редактор, глядя на прыщавого с наглым сытым красным лицом молодчика, который периодически поглядывал в окно, где из его автомобиля выглядывала рыжеволосая малолетка.

Валентин конфликт уладил, отчет нерадивый студент принес на диске, он его подкорректировал и подписал, от греха подальше.

- Зара, а почему тебя назвали мужским именем? – Данил с удовольствием сделал глоток кофе и немного зажмурился от наслаждения.

- Просто у нас в роду, по отцовской линии, был очень богатый, великолепно образованный родственник и отец мечтал сына назвать его именем, но у мамы было плохое зрение и роды могли сделать ее слепой, так что даже одни роды – подвиг. Когда подошло время рожать, то ей сделали кесарево сечение. Родилась дочь. Вот отец и назвал меня Захарией. А еще, я не похожа ни на кого из своих родных, а умудрилась унаследовать внешность пра…пра..пра … какой-то бабушки. Один из моих пращуров (не знаю, может быть это был тот же пресловутый Захар), купил на невольничьем рынке девушку и вывез ее в Россию, перекрестил и… женился. Никто так и не знает - она была турчанка или персиянка. У отца хранится золотой медальон с миниатюрой, на котором изображена «иноземка». Отец говорит, что она и я – одно лицо. Правда, я сходства не вижу, но отклонение во внешности от рода отца и матери – значительное. Но ты ловко увел меня от ответа на мой вопрос. Так появилась у меня соперница?

- Соперник, - и с нескрываемой гордостью показал Заре фотографию внука, и не удержавшись, показал все фотографии сделанные в доме деда и на море.

Зара внимательно рассматривала каждую фотографию и вздохнув, грустно произнесла:

- Даня, это прекрасно: сын, внук, но ведь у них своя жизнь и как бы ты не старался – и это закономерно – но ты занимаешь в ней второстепенное место.

А мужчине необходимо женское тепло, как женщине – мужское. Необходимо свое, слышишь, именно свое гнездо. Как бы мы с тобой не пыжились, а за плечами у нас постоянно, словно тень, стоит одиночество. Но мы пытаемся его скрыть даже от себя. Знаешь, Даня, я много думала на эту тему и давно поняла, что люблю тебя. Люблю. Это не пустой звук, это слова женщины, которая встретила того, кого искала всю жизнь. Я боюсь тебя потерять, Даня.

Не ожидая такого оборота и совсем не подготовленный к подобному разговору, еще во власти впечатлений от недельного отпуска с обретенной семьей, Данил растерялся.

- Даня, я налетела на тебя как цунами, но я не тащу тебя под венец. Давай поживем вместе, проверим каждый себя, и если не склеится, то все останется, как прежде. Мы ведь взрослые люди и… умные.

- Зара, но разница в возрасте… кроме того, тебе необходимо иметь ребенка, ведь каждая женщина мечтает об этом, а я не уверен…

- Какая разница в возрасте? Ты молодой мужчина, в расцвете сил. Не отказывай мне, Даня, я так тебя люблю, что раньше не представляла, что я способна так любить.

Она взяла сигарету и отошла к окну. Закурил и Данил. Не поворачивая к Данилу лицо, произнесла:

- В конце рабочего дня ты заедешь в редакцию, и мы поедем ко мне. Не отказывай мне в этой малости, Даня.

Вот с этого вечера и началась семейная жизнь Данила Венцова. Постепенно часть его личных вещей перекочевала и оседала в квартире Зары.

Самое удивительное было то, о чем так часто любят говорить психологи –

единство противоположностей. Обоим было хорошо. А Данил понял, что в нем сохранился огромный запас неистраченной нежности и любви к женщине. В Заре проснулась не только дремавшая до сих пор женщина, но и та турчанка или персиянка, которая была не только темпераментна, но и изыскана в любви.

Через шесть месяцев их совместной жизни, Зара, смущаясь сказала Данилу, что она беременна – два месяца. Обрадованный Данил схватил паспорта и их в тот же день расписали. Только дома, боязливо поглаживая живот жены, спросил:

- А ты еще не знаешь, кто родится: мальчик или девочка.

- Ну, Венцовы, у всех одни мальчики, и что же с этим поделаешь?

- А я очень хочу мальчика.

- Милая, я так счастлив, что мне хоть мальчик, хоть девочка, хоть сразу двое. Воспитаем.

- Конечно, любимый.

Решили вечером пойти в ресторан, взяли с собой только Валентина, жена его уехала к теще в Донецк и он хоть и не зная повода, был рад «расслабиться».

В ресторане, узнав причину праздника так растерялся, что еле выдавил поздравление, а надравшись, улучив минутку, шепнул на ухо Данилу: « Я подарю тебе кожаную плетку. Это будет самый лучший свадебный подарок».

Данил рассмеялся, и они выпили «на брудершафт».

Годы… Пора подумать о душе. Жизнь пролетела быстрокрылой ласточкой. Сколько осталось – неизвестно. Мысль о том, что он некрещеный, все чаще и чаще посещала его. Признаться в этом Наталье не мог – после того как объявился отец Андрея, она совсем изменилась: стала тихой, задумчивой, по дому передвигалась почти бесшумно, много читала, писала. Он, в ее отсутствие нашел тетрадь, в которые она записывала свои стихи. Написаны были непрофессионально, но раздирающе душу. Они были отражением ее печали в разные периоды жизни. Виталий понял, как глубоко она любила и до сих пор любит отца Андрея. В той же тетради нашел несколько фотографий: да она хранила фотографии, где «он» был изображен с внуком и сыном. Виталий знал, что Наталья так и не увиделась с «ним».

Записи в тетради можно было назвать дневником в стихах и ни одной строчки о нем, даже в период их, как ему казалось, страстной любви, она посвящала «ему» всю глубину своего сердца, бескорыстную преданность их любви и надежду на встречу. Открытие злило Виталия – он ревновал. Нет, нельзя сказать, что он пылко любил Наталью, но самолюбие царапало. Странно, возраст почтенный, да и здоровье барахлит, а душа не стареет; а слово «отец», при обращении к нему молодых, обижает.

Даже Наташа… Иногда Виталий ловил на себе ее взгляд, сродни оценивающему. Да он постарел, но не настолько, чтобы списать себя;

силушки в нем еще, дай бог каждому, да и оптимизма не занимать.

Наташа тоже последнее время изменилась: похудела, постарела, в глазах печаль, от бывшей злости не осталось и следа. Что- то творится в душе жены, видно ее тоже тревожит осень жизни. Да, былая красота постепенно стерлась с нее, как позолота с чашки, после долгого употребления. Возраст никого не красит.

Жизнь искорежила их обоих. За что? Ну ладно, ему досталось за предательство: предал мать, жену, детей, нарушил клятву, данную на могиле отца. А Наталья? Неужели его грехи упали на нее? Нет, не грехи, а его беспутная жизнь сломила ее.

А может быть действительно вселенная оказывает влияние на каждого из нас и требует энергии, энергии… А энергию дают только страдания. Ведь от страданий человек теряет силы (читай, энергию), болеет (тоже потеря энергии), и не зря верующие люди за исцелением идут в церковь, только там можно получить энергию вселенной и обновить свой организм. Виталька тоже некрещеный, надо поговорить с ним, и в ближайшее время необходимо, чтобы он принял крещение.

Как же муторно на душе… А у Тольки с Сабиной (ух, как кольнуло в сердце) счастья полон короб. Наступив на горло своей гордости Виталий всегда поздравлял брата с днем рождения, Анатолий молча выслушивал, а затем, не проронив ни слова, клал трубку.

Еще у Виталия была маленькая тайна, когда он вспоминал об этом, то ему было стыдно, и он знал, что это унижает его, но ничего поделать с собой не мог. На каждый день рождения Толи или Сабины он прятался в дальнем углу двора, среди разросшихся кустов сирени (хорошо хоть родились летом) и, пользуясь биноклем, наблюдал за приездом гостей. Да, его дети и его внуки постоянно приезжали с поздравлениями и их приветственные поцелуи были как «острый нож в сердце» Виталия. Да, Толя приобрел не только жену, но и готовых детей и внуков, не напрягаясь. А его, даже дети, никогда не поздравляли. После того как счастливая семья в полном сборе скрывалась в подъезде Виталий мерил давление и отметив, как оно «подскочило» принимал лекарство. Сколько раз после этого он давал себе слово не ходить в свой родной, а теперь злополучный двор, но нет, не получается…

Болит, болит душа…

Виталька вообще домой не показывается, изредка позвонит Наталье и на все ее вопросы отвечает «нормально». Институт бросил, говорит, что работает в рекламном агентстве, но говорит правду или врет, шут его знает. Раньше хоть Андрюша оказывал на него влияние, а сейчас, после его отъезда в Екатеринбург, он вообще от рук отбился.

Одиночество… Давит… Ночью еще хуже…

Боже правый, ну как жить дальше, с его темпераментом, неуемной энергией, с его желанием любить и быть любимым…

Нет, ничего этого нет, он как игрок, остался в проигрыше. Только стоит холодной глыбой его красавец- дом, отделанный розовым мрамором и окаймленный изумрудной травой, безразлично глядя на мир огромными окнами. И никто не бегает по дорожкам сада, не лазает по деревьям и не оглашает окрестности детскими криками, оповещающими, что жизнь бесконечна.

Тишина, покой, словно в склепе, даже пес не лает, а лениво созерцает полет мух, даже не пытаясь махнуть хвостом. Продолжительный вдох и выдох, почти со стоном вырвались из груди бывшего вояки. И вдруг он вспомнил, что ему в военкомате обещали путевку в санаторий и, обрадовавшись поводу, хоть на время, уехать из дома бодро взбежал по мраморным ступенькам.