Рабовладельческая бумажка

 

На третий день госпитализации в научно-­исследовательском институте меня посетил помощник губернатора провинции Шаньси по иностранным делам Жан Дунчин и вручил мне корзину живых цветов и огромное количество фруктов.

С помощью переводчика у нас получилась неофициальная беседа. Особое место при разговоре было уделено моему пребыванию в китайской клинике и прохождению интенсивного курса лечения. Высшие руководители провинции были заинтересованы в успешном лечении. Администрация нашей области после удачного и эффективного лечения намерена была создать центр китайской традиционной медицины в Калуге.

Будучи в клинике, прекрасно осознал, что подобных «подопытных» людей найти невозможно. Я, пожалуй, единственный человек, который сумел устоять перед бюрократической системой и добиться поставленной цели. По существу, мне удалось достичь высоты, недоступной для простого российского человека. Это меньше всего тогда беспокоило. Для меня главным было пройти в китайской клинике экспериментальный курс врачевания.

На протяжении шестнадцати лет я шел к поставленной цели. Инвалид, разбитый параличом, с помощью восточных врачевателей и европейских медицинских разработок стремился победить физический недуг. В жизни хотел добиться только одного — стать физически значительно лучше и обрести личное счастье.

Мне много пришлось испытать несправедливости. Как вездеход, я все преграды сметал на пути и рвался изо всех сил к китайскому богу­-исцелителю. Для меня не страшно было никакое сложное лечение. Буквально все зависело только от медицинских светил.

Китаец значительно отличается поведением и воспитанием от российского человека. Каждый трудоспособный человек дорожит рабочим местом, работу выполняет своевременно и качественно.

По рекомендации администрации провинции я круглосуточно находился под бдительным присмотром социального работника. Один превращался в сиделку с 8.30 до 18.00, другой — с вечера до самого утра. Мало того, и ночью «телохранитель» ночевал со мной в палате. Своим чрезмерным вниманием порой докучали и переходили рамки приличия. Мне случайно удалось выяснить, что с такой патологией тяжелого неврологического заболевания ранее в клинике курс лечения никто не проходил. Может быть, поэтому такая перестраховка. Я согласен был пребывать в таких жестких условиях, только чтобы врачи взяли на себя смелость и ответственность на применение сложного метода лечения.

В подсознании начали появляться тревожные мысли: неужели на протяжении всего курса лечения врачи будут перестраховываться и смотреть в сторону затраченных средств? Мысли эти пытался отгонять и думать, что в конечном итоге у них на первом месте все же окажется гордость за свою страну и медицину. Я прекрасно понимал: чтобы улучшить мое физическое состояние, требовалось вложить в лечение колоссальные денежные средства.

Пошла третья неделя моего пребывания в клинике. Улучшения никакого. А ведь от конечного результата моего лечения будет зависеть, сумеют ли китайцы попасть на калужский медицинский рынок или нет. Конечно, они считают каждый затраченный доллар, но в данном случае, наверное, это неуместно.

— Неужели все измеряется в этом мире только одними деньгами? — задал я вопрос сотруднику администрации провинции Шаньси Лю Супин.

Она толком не сумела ответить.

— Буду разговаривать с директором клиники и лечащим врачом, — отреагировала тридцативосьмилетняя переводчица.

Губернатор нашей области А.Д. Артамонов, бесспорно, проявил высочайшую гуманность и человеческое понимание. Руководителю области небезразлична не только судьба конкретного человека, но и конкретные достижения восточного врачевания.

Все чаще вдалеке от дома я стал задумываться над философским вопросом жизни и смерти. Для чего вообще рождается человек? Только ему, человеку, дан разум. Только он способен творить и созидать. Отдельные отрицательные личности в один миг готовы все до основания разрушить. Интересно знать, какая клетка мозга этими людьми овладевает и заставляет их делать неблагородные поступки. Сколько человеку необходимо иметь долларов для того, чтобы он был меценатом и вкладывал какую­-то часть в науку?

Природа немногих людей награждает талантом. На эту тему можно долго рассуждать и обсуждать неординарные личности. Достаточно вспомнить нашего земляка К.Э.Циолковского. Он был одержим идеей, что земляне не одиноки во Вселенной и человечество рано или поздно вырвется в космическое пространство. Константин Эдуардович это доказал в своих научных трудах. Его идеи стали реальностью только после смерти.

Я полетел на Восток в надежде на исцеление, но мною двигало стремление пройти через все методы лечения, тем самым доказать людям, что человек, находясь в экстремальной ситуации, способен многое пережить и перенести, когда он к этому морально, психологически и физически подготовлен.

Человечество твердит, что опасный рубеж на пересечении тысячелетий для землян пройден. Я думаю, что серьезные испытания только начинаются для цивилизации. По предсказаниям Нострадамуса, смутные и тяжелые времена для многих народов обрушатся в конце ХХ века и в первые годы третьего тысячелетия. Смех смехом, а его пророчества сбываются. Он в зашифрованном послании писал, что очищение от зла начнется с северной страны, другими словами — с России.

Я по наивности надеялся, что наука и прогресс одержат верх над всемогущей зеленой бумажкой, которая старается подчинить человека себе, взять его в рабство. Надеялся на врачевателей Востока...

В первой половине дня 9 мая иглорефлексотерапию проводила лечащий врач. В этот момент в палату пришел директор научно­-исследовательского института традиционной китайской медицины Лю Шаомин с заместителями по лечебной части и заведующими различных отделений. На медицинском консилиуме решался вопрос о нейрохирургической операции на головном мозге. К сожалению, беседу не сумел записать на диктофон. В это время лежал под иголками.

Я без колебания дал свое согласие на сложное оперативное вмешательство в самую сердцевину центральной нервной системы.

На этот форум докторов была приглашена и старшая медицинская сестра отделения Тя Хунвей. Лица у врачевателей были напряженными. Они обсуждали вопрос о дальнейшем лечении. У меня не было никакой трусости и робости. Я готов был лечь на операционный стол в любой день и час.

— От своих слов, что были изложены письменно при госпитализации, о моем согласии на любое хирургическое вмешательство, в том числе и на головном мозге, я не отказываюсь.

Речь закончил словами о том, что я надеюсь, руководители клиники, врачи и весь медицинский персонал примут это во внимание при принятии решения о применении сложного лечения. В клинике за два месяца мне, бесспорно, помогли улучшить физическое состояние, но я по-­прежнему не могу заинтересовать представительниц слабого пола. Их интересуют здоровые мускулистые парни. В России знают, что я отправился в Китай на экспериментальное лечение. Все необходимые юридические бумаги мной в России подписаны. При принятии окончательного решения прошу учесть мое мнение.

Доктора долго обсуждали дальнейшую перспективу моего лечения. По существу, я негласно им предлагал: «Делайте со мной что угодно. Копайтесь в моем мозгу, изучайте его. Наверняка будет польза для научных открытий». Рядом сидел директор института и на протяжении всего разговора держался за мою правую руку.

По настоянию сотрудника администрации провинции Шаньси и одновременно переводчика Лю Супин начало оперативного лечения было отменено.

Такая операция в пекинской клинике стоит сорок тысяч долларов. Очень большие деньги. У меня теплилась надежда на положительный исход. Я просчитался. Зелененькая бумажка оказалась весомее научных разработок.

Этот день оставил неприятный осадок. На душе было намного тяжелее, чем в августе 2000 года, после депортации из Китая. Тогда я мог поделиться с друзьями. Они не позволили сломаться и погибнуть. Я не мог предположить, вылетая в Сиань, что спустя почти два года создастся в чем­-то подобная ситуация. Вдали от Родины, родителей, друзей я метался и старался найти выход из создавшегося тупика.

Совесть меня мучила: как я буду смотреть в глаза многим людям, которые по копейкам собирали средства на экспериментальное лечение, на тяжелую и сложную операцию?

Я со многим смирился, пребывая в клинике, даже с тем, что не имел права самостоятельно выйти из отделения. Мысленно задавал себе один и тот же вопрос: почему так получилось? Медицинский эксперимент перевесил ненасытный зеленый доллар?

Мне оставалось надеяться только на удачу. Она капризна, как красивая девушка.

По китайскому телевидению прошла передача, которая была посвящена лечению детского церебрального паралича. Один сюжет был показан про подростка, прошедшего курс лечения в пекинской клинике и прооперированного. Результат превосходный.

В один из майских дней лечащий врач крутила меня минут двадцать, как только могла. Социальному работнику Хан Липин с огорчением показывала мою левую сторону. В ее разговоре часто повторялось слово, которое означало, что необходимо произвести несколько оперативных вмешательств.

Я превратился в заложника доллара. Это страшно и печально.

У меня была какая­-то надежда на родной город, на тот же самый областной департамент здравоохранения и лекарственного обеспечения. В конце концов должна ведь быть какая­-то профессиональная заинтересованность у медицинских чиновников в благополучном исходе врачевания соотечественника, который много лет добивался лечения тяжелого неврологического заболевания в Поднебесной. Не верилось, что у этой категории сограждан напрочь отсутствуют милосердие и гуманизм. В медицину по клятве Гиппократа обязаны приходить люди высокогуманные и нравственные, для которых на первом месте — профессиональный интерес в здоровье и излечении тяжелобольного человека. Людей в белых халатах, так думалось, ни в коем случае не должна волновать стоимость лечения конкретного больного. К моему глубокому огорчению в этой ненасытной сфере человеческой деятельности на передовых рубежах уже много десятилетий не профессионализм, а быстро процветающая коррупция, которая охватила все здравоохранение и медицину Советского Союза, а затем, после распада огромной мировой империи, и Российскую Федерацию.

В тяжелые, трагические дни в китайской клинике, когда на первый план вышел всемогущий американский доллар, а не милосердие администрации провинции Шаньси, у меня была надежда, что все же департамент здравоохранения и лекарственного обеспечения Калужской области проявит свой гуманизм и найдет необходимые валютные средства на проведения сложнейшей операции на головном мозге.

В первых числах мая мой отец, инвалид Великой Отечественной войны второй группы Николай Григорьевич Шарабин, обратился в областной департамент здравоохранения и лекарственного обеспечения Калужской области к начальнику лечебного отдела Сергею Владимировичу Кабикову с просьбой о выделении необходимых 30 000 (тридцати тысяч) долларов на сложную операцию на головном мозге. Но на просьбу был получен категоричный отказ. Медицинский чинуша, развалившись в импортном кресле, престарелому посетителю, у которого вся грудь в орденах и медалях, в раздраженной форме презрительно выдавил из своих уст:

– Денег на лечение вашего сына нет и никогда не будет. Их нам самим никогда не хватало и сейчас не хватает. Мы сами не имеем возможности купить недвижимость на Рублёвке, несмотря на то, что к этому давно стремимся. Больному с диагнозом последствия детского церебрального паралича не собираемся помогать. Он не один такой. Помоги одному, тогда и другие будут требовать. Притом в нашей корпорации эта категория больных, слава богу, считается неперспективной в лечении. На эффективное лечение одного пациента требуются слишком большие денежные вложения. Это было не под силу раньше и тем более в настоящее время. Поэтому лучше никому не помогать. Пусть ни с чем срочно возвращается в Калугу.

Высокий представитель медицинского чиновничьего советско-­российского аппарата во время личного приема, этот самый эскулап в своем кабинете нахамил и по существу оплевал инвалида Великой Отечественной войны. Медицинский чиновник напрочь позабыл об этикете поведения с посетителями. Вся семья Шарабиных из села Полянки Ядринского района, включая главу огромной семьи Григория Филипповича Шарабина и его сыновей Владимира, Николая, Константина и Алексея, находилась на фронте. Двое из них, Владимир и Константин, погибли на этой проклятой войне. Ветеран-­победитель, которому восемьдесят, разве мог он когда­-нибудь предвидеть, что медицинский чиновник, почти вдвое моложе его, будет с ним разговаривать в такой недостойной форме? Сильно расстроенный, отец покинул этот бесчеловечный областной департамент.

В последнюю неделю пребывания в клинике меня посетила Хан Липин с близкой подругой. Лечащий врач не скрывала своего негодования по поводу скудного финансирования лечения российского пациента администрацией провинции:

— Очень сожалею, что полностью доверяли Лю Супин. Она многое переводила неверно, и ключевые детали при переводе были упущены. На протяжении всего курса мы не имели точной информации о вашем самочувствии и организме. Мы находились в неведении, что вас беспокоит, а следовательно, ломали голову о назначении лечения. Практически все при переводе было искажено сотрудником администрации провинции. Очень сожалею, что так получилось. Приношу вам свои искренние извинения за малоэффективное лечение. Языковой барьер сыграл свою черную роль.

— Я приехал на интенсивное лечение. Вы поставили врачей в такие условия, что они не имели возможности испробовать на мне новейшую методику, сочетающуюся с современными медицинскими технологиями, — сказал я в конце мая сотруднику администрации провинции Шаньси и переводчику Лю Супин.

— В нашу программу не входило вылечить вас или значительно улучшить физическое состояние. Я надеялась, когда вас пригласили в институт, что будете молчать и полностью подчиняться требованиям, которые интересовали меня как сотрудника по иностранным делам провинции. Мы хотели без больших материальных затрат после вашего пребывания в клинике открыть филиал традиционной китайской медицины в Калуге. Вы от нас стали требовать полноценного качественного лечения. Тут мы допустили промашку. Следовало на переговорах поставить вопрос ребром и сразу в Калуге вести переговоры об открытии клиники, — в гневе высказала Лю Супин. Она продолжила:

— Авиабилет свой предъявите мне.

Я, как и положено, достал авиабилет и предъявил его собеседнице. Она со злостью выхватила из моих парализованных рук этот билет на обратный путь и второпях скрылась за дверью палаты. Я быстро последовал за ней.

— Вы что делаете? Верните мой авиабилет.

Невысокая дама с черными волосами и с красным больным лицом, ничего не говоря, оттолкнула меня. Я грохнулся навзничь и ушибся головой. Это видели многие сотрудники клиники. Моментально подбежали ко мне и отнесли в палату. Я пролежал около двух часов. Старшая медсестра вызвала начальника отделения, лечащего врача и доложила о происшедшем директору НИИ Лю Шаомину.

В последний день весеннего месяца в присутствии сотрудника областной администрации провинции Шаньси лечащий врач с медсестрой принесли большое количество лекарств и бесплатно вручили мне. Когда переводчица ушла, Хан Липин с улыбкой обняла меня и жестом руки показала: в малоэффективном лечении повинна только Лю Супин.

Три месяца лечения прошли. Мир слишком жесток. В очередной раз вынужден написать эти скверные слова. Доллар взял верх над гуманной акцией, начатой китайскими врачевателями.

Черный лимузин тронулся в аэропорт. Сотрудник администрации провинции Шаньси по иностранным делам Лю Супин прихватила двух охранников меня провожать.

Пекин. Вечер. С собой на Родину вез пять сумок. Коварная и алчная китаянка сначала любезно предлагала провести ночь до вылета в Москву в гостинице, в которой, по ее словам, был заказан для меня номер. Я наотрез отказался от предложения. Ее телохранители предложили мне перекусить. На какое-­то мгновение я поддался их уловкам, но сумку, в которой находились письмо директора научно­-исследовательского института традиционной китайской медицины, дискеты и распечатка дневника, повесил через плечо.

Мы вышли за территорию аэропорта. Один из сопровождавших помощников, взявшись за мою руку, потащил не в общепит, а к машине. Я начал кричать и звать на помощь правоохранительные органы. Из железного объятия удалось вырваться, и я вернулся на аэровокзал. Мне в ту минуту было абсолютно ничего не жалко из вещей, кроме китайской документации, которая находилась в походной сумке. Через три часа был возвращен весь багаж. Всю ночь перед отлетом в Москву провел на втором этаже вокзала.

Со слезами на глазах и с подорванным здоровьем вынужден был возвращаться в Калугу.

Огромное спасибо экипажу воздушного отечественного лайнера. Меня первого сопроводили в салон и дали успокоительное. На протяжении всего полета российские аэрофлотовцы интересовались моим самочувствием.