Что хочет автор. Литературные конкурсы

Трех комнатная квартира Петренко. Комнаты убраны в типичном, советском стиле. В одной, называемой залой, мебель «стенкой», диван, кресла и журнальный столик, обеденный, разборной, стол. Недурная библиотека, фортепиано. Вторая, спальная детская, в ней по-прежнему две кровати, хотя живет фактически только Вадим. Письменный стол, много радио аппаратуры. И, наконец, спальная Людмилы Федоровны, обычный женский будуар, только разбросаны не одни вещи, но и книги и много газетных страниц.

Картина первая.

(Бартенев и Араратов в детской спальной, пьют пиво.)

Б. Все-таки я молодец, что вчера не послушал тебя и на последние деньги купил пива, фиг бы мы сейчас достали.

А. Н-да, но уж больно не хотелось на тралике тащится до дому.

Б. Зато сегодня, вместо того, что б маршировать стройными рядами и кричать как придурки «ура» мы сидим дома и пьём пиво.

А. М-да.

Б. Олежа, что-то ты сегодня квелый…

А. Вчера был очень цветущий, и вообще пора с бухлом завязывать, я другой раз как вспомню, что с вечера плел – жить не хочется. Особенно ненавижу всякую мразь встречающею тебя утром со словами «а ты помнишь…». Да, помню я, помню, за собой бы все помнили. (выпивает залпом бутылку пива)

Б. Помнишь, Владимир Семенович говаривал: «и будто голый скакал, и будто песни орал, а отец говорил у мене генерал».

А. (явно приободрившись после пива) Во-во, такого нарочно не придумаешь и даже не спишешь с кого-то, это пережить надо.

Б. А лучше и не переживать, скажи, зачем ты вчера поперся на поселок за самогоном, да еще и в долг. Всё хорошо складывалось, девчонки, тихо спокойно, на кой тебе эта отрава сдалась?

А. Так этаж, которая с тобой была, захотела еще…

Б. Ни чего она уже ни хотела, надо было брать девок и вести по комнатам, а так ни секса, ни самогона.

А. Ну и хрен с ними, мне, если честно, уже как-то ни до девок было.

Б. А мне? Вот всегда ты так, только о себе. (пауза) Ладно, проехали. Сколько уже времени, не пора ли нашим с демонстрации вернутся?

А. Скоро двенадцать, если не останутся с коллективом отметить, то минут через пятнадцать будут.

Б. Ты что? Крылов ни в жизнь ни станет с пролетариатом пить, тем паче на улице. Нет, он конечно так прямо не откажется, но найдет кучу дел и смоется. Вот посмотришь, скоро все будут дома.

А. (закуривая и открывая очередную бутылку пива) И правильно, сегодня выпьешь с гегемоном, завтра он тебе на «ты», а что после завтра будет, мы уже в семнадцатом году видели.

Б. Ты смотри при маман такого ни ляпни, она до сих пор убеждена в том, что у нас народное государство.

А. Или старается всех убедить в том, что она убеждена.

Б. (немного обижено) зря ты так, она действительно верит и у неё есть свои аргументы.

А. Интересно какие? (звонок в дверь) Вот сейчас и спросим…

Б. Ты, что, не вздумай. (идет открывать дверь)

Картина вторая.

(входят Людмила Федоровна и София Ифраимова, позже без звонка появляется Крылов)

Л.Ф. Ой, ребята, зря вы не пошли, было так весело, мы шли с нашими комсомольцами и пели, всё как в молодости (поет) «Вы поверьте нам отцы, будут новые бойцы, ля-ля-ля, и Ленин такой молодой и юный Октябрь впереди»

А. (Б-ву) По-моему, они там все-таки приняли.

Б. Вряд ли, просто у маман хорошее настроение.

А. Софушка, а ты как тоже в восторге?

Иф. Не очень, вначале нас мариновали на месте сбора, потом шли мелкими перебежками, вообще повезло в одном, после прохода нас сразу подобрала машина Владимира Николаевича, и мы сразу оказались дома.

Л.Ф. Ой, молодежь, нет в вас уже ни какой романтики.

А. (Б-ву) смотри Софушка твою квартиру уже домом называет. (всем) Да, какая ж это романтика, помилуйте, Людмила Федоровна, промерзнуть на улице два часа и всё для того, что б со стадом пройтись мимо пастуха с криком «ура».

Л.Ф. Ты, Олег, известный бунтарь, и как всякий диссидент видишь все только в черном цвете, а для людей, заметь людей, а не стада, это повод проявить свою общность, это праздник и радость. Твои же замечания носят оскорбительный характер, для тех, для кого это свято. Ты не находишь?

А. Я, конечно, извиняюсь перед теми, кому важен этот день, но почему нужно насильно сгонять людей на свои праздники мне не понятно и не является ли это насилием над личностью, что еще худшее оскорбление?

Б. Успокойтесь, личностей на демонстрации было крайне мало, и те которые были, имели на то причины, а остальным по-фиг, где начать квасить, в родном коллективе даже лучше, давайте подумаем, что на стол накрывать, у нас как всегда ни чего готового нет.

Л.Ф. А чего ж вы с Олегом не подсуетились, могли бы хоть мясо пожарить и картошки сварить. Эрик ты хоть бы оделся, так и будешь весь день в спортивном костюме ходить? (Бартенев возвращается к себе в комнату)

А. Мы как-то сразу не подумали, но это не долго, Софушка, хватай мясо и за мной.

(Входит Крылов с большой продовольственной сумкой)

В.Н. Отставить мясо, такой великий праздник будем праздновать по-царски.

А. Отлично, день Великой октябрьской Социалистической Революции, встретим как цари.

Л.Ф. Олег, твой сарказм не всегда уместен.

А. Я, как и Печорин, лишний человек в обществе.

В.Н. Вот и давай с этим бороться, забери сумку с прихожей, и шуруй на кухню готовить закуску, а то я вижу, ты с утра уже отметился, а ни ел, поди, со вчерашнего.

А. Да, признаться, вчера было ни до этого, но это дело поправимое. Софочка, пойдем на кухню, будешь подручным в приготовлении национальных царских блюд, например форшмак с селедки. (уходят)

Л.Ф. (вслед) Араратов, язык твой - враг твой. (Крылову) Ох, договорится, когда нибудь твой «растущий талант», если не до тюрьмы, то до психушки точно.

В.Н. Да, ничего страшного, на дворе ни тридцать седьмой год, и потом мне кажется, он все-таки соображает, где и что можно говорить. Плохо другое, пьет Олег много, как для своих лет, и пьет, действительно безудержно.

Л.Ф. У нас, на Руси, кто ни пьет, тот как бы и ни поэт.

В.Н. Ни все хорошие поэты пили, ой ни все, просто людям свойственно вспоминать чужое скотство, дабы оправдать собственное. И потом вспомни, чем и как закончили те, что пили. Последнего только два года как схоронили.

Л.Ф. Вот ты бы, Владимир Николаевич, на ребят и повлиял, Эрвину тоже ни помешает воздержанней себя вести.

В.Н. Я стараюсь, по мере сил.

Л.Ф. А может просто с ними поговорить?

В.Н. Не думаю, если я и имею на них влияние, то только потому, что не мучаю нотациями, а задаю вопросы ответы, на которые они находят самостоятельно и эти ответы заставляют поступать их, так, или иначе. Плюс разные притчи и конечно же личный пример.

Л.Ф. Личный пример, это да. Ты заметил, что Эрвин уже месяц ходит в белых рубашках и галстуке, как ты. Хотя, по-моему, ему это идет как нашему коту Мурчику шляпа. (оба смеются).

А. (из кухни) Готовьте стол.

Л.Ф. Я пойду, приведу себя в порядок, а ты зови Эрвина и подсуетитесь здесь. (уходит, слышно её голос) Эрочка, помоги Владимиру Николаевичу.

(входит Бартенев, в черных брюках, белой рубашке и галстуке)

В.Н. Ну, вот и весь твой нигилизм, говоришь, что отрицаешь все советские праздники, а оделся как на прием к Английской королеве.

Б. Да вы тоже, Владимир Николаевич, вроде бы коммунистический юбилей отмечаете, а у самого монархия с уст не сходит. За последние пол часа дважды помянули всуе.

В.Н. Болтун ты, Эрочка, давай стол на средину поставим. (ставят стол, приносят стулья)

Б. Вот маман говорит, что женщина ни должна на улице даже перчатки надевать, и это правильно, так от чего же я, мужчина, не могу к столу выходить одетым по-человечески, тут не столь важен повод, сколько общество.

К. А что будет кто-то, кого я не знаю?

Б. Нет, только свои, но это ни исключает открытий.

В.Н. Понял.

А. Я смотрю, у вас все готово, нет, стоп, а где скатерть? (Бартенев бросается накрывать стол белой скатертью, по средине ставит вазу с розами) Розы в ноябре, это божественно. Ну, раз все готово (поворачивается в сторону кухни) Девочки, вносите.

Б. Какие девочки, там же была только Соня?

А. Пока вы здесь разглагольствовали нашу компанию решила почтить своим присутствием (театральным жестом поворачивается к двери) бедующее светило отечественной медицины Смородина Инна Николаевна.

(входит Смородина, за ней Ифраимова, в руках тарелки с закусками)

С. (Араратову) Заткнись. (громко) Владимир Николаевич, что это они у вас еще и праздник не начался уже под шафе?

В.Н. А это, дорогая Инночка, они не у меня, а у тебя, так, как я понимаю, начало состоялось еще вчера.

С. Понятно, я вчера на дежурстве была.

Иф. (Смородине) Да ладно, тебе, Инка, праздник все-таки.

С. У него уже пол года праздник, чуть со школы не выгнали, а он все ума не наберется.

Иф. Да, а что Олег натворил?

С. А ты не слышала этой истории?

Иф. Нет, я ж только позавчера из Москвы приехала.

А. Я тебя умоляю, давай не будем открывать комсомольского собрания по персональному делу товарища Араратова.

С.Отчего же, меня до сих пор колотит как вспомню. Так вот на День Учителя в школе был устроен конкурс на лучшую театрализованную миниатюру, посвященную этому празднику. Араратов написал сценарий…

Иф. Подожди, я угадаю, про любовь десятиклассника к учительнице, да?

С. Почти, «Женитьба Красной Шапочки», хорошее название ко Дню Учителя? Собрал в этой, с позволения сказать миниатюре, всех ему известных сказочных и литературных персонажей, сам, естественно сыграл Остапа Бендера, Бугор, знаешь у них в классе детина два с лишним метра, Кису Воробьянинова, Люся, Бабу Ягу, ну и так долее.

Иф. Гася Покрышкина, наверное, была Красной шапочкой.

С. Хуже, её бабушкой. Шапка, по сценарию - медуза, а вот бабушка, оторви и выбрось.

Иф. Представляю.

С. Вряд ли. Бабушка - миллионерша, что б избавить внучку от тупого, идеологического, воспитания в нашей школе пытается выдать внучку замуж, за иностранца.

А. Инка, вот сейчас ты извратишь идею, я хотел посмеяться над теми, кто преклоняется перед Западом.

С. И поэтому представил нашу школу каким-то паноптикумом. Карабас Барабас, Киса Воробьянинов, выдающий себя за герцога Орлеанского, инкогнито. Вообще-то смешно получилось, но тем хуже, потому, что празднование Олежа превратил в глумление.

Иф. И что, за это его хотели исключить?

С. Нет, за это дали первое место, как ни странно, сказался успех у публики.

В.Н. Вот видите, как у вас всё демократично, в моё время за такие выходки из комсомола вылетали.

С. Надо бы и сейчас оставить подобную практику, а так окрыленные успехом

они пошли в класс отмечать победу. Тут еще у Мухи день рождения. Короче нажрались они как свиньи, и давай в актовый зал, на дискотеку.

А. (обижено) Там, между прочим, ни танцы намечались, а выступление ВИА «Тройка», лучшие музыканты в городе.

С. Наверное поэтому ты поперся на сцену петь Высоцкого. Селедка, наш завуч, выключила микрофон, на что Араратов прокричал: «прости народ, все, что нравится людям не нравиться администрации».

В.Н. Олег, вот эти пафосные выражения только портят о тебе впечатление.

С. Если бы только это, короче, увели его в учительскую, где он наговорил директору и всем кто был, всё, что можно и чего нельзя. Мол, ретрограды, Высоцкий – гений, а вы дерьмо.

Иф. Я представляю, как всё звучало.

С. Прозвучало это так, что через неделю назначили педсовет. Пришла мама Олега, а Маргарита, наша физичка возьми ей и скажи: «вас потому и муж бросил, что детей не умеете воспитывать», Олежа разразился оскорблениями и закончил тем, что «а тебя и бросать не кому, так как ты ни кому даже на хер не нужна». Взял маму и ушел.

Иф. Неужели так прямо и сказал?

С. Нет, сказал он хуже, но откровенней. Педсовет принял решение исключить Араратова со школы и если бы ни Владимир Николаевич, так бы тому и быть.

В.Н. Моей в том заслуги нет, просто директор проявил сострадание к оболтусу, которому осталось три четверти до аттестата. Софушка, сходи за Людмилой Федоровной, пожалуйста. (Входит Л.Ф)

Л.Ф. Я готова, прошу всех к столу.

(Богато уставленный стол, все некоторое время едят, и пью, звучат обычные тосты)

А. Я намедни книженцию прочитал, детектив. В ней один чокнутой судья, признав своё бессилие судить по закону, собрал на необитаемом острове десять не раскаявшихся грешников и стал их кончать в очередь.

С. Агата Кристи, «Десять негритят», твоя книженция называется, ты, что ни знал?

А. Нет, титульные листы были оборваны, и вообще, ты же знаешь, я редко запоминаю авторов.

В.Н. Я думаю, Агата Кристи, могла б и удостоится места в твоей памяти.

А. Конечно. Но я ни о том. Там среди первых погибает кухарка и лакей, все, амба, готовить не кому, и одна из приглашенных, кстати, гувернантка, возмущалась тем, что приходится, есть консервированные оленьи языки.

Б. Ну, а чему ты удивляешься? У нас на Сахалине плюются красной икрой.

А. Я ни о том, за месяц любой взвоет, а тут прошло два дня и барышня, подчеркиваю, гувернантка, уже фыркает и заявляет, что больше в жизни ни прикоснется к такой пище.

С. Ты, Олег претендуешь на звание литератора, а простых вещей ни понимаешь, так автор показал переживание героини, мол, эти дни и всё, что связано с ними она запомнит до конца дней и любое напоминание ей ни в силу.

А. (смущенно) Такая мысль мне и вправду в голову ни приходила. Вообще-то, критика, это кладбище несбывшихся талантов. Я привык произведения понимать по своему, и ни чей чужой взгляд мне ни нужен.

С. Естественно, мы ж такие умные…

В.Н. Инна, мне кажется, Олег затеял этот разговор ни для того, что бы поговорить о критике.

А. Совершено, верно, Владимир Николаевич, это я к тому, что мы со всех сторон слышим о стенаниях мирового пролетариата, а как посмотришь на этих трудящихся под правильным углом, когда их быт ни является предметом внимания, а просто фон, так получается, что? То у них слесарь-горлопан, борец за права человека, погиб в автомобильной катастрофе, на последней модели «Мерседеса», то гувернанток на второй день тошнит от деликатесов, таких, что у нас толь%E

Дата публикации: 16.12.2011 20:26

Предыдущее: Может быть, я проклятый на веки

Следующее: Эльза, сказка, для вонючей интелегенции

Зарегистрируйтесь, чтобы оставить рецензию или проголосовать.

Георгий Туровник