DREAMS NEVER END

 

Володя предложил Аслану пойти прогуляться. Все-таки лето, как-то обидно сидеть взаперти.

-Может, пройдемся - как на это смотришь?

Вова сидел на своем месте между столом и холодильником, в коротких, до колена, джинсах, босой и полуголый, на груди у него цепочка с ключами, весь лоб в крошечных капельках пота.

-Жарко.

-Да. И белые ночи уже начинаются. Начались....

-Никак я к ним не адаптируюсь, - проворчал Аслан.

-Как ты сказал?

-Не привыкну, - разъяснил Аслан, - биоритмы нарушаются, заснуть не можешь, а потом весь день кемаришь.

-У нас, - добавил я, - на родине, тоже порой полностью не темнеет. Ну там, скажем, на час и темнеет, может. Но совсем ненадолго. Такое бывает. В конце июня, скажем.

-Почти что не темнеет, - согласился Володя,- почти что.

-Погоди, Вова, я оденусь - пробормотал Аслан и вышел к себе.

Володя надел поверх этих коротких джинсов ещё одни утепленные и зеленую кофту.

-Вовик, жарко же, чего ты? - предостерег я своего товарища.

-А, чёрт с ним.

Я подумал, что он уже здорово пьян. Они оба с Асланом. Собственно говоря, уже хороши. Аслан вон уже неделю не работает, на что пьет интересно...

-Пошли, - позвал Аслан из своей комнаты.

-Погоди, - отозвался Володя из ванны, - он, видите ли, зубы почистить должен, стыдно ему в таком виде на улице показаться.

Аслан зашёл подождать к нам. Он оделся по-молодежному, и мне стало немного смешно. Тоже мне, подумал я, Донжуан: седые кудри во все стороны, усы спутались, нос раскраснелся.

-Ты-то пойдешь? - спросил меня Вовик из ванной.

-Попозже, - не сразу ответил я. - Может, один немного прогуляюсь.

-Чего? - переспросил Володя: видимо не расслышал из-за двери.

-Попозже один, наверно, пройдусь, - повторил я свою мысль.

Товарищи вышли, и дверь на ключ не заперли. Ну, эти даги как правило не запирают, особенно последнее время. Я пошёл и, тихонько прикрыв, чтобы не шумела, металлическую дверь, запер её на задвижку. Вот так, и все нормально.

На кухне я подумал, что не помешает немного прибраться. Так и время скоротаю, решил я. Пусть они немного отойдут. Я вымыл кое-что из посуды, смахнул мусор со стола в помойное ведро, уже переполненное, хотя Вова только утром уносил, снова вынес ведро, убрал вымытую посуду. А, пойдёт. Мне быстро надоело. В конце концов, подумал я уже в который раз, не нам же одним здесь убираться. Здесь как проходной двор, а всё ложится на нас с Вовой. Особенно этот Серега бесчинный.

Я вскипятил чая, добавил в свою именную кружку с коровой две ложки меда и присел отдохнуть.

Лето, - думал я, - самая жара, уже одиннадцать вечера, а солнце до сих пор не скрылось. Такого я еще никогда не видел. Всё-таки я немного преувеличил насчет родины. Всё-таки там темнеет. В августе уже в одиннадцать хоть глаз выколи, и всё небо в этих звездах...и так здорово лежать на спине у костра и рассматривать созвездия. Названий не знаешь, и всё равно здорово - не обязательно же всё называть. А в июне звезд не так много, но темнеет ненадолго. Но не как здесь. Как-то по другому. Не объяснишь как, это надо показывать. Побывать там, тут и снова там, и тогда почувствуешь в чём разница.

Белые ночи и есть. Кто его знает, пройдёт мимо или нет? Кто пройдёт? Да сам знаешь, что спрашивать. Хотя бы ещё одно лето, для начала.

От этого горячего чая, да ещё и с медом, я вспотел, снял свою кофту, которую мне подарил знакомый из девяносто третьего дома, и пошел в ванную. Включил холодную воду, намочил волосы, лоб и щеки, потом умылся, подставил под свежую струю плечи, шею, растер водой грудь. Хорошее дело, но хватает, к сожалению, ненадолго, особенно в такую жару. Попил холодной воды прямо из-под крана. После сладкого очень хотелось просто воды. Потом посмотрел на себя в зеркало и зачесал назад волосы - для удобства. Потом вернулся на кухню и снова сел за стол. Неизвестно откуда пришла эта чёртова Серегина кошка, Пуша, и завела свою песенку. Чего она всё хочет? Ничерта не ест и все орёт и орёт. И Сергей её не содержит как следует. Какое там, вообще не следит за ней, наплевать ему.

-Сволочь, - сказал я кошке, - заткнись, а не то я тебя прикончу.

Я представил себе, что со всей силы бью кошку по голове ладонью. Пуша, напоследок, заорала громче обычного и выбежала вон. Наверно, под Серёгин диван спряталась. Видно, всё-таки подобные внушения так-таки действуют на них.

Накануне я несколько часов писал рассказ о том, как нас с Вовой оставили те двое. Правая рука затекла, глаза устали, и я теперь поминутно моргал. Я хотел писать ещё, но никак не мог сосредоточиться и по меньшей мере решить, о чем пойдет повествование. К тому же физически я был совсем опустошён, по чести сказать.

Раз не могу сосредоточиться сидя, надо пройтись. Авось так что-то да придёт в голову. Попил ещё холодной воды, надел кроссовки и свою рубаху, которую мы с Вовиком нашли на чердаке зимой. Она была чем-то запачкана, но совсем не ношеная. Мы тогда долго гадали, как она тут очутилась. Тихонько прикрыл за собой дверь, запер и вышел на улицу.

Только бы теперь не встретить Вову с Асланом. Так что надо было держаться Северного проспекта - в эту сторону они бы не пошли. Я прошёл вдоль 89,87 и ниже, до улицы Софьи Ковалевской. В воздухе разливался аромат цветущей сирени и ещё чего-то, что я никак не мог понять. А ещё запах выхлопа от машин - это уже ни с чем не спутаешь. Идти было как-то неловко, мысли путались в голове, и я подумал, стоило ли вообще выходить. Несколько раз меня обгоняли роллеры-парни и девчонки, и дети, и даже какой-то дед в длинной белой кофте, размера на три больше, чем ему надо, и еще велосипедисты, они тоже были, и я подумал: здорово бы иметь свой велосипед. В большом городе велосипед не помеха, и к тому же экономия, дальновидно рассуждал я про себя и приходил в восторг от своего здравомыслия.

Справа по Северному ряды автостоянок - что тут, что там, а за ними пустырь, овраг и какая-то вроде как речка. Можно перейти дорогу, найти проход между стоянками, спуститься по пустырю в овраг. Хотя не стоит, пожалуй, там будут комары. Хотя здесь их намного меньше чем у нас. А вот у нас дома - беда, особенно в том же июне.

Возле районного участка я пришёл к мысли, что надо определиться, о чём буду писать завтра. Раз есть такое настроение, думалось мне, не стоит терять времени. Надо что-то описывать, вспоминать, может, потом эти тренировки станут хорошим подспорьем - всего ведь наперед никогда не знаешь.

И тогда я вспомнил больницу. Мрачное место. Самое начало, пункцию я сразу решил оставить на потом. Больно уж страшно, и если еще сгустить краски, то...Но нет, сейчас речь не об этом....Последний день, когда я как раз выписывался. Вот о чем пойдет речь, точно, решил я. Отличная мысль. Не будем пока вспоминать о страшных опытах докторов, о холоде и голоде, это всё прибережём для другого раза. Надо взять что-то другое, какой-то эпизод...

«-Ну и как Вам книга, - спросила медсестра.

Я ответил ей, что книга никуда не годится. Зря её так хвалят. Не стоило даже печатать. Я хотел даже прибавить, что мне теперь стыдно, что я читал такую гадость, но всёже я воздержался. Всё равно, она вряд ли поняла бы меня.

-Булгаков, которого я брал у Вас до этого, был намного лучше, - добавил я, чтобы хоть что-то да сказать.

Сестра милосердия стояла в дверях как-то боком, по-моему, она не собиралась уходить.

-Конечно, - ответила эта женщина."

Ну вот, хоть что-то, решил я. Хоть что-то. Но это - совсем мало. Надо, решил я, растянуть эту часть беседы. Мы, строил я грандиозные планы, будем обсуждать не житейские проблемы, как было на самом деле, а литературные предпочтения. Как это будет, наверно, занимательно, мечтал я.

"-От чего же книга плохая? - задала мне вопрос медсестра.

-Этого, - ответил я как мог, - так просто не объяснишь. Ведь Вы, всё-таки, как-никак, человек неподготовленный, понимаете?"

Ну и тон я взял, подумалось мне. Может создаться впечатление, будто уж я больно подготовленный. Да уж где там.

"-Она, эта книга, скучная, не интересная, вот что. И стиль у автора скверный, - вот всё дельное, что я смог сказать сестре."

Я попытался вспомнить лицо этой женщины. Как-то не очень выходило. Синий фартук, крашеные волосы.

Внезапно зачесался затылок, да ещё как! Я зачем-то закатал рукава рубашки, расстегнул ворот. Я снова вспотел, и глаза слезились. К тому же, теперь я заметил, что почти что перешёл на бег.

"-А кого читать интересно? - задала прямой вопрос сестра.

-Ну как бы Вам это объяснить, - начал я уклончиво, -Вы, я так понимаю, ведёте речь о художественной литературе?"

-Ну, разумеется, - уточнила медсестра.

-Видите ли, дело в том, что меня интересует не только художественная литература, но и более...Как бы выразиться...Специальные ...Извините, я немного запутался. В общем, я Вас понял, и от себя могу посоветовать Эрнеста Хемингуэя. Есть много хороших писателей, лучше него, но из современных для начала самое то. И ещё для начала - Чехов, Тургенев.

-А кто Ваш самый любимый писатель, из художественной литературы?"

Ну уж нет, подумал я. Совсем никуда не годится. Беда. Выходит какая-то бессмыслица. А ведь сказать о Хемингуэе надо. Как хочешь, а надо, братишка. Как хочешь, но без этого рассказ не удастся. Всё-таки он - покровитель диалогов. Нет, это уж вообще ерунда. Это я сам себе только что внушил. Не он один, что и говорить.

Я круто повернул. Навстречу выехала "Газель", и я ради шутки отскочил в сторону с испуганным видом. Я так уже не раз делал, мне нравятся подобные розыгрыши.

Потом я снова чуть не побежал дворами, и снова очутился на Северном проспекте. Чего это я с мыслями никак не соберусь, мучился я. Совсем голова перестала работать. Этак ведь и свихнуться можно.

Историю с больницей придётся оставить, это точно. Явно она не для сегодняшнего дня. Какое там. Большой вопрос - удастся ли её вообще написать. Скорее всего - нет, а если и да, всё равно это будет провалом. Если эта тема совсем не даётся, что я могу сделать, а?

 

"Всю ночь мы с Двинутым сидели у нас на кухне и пили кофе с сахаром. Мать на этот раз не имела ничего против. Я ее уговорил."

 

Теперь точно решено: оставляем беседу с медсестрой на потом. Отложим её в долгий ящик. Так говорят о подобных вещах.

Мне навстречу вылетел какой-то здоровенный мужик на роликах, несмотря на то, что уже порядком стемнело, я разглядел у него на икрах наколки. Этот тип был в расписанном шлеме с перьями, и в чем-то наподобие лат. Я маленько испугался, представив, что он сшиб бы меня на обочину и даже не остановился так и поехал бы дальше. Потом я подумал еще: а что, если я какой-то псих и у меня с собой оружие? Как бы он запел, всади я ему в спину полдюжины пуль. Но с другой стороны он меня не сшиб, у него, верно, и мысли подобной не было. Да и сшиби он меня, кто знает, может и остановился бы помочь, поднял бы. Значит, всем моим предыдущим рассуждениям - грош цена. Другое дело, что я совсем потерял нить мысли. Ага, вот:

"Мы с Двинутым решили сплавиться по речке Светице от станции "Светица" до станции "Черноус". По реке это больше двадцати километров, хотя от станции до станции километров пять, просто река делает петлю. Там, как рассказывал Двинутый, полно рыбы, и конец апреля - самое время ставить сети. С вечера мы расставим сети, заночуем на берегу, у костра - ночь, сказал Двинутый, будет жутко холодной, - а утром снимем богатый улов и сплавимся до следующей станции, аккурат к приходу электрички: они уже не раз так делали с товарищами, у которых есть лодка. На сей раз лодка моя, и одна сеть тоже моя, и спиннинг, а остальные сети и удочки у Двинутого. Еще мы взяли всякой одежды(особенно много взял Двинутый) и всякого провианта, например запеканку - это я точно помню, потому что потом, там на берегу ее расклевали вороны, и я видел, как они летают с бело-желтыми кусками этой снеди в клювах. Ещё мы взяли большую бутыль пива, но Двинутому так не терпелось выпить, что он уговорил меня распить ее с ним в электричке. Никаких денег у нас с собой не было, мы намеревались проехать "зайцами", и меня такая перспектива не пугала: мне уже было не привыкать."

 

Вроде бы с одной стороны и ничего, рассудил я сперва. Да речь ведь должна идти не о том, как всё должно бы выйти на словах Двинутого, а как всё было на самом деле. Обойтись без всяких тонкостей и технических деталей явно не удастся. Это уж точно. Но многого я уже не мог восстановить по памяти. Например, такая штука, как лепесток. Это такая резинка, которая находится в клапане. Один клапан из-за этого лепестка травил, да еще как. А ещё была одна заплата. И на воде она стала отходить, и более того - травить, так, что лодка быстро обмякала, и вдоль борта наверх поднималась струйка крошечных пузырьков. Приходилось накачивать - подкачивать лодку прямо на воде, ртом. И это почетное задание Двинутый поручил мне, а у меня потом ныло за ушами, как это и бывает, когда что-то с силой надуваешь. Лодка была чёрная, тяжелая, и называлась "Омега", это я хорошо помнил. А ещё там был один мужик, тоже глазовский, и вот у него был "Нырок", легкий 1,5 местный красавец цвета морской волны, который помещался в наплечную сумочку. Наша Омега еле влезала в громадный рюкзак, и таскать её приходилось мне. Двинутый сказал, что раз лодка моя, мне её и таскать. Он же носит свои сети и этого с него достаточно. Будь лодка его, пожалуй, он заявил бы: лодка моя, так хоть носи её, по крайней мере, это справедливо. Двинутый во всём такой. А потом еще холодная-холодная ночь, и костер, и музыка - в деревне Черноус в ту ночь была дискотека, и кто-то гоняет по трассе на мотоцикле, и утро: на еще покрытом подтаявшим снегом склоне греются выдры, я такого в жизни не видывал, честное слово.

"На том берегу, на крутом, ещё не освободившемся от снега склоне расселись во всевозможных позах выдры, они грелись и нежились, подставляя весеннему солнцу то один, то другой бок. Наверху всё стаяло, но склон расположен так, что лучи солнца попадали на него только ранним утром, часов в шесть. Вот он и стоял заснеженный. Когда солнце поднялось выше, и на склоне установилась тень, зверьки куда-то скрылись. Я видел их только несколько минут. С Двинутым совершенно невозможно было сладить. Когда я говорил одно, он говорил в ответ совсем противоположное. В конце концов он противоречил здравому смыслу. Всё он делал не так, как надо. Два или три раза мы чуть не схватились в лодке. Он очень боялся утонуть, так как лодка текла и так осела, что вода частенько перехлестывала через край. Двинутый весь аж трясся от страха, он был суеверным и думал, что его могут забрать духи знакомых ему утонувших рыбаков. И тем не менее, сколько ни просил я его бросить эту затею и хотя бы выйти на время на берег и худо бедно накачать лодку "до кондиции", он и слышать об этом не хотел: все кричал чтобы я поддувал клапаны, и правил то туда, то сюда, а под конец уронил весло в воду и его чуть не унесло теченьем. Весло я поймал, но после этого зацепился рукой за ветку ивы, свисающую над водой , и заявил, что так и буду держаться, пока воздух из лодки не уйдёт настолько, чтобы она ушла под воду, и Двинутый утонул. Тогда он стал бить меня тем - вторым веслом, а я даже толком не мог защищаться. Я струсил, мне пришло в голову, что этак мы оба и утонем. Видимо, мой товарищ маленько тронулся от возбуждения и страха."

 

Дальше проговаривать я не мог, и просто вспоминал всевозможные детали. И чего, думал я, вспоминая насос "лягушку", который не очень-то и надувал(легче надуть как воздушный шар - ртом, только не несколько секунд, а час-полтора) всё, что мне вспоминается такое мрачное. Хотя нет, горячий чай, и прозрачно-желтые языки пламени, костер, и печенье, и музыка из деревни, и шум мотоциклов, и смутно белеющая в темноте речка, и потом еще выдры на берегу, и солнце, и свежий, какого никогда не бывает в городе, ветер-всё это было здорово. Зря я жалуюсь, было много хорошего, и есть что вспомнить и о чём сказать. Не понятно только, о чём стоит сказать, а о чём говорить не стоит. Правильней всего, вероятно, будет отобразить всё, что приходит в голову, прямо в таком порядке. Хотя это будет какая-то неразбериха. Нет, всё это очень и очень непросто.

Я пошёл ещё быстрее, почему-то у меня заболело в груди, дышать стало невмоготу. Оказывается, я уже ушёл очень далеко от дома. Здесь я никогда еще не был. Правда, я знал, как в случае чего вернуться. Этому я научился уже здесь. В прежние времена я бы, наверно, заблудился. Я свернул во дворы, прошёл круг по детской площадке - к тому времени стало еще немного темнее, потом вышел на незнакомую узкую улочку и немного постоял перед суши-баром, пытаясь представить себе, каково это вот сейчас сидеть и есть эти самые суши в баре. Суши я отроду не видел, и даже представить толком не выходило, как я ни старался. Бесполезное занятие, решил я. Полнейшая глупость, пустая трата времени.

Раз история с рыбалкой не очень выходит, сделал я для себя вывод, можно, наверно, написать о чем-то неотдаленном во времени и пространстве. Я принялся вглядываться в окружающую обстановку. До этого я только и следил, чтобы ни на кого не налететь. Вот, например, вдоль дороги растут акации. У акаций каждый отдельный листик - я сорвал листик - имеет округлую форму. По этому его и узнаём. Листик покрыт тонким слоем пыли, видимо - выхлопа. Ещё шиповник растёт, как раз самое время ему цвести, он и цветёт. И цветы до сих пор не закрылись на ночь. Не совсем ещё темно. Вот прийти бы сюда днём, поглядеть, кто будет садиться на цветы. Да для этого и не надо тащиться в этакую даль: у нашего дома шиповника сколько угодно. Я оторвал лепесток, бело-розовый и нежный, и разжевал его - вкус немного терпкий, кислый, долго на таком наверно не протянешь, братишка. А вот комаров нет. И это большой плюс. Наверно у речки они и есть, не проверял. А вот здесь, во дворах и на боковых улочках, пока что-то ни одного. А там-там их полно, и весь май, и весь июнь - слепни, комары, и прочие кровососы. И как кусаются-то, хоть вообще не выходи из дома.

Вот на своей нитке-паутинке спустилась и висит теперь в воздухе гусеница пяденицы. Безобидная, тонкая, вялая, и легкий ветерок качает и крутит её то так, то сяк. Тоже мне, злостный вредитель зеленых культур, усмехнулся я про себя и сшиб бедолагу на серый сухой асфальт. Пора освободить ей экологическую нишу, а то, ишь ты, выискалась птица высокого полёта. Вот и поступок я совершил, не как-нибудь...

Немного постояв под акациями, я снова пошёл, теперь потихоньку. Прошёл дом и свернул во двор, где на меня залаяла шавка. Сперва, от неожиданности, я струсил, но видя до чего она мелкая и паршивая, чуть было за ней не погнался, просто так, интереса ради. Но, вспомнив о том, как от быстрой ходьбы у меня недавно заболела грудь, оставил такие смелые затеи до лучших времён.

Может, всё это должно получаться спонтанно, решал я для себя. Само по себе, а не настраиваясь. Более того, это должно быть именно так, а не иначе, и мой способ в корне неверный. Скорее всего, так я только наношу своим способностям и своему интеллекту непоправимый вред. В голове уже пошел разрушительный процесс, который, если его не остановить(а как его остановишь, кто его знает) в один прекрасный день выльется в сумасшествие. Будешь сумасшедшим, братишка, говорил я себе, вот до чего всё это тебя доведёт. Благими намерениями вымощена дорога в ад, так и знай. Ну да теперь поздно каяться, чего уж там.

В конце концов, я так проникся этой мыслью, что сам в нее поверил и даже, видимо, почувствовал себя немного сумасшедшим. Если я свихнулся, развивал я свои догадки, то можно и натворить чего-нибудь: какой с меня спрос? Но, если так рассуждать, то ведь свихнуться может любой. Нет, игра здесь не чистая. Убедимся-ка лучше, что я совершенно нормальный человек. Для этого надо вызвать какое-нибудь воспоминание и придумать на его основе захватывающий рассказ. Таким образом, я вернулся к тому же, с чего начал.

В это же самое время я внезапно очутился на проспекте Науки. Как это вышло, я так толком и не понял. Видимо, за своими мыслями опять немного забылся. Ну и дела....Какие-то ребята прошли мимо меня громко смеясь и ругаясь, у одного за спиной прицеплена гитара. Кто-то из этой группы выкрикнул в мой адрес шутливое оскорбление, но я сделал вид, что не расслышал, и, как ни в чём не бывало, пошёл дальше. Потом мне повстречалась еще одна группа, уже взрослые мужчины и женщины, видимо нерусские. Говорили они не по-нашему.

Хватит, сказал я самому себе. Достаточно глазеть по сторонам, сейчас будем проверять, не свихнулся ли я вконец, и остались ли у меня хоть какие-то умственные способности.

"У меня было 50 рублей. И дай-ка, думаю, я их пропью."

Ну и начало, ничего не скажешь. Да и бог с ним, хоть такое...Может хоть интрига какая-то. Теперь я уже практически и не верил, что у меня что-то получится и больше склонялся к версии о помешательстве. А если ничего не выйдет, то и ладно, свихнулся - так и нечего рассказики выдумывать.

"Скоро на учебу, а там ведь сами знаете, как карта ляжет, иной раз удастся повеселиться, а иной - и нет..."

А может и не стоит говорить о предстоящей учебе? Это совсем не важно, если смотреть на дело под одним углом. Но с другой стороны, в том что через три дня произойдёт во время учёбы, можно сказать, и заключается вся интрига. Хорошо, решим там, дальше.

"Самого Двинутого в доме не было, вернее не в доме, а дома. Так вот, а открыл мне его дед. Деда Двинутый не любил, и взаимно, и уже получил судимость за то, что пырнул его ножиком. Дед, увидев меня, заорал матом и захлопнул двери прямо перед моим носом. Я спустился и в дверях подъезда встретил своего дружка, тот, видимо, как раз откуда-то возвращался. Я предложил Двинутому прогуляться. Услышав, что у меня есть кое-какие деньги, тот мигом согласился. Мы пошли к речке, потому что там, в ларьке можно было купить дешевого пива. Мне было всего 15 лет, а Двинутому 14,и пиво нам никто не продавал. Мы наняли встречного бродягу нищего, и тот купил нам две большие бутыли пива, и ничего даже не попросил за это. Все деньги ушли, не осталось даже на стаканчики."

 

Или так не пойдет? Может, пойдет, если, скажем, хочешь создать иллюзию, что речь ведёт 15 летний провинциал. Но на самом деле никто так не говорит. Это не серьёзно.

Я решил обойти 25 этажную свечку. Здорово все-таки выглядят эти современные новостройки. Гора металла, стекловаты, бетона, стекла, проводов и ещё очень много чего. Всего и не упомнишь. Как чётко, гладко, и шлагбаум, и паркинги, и черт знает что - такого отродясь у нас не было. Всё-таки есть в этой индустриализации что-то завораживающее, этого отрицать не приходится.

Я провёл рукой по гладкой поверхности "фасада" - так эту штуку сейчас принято называть. Там за плиткой стекловата, вернее минеральное волокно, но сути это не меняет, а дальше бетонные блоки, а дальше наверно...Нет, не помню, да и ни к черту это. На пальцах остался пыльный след, и я рассеянно вытер его об штаны.

"Мы спустились к речке, к самому берегу, там, где заграждения, и сели на одно из таких вот заграждений, поваленное, где обычно и отдыхает молодежь, и стали пить пиво-каждый из своей бутыли. Вокруг нас кружились осы, и было жарко, и осы летели и летели на запах пива и пытались сесть нам на лица и на пальцы, и я щелкнул одной осе по спинке, и оса, беспомощно трепыхаясь, билась в липком пиве. Потом она затихла, и я вылил немного пива с мертвой осой, и подумал что кому-то, может, и было бы противно пить пиво после осы, но только не мне. А ещё орали кузнечики, и я думал что скоро уже сентябрь, очень даже скоро, чего уж там, через три дня и лето пройдёт, и...И кузнечики пели так печально, зная, что осталось недолго, но когда я выпил как следует, мне стало весело и я сказал другу: -Двинутый, я принесу тебе сейчас одного. И тот сперва ничего не понял, а я пошел в кусты и поймал там певчего кузнечика, зеленого, мягкого и нежного, как листок салата, и посадил Двинутому на руку, и велел не убивать, объяснив, что меня кузнечики слушаются и вообще, что они мои друзья. Женя не поверил, и я объявил, что могу пойти и набрать сколько угодно таких вот, так что петь здесь никто не будет, а потом, разумеется, отпущу, пусть живут. А ты, сказал я, и одного не поймаешь. И так оно и вышло, честное слово, я принес трёх, а он ни одного. И я сказал, что на рыбалке я тоже рано-поздно его обловлю, нечем ему будет гордиться, и он обозвал меня филином, хотя я сам себя так в шутку раз было назвал."

Всё неправда. Вернее, не всё тут правда. Но всё-таки так будет хоть немного интереснее, чем было на самом деле. И тут, братишка, есть такой нюанс: так могло бы быть, здесь нет ничего нереального. Другое дело, что время упущено, и сделать именно так, как тут описано, вот тогда уже не удастся. А расссказать Двинутому, так тот пожалуй и поверить может, кто знает. Я умею внушать то, чего не было, это уж точно.

Или думать пока о другом? Пусть мысли о том дне сами найдут меня...Нет. Если Магомед не идёт к горе....Или как там? И всё-таки. Может, попробовать описывать какой-нибудь дом, что ли, а? Или вот какого-нибудь встречного? Почему бы и нет? Хотя что я там не видел...Вроде начал ведь, и более или менее не плохо начал. Дай-ка сяду, может так лучше будет.

Я присел на скамейку на автобусной остановке, принял самую вольную позу, какую мог вообразить, но быстро понял, что и мысли от этого получили волю и принялись скакать с предмета на предмет, ни на чём как следует не удерживаясь. Тогда я сел прямо, свел колени и подпер рукой подбородок. Немного подумал и застегнул ворот рубахи - строгость есть строгость, хватит всяких паллиатив. К сожалению, и тут я перегнул палку: вместо того, чтобы двигаться вперед, ухватывая суть, как я этого и хотел от своих мыслей, они(похоже не последнюю роль тут сыграл ворот рубашки, застегнутый так туго, что сдавливало горло) теперь так и кружили вокруг да около "паллиатив","строгость есть строгость" и прочей бессмыслицы, которую я на свою беду проговорил про себя в тот момент.

На мою скамейку сели две женщины, у одной я заметил, несмотря на то, что теперь было на самом деле почти что темно, на икрах виднелись синие варикозные вены, кожа на плечах и локтях дряблая и противная, вся в каких-то точках, просто стыд и срам. Зачем только открывать такие участки тела, подумал я, это же настоящий позор. Да надо издать закон, запрещающий ходить в таком виде - это даже вселяет отвращение к старости: кому захочется быть таким лет через 40? Я так увлекся своими открытьями, что чуть не заговорил с теми двумя, хорошо что вовремя опомнился.

Потом я вспомнил, что не для того сижу здесь чтобы лясы точить, и стал представлять двух ребят у речки, ос, кузнечиков, ивы, последнюю августовскую жару, капли пота на моем лбу, и пьяное веселье, когда как ни хорошо, а чувствуешь, что всё быстро кончится, и надо, пока всё не кончилось успеть хоть что-то, да сделать.

"Мы неслабо упились, и Двинутый, ни с того ни с сего, предложил мне покататься на электричках. Он сказал, что можно сегодня же уехать до Кирова и вернуться ближе к ночи. По его словам все это выходило очень легко. Дорога четыре часа туда, час там и на той же электричке домой, час ночи будем дома. Он уже семь раз ездил вот так, зайцем, и ему не привыкать. Бояться нечего, и терять нечего, а мне скоро на учебу - так хоть приключение будет.

Я сразу согласился, и мы пошли на вокзал. Электричка пришла через полчаса. Двинутый что-то объяснял про расписание, но я не очень его слушал. Больше всего меня радовало, что я побываю в Кирове: раньше, кроме Казани и Ижевска, я нигде не был. Двинутый сказал, что мы сможем пробыть там час, а потом вернемся. Мы осмотрим вокзал и привокзальную площадь. То-то будет здорово, думал я.

В электричке было полно народа, и очень душно и как-то влажно. Все ехали на огороды собирать урожай. На третьей или четвертой остановке почти что все вышли. Товарищ позвал меня в самый последний вагон, где - он знал как это делать - можно было отворять особым блоком двери прямо на ходу. Мы сидели на ступеньках и смотрели на проносящиеся мимо нас луга, пашни, леса и болота, и ветер трепал мою отросшую за лето челку, это было славно. И орали, как и прежде кузнечики, и опьянение почти прошло, а всё равно было весело и хорошо, и я сказал об этом Двинутому, и он обнял меня за плечо, и сказал, что и вправду славно, и никак я не мог понять - почему мне всё же при этом немного грустно. После Яра начались незнакомые мне места, и Двинутый важно объявлял название каждой новой станции - он помнил их почти все наизусть и злился когда путался. "Коса", "Сада", "Черноус", "Кордяга" и так далее. Поезд не набирал большой скорости, и каждые 5-10 минут делал большие остановки. Наконец, в Фалёнках, он остановился на 40 минут, и мне стало скучно. Я проголодался и хотел пить. В туалете вода шла до того поганая, что и глотка не выпьешь. Я умылся и вернулся к Двинутому - тому видно наскучило ещё раньше, он лежал на боку на скамейке и пытался уснуть. Это было непросто из-за неудобства скамеек. Слишком короткие, ноги девать некуда, только начнёшь кемарить, как ноги свешиваются и просыпаешься. Потом Двинутый поднялся и пошёл в другой вагон, ближе к голове электрички. Он объяснил мне, что в случае контроля лучше здесь, в самом хвосте, не сидеть. Могут ведь и зажать. Я счел что это резонно и поплелся следом. Приятель стал очень злой, он мерз, хотел есть и похоже его начало мучить что-то вроде похмелья. У меня тоже пересохло во рту, чувствовал я себя не ахти.

В другом вагоне было немного народа, и там мы просидели все Фалёнки, не разговаривая. Наконец поезд тронулся. Через 15-20 минут в вагон со стороны головы вбежал паренек лет двадцати и закричал, что идёт контроль. Ещё двое снялись со своих мест и побежали в тамбур. Мы с Двинутым пошли наоборот вперёд, как велел он мне, и спрятались в туалете. Двинутый припугнул меня, что у них, у контроля есть отмычки, а если держать дверь рукой, они уполномочены использовать шокер - двери металлические. Я не знал, что и думать. У Двинутого вид был такой, что мол всё в твоих руках, как знаешь, так и крутись, я ни при чём. Я сильно струсил. Потом, когда контроль дошёл до нашей двери и стал её дёргать, я схватил ручку и сдавленным голосом объяснил, что меня укачало и я вроде как блюю, а потом как всё пройдет, выйду, но это будет не скоро. Я наговорил им полной чуши, но они поверили, а может просто пожалели. Так или иначе они пошли дальше, а мы с Двинутым выждали время и покинули туалет.

Теперь нам с товарищем было откровенно скверно, холодно и голодно. И хотелось пить. А воду из-под крана пить не выходило при всём желании. А ведь это еще даже не полпути, думал я. Двинутый то молчал и пытался уснуть, то пугал меня всякими ужасами, в частности я узнал, что электричка вряд ли сегодня вернется назад. Придется заночевать там, и еще много чего, про легавых, штрафы, стопкраны, контроль и так далее. Я вконец перетрусил и сидел в полном оцепенении, боялся даже пошевелиться. Двинутый тоже, видно, испугался своих слов, весь сжался и избегал смотреть в окно. В конце концов, на меня нашла полная апатия, и я вообще заснул. Сам не знаю, как это вышло. Мне снилось что-то очень хорошее и родное, так у меня всегда бывает, когда приходится туго и заснешь, особенно если холодно. Несколько раз я почти просыпался, немного менял позу и снова засыпал, мне было очень хорошо, ничего меня не тревожило, только ноги мешали.

Пробуждение было ужасным. Наверно, мне никогда не было так холодно: на мне была всего лишь тонкая рубашка, и ничего сверху. Я испытывал дикий голод, непонятно отчего я так ослаб, что не мог даже встать и размяться. Я дрожал как собака, лязгал зубами, и готов был расплакаться".

Задрожать, что ли? Нет, наверно это не совсем та погода, чтобы говорить о подобных вещах. Наверно, чтобы писать о холоде, надо и самому маленько замерзнуть. Ещё надо быть сонным и растерянным, хотя тогда верные слова навряд подберёшь. С другой стороны, может только неверными, растерянными словами и можно описать такое состояние. Кто его знает, так и вовсе руки, пожалуй, опустятся.

Я развалился на скамейке, заложил одну руку за спину, откинул голову, положил ногу на ногу и немного посидел в такой позе. Как теперь пойдет мысль? Сохранит ли хоть видимость дисциплины? Вернее всего, нет. Ну и устал же я...

В шею укусил комар. Первый за сегодня, наверно. Я поймал его, оглушив ладонью, и как он был, трепещущего и потерявшего уже две ноги, растер между большим и указательным пальцем.

-Получай, подлец, - урезонил я своего побежденного врага.

По проспекту Науки передо мной проходили различные виды наземного транспорта, и мне было лень на них смотреть. От серого пыльного асфальта, накаленного за день, исходил жар. Стало ещё темнее, и я решил, что это предел. Какие же это вообще белые ночи, если совсем стемнеет?

Я покачал ногой, чтобы убедиться, что моё тело меня по-прежнему слушается. Какое оно моё, рассуждал я про себя, если оно не захочет мне подчиняться. Наверно того, кому оно подчиняется. Шутка ли, скажем, каждый отдельный момент держать свое тело в узде: не рассыпься, не распадись на органы, сиди, не спи, дыши, сжимай сердце, да не быстро и не медленно, а как раз так чтобы обеспечить хорошее кровообращение. Нет, так дело не пойдёт, братишка. Мне такого товара не нужно и задаром, увольте.

Мне хотелось посидеть еще, посмотреть, смогу ли я что-то высерпить.

 

"Кажется, я заболел. Нет слов, чтобы описать, до какой степени мне было скверно. Двинутый лежал на скамейке на боку и храпел. Я понимал, что если он проснется, ему будет так же туго, как и мне. Но у меня не хватило ума ни на что умнее, кроме как растолкать его. Двинутый на минутку проснулся, ударил меня кулаком в лицо, и снова заснул. Кроме нас в вагоне никого не было. За окном стемнело(я этого совсем не ожидал), здесь же света было совсем недостаточно - жутковатая полутьма. Мы шли то быстреее, то медленнее и, как я понял, долго-долго уже не останавливались. Я не мог собраться с мыслями и изредка, вроде как, бредил наяву. Допустим пару раз мне казалось, что это не я еду в вагоне, а всё происходит с кем-то другим, не имеющим ко мне отношения. Я смотрел на своё отражение в окне и говорил ему "плохи твои дела, братишка". Мне, несмотря на все тяготы становилось беспричинно весело, я даже хотел было разбудить Двинутого, чтобы поведать о своей радости. Или я думал, как со мной часто бывало и раньше, что бояться вообще нечего - со мной ничего не может произойти. Плохое бывает с другими, а не со мной, а это временные трудности, ерунда. Правда, после такого подъёма, который длился от силы минуты три, на меня находило отчаяние - тогда я припоминал все ужасы, что мне напророчил со злости Двинутый. И я размышлял как теперь, и где мы заночуем. Я боялся гнева своих родителей: вдруг меня не будет дома несколько дней. Хотя чего там, вернуться бы вообще живым, думал я."

Ну всё, теперь мысль не пойдет дальше, это как день ясно. Так и повторяется в голове все это: "чего и говорить" "вернуться живым", "полное отчаяние" и т.д. Может, правда, просто представить дальше, что там было, не пытаясь облечь всё в слова. Тоже дело, хоть какое-то. Может, сделать скачок во времени, кое-что опустить? Все-таки многое мне совсем не дается. Нет, это позиция лентяя. Не выходит - и не надо. Так, братишка, ты и вовек ничему не научишься. И не жди. Так и будешь стоять на месте. А что - не так что-ли? Не так, хочешь сказать?

И всё-таки, кое-что стоит опустить. Хотя бы этот вокзал и Киров, и ещё много чего. Суть-то даже не в этом. Вернее, не совсем в этом. А может, именно в этом как раз и есть суть. Как знать. Ещё совсем не ясно, к чему это меня все приведёт. Но, чувствуется, ни к чему хорошему. Может, стоит переключиться на образное мышление? Может, не проговаривать, а просто вспоминать?

Вокзал, белокаменный, многоэтажный и непривычно светлый, переполненный людьми и голосами, и мегафон - через каждые несколько минут передают название и время отправления поездов, и толпы-толпы-толпы и ещё много чего, и холод и неуверенность и только бы Двинутый никуда не делся. Стой,- ты куда? А по нему никогда не поймешь, чего от него ,от подлеца, ждать, и хватаюсь за его кофту, стой, ведь потеряемся, и расписание, и он ничего в нем не смыслит: "Непонятно как-то, наверно, только завтра поутру", а потом привокзальная площадь, и я наступаю ногой в лужу-мать твою. Она же ледяная, и весь трясусь. И дикая мысль замотать свою рубашку за краюху хлеба - значит голод был еще сильнее холода, но так уже теперь и не очень-то понятно, и ларьки, и пьяные и тени в сумерках -милиционеры, старики, бабки и ещё много кто, и большой жёлтый дом, и снова площадь, и снова вокзал, и электричка, и- боже мой - едем снова на запад, а не домой, на восток. Куда мы, мать твою, и Двинутый сказал - хочешь оставайся, выходи, а потом в 30 км от города мы встали на ночь в Лянгасово и на площади мы с Двинутым сцепились, и я дал ему в глаз, а он пошёл прочь от меня, в сторону Кирова, и я опять перепугался - как я один, и догнал, и потащил его, и опять подрались, и кое-как помирились. А потом заночевали на Лянгасовском вокзале: легли на узкую холодную скамью и грелись друг об друга, и мерзли, и в отделении - на вокзалах всегда есть отделение - орал пьяный, а легавые били его, это было слышно, били и орали: хватит выть, так растак, и опять били, и нам уже было плевать. А потом - потом вышел легавый, и мы наговорили ему ерунды, полной чуши, и неясно, поверил он нам или нет, но переночевать тут разрешил и принес нам, то есть Двинутому, огромного живого ежа. Мент нашёл его на площади перед вокзалом, и Двинутый взял, а потом мы легли и спали до утра. А утром тот легавый нас разбудил и велел идти на электричку - и мы сели и уехали в Киров, там постояли полчаса на платформе - я думал, что умру от холода и голода, а потом на той же поехали домой, и Двинутый положил около себя ежа, и дачники даже подкармливали ежика-дали ему яблок и хлеба, а мы, вместо ежа, ели втихую хлеб. Потом Дван заснул и пришел контроль, и я притворился спящим, но меня растолкали, и я не знал, что сказать. А та тетка велела мне выйти в тамбур и сойти на следующей станциии, а Двинутый так и не проснулся, так крепко спал, и еж лежал рядом, но на станции я не вышел, а наоборот вернулся в вагон, и контроль больше не шёл, и мы успокоились, и всё равно были очень голодны. А какая-то девочка дала для ежа пирожок, и мы его съели, и ещё она хотела купить ежа, но Дван не продал потому что на кой чёрт в электричке деньги, если нет пищи, а перед домом за три остановки Двинутый опять сглупил. Пришёл контроль, и он нагрубил, и наговорил лишнего, я еле-еле отговорился, всё равно было страшно, и я ждал там, у себя на вокзале, наряд, встречающий нас с поезда, но всё обошлось, и мы вернулись по домам. Дома мне дали крыжовника, мать не ругалась, но сказала, что думала - я пропал, и хотела пойти в отдел, а бабушка немного поворчала и налила мне чая, а потом через день я пошел на учебу.

Вроде всё, решил я. Чего уж больше. Но это слишком мало, надо написать больше, а это просто набросок. Я больше не представлял себе ничего, а просто радовался, воображая, как здорово будет украсить свое повествование правдивыми и вымышленными подробностями, отточить и приладить к месту каждое слово, каждую сценку, каждое новое движение мысли. Ничего лишнего там не будет, мечталось мне, всё окажется на своем месте, и будет, конечно, и смешно, и, конечно, будет и страшно. Хотя скорее смешно, потому, что страшно - это не дело.

Я встал и потихоньку пошёл в сторону дома. Кровь в ногах пока я сидел застоялась, теперь в капиллярах неприятно покалывало. У метро меня нагнали два негра, до того черные, что вообще не походили на людей. Голоса у них были какие-то звериные, дикие звуки, и одеты, как птицы в брачный период. Славная парочка, охарактеризовал я их про себя.

Потом кровь в ногах разошлась, разошелся и я. На Бутлерова я опять чуть ли не бежал, не знаю, что у меня за привычка. Я сказал себе, что на сегодня хватит. Пора и меру знать, но на меня опять нахлынули воспоминания. Ну и ну, ну и ну. Вспомнилась Москва, и опять же болезнь. Нет бы думать о чем-то более весёлом, укорил я себя между делом.

"По утру мне стало до такой степени худо, что я проснувшись потерял сознание."

Ну и дальше в таком духе. Не пойдёт. Тем более эту фразу я заготовил давно, а быть точнее - вообще украл.

"Накануне Саня, мой сосед, дал мне "Ринзу", грудного эликсира и предложил, если я не брезгую, растереть мне грудь водкой."

Вот это другое дело, без лишних ужасов. Дельно и честно, и человеческое отношение чувствуется. На Сане сейчас особо заострять внимание не стоит, придёт время - и о нём будет сказано. Но и забывать его не стоит. Хороший парень, жаль. Вряд ли еще увидимся.

Я бегом перебежал проспект Науки и поспешил домой.

"С утра тот парень, с которым я ездил на работу, мой напарник, что-то больно долго копался. Я сидел, весь одетый в вестибюле общежития, и ждал его. Я рассматривал в зеркало свое отражение. Кожа у меня позеленела, вокруг глаз наметились темные круги."

Тогда я знал, что болен, и всё равно пошёл на работу. К черту рассказ. О себе надо подумать. Не перенапрягаться, это раз. И, два - если видишь, что болен, ни в коем случае не жертвовать собой. Это глупо и некрасиво, братишка, и ты сам это знаешь. Может, надеюсь, больше ты не допустишь такой ошибки, дорогой. Как меня заставили тогда выйти на работу? Видели ведь что я "готов". И чего я согласился? Нет, никогда, братишка, больше никогда. Поклянись. Клянусь. А, слова. Как карта ляжет, вот как это у тебя бывает. Вот именно, как карта ляжет.

Я шел домой дворами, незнакомой дорогой, я так устал что, кажется ,даже одежда ощущалась на теле как-то иначе, чем днем(такое порой бывает).Все тело ломило, как после драки.

Вот тебе твое увлечение во что обходиться, думалось мне. Хуже любого похмелья. Я вспомнил вдруг, что, когда болел, всё хотел поскорее умереть. Когда тяжело болен, смерть кажется мне легким избавлением. Слава богу, в здоровое время подобные мысли меня не беспокоят. Слава богу, братишка. И то хоть хорошо.

Вот третий, то есть с этой стороны, пятый, мой подъезд. Я открыл дверь вызвал лифт, стараясь ни о чем не думать. В лифте моё лицо отражавшееся в зеркале показалось мне очень усталым. Давай, сказал я себе, хватит себя мучить.

Дома я включил свет, сперва в прихожей, а потом у нас. Вова уже спал в дикой и причудливой позе, раскинув руки. От жары он сбросил во сне с себя одеяло. Он спал в своих утепленных джинсах.

В ванной я умылся и попил холодной воды. Поставил кипятиться воду и сел на постель. Достал книжку, которую на днях купил в комиссионном "Старая книга", но читать не смог. Да и не стоило, правда. Я сказал себе: он всё-таки молодец, Володя. Что бы про него ни говорили. Молодец, на самом деле. Мне с ним повезло. Да и во многом повезло, братишка. Что бы ни говорили.

Я подержал книгу ещё, перелистнул пару страниц. Заварил себе чая с сахаром, попил. Потом пошёл в ванную и принял душ. Вернулся к себе, допил чай и лег. Долго ворочался и никак не мог уснуть. В голове было как-то пусто. Потом всё-таки я уснул и спал без снов.