П о м о г и т е !

 

Глава 1.

 

Анна Викторовна вошла в раннее весеннее утро вполне привычным образом – будильник прервал ее сон. Сладко потянувшись, она нехотя покинула кровать и вторглась в ванную комнату. Кран пропел свою песню, выпустив необходимое, для смывания остатков ночи, количество воды. Далее наступило время расчески, кремов, туши и прочих атрибутов усиления женской красоты. Когда, в общих чертах, портрет был готов, Анна Викторовна проследовала в кухню. Поставив на плиту чайник, она вынула из холодильника вареную колбасу и парочку яиц. На сковородке недовольно зашипело подсолнечное масло. Завтрак, благодаря отработанным годами движениям, очень быстро приобрел осязаемые формы и был тут же с аппетитом съеден.

Подойдя к платяному шкафу, Анна Викторовна вдруг почувствовала тревогу. Все сегодня шло так же, как и тысячу раз перед этим, но что-то было по-другому. Она испуганно оглядела комнату, вновь зашла на кухню, повторно посетила ванную комнату. Ничего необычного она не обнаружила, но тревога не прошла.

Маясь, она еще раз подошла к шкафу, и тут ее осенило!

- Иван! Где Иван?! – слегка хрипловатым голосом, сорванным профессией автобусного кондуктора, прокричала женщина.

Она бросилась в спальню. Кровать была пуста! «Как же я сразу не заметила?!» - удивилась она, и это навело ее на некоторые размышления о том, что двадцать лет супружеской жизни не прошли даром.

Вспомнив предыдущий день и не найдя в нем ничего предосудительного, Анна Викторовна пришла к неожиданному выводу:

- Бросил меня Иван! Совсем бросил!

Почему именно этот, из всех возможных вариантов, выбрала она, вряд ли, женщина могла бы вразумительно объяснить.

Работа не ждала, и подавленная Анна Викторовна, глотая слезы, принялась собираться. От этого занятия ее отвлек, неожиданно обнаруженный на журнальном столике, клочок бумаги. Это была записка от Ивана Гайкина, ее мужа.

Сердце женщины оборвалось. «Предсмертная!» - мраком пронеслось в ее голове. Ход их совместной жизни вовсе не предполагал подобной развязки, но издерганная работой и бытом женщина уже мало хорошего ждала от судьбы.

Дрожащей рукой она взяла листок и принялась читать.

«Дорогая Аня! Извини, что не сказал. Думал, вот увижу твои заплаканные глаза и не решусь…»

Слезы брызнули из глаз бедной женщины.

«… Я поехал в Зеленодар…»

Эта строка вызвала в ее душе некоторое замешательство.

«… Буду правду искать…»

Удивление женщины росло.

«… Должна же быть на Земле справедливость! Где это видано, чтобы за тали (а это не я их стащил, а, наоборот, у меня украли) работника с двадцатипятилетним стажем премии лишали?!..»

Анна Викторовна еще ничего до конца не поняла, но одно уяснила: ее муж жив, хотя и находится неизвестно где.

«… Найду я на Магарычана управу, пусть не думает! Не переживай, через пару дней (это в крайнем случае) вернусь…»

- Так это он жаловаться поехал! – почти с радостью воскликнула женщина. Она встряхнула головой, от чего ее русые кудри пришли в движение, надела плащ и сапоги. Перед выходом из квартиры она заглянула в зеркало и увидела, что тушь растеклась по лицу. Быстро поправив макияж, она вновь задумалась.

«А чего ж он мне ничего не сказал? Да, и не помню я, чтобы он недовольство когда-нибудь высказывал. И в выходные его работать заставляли, он молча шел. И с отпуском два раза обманывали, тоже стерпел. Он же послушный, как теленок, и вдруг – в Зеленоград! Что-то тут не так! Может, гад, любовницу завел?!»

Закрывая дверь, Анна Викторовна решила: «Приедет – поговорим!» и заспешила на работу. Ее слегка расплывшаяся, но еще довольно сносная фигура сорокалетней женщины скрылась за дверцами лифта.

 

Глава 2.

 

Судоремонтный завод, уже не надеясь на социалистический энтузиазм рабочих масс и еще не опираясь на их капиталистическое отношение к делу, завяз в экономических проблемах, как трактор в болоте. Госзаказа больше не существовало и, следовательно, на манну небесную больше надежд не было.

- Ничего! Сами к нам прибегут! Еще увидим! – хорохорился директор завода господин Магарычан Аванес Аркадьевич.

В эти трудные для предприятия дни он особой активностью не отличался. Его непомерно большой живот вплывал в кабинет с утра и выплывал из него в районе пяти часов.

Однако, не смотря на смутные надежны заводского руководства, судовладельцы не спешили доверять свои пароходы заботам судоремонтников. На это у них было масса причин, в основном, разумеется, экономического характера.

Стальные доки, словно попадавшие в воду огромные кубики, деловито покачивались на волнах. В их недрах покоились лишь кильблоки, и не было ни одного корабля. В цехах не слышен был веселый свист токарных станков. Не носились между литейным и доковым цехами желтые кары, ведомые девушками-хохотушками. Не ходили по электроцеху молчаливые всезнающие рыцари электрических цепей, знатоки закона Кулона и поклонники Ома. Не сбивали пескоструйные пушки с подводных частей пароходов засохшие ракушки и ржавчину, не носились по «лесам» замотанные с головы до пят маляры. В заводской столовой было тихо, как в деревенской церкви и повар тетя Паша не кричала, что сметана сегодня не жидкая, «а просто такой сорт». Лишь только фрезеровщик Михаил Харитонович возился возле своего станка, доводя до совершенства какую-то деталь, да и то не по необходимости, а так, по привычке.

По полупустому механическому цеху широким шагом двигался слесарь-судоремонтник 5-го разряда Иван Петрович Гайкин, сорокапятилетний мужчина, имеющий выгодную внешность былинного богатыря и румяные щеки. За ним семенил профсоюзный лидер товарищ Головко.

- Да ты пойми, Ваня, тебе же самому это и нужно! Времена сейчас какие? – спросил т.Головко и сделал попытку ухватить слесаря за рукав промасленной робы.

Гайкин, не обращая внимание на липнувшего к нему профсоюзного босса, быстро шел дальше.

- Правильно, сложные времена, - продолжил т.Головко. Росту он был небольшого, шаг имел мелкий, поэтому гнаться за большим слесарем ему было нелегко, - Да, постой же ты! Выслушай меня!

Ваня лишь слегка сбавил темп.

- Кто тебя, рабочего человека, защитит от произвола администрации? Ни-кто! Кроме, естественно, профсоюза. Захочет тебя, к примеру, директор уволить…

- А чего ему меня увольнять? Я работник хороший. Восемь грамот имею и лампу настольную наградную, - не поворачивая головы к бегущему за ним, как собачка, агитатору, сказал Гайкин.

- Я же говорю: к примеру. Ну, или отпуск там не дадут. Или еще что…

Ваня неожиданно остановился, поправил тали, которые он нес на плече, и сказал:

- Отвяжись ты, Головко, не до тебя сейчас. Некогда мне в профсоюз ваш новый вступать. Танкер послезавтра на ходовые выгонять надо, а на главном двигателе еще два движения не собрано. Потом как-нибудь поговорим.

Слесарь закончил свою речь и продолжил движение в сторону пристани. Его русые кудри, выбившиеся из-под рабочего берета, слегка покачивались то ли от быстрого шага, то ли от легкого морского ветерка. Высокого роста с широкими плечами, голубыми глазами он мало походил на иссушенных алкоголем слесарей. Однако интеллектом не выходил за рамки означенной профессии. Говорил мало, думал и того меньше. К работе относился с уважением, поскольку так научили.

Преодолев трап, Иван поднялся на борт судна, перекинулся парой фраз с такелажником Петей и спустился в машинное отделение. Там шли завершающие работы, и это огромное внутреннее помещение судна напоминало скорее арену боевых действий. Откуда-то сверху водопадом сыпались искры сварки. Сразу в нескольких местах отчаянно работали кувалдами. В кормовой части запустили дизель-генератор, который сразу же стал первой скрипкой в звуковом оформлении рабочего процесса. Изолировщики из теплоцеха носили огромные рулоны стекловаты и всем мешали. Такелажники опускали через световой люк поршня. Трубопроводчики, не сумев занести длинную трубу в токарку, принялись ее распиливать ножовкой. По палубам бегал прораб и, жутко матерясь, призывал судоремонтников работать быстрее.

- Премии все, небось, хотят! Так, мать вашу, давайте, вкалывайте! Юра, где твой, ядрена корень, бригадир?! Чего ты, чудо дикое, без дела шляешься?! Кто насосы центровать будет?! Давай, давай, мужики, напрягись!

Иван спустился на нижнюю палубу, вскрыл крышку картера, повесил на стропе тали и пошел к кормовой части двигателя, чтобы разобщить валоповоротное устройство.

Когда Гайкин вернулся, его ждал неприятный сюрприз – на скобе висел только строп, талей не было. Слесарь был настолько удивлен, что посмотрел по сторонам, заглянул за топливный насос и даже пошарил у себя в карманах.

Подъемное устройство не было обнаружено. Почесав лоб, от чего тот стал черным, поскольку Иван в задумчивости забыл снять перчатку, Гайкин подошел к прорабу Шумнову.

- Игорь Леонидович, у меня тали… того…

- Чего «того», Ваня? Двигатель пускать надо, ешкин кот! Ты затяжку мотылевых подшипников проверил?

- У меня тали стащили.

- Чего?! Да ты что, Гайкин, ядрена корень, с ума сошел?! Я же тебя под суд! Я же… Я же тебя в Сибирь! – орал прораб так громко, что временами заглушал дизель-генератор.

- Я только на минуту отошел…

- «На минуту»! А может это ты сам их и стащил? Продал, а деньги пропил! А, Гайкин?

- Что вы такое, Игорь Леонидович, говорите? Будто меня не знаете.

- Знаю, Гайкин, знаю. Знаю так же, что судно завтра сдавать надо. А ты своей бесхозяйственностью нас всех под монастырь подведешь! Иди к директору, ему все объясняй.

- Может, взял тали кто из наших? Вернет, может быть…

- Ты что, Гайкин?! Вернут, как же! Дуй к директору. Может и простит тебя – ты, вроде, на хорошем счету.

Давно не бывавший «на ковре» Иван перед директорской дверью замялся. Тихо постучавшись, он боком протиснулся в кабинет.

В кресле сидел Аванес Аркадьевич Магарычан и с тоской смотрел в окно.

Вчера он вывез на грузовике с территории завода десять ФСок для своей строящейся дачи и буквально сразу же напоролся на главу города Погорелкина, который, в окружении свиты, совершал обход своих владений. Скандал вышел большой. И неизвестно было, чем все закончится, поскольку отношения между двумя этими серьезными людьми и раньше были напряженными. Оба крали. Крали много. И каждый считал другого своим конкурентом, поскольку город был маленький, особо не разбежишься.

Сейчас Аванес Аркадьевич страдал. Страдал от того, что не мог прямо сейчас раздавить господина Погорелкина, как какого-нибудь клопа. А даже напротив, ждал не раздавят ли его самого.

В такой вот не лучший час зашел Иван Гайкин к директору.

- Я по поводу талей… - еле слышно начал слесарь.

- Чего тебе? – рассеяно спросил Магарычан, косясь на вошедшего.

- Тали сперли, - продолжил Иван, слегка прибавив голоса.

- Какие еще, на хрен, тали?! – словно очнувшись, взревел директор.

- Полутонки, - оробев, ответил Иван.

- Да ты что, издеваешься что ли?! Тут дела такие творятся, а ты с какими-то талями!

- Так судно же… Регистру сдавать…

- Да пошли вы все вон со своими пароходами!

- Как это «вон»? – опешил Иван.

- Вон от сюда!

- Вы на меня, товарищ директор, не кричите! Я двадцать пять лет верой и правдой…

- Вере! Вера! – позвал Магарычан секретаршу и когда та, словно пуля, влетела в кабинет, сказал:

- Вот этому м…чудаку… как твоя фамилия? Вот этому Гайкину объявить строгий выговор и лишить премии. Напечатай приказ, я подпишу. А еще раз здесь появиться – уволить!

Гайкин, потрясенный вопиющей несправедливостью, подталкиваемый мягкой Вериной грудью, покинул кабинет.

 

Глава 3.

 

Когда Иван Гайкин вышел из междугороднего автобуса, доставившего его в город Зеленодар, он абсолютно не знал, что делать дальше.

Еще с утра в нем, как вода в самоваре, кипела злость на несправедливость начальства. Он взял у мастера отгул, собрал кой-какие вещи и, оставив жене записку, поехал в областной город. Там, по его мнению, он мог рассчитывать на понимание и помощь.

Однако, по прибытии на место, уверенность и здоровый пролетарский гнев куда-то улетучились, оставив вместо себя люмпенскую робость и пустоту в голове.

Побродив по окрестным дворам Гайкин, которому стало стыдно за свою трусость, сел в трамвай и поехал в центр города. Он был настолько растерян, что даже не проверил счастливый ли билет.

Выйдя из вагона на центральной улице, Иван зашел в небольшой сквер, опустился на скамейку и положил на колени свой походный рюкзачок. В нем он хранил инструменты, болты, гайки, разнообразные проволочки и шайбочки. Этот вдрызг стертый брезентовый мешок, латанный-перелатанный, когда-то давно ему подарили родители на окончание школы. С тех пор Гайкин с ним расставался разве что только в ванной комнате. Он исправно, из года в год, пополнял его содержание. Рюкзак тяжелел и его возможности, соответственно, увеличивались.

Покрутив в руках рюкзачок, и от этого несколько успокоившись, Иван посмотрел своими добрыми, как у уставшей лошади, глазами на купающихся в луже воробьев, тяжело вздохнул и задумался.

Мысли покрутились у него в голове и не обрели сколь заметных очертаний. «Может спросить у кого-нибудь?» - подумал он.

Мимо проходил грузный молодой парень. У него из уха торчал какой-то провод. Он смотрел прямо перед собой и беззвучно шевелил губами.

«Этот не подойдет. Может он больной какой?»

Следом шел высокий и худой старик. Он замахнулся на воробьев тяжелой тростью и когда птицы испуганно разлетелись, зло засмеялся.

«Да и этот что-то не очень…»

Дальше шла немолодая женщина. Она несла два огромных пакета с чем-то съестным.

Гайкин поднялся ей на встречу.

- Мамаша, а вот, к примеру, что сделать, если на работе несправедливость?

Тетка ни сколько не удивилась вопросу слесаря. Она остановилась, поставила пакеты на землю, достала из-за пазухи огромный носовой платок и стала им обмахиваться. Через пару минут, когда Гайкин уже потерял надежду услышать ответ, она, закончив махать, писклявым голосом, несоответствующим ее мощным телесам, сказала:

- Эта, значится, в ЖЭК надо идти.

- А почему в ЖЭК?

- А я всегда туда хожу, еже ли что. Пошли, любезный, я тебе покажу. Сумки не поможешь донести? Умаялась я совсем.

Через триста метров показался теткин дом. Донеся поклажу до ее квартиры, которая оказалась аккурат на девятом этаже (лифт, естественно, не работал), Гайкин вытер пот и спросил:

- А контора-то где?

- Ах, да, контора, - как-то вяло спохватилась тетка, - выйдешь из подъезда и направо. Как дом закончится, дорожка будет. По ней и иди. Она выведет.

Пойдя в указанном направлении, Иван кроме будки приема металлолома ничего не обнаружил. Вести разговор с женщиной в синем халате о превратностях рабочей жизни было бесполезно, но Иван его начал:

- За тали меня наказали. А я их не крал! Кто угодно скажет.

Приемщица, уставшая за день от железяк, с удовольствием подключилась к разговору. Через пятнадцать минут доселе незнакомые люди знали друг о друге практически все, включая тайны ранней молодости.

- А чего же ты, Иван Петрович, в суд не обратился?

- Пусть судят тех, кто тали спер! А мне надо, что бы выговор сняли и премию вернули.

- Ну, тогда тебе в газету какую-нибудь надо. Вот, хотя бы, в «Зеленодарский рабочий». У меня там племяш охранником работает. Я тебе адресок напишу.

Вооруженный бумажкой, Гайкин, неизвестно почему, приобрел уверенность в себе.

Расталкивая прохожих, он в десять минут добрался до искомого заведения. Передав охраннику привет от тети, вошел во внутрь.

Лишь только он переступил порог областного СМИ, его тут же подхватил вихрь внутренних перемещений сотрудников. Готовился очередной номер. Журналисты метались так яростно и непредсказуемо, словно их только что ужалили злые дикие пчелы. Каждый с трепетом нес свой материал, показывая его поочередно ответственным работникам, от которых зависело появится ли сей шедевр на страницах газеты или нет. Причем, сам процесс написания статей занимал от силы полчаса. Все остальное рабочее время уходило на попытки авторов пристроить свои «детища» в очередной номер. Иногда из директорского кабинета выглядывал похожий на корсара главный редактор Опечаткин. Он хмуро оглядывал помещение (при этом весь редакционный народ тут же замирал как в детской игре «Море волнуется раз») и вновь скрывался за тяжелой дверью.

В очередной раз выглянув из кабинета, Опечаткин заметил сиротливо стоящего у стенки Гайкина. Главред зло посмотрел на него, потом показал на Ивана пальцем и громко крикнул:

- Вы! Да, да, вот вы! Зайдите!

Слесарь, робко ступая, проследовал в кабинет. Редактор принял посетителя стоя.

- Из народа?

Иван оглянулся, определяя один ли он в кабинете, и к нему ли обращается строгий господин, ответил почему-то по-военному:

- Так точно!

- Ну и как там?

- По всякому, - юльнул Иван.

Опечаткин сел в кресло, обхватил голову руками и тихо запел какую-то, судя по тональности, грустную песню.

Иван простоял минут пять, переминаясь с ноги на ногу, прежде чем приступ непонятной ностальгии не отпустил газетчика.

Редактор встал из-за стола, подошел к Гайкину, неожиданно хлопнул его по плечу и радостно предложил:

- А, давай по сто грамм хрястнем?

- Ну… ну, можно… наверное…

Опечаткин засуетился. Он достал из облезлого, видавшего виды, шкафа початую бутылку коньяка, две рюмки, высохший лимон и плитку шоколада.

- Садись, крестьянин! Коньяку с тобой выпьем.

«Почему «крестьянин»?» - удивленно подумал Гайкин, но к столу присел.

Редактор разлил и предложил тост:

- За Русскую землю!

В этот момент неожиданно открылась дверь и в кабинет буквально вкатился невысокий субъект с красным носом и чрезвычайно ярко одетый. Его пытались задержать двое сотрудников охраны, он эффективности их действий мешало то, что они усердствовали только из коридора, священных границы директорского кабинета не пересекая.

Тип, поняв, что уйти от преследования вроде бы как удалось, бросился к столу и, брызжа слюной, закричал на редактора:

- Я – Хохотов! Я – деятель культуры! Я не позволю, чтобы какие-то там хамы на мне одежду рвали!

- Ничего мы не рвали! Просто он без пропуска… - забасил из коридора седой охранник.

- Идите, идите, ребята, я сам разберусь, - отпустил секьюрити главред и слегка отстраняясь от не в меру пылкого посетителя, спросил:

- И что привело, так сказать?

- «Привело»?! Пригнало, приволокло – вот как бы я сказал! Вопиющая несправедливость!

- Вот-вот! И меня тоже! – подал реплику с места Гайкин.

Редактор, так и не выпив коньяк, расстроился и принял свой обычный хмурый вид.

- Итак… - спросил он.

Хохотов театрально вскинул голову, поднял правую руку на уровень груди и сказал:

- Люську мою отравили!

Гайкин, до которого не сразу дошел смысл сказанного, всеми силами хотел получить сочувствие, поэтому тут же поддержал:

- Вот-вот! И у меня тоже!..- неожиданно он понял, что у него Люську не травили, и растерянно закончил, - тали, вот, украли…

Редактор, не вникая в жизненные коллизии посетителей, стал разматывать свою позицию.

- Дубы нужны Русской земле! Могучие, сильные. Взросшие на нашей, народной почве. Чтоб стояли, как сваи, берегли землю нашу, укрепляли ее. Вот вы, например - крестьянин, - Опечаткин указал на Ивана, - а вы, допустим – рабочий, - палец редактора перекочевал на Хохотова, - а вместе вы – сила! Жизнь нашу способны перевернуть. К истокам народным возвратиться.

- Не рабочий я вовсе! – возмутился Хохотов, - я – клоун. Из цирка. У меня собачку Люську недруги отравили, чтобы мой популярный номер сорвать.

- Ну, это не важно! Клоун, рабочий - какая разница? Важно от земли Родной не отрываться, корни не терять. Я о вас, народных страдальцах, статью большую напишу. Узнает о ваших бедах весь наш край хлеборобный. О характерах ваших исконно русских поведаю…

У редактора горели глаза, слегка тряслись руки и пересохли губы – он вошел в раж.

- Уходить надо, - сказал Хохотов Ивану, - от него сейчас никакой пользы.

- А это, а тали, как же?

- Какие «тали»?! У человека приступ! «Скорую» вызывать надо. Пойдем.

Оставив Опечаткина ораторствовать в одиночестве, «рабочий» и «колхозник» вышли на улицу. Здесь их догнал фотокорреспондент и, несмотря на сопротивление Хохотова, сделал снимок.

Когда человек с фотоаппаратом исчез, Гайкин, грустно посмотрел вокруг и спросил:

- Делать-то что теперь?

- В Москву поедем. Там сейчас вся правда.

- Далеко-о-о-о.

- А ближе и не поможет никто. Поехали на вокзал!

Гайкин был настолько растерялся в большом городе, что легко попал под влияние клоуна.

Перед самым отправлением поезда Иван послал две телеграммы. На завод: «Прошу отпуск свой счет еду Москву тали премия выговор разъясню Гайкин». И жене: «Аня еду Москву так надо уже скучаю Иван».

 

Глава 4.

 

Часто чихающий локомотив медленно, но уверенно подтянул к платформе №3 поезд «Зеленодар – Москва». Пассажиры тут же с истерикой приступили е процедуре погрузки. Все шло до приторности обыденно. Какой-то худой не в меру мужчина в шляпе и с зонтиком уже успел потерять билет и с собачьей преданностью в глазах смотрел на проводницу, от которой сейчас многое зависело. Уже металась среди вагонов злая тетка, не понявшая логики нумерации вагонов. Шестилетний пацан в куртке на вырост уже успел разбить папину водку и грустно выслушивал отцовские маты, прячась за широкими бедрами матери. Уже часто моргала заплаканными глазами древняя бабушка, забытая на лавочке во время посадочной суматохи своими внуками.

Иван давно не был на вокзалах, поэтому слегка удивился столпотворению. Но интереса вся эта возня у него не вызвала. Он боком протиснулся к своему месту в плацкартном вагоне, забрался на верхнюю полку и, растянувшись во весь свой значительный рост, задремал. Внизу суетился Хохотов. Он успел уже познакомиться с каким-то полковником и начал излагать тому свои философские принципы. Армеец ничего не понимал, но слушал с уважением, поскольку клоун говорил уверенно и громко.

Гайкин заснул быстро и крепко. Пассажирский поезд все увереннее съедал километры, а Ивану снился сон.

…Сидит он в глубокой кручине на необитаемом острове. Вокруг, сколько видит глаз, бушующее море. Островок маленький совсем – пару пальм, да холмик небольшой. А шторм все сильнее. Еще немного и накроет его волна и утащит в океан. Переживать уже Ваня стал за свою дальнейшую судьбу. А тут молния сверкнула, гром грянул и появился… черт!

- Давай, - говорит нечистый с легким южным акцентом, - назад возвращайся. Хватит тебе по землям заморским бегать. Пора в родной край возвращаться.

Говорит так чертяка, а сам норовит из кармана слесаря кошелек украсть. Изловчился Иван, да как хрястнет кулаком по наглой чертовской роже! Тот визжит, копытами от боли стучит.

- Ах, вот ты как, маслопуп несчастный?! Мы его в люди вывели, профессии обучили, а он нас по мордасям!

Приглянулся тут Иван, а черт-то оказывается на одно лицо с Магарычаном Аванесом Аркадьевичем. Понял черт, что опознали его, рожу хвостом закрывает, за пальму прячется, но свою линию гнет.

- Жаловаться едешь? А никто тебе и не поверит! Нету у тебя фактов! Тали потерял? Потерял! Значит, премии на законных основаниях лишили.

- Не терял я их! Украл кто-то! – кричит возмущенно во сне Иван.

- Это еще доказать надо.

- Так и доказывайте! Мне некогда: надо еще клапана притереть.

А шторм все сильнее и сильнее. Брызги летят, чайки кричат…

- А вот еще случай был…

Гайкин открыл глаза, свесил голову и с удивлением обнаружил, что обе нижние полки заняты разношерстными людьми, его попутчиками. На маленьком столике, покрытом серой скатертью стояли две бутылки водки и три «полторашки» пива.

- Подожди, подожди, дай я расскажу!

- Забуду я!

- Ничего, вспомнишь потом. Так вот. В прошлом году было. Стоит дедок на остановке. Старый уже совсем. Лет под 80. Но стильный весь – шляпа фетровая, плащ черный, перчатки кожаные. Стоит, никого не трогает. Тут беспредельщики молодые подкатили к нему. Ну, типа, бандиты.

- Во-во! Разве, что «типа». На смену культурным ворам прошлого пришли тупые бандюки, - встрял Хохотов.

Ваня протер глаза и, уже полностью войдя в действительность, стал слушать.

- Вот я и говорю. Подошли и давай над дедом издеваться. Толкают его, смеются. Дедок молчит, в сторону отходит. А те не отстают. Зашкалило их от безнаказанности, взяли и вылили деду пиво на шляпу. Тот глазами сверкнул, шляпу в урну выкинул и из внутреннего кармана выхватывает «Вальтер»!

- «Вальтер»?!

- Вот именно, что «Вальтер». Наверное, у ССовца во время войны отобрал.

- Ну и что?

- Что, что. Три трупа, четвертый успел свалить. Деда не поймали – старая гвардия.

Народ, раздавленный неожиданной концовкой, молчал.

- А что? И правильно! Он ведь их первым не трогал! – вдруг крикнул седой мужчина с усталым лицом труженика.

- Так что же теперь всех поубивать? – возмутился студент-медик.

- А у меня тали украли, - спускаясь вниз, горестно сказал Гайкин.

- Отставить тали, - скомандовал рыжий полковник, - попрошу дальше, товарищи.

Мужчина с яйцевидной головой, сидевший рядом со столиком, налил себе водки, шумно выпил, закусил печеньем и, решившись, сказал:

- Ладно, расскажу. С братом моим было. Пылесос у него поломался. Чинил, чинил его, все без толку. Делать нечего, купил новый. А старый возле мусорки поставил – может кому на запчасти сгодится. Два дня аппарат простоял, никто не берет. Ну, брат видит такое дело, думает, отвезу его в гараж, авось и самому понадобится. Положил на заднее сидение в машину, а сам домой поднялся – закатки забрать, что бы тоже, значит, в гараж отвезти. Спустился во двор и видит: стекло в машине разбито, пылесос сперли.

Пассажиры дружно засмеялись.

Ваня тактично растолкал народ и, слегка покачиваясь на затекших ногах, проследовал в туалет. Внутри санузла некомфортно пахло. На стене за унитазом висела потускневшая табличка – «Все, что вы опускаете в унитаз, должно быть перед этим съедено».

Пристроившись на облучке, Гайкин горестно задумался. Мысли его были вовсе не о том, что он опускает в унитаз, а о недоброй своей участи. О несправедливости, которая заставила его сорваться с места и ехать Бог весть куда.

«Эхе-хей! Куда я еду? В Москву. А что Москва, поможет, что ли? Не подойдешь же к первому встречному и не скажешь: «Я по поводу такелажного инструмента». Засмеют, наверное? А может, и нет. Народ там серьезный, сам по телевизору видел. С портфелями все, по большей части. Только вот надо как-то обращаться с ними научиться. А то загну трехэтажным, конфуз выйдет». Рассуждая так, Иван кинул рассеянный взгляд на коробочку для туалетной бумаги. Там вместо привычного рулона или, на худой конец, салфеток, лежала громоздкая книга и с наполовину вырванными страницами. «Орфографический словарь» - прочитал Иван. «А возьму- ка я, да и выучу с пару десятков слов незнакомых, и буду их вместо матов употреблять. И срамоты не будет и вроде как и я умный, и знающий». Эта идея Ивану очень понравилась. Взяв словарь с собой, он покинул клозет и пошел на свое место.

Мужчины уже покончили с историями и завели новый разговор из серии «Кто от куда призывался».

Подошедшего Гайкина тут же опросил полковник. Он был сильно порозовевший: и от того, что выпил много водки, и от того, что больше всех был в теме.

- Служил?

- Как все, - настороженно ответил слесарь, прижимая к груди словарь.

- Какие войска?

- На флоте, - ответил Иван и забрался на верхнюю полку. Удобно устроившись, он раскрыл, сильно пострадавшую в клозете, книгу на букве «Р».

- Рыдван, рыбонасос, рухлядь, рутинист, рудоспуск, ротапринт, - вслух проговаривал он новые для себя слова, чтобы лучше их запомнить.

Вагоны качались, словно ведра на коромысле. Внизу шелестел ручеек военного разговора. Гайкин упорно изучал непонятные слова. Москва мчалась со скоростью 60 километров в час на встречу Зеленодарскому поезду и даже не подозревала об этом. Мягкие сумерки зачернили окна, в вагонах зажглись желтые лампочки. Пассажиры допили водку и разбрелись по своим койко-местам.

Иван, устав от орфографического словаря, стал смотреть в окно. Уже лет 20 он не покидал пределы своего родного приморского города, поэтому, наблюдая за темным огромным пространством, именуемым Россией, он испытывал чувства, близкие шестнадцатилетней девице, неожиданно узнавшей о своей беременности.

- Реципиент, твою мать! – по-новому выругался слесарь, - большая она, страна наша!

 

Глава 5.

 

Поезд, как опасливый вор, подкрался к Москве ранним утром. Еще спали и члены правительства, и беспокойные депутаты Государственной Думы, и их вертлявые помощники и секретари. Спали работники министерств и ведомств во главе со своими министрами, спали труженики подкомитетов и подкомиссий. Даже творческая интеллигенция, уже вернувшаяся со своих посиделок, беспокойно ерзала в кроватях, гламурно посапывая во сне.

Не спали пассажиры, пребывающие в столицу из Зеленодара. Они сидели возле своих чемоданов и смотрели в черные окна бегающими глазами перепуганных куриц.

Гайкин стоял возле открытого окна и наблюдал за приближающейся Москвой. Это зрелище ярко освещенного мегаполиса настолько поразило закоренелого провинциала, что у него самопроизвольно открылся рот, причем настолько широко, что туда вполне могла бы забраться белка.

Горизонт неотвратимо розовел. Курский вокзал шумно подкатил к поезду. Сотни встречающих вмиг ожили и одновременно выпучили глаза и, не сговариваясь, стали метаться по перрону. Послышались первые радостные крики: «Маша, а вы Люсеньку привезли?», «Сашка!!! А борода твоя где?!», «Евгений Петрович, Галка мальчика родила!» и т.п. Полились первые слезы, и раздался первый нервный смех. Потом все звуки слились воедино, создавая неповторимый гул железнодорожного вокзала.

Гайкин, Хохотов и примкнувший к ним полковник вышли из вагона. Невдалеке стоял сильно усеченный духовой оркестр. Медь, ожидая своего часа, играла с взошедшим солнцем в кривое зеркало. Музыканты переминались с ноги на ногу и перелистывали ноты. Толпа обтекала эту группу в черных фраках, как течение Гольфстрим Ирландию. Тут же рядом метался маленький вертлявый человек в сером костюме. Недостаток своего роста он пытался компенсировать частыми прыжками. Он грозным голосом кричал:

- Галкин! Господин Галкин!

Иван услышал призыв невысокого гражданина в несколько искаженном вокзальным шумом виде. «Меня зовут, что ли? Неужто в Москве узнали, что я еду? Опечаткин, наверное, сообщил!»

- Гера! Пошли быстрее нас ищут! – крикнул Гайкин и, ухватив клоуна за руку, поволок к оркестру. Полковник увязался следом.

- Мы здесь! Тута мы!

- Вы – Галкин?

- Да, да, Гайкин! – перекрикивая толпу, сообщил Иван.

- Здравствуйте, господин Галкин! – взревел вертлявый и тут же дал команду оркестру.

Музыканты заиграли такую замысловатую мелодию, что Иван потерялся в догадках рады ему здесь или совсем наоборот.

Встречающий, которого звали Аристарх Григорьевич, после того, как оркестр сделал свое дело, рассекая толпу словно маленький ледокол, повел Ивана к машине.

- А это кто? – спросил он у Гайкина, указывая на Хохотова и полковника, следовавших в кильватере.

- Мои друзья, - великодушно сообщил слесарь.

- Гм-м-м, - издал неопределенный звук Аристарх Григорьевич, - мы сейчас отвезем вас в гостиницу. Сегодня по плану подготовка к семинару. Завтра в 10 утра я за вами заеду. Не забудьте приготовить доклад.

- А че готовить, рольганг его в душу? Я и на словах могу!

- Лучше все-таки в письменном виде, - слегка удивился встречающий.

- Хорошо, ромбоэдр его забери, напишу если надо.

Погрузив гостей столицы в автомобиль, гостеприимный москвич дал указание шоферу:

- В гостиницу!

Иван ехал по мегаполису, смотрел в окно и мало, что понимал. Под воздействием от увиденного, его сознание и мировосприятие, со скрипом, но все же менялось. Всю красоту Москвы он поначалу не заметил, но мощь ее и серьезность осознал сразу же.

Пока он рассматривал город, улицы и здания, из которых он состоял и людей, его населяющих, на вокзале метался крайне возмущенный профессор Галкин, проклиная необязательность организаторов океанологической конференции.

В гостинице Ивану понравилось. Полковник сразу же после вселения пошел представляться генералу, проживающему в соседнем номере, а Хохотов и Гайкин погрузились в мягкие кресла и принялись беседовать.

- Вот говорят: Москва, Москва, злые здесь все. А нас встретили, отвезли, жилье предоставили. Видишь, как выходит: раз ты гражданин России – почет тебе и уважение! Сижу вот и думаю: не зря я в мазуте двадцать лет ковырялся – уважает страна свой рабочий класс.

- Рано радуешься, может быть, ошибка какая вышла, - раздраженно заметил Хохотов.

- Какая ошибка?! – задорно продолжал Иван, - Ты же сам слышал: «Вы господин Галкин? А это ваши помощники? Попрошу в автомобиль!» Слышал? Так чего же говоришь?!

- Слышал, слышал. А почему, кстати, «помощники»? Какие могут быть помощники у слесаря? Да еще клоун и полковник.

- Наверное, подумали, что вы мои ученики.

- Не знаю, не знаю… Подозрительно все это. Сегодня здесь переночую, а завтра к дядьке переберусь.

- А у тебя родственники в Москве есть? – с уважением спросил Гайкин.

- Дядя в Медведково живет.

- Ты в Москву-то, Гера, чего поехал?

- Я же тебе рассказывал. Собаку мою Люську отравили.

- Может быть, старая была и сама умерла?

- Нет! Ее недруги отравили! Я в газету пойду, к журналистам. Все расскажу! И как Гавриков, директор нашего цирка, в 98-м все помещение под автосалон сдал, и как администратор Решеткин вместе с дрессировщиком Глуповым мясо у тигров воровал, и как наездники-джигитовщики людей в городском парке на лошадях и пони за деньги катали, и …

- Думаешь, в газете пропечатают и все - сразу всех накажут?

- Посадят!! В тюрьму всех гадов!

В номер влетел полковник, громко хлопнув дверью. Он был сильно пьян.

- Смирно! – крикнул военный.

Затем он рухнул на кровать и тут же заснул.

- А полковник в Москве зачем? – продолжая беседу, спросил Гайкин.

- Из армии его поперли. Танк он, вроде бы, продал. Или хочет, чтобы восстановили в Вооруженных силах, или место ищет, я так и не понял.

Бравому полковнику, видимо, приснился жестокий бой, поскольку он шумно испортил воздух.

Гайкин и Хохотов вышли на балкон. Внизу суетилась Москва.

- А я найду начальника самого главного и все ему расскажу. Должен он понять, как же иначе? Ведь не брал я эти тали!..

- Ладно, ладно, не заводись! Слышал уже. Пойдем лучше по городу пройдемся, пока Геннадий Павлович спит.

Провинциалы спустились вниз, вышли на улицу и растворились в плотной массе столичных жителей.

 

Глава 6.

 

К двум часам пополудни Иван и Герард вернулись в гостиницу. На полу их номера сидел полковник Свинаренко Геннадий Павлович. У него был настолько бледный вид, как-будто ему только что вырвали коренной зуб. Из кармана его кителя вывалился портсигар и сиротливо лежал рядом с хозяином. Эта железная коробочка для папирос была ему вручена еще в военном училище за, как было выгравировано на ней, «за отличную стрельбу и высокий идейно-политический уровень». Некоторые буквы за долгие годы мыканья портсигара по карманам хозяина стерлись, и надпись сейчас читалась «за …личную стрельбу …» Обрывком газеты военный пытался удалить блевотные массы со своих форменных штанов. Увидев своих путевых друзей, полковник слегка смутился и сказал:

- Генерал совсем пить не умеет. Вот приходится…

- Не парься, Палыч, рудоспуск тебя забери! Бывает. Мы тут кефирчика купили. Иди-ка попей, кишочки прочисть, - улыбаясь, сказал Гайкин.

Хохотов разложил на столе принесенную провизию, и вся троица приступила к обеду. Полковник, напившись кефира и приобретя розовый цвет лица, попытался назначить раздатчика пищи и дневального, но ему клоун-философ Хохотов в длинных и витиеватых выражениях объяснил, что он здесь не полковник, а обыкновенный жилец, к тому же на птичьих правах. Полковник насупился, но ел с аппетитом. Его губы, приобретшие за долгие годы, проведенные на плацу, форму рупора, интенсивно двигались, пропуская во внутрь пищу.

Не успели гости столицы закончить трапезу, как в дверь постучали. Не дожидаясь разрешения, в номер вошли два человека с серьезными лицами. Одеты они были в черные костюмы и белые рубашки. Широкие, по моде, галстуки стягивали шеи. В руках у визитеров были черные дорогие кейсы. Они увидели на руке полковника часы «Командирские», подошли к нему и уважительным тоном спросили:

- Господин Галкин?

Полковник резко вскочил с места, вытянулся в струнку и мощно пропустил воздух сквозь губы-рупор:

- Полковник Свинаренко! Командир дивизиона связи! В отставке… пока.

Пришедшие слегка опешили. Они повернулись к Хохотову и неуверенно спросили:

- Вы?

Тот отрицательно замотал головой и мягко сказал:

- Конечно, не исключена вероятность, что на каком-то этапе одного из своих жизненных воплощений, я вполне мог бы быть и Гайкиным. Но в настоящий момент…

Иван, прожевав кусок колбасы, вытер рукавом рубашки рот и сказал:

- Я – Гайкин. Вам, ребята, наверное, ко мне.

«Ребята» пожали плечами, и более высокий из них конфиденциальным тоном сказал:

- По делу.

- По делу? А, понимаю! Вам позвонили из Зеленодара?

- ???

- Хорошо, что вы пришли! А то я совсем не знаю, куда мне обращаться. Я коротко. Пароход мы сдавали. Я мотылевые должен был обжать. Пошел валоповоротку отсоединять. Прихожу – рыбонасос твой рыдван! – нету талей! Я к начальнику цеха Кувалдину. А он мне: «Это ты, ромбоэдр, сам тали и попер!» Я к директору Магарычану. «Так и так, говорю, Аванес Аркадьевич, беда приключилась, рибосома ее забери!» А он меня премии лишил и даже не выслушал. Где же это видано, я вас спрашиваю, что бы трудового человека ни за что наказывали?!

Гости на протяжении всего эмоционального Иванового монолога усиленно моргали глазами, явно не попадая в тему. Когда Гайкин закончил, высокий, немного смущаясь, сказал:

- Мы извиняемся, но мы немного по другому вопросу. Нам, господин Галкин, нужна ваша подпись.

- Моя подпись?!

- Да, ваша. Наша компания начинает разработку шельфа в районе острова Круглого. Экологическая экспертиза проведена, вам надо только заверить протокол своей подписью.

К разговору подключился второй «черный костюм»:

- Мы сегодня узнали, что вы в Москве. Удачное стечение обстоятельств для нас – не пришлось ехать к вам в Волноград. В проекте, конечно же, есть определенные недоработки, но в этом «дипломате» находится весьма достойная компенсация. Для вас лично. Мы думаем, она вас вполне устроит.

С этими словами серьезный мужчина поставил кейс к ногам слесаря.

Высокий «черный костюм» достал из своего портфеля толстую пачку бумаг и положил ее перед Гайкиным.

- Подпишите, пожалуйста, вот здесь. Теперь здесь. Еще вот тут. И тут. Спасибо! Рады были плодотворному сотрудничеству. А морские котики не пострадают, не переживайте. Мы перевезем их в другое место.

«Черные» люди исчезли так же быстро, как и появились.

Гайкин с интересом осмотрел «дипломат». Он водил рукой по его гладкой коже, рассматривал замки, мял его ручку.

- Да, открой же ты его, наконец! – не выдержал Хохотов, - неужели не интересно, что там внутри?

Иван с безразличным видом нажал на обе кнопки замков, и верхняя крышка медленно открылась. Гайкин, Хохотов и полковник одновременно испустили звуки, которые, слившись воедино, были похожи на далекую артиллеристскую канонаду. В кейсе лежали зеленые американские деньги. Их было много, очень много и гости столицы почему-то загрустили.

- А ты точно слесарь? – подозрительно спросил клоун.

- Пропуск на завод показать, ридикюль-ростепель?

- Да я видел его уже! Но денежки-то такие за что тебе! Полный «дипломат»!

- Может, премию вернули?

- Тут премий твоих на тысячу лет вперед!

- Тогда не знаю.

- Какая разница! – вмешался полковник, - деньги есть, и это – главное!

- Нет, это – не главное! – возразил клоун, - Как мы объясним происхождение этих денег?

- Вообще-то, это мои деньги! – возмутился Иван.

- Что?! Ты хочешь кинуть товарищей? – крикнул военный, - Мы с тобой последний кусок… А ты!.. Эх!

- Вот и верь после этого людям! – добавил патетики Хохотов.

- Не, ну я не против, чтобы поделиться. Но мы же не знаем, зачем мне их дали. Может они бандитские и их лучше вернуть?

Такая версия всех насторожила.

- Вполне возможно, что и так. Но мы можем эти деньги узаконить, - сказал, после некоторого раздумья Хохотов.

- Как?

- Пойдем в казино, поставим эти доллары и выиграем на них русских денег и все! Возьмем справку, что деньги выигрышные и мы перед законом чисты.

- Ты думаешь, справку дадут?

- Дадут, куда денутся!

- А, че, думаешь, выиграем?

- А как же! Смотри у нас сколько денег! На них не выиграть нельзя!

Вечером полковник был отправлен на разведку. Он нашел большое казино, хорошенько его осмотрел, однако, бесплатная выпивка выбила его из седла.

Вернулся он в гостиницу в десять вечера сильно пьяным. Связанно говорить он не мог, и его пришлось раздеть и поставить под холодный душ. Свинаренко, лишь только ледяная вода потоками полилась по его дряблому телу, начал вырываться и кричать. Но Иван и Герард держали его крепко.

Через три минуты полковник был уже в состоянии соображать.

- Мы за чем тебя посылали?! Ты почему напился? – распекал пластуна-халтурщика Хохотов.

Полковник объяснил произошедшее своей слабостью к бесплатному алкоголю и почему-то усматривал в этом доброе предзнаменование.

Через полчаса вся троица была уже в казино.

 

Глава 7.

 

Москвичи всегда плохо относились к приезжим, но очень хорошо – к их деньгам. Чтобы сделать процесс перетекания капитала от глупых провинциалов к образованным и продвинутым столичным жителям был более быстрым, очень кстати появились казино.

Автор «игрового» проекта Хохотов вывел из гостиницы Ивана и полковника.

- Ну, что, скажем, как Гагарин, «Поехали!»? – попробовал взбодрить товарищей клоун.

- Нет шансов, даже при нашем козыре, - вяло проговорил губами-рупором военный.

- Не понятно все как-то, - заскулил и Иван.

- Да, что вы, мужики, задрейфили что ли? Делов-то на час, от силы. Одни деньги в другие переведем, и… шлемы себе пробковые купим и на Нил – крокодилов ловить!

- А зачем их ловить?! Они же гадкие! – удивился Гайкин.

- Это я так, к слову. Короче, хорош тут нюни распускать! Вперед! – прикрикнул клоун и, взяв под руки Ивана и полковника, повел их через ярко освещенный город.

Гайкин нес кейс, полковник указывал направление, Хохотов пытался развеселить напарников. В цирке, надо заметить, это получалось у него гораздо легче, хотя людей было несоизмеримо больше. «Тяжелый случай», - подумал он.

Яркие неоновые лампы освещали вход в обитель безумия. Серьезные люди-шкафы, молчаливые и неподвижные, как гипсовые львы, охраняли вход. Из заведения шел запах засаленной бумаги – запах денег.

Троица, ослепленная шикарной иллюминацией, замялась невдалеке.

Хохотов толкнул плечом полковника и злым шепотом произнес:

- На абордаж, Палыч! Кидайте крюк!

Военный растерянно осмотрелся вокруг, видимо ища затребованное устройство, потом поняв иронию, одернул китель, достал из портсигара «за …личную стрельбу…» сигарету, закурил, успокоился и первым пересек чертог дома азарта. Хохотов и Гайкин последовали за ним.

Охрана неодобрительно покосилась на рюкзак Гайкина, висевший на плече, но все же пропустила.

Играть решено было на рулетке. На половину суммы были приобретены фишки. Атмосфера в казино была деловая, что очень удивило Гайкина, ожидавшего застать здесь нравы и обычаи подвала, в котором они в детстве играли в секу. Он думал, что тут крики безумной радости перемешиваются с выстрелами, производимыми, проигравшимися в пух и прах, самоубийцами. Здесь же в огромном зале за железными ящиками с экранами, напоминающими автоматические справочные на железнодорожных вокзалах, сидели тихие люди. Они отрешенно наблюдали за бегающими перед их глазами предметами на мониторе. Чуть более эмоционально вели себя посетители, окружившие зеленый стол рулетки. Возле него уже хлопотали Хохотов и полковник.

- Ставь на зеро! Ставь на зеро! – канючил Свинаренко.

- Да, подожди ты! Держи фишки, будешь ставить, куда я скажу. Так, на 7, на 23, на 25, на 32. Теперь на красное десять фишек и на вот этот сектор – пять.

- Выиграло зеро! – сообщил крупье, когда шарик, пометавшись, затих в соответствующей ячейке.

На полковника было страшно смотреть. Он отнял фишки у клоуна и почти все поставил на зеро.

- Выиграло 10, красное, - бесстрастно сказал крупье.

Оставшиеся фишки вновь перешли к Хохотову. Теперь ставки он делал собственноручно. Обложив половину поля, он чуть отошел, полюбовался своей работой и, в ожидании, замер.

- Тридцать шесть, черное, - голосом диспетчера автовокзала сообщил крупье. Это означало, что опять мимо.

- Гады, – тихо сказал клоун и закусил от обиды губы.

- Сволочи, - едва слышно присоединился полковник и крепко, до боли в пальцах, сжал в кармане портсигар.

Иван, наблюдал за всем происходящим со стороны. Ему казалось все происходящее каким-то сном. Вот сейчас бесстрастный крупье улыбнется, вернет им все фишки и скажет, что это был розыгрыш. Но этого не произошло, и он на негнущихся ногах подошел к клоуну.

- Давай остальные деньги, - раздраженно сказал Хохотов, - Палыч, иди, фишек возьми. Ваня, теперь на тебя вся надежда. Ты парень простой, грехов за тобой нет, тебе должно повезти.

- Делать ставки будешь ты, - энергично закончил клоун.

В Иване назревал надлом. После спокойной, ясной и вполне нравственной жизни в глубоко провинциальном городе, ему предстояло измазать себя грязью разврата. «А если Анюта узнает?» - испугался он. Мощные здоровые силы захолустной дремучести держали его на месте, но Хохотов сильным рывком сдвинул его и подтянул к рулетному столу.

Клоун достал из кармана истертую записную книжку, приобретенную еще в советские времена, и стал что-то быстро в ней записывать.

- Совместим научный подход с голой интуицией, - сказал он.

Иван почему-то решил, что, наверное, придется раздеться.

- Гера, я не могу, - злобно проговорил слесарь и с тоской посмотрел на крупье.

- Тебе и делать ничего не надо. Ставь фишки куда хочешь, вот и все. А я буду вести анализ. Про теорию вероятности слышал?

Иван вспомнил передачу «Очевидное-невероятное» и утвердительно кивнул.

- Вот и хорошо! Вот тебе десять фишек, ставь их куда хочешь. Можешь в сам квадрат, где цифра, можешь между ними, можешь на перекрестье. Давай, действуй!

Иван с ловкостью слона протиснулся к столу и приступил к выполнению задания. Чтобы быстрее с ним справиться, он все фишки вывалил на 13.

- Выиграло 13, черное.

Хохотов чуть не потерял сознание! Иван с трудом, но все же понял, что произошло что-то очень хорошее.

- Полковник! Иди, иди сюда быстрее! Брось ты этот стакан! И кто это придумал на халяву поить гостей заведения?! Вот фишки, что Ваня выиграл. Иди, меняй их на деньги и сразу же сюда. Похоже, масть пошла!

На следующий раз Гайкин очередные десять фишек слегка рассредоточил. И вновь выиграл!

Полковник так резво сновал между кассой и игровым столом, что от него стало пахнуть потом.

Слесарь вошел во вкус. Ставки росли. Крупье был заменен. Уже и старший крупье подошел к столу и начальник смены, словно линкор, барражировал рядом…

Но… но халявщики проморгали свой Сталинград. Наступил перелом и пошли танки на Берлин с ужасающей быстротой!

Через полчаса все было кончено. В дальнем углу игрового зала за колченогим столом сидели Гайкин, Хохотов и полковник и отпивались шаровым виски. Разбитые надежды валялись где-то рядом.

В пяти метрах от них на мягком кожаном диване сидел полноватый господин. Он курил сигару и разговаривал с кем-то по сотовому телефону. В левом нагрудном кармане его пиджака лежала небольшая стопка золоченных визиток, на которых было написано: «Юрий Карлович Македонский, нефть, газ и прочее». Олигарх закончил разговор, отдал телефон маячившему тут же охраннику и с наслаждением почесал ладонь левой руки. Его черные, как маслины, глаза, бегающие из стороны в сторону, словно он следил за игрой в настольный теннис, вдруг остановились на угрюмых фигурах трех банкротов. Они сейчас чувствовали себя как челюскинцы на льдине – одиноко и зябко. Будущее проглядывалось довольно смутно, как лики святых на старинных иконах.

- Это что за клоуны? – строгим басом спросил у охранника господин, легким кивком указывая на грустную троицу. Минуту назад он провел удачную сделку, и было самое время поразвлечься.

- Залетные какие-то. Пролетарии. Или где-то рядом…

- Притащи их сюда, - голосом, исключающим возможность возражения, приказал олигарх. У него был знатный голос. Лет двадцать назад он даже делал попытки стать оперным певцом. Но его не взяли – фигура подкачала. Нельзя же было выпускать на сцену маленького человечка с короткими ручками и мясистыми ляжками. Спустя время к его и так весьма не выгодному облику добавился рыхлый живот, хомячьи щеки и мощная лысина. Теперь он живо напоминал заведующего продовольственным складом в краткий период между второй и третьей отсидками. Но теперь это не имело никакого значения по той простой причине, что Юрий Карлович уже стал олигархом, и петь перед кем-то уже не было никакой нужды.

- С вами хотят поговорить. Следуйте за мной, - строго сказал охранник южному отряду.

Те были настолько опустошены, что безропотно подчинились.

«Ну, вот и расплата!» - подумал Хохотов.

«К следователю, что ли?» - мелькнуло в голове полковника.

«Неужели по поводу талей?» - слегка обрадовался Иван.

- Здорово, народ! – с улыбкой поприветствовал подошедших Македонский, - Чего грустите? Деньги проиграли? Много?

- Все… - прошептал клоун.

- Ну, не беда! У вас «всех»-то, наверное, немного было?

- Много. Очень много, - возразил Иван.

- Это надо отметить! Эй, мальчик! Принеси-ка нам столик, стулья и чего-нибудь выпить. Только быстро. А вы, хлопцы, садитесь, не стесняйтесь. Меня зовут Юрий Карлович и это казино – мое. Так что деньги я у вас отобрал. Ха-ха-ха! Не горюйте! Вы себе еще заработаете.

Когда принесли и накрыли стол, выпили по первой.

- Юрий Карлович, а может вернете нам деньги? Они же у нас последние были, - плачущим голосом попросил Хохотов.

- С удовольствием вернул бы, но не могу. Закон нарушу.

- Какой закон? – удивленно спросил полковник.

- Закон обувания лохов! Ха-ха-ха!

Выпили по второй. Македонский слегка подобрел.

- Ладно, народ, настроение у меня сегодня хорошее и я буду для вас золотой рыбкой. Или, судя по комплекции, золотым китом. Ха-ха-ха! Но только по одному желанию. Поехали!

- Работу! – первым выпалил полковник.

- Военные мне нужны. В отставке? Хорошо. Игорь, - обратился олигарх к охраннику, - вот этого отведи к Оксане Петровне. Пусть оформит сторожем в супермаркет.

- Но… - привстал Свинаренко.

- Для начала, - остановил его Юрий Карлович, - следующий.

- Я, понимаете ли, попал в непростую ситуацию. Мне сорвали номер в цирке – отравили мою Люську. Это собака. И я, полный творческих идей, вынужден скитаться в поисках…

- Короче!

- Дайте денег!

- Нет! Денег не дам. Что это за желание – «Дайте денег!»? Деньги надо за-ра-ба-ты-вать! Пропало твое желание. Теперь ты, краснощекий.

- Я, это, ригорист его забери, по поводу талей хотел. Ведь не справедливо это! Я же на все субботники выходил. И сверхурочно тоже. На работе не пил. За что премии-то лишили?! Я же тали не крал!

- Из твоей эмоциональной речи я понял, что тебя начальство обидело. Вот тебе адрес. Это приемная депутата Хныкина, он в этих делах лучше разбирается. Завтра иди к нему. Я позвоню. Ну, все, народ, аудиенция закончена. Пора по домам.

- А…а, как же я? – подал голос клоун.

- Все. Магазин закрыт. На будущее – четко формулируй свои желания. Тогда, возможно, они и сбудутся…

Ночью вся троица вернулась в гостиницу. Там их ждал сюрприз.

 

Глава 8.

 

Уже возле самой гостиницы на друзей вылился крупный весенний дождь. Скрывшись под козырьком у входа, они увидели через стеклянные двери быстро перемещающихся людей. Поскольку звук наружу не проникал, вся картинка весьма походила на кадры немого кино. И финала хорошего мокрым героям оно не предвещало.

В фойе метались оба «черных» господина, которые нежданно облагодетельствовали Ивана и его товарищей. Профессор Галкин, собственной персоной, семенил тут же, смешно дергая головой и, видимо, что-то рассказывая. Рядом прыгала худая, как зубочистка, женщина-администратор, а так же еще несколько незнакомых граждан обоего пола.

- И тут рыдван! – воскликнул Иван, - Мужики давешние за деньгами вернулись!

- Все назад! – скомандовал полковник.

Пришлось выбежать на дождь.

- Давай к метро! – гаркнул военный.

- Какое метро?! Два часа ночи! – остудил его Хохотов.

- Что же делать? – впал в отчаянье Иван.

- «Что», «что», к дядьке моему поехали. А завтра решим, что дальше делать.

- Ты же говорил, что тетка здесь у тебя? – подозрительно спросил Га йкин.

- Дядя, тетя – какая разница в данный момент. Поехали! – крикнул клоун.

Остановили такси.

- В Медведково, - скомандовал Хохотов.

Полковник в машину не сел.

- Пойду в казино. Юрий Карлович - мужчина серьезный. Буду под его командованием служить.

- Как хочешь, - сухо сказал клоун и подогнал шофера: - Чего стоим? Поехали!

Иван высунулся из окна и крикнул:

- Удачи тебе, Геннадий Павлович! Может, еще свидимся?

Заспанный дядя принял ночных гостей довольно холодно, но спать оставил.

В половине девятого утра Иван, наскоро умывшись и выпив чаю, поехал к депутату Хныкину. Хохотов остался дома грустить и философствовать.

Приемная народного избранника находилась в таком забытом богом месте, что и москвичу-то не просто было бы ее найти, не говоря уже об Иване.

Когда Гайкин, после нескольких часов поисков, вошел в приемную, из посетителей никого не было. Яков Сергеевич сидел за столом в кресле и раскладывал на компьютере пасьянс «Косынка». Его «брежневские» брови то поднимались, то опускались, в зависимости от расклада карт.

- Я, эта, извиняюсь! Товарищ Хныкин – это вы?

- Господин.

- Что, извиняюсь?

- Господин. Господин Хныкин, - безразличным голосом поправил депутат, не отрывая взгляда от монитора.

- А-а-а! Понятно. Так вот. Я от Юрия Карловича. Он вам, извиняюсь, звонил.

Хныкин, поняв, что легко отделаться не удастся, посмотрел на посетителя и, оставив в покое «мышку», спросил:

- Вам что нужно, уважаемый? Ни кто мне не звонил.

- Вот оно как… А говорил: «Позвоню, позвоню».

- Вы за чем пришли? Выкладывайте, раз уж оторвали меня от дела.

Гайкин достал из рукава свой главный козырь и бросился сразу с места в карьер:

- Как во вторую смену оставаться, так я ни когда не отказывался!

Хныкин удивленно повел дремучими бровями.

- И на ходовые испытания всегда ходил. Трубопроводами вообще не наша бригада занимается, а мастер сказал, и я две системы разобрал и заменил. На «Семене Бурлакове» это было…

- На каком Семене?! – укрепился в удивлении депутат.

- Как на каком?! – в свою очередь не понял Гайкин, - На танкере, конечно. Из серии «С».

- И что ты от меня хочешь? У меня тут трубопроводов нет. Тем более из серии «С».

- Да я же не про то! – поражаясь глупости народного избранника, сказал Гайкин.

- А про что?! – начал выходить из себя депутат, - Выражайтесь яснее!

- Я ж и говорю: тали у меня сперли. Прораб орет, ротапринт его забери. Кувалдин, это наш начальник цеха тоже орет. А директор премии лишил. За что?! – крикнул Иван.

Из него, совсем неожиданно для него самого, стал выплескиваться, накапливавшийся годами, рабочий гнев.

- Я в инструменталку ключи всегда во время сдавал! И ветошью их протирал! А насчет крепежа я так скажу – это не моя забота! Пусть снабженцы шевелятся! Гаек на 16 уже второй год днем с огнем не найти!

- Вы что сумасшедший?! Сейчас же замолчите!

Но Ивана было уже не остановить.

- Вот на шплинтовку прораб жаловался. А кто мне этих шплинтов дал?! То-то! Вот и приходится проволокой обходиться. В картере не убираем? А почему нам пацанов из ПТУ перестали присылать на практику?! Почему, я вас спрашиваю?!

- Если вы не замолчите, я вызову милицию!

У Гайкина это был второй приступ ярости в жизни. Первый был лет пятнадцать назад, когда на него в бане, по ошибке, вылили полную шайку кипятка.

- Местком тоже. Прошу путевку на август, а они дают на ноябрь. Как же я в санаторий поеду, когда я на работе в это время?! Робу присылают без пуговиц! И швы расходятся!

Хныкин смекнул, что дело плохо и вызвал наряд милиции.

От вопросов производственных Иван резко перешел к социальным, что было для него самого очень неожиданно.

- На рынке пройти невозможно – весь город торгует! А работать кто будет, я вас спрашиваю?! Раньше был Дворец пионеров, а теперь там одни офисы! Чем они там занимаются?! Вот вы тут, в Москве, что делаете?!

- Вы успокойтесь, гражданин. У нас же социальное партнерство: мы вам работу даем, а вы ее работаете. Разве не справедливо?

- А кто гайки крутить будет?!

В этот момент в кабинет вошли сотрудники милиции и довольно ловко скрутили буяна. Иван, потеряв свободу действий, тут же затих.

Когда слесаря увезли на милицейском «бобике», Хныкин, процедив сквозь зубы: «Ходят тут всякие!», продолжил раскладывать «косынку». Но дело не пошло – сказалось чрезмерная эмоциональная напряженность.

Яков Сергеевич достал «мобильник» и позвонил своей помощнице Наталье Викторовне, которая в данный момент делала маникюр в парикмахерской.

- Наташа, давай в сауну съездим?

- Яша, полдень только…

- День сегодня тяжелый получился, отдохнуть надо.

 

Глава 9.

 

Когда в Беловежской Пуще росчерком пера была уничтожена великая страна – мощнейший Советский Союз, Борис Леонидович Махновский сошел с ума. Он поджег занавес в городском театре драмы, публично оскорбил критика Глоткина, затем выскочил на улицу, чугунной урной разбил витрину кооперативного магазина и забаррикадировался в планетарии. Только к вечеру силами курсантов милицейского училища его удалось принудить к сдаче. Когда его побитого и связанного вели в отделение, он часто выкрикивал: «Ленин, партия, ком-со-мол!»

Врачи клиники для душевнобольных, не растерявшие еще базы, приобретенной в социалистические времена, после полугодичного лечения, вернули обществу Махновского.

Второй прорыв фронта психического здоровья Бориса Леонидовича произошел во время «черной субботы» в 1998 году. Он заперся на чердаке пятиэтажки и через щели в крыше выкрикивал обидные для проходивших граждан слова. Ему тогда казалось, что все до единого жители Земли объединились против него в коварном и жестоком заговоре. На этот раз милиции было не до него, и она не штурмовала цитадель Махновского. И устав спать на гравии и питаться голубями, он через три дня покинул свою крепость и вернулся к нормальной жизни. Помощь медиков на этот раз не понадобилась.

Подобные выходки, обусловленные неадекватным восприятием действительности, случались у него часто и поэтому в районном КПЗ он был желанный гость.

Когда Ивана завели в камеру, Махновский был уже там.

- Коммунист? – зло спросил борец за идеалы и вынул из кармана небольшие песочные часы. Он случайно захватил их в санатории ВЦСПС еще в 1978 году. С тех пор, он часто неожиданно их вытаскивал и, поднося часы к самому носу собеседника, загадочно прищурив глаза, говорил: «А время-то идет!» У Бориса Леонидовича были мелкие, словно бусинки, черные глаза, острый, как скала, подбородок, мясистый нос и отвисшие, как у таксы, уши.

- Коммунист?! – грозно повторил он свой вопрос.

- Сочувствующий, - тихо ответил уже успокоившийся Иван.

- Чего им сочувствовать этим кровопийцам?! – взревел Махновский, который уже как две недели, поменял на 180 градусов свое мировоззрение.

- Не знаю, - осторожно ответил слесарь, - но раньше, при коммунистах лучше было.

- И чем же? – ехидно спросил Борис Леонидович.

- Человека не за деньги ценили.

- А за что?

- Ну…ну, за работу.

- Много тебя наценили? – иронично спросил борец за идеалы, - Только какая-нибудь «Хрущеба» небось и есть. Ни дачи, ни машины, ни одежды приличной. Ах, да! Грамот еще, наверное, полный шкаф.

- А сейчас что, лучше разве? – опрыснул духами современного момента разговор Иван, - Наш директор Магарычан на «Мерседесе» ездит, начальник цеха Кувалдин – на «Волге», а я и все рабочие – на троллейбусе! И чем же сейчас лучше?

- А тем, что ты можешь об этом хотя бы говорить! – зло прокричал Махновский.

- Велика радость! – криво усмехнулся слесарь, - По твоему, при любом строе простому народу плохо должно быть. Но при социализме меня хотя бы в президиум на собраниях садили. А сейчас? А сейчас и собраний-то нету.

Неожиданно Махновский подскочил к Ивану и вдавил песочные часы в нос слесаря.

- А время-то идет! – крикнул борец за идею.

Гайкин, не ожидавший подобного поворота, отшатнулся назад.

- Ты чего?!

- Семьдесят лет верили в Карла Маркса и что? Где сейчас вся эта общность людей новой формации? Мавзолей только от социализма и остался.

- В Бога, вон, 2 тысячи лет верят и ничего, - ответил Иван и поправил под рубашкой крестик.

Дверь в камеру со скрипом открылась, и на пороге оказался крупный лысый человек с квадратным подбородком и немигающими глазами. На его пальцах были нататуированые перстни, а на кистях рук слова «Маша» и «Сочи». Взгляд у вновь прибывшего был как у Ивана Грозного в момент убийства сына.

- Че кипишите, фраера? На дурняк попали или за дело? Че молчите, как вертухай на параше? Я – Леха Гвоздь, мне отвечать надо!

- Я – за депутата, - угрюмо ответил Иван.

- Замочил? – с уважением спросил зек.

- Вроде, нет. Сухой был, когда меня уводили.

- А ты, мухомор? – обратился Гвоздь к Махновскому.

- Я – по идейным убеждениям.

- Пидор, что ли?

- Сам ты!.. Вот как можно говорить о нравственной культуре народа, когда…

- Ладно, харе базарить! Слушай сюда. Если вы – на фраера позорные, а пацаны реальные, по-скорому мне курехи подгоните. Легавые дочиста обшмонали, рога бы им поотшибал!

- Я не курю. Но зажигалки есть. Вернее, были. В рюкзаке. А рюкзак милиционеры, точнее, легавые забрали, - ответил Иван.

- У тебя Мухомор?

- Не имею дурных привычек, - гордо ответил борец за идею.

- Ух, лошары! Не догоняете вы своими тупыми калганами, что куреха – это в кайф! А башли есть?

- Что, простите? – переспросил Махновский.

- Башли. Тугрики. Бабло, короче.

- Деньги, что ли? Нет, денег нет. Было двести рублей, но мили…легаве забрали.

- И у меня забрали, - подхватил Иван.

- Не, ну я не понял?! У вас че ни хрена нету? Если че ныкаете, я на раз выкуплю. Схавали?

Гайкин и Махновский закивали головами.

Зек снял башмаки и прилег на нары.

- Так, теперь вот что. Ты, мухомор, стучись в «кормушку» и у вертухая курево вымучивай. Ты, мокрушник, падай сюда и что-нибудь интересное базарь. Заместо радио.

Иван присел на нары рядом с зеком и начал рассказывать о своих злоключениях.

- И вот бегаю теперь по Москве, по городу и никто мне помочь не хочет, - закончил повествование Гайкин.

- Жалостливая терка. Сути вопроса я не понял, но помочь тебе сможет только братва, поскольку братва – это сила! Ты хлебалом не щелкай, как только с кичи свалишь, иди к Вове-Пеликану. Он – в законе. Я тебе моляву для него нацарапаю. Он все взвесит. Если правда твоя, умоются те козлы, что тебя мучили, юшкой кровавой. Не жухай, мокрушник! Все путем будет! Эй, мухомор, ну что, курехи вымутил?

- Вот только две сигареты дали.

- Ничтяк! Перекинь-ка сюда их.

Леха-Гвоздь затянулся, и блаженство разлилось по его грозному лицу.

- В кайф! Так, мокрушник в шарочку почирикал, теперь, мухомор, твоя очередь.

- А что я? Мне рассказывать нечего.

- Я, реально, не прокурор, так что ты тут кипиш не подымай и фуфло не гони. Канай сюда! Вот так. Падай на шконку. Давай, облегчай душу.

- Ну, не знаю, что и рассказать…

- На воле по какой масти живешь?

- Я – председатель общества «Гаити».

- Че за ботва?

- Мы боремся с произволом ГАИ.

- Опаньки! По приколу! И как их парафините?

- В нашем обществе триста членов. У нас у всех есть автомобили, но мы держим их в гаражах. Мы вешаем увеличенные фотографии наших машин себе на грудь и ходим возле постов ГАИ.

- И в чем прикол?

- Как «в чем»? Они же видят, что у нас есть машины, но мы на них не ездим. А если не ездим, значит, они нас не остановят и не возьмут свою мзду.

- А, догнал! Ха, лихо вы на мусоров наехали! Если так дальше покатит, будут своими палками полосатыми собак гонять, волки позорные! Ха-ха-ха! Лихой ты жиган, мухомор! А так сразу и не вкатишь. Ладно, ничтяк потерли, пора и бока помять. Пока мусора не дергают, пару часов кимарнем.

Арестованные растянулись на нарах. Через несколько минут Леха-Гвоздь начал замечательно храпеть, изредка выкрикивая во сне: «Гнида!» или «Не канает!»

Ивану не спалось. Он нащупал под рубашкой деревянный крестик и, поскольку молитв не знал, по-простецки обратился к Господу: «На волю бы!»

С детских лет на груди у Вани висел небольшой деревянный крестик. Как-то он с пацанами, ради интереса, забрел в церковь. Веселой ватагой они ворвались вовнутрь, но там тут же умолкли. Батюшка, похожий на их учителя математики, строго на них посмотрел, но из Божьего храма не выгнал. Маленький Ваня, как завороженный, рассматривал иконы. Но особенно его поразило распятье. Позже он из щепки сделал себе крестик, покрыл его лаком, повесил на крепкую бечевку и стал его носить. О вере, в данном случае, речь не шла. Он скорее проникся глубоким уважением к Христу, безвинно пострадавшему и вынесшему все муки. Потом его часто ругали за крест, заставляли его снимать, даже в пионеры не хотели принимать из-за этого. Но он, обычно вполне покладистый, тут проявлял упорство и вновь надевал свой крест. В зрелом возрасте, слегка разуверившись во всеобщей любви и братстве, он продолжал носить крест скорее по привычке.

На следующее утро пути задержанных разошлись. Леху-Гвоздя повезли в следственный изолятор, Махновскому дали метлу и он начал отрабатывать выданные ему пятнадцать суток. Обезглавленное общество «Гаити» подрастерялось и на время прекратило свои акции. Найдя своего вождя через трое суток, они, как малые дети, облепили его и ждали распоряжения. Борис Леонидович, любивший эффектные трюки и бывший весьма изобретательным и тут не подкачал.

На следующее день мести дорожки в парке ему помогали все триста членов его добровольного общества. Выглядело это весьма мощно, ведь «гаитян» с метлами было в десять раз больше, чем посетителей небольшого парка. Вездесущие журналисты немедленно примчались на место событий с камерами и микрофонами. Махновский заявил, что общество «Гаити», в данный момент приостановило свою борьбу с ГАИ и переключилось на искоренение такого, унижающего человека и гражданина, наказания, как пятнадцатисуточный арест с принудительными работами.

Когда всю эту ботву показали по телевизору, начальник КПЗ вызвал к себе борца за идеалы и сказал:

- Мы тебя, гражданин Махновский, освобождаем условно-досрочно. Забирай свои вещи и иди на все четыре стороны. И больше к нам не приходи – не пустим.

Ивана Гайкина с утра отпустили, поскольку ничего серьезного ему предъявить не могли. Слесарь закинул за спину рюкзак и поехал к Вове-Пеликану, записку к которому ему написал Леха-Гвоздь.

 

Глава 10.

 

Теплое утро обволокло Москву, как конопляный дым – наркомана. У прохожих было сладостно на душе, и слегка кружилась голова. Весна шагала по столице, как агроном по свежевспаханному полю. Необычайный прилив сил заставлял граждан делать маленькие глупости: переводить через дорогу молоденьких девушек, вместо старушек, влюблено смотреть на своих начальниц, дарить первые весенние цветы агентам соцстраха и отдавать всю до копейки зарплату женам.

По небу плыли небольшие, похожие на куски ваты, облака. Деревья и кустарники приободрились и стали осторожно выпускать зеленые почки. Веселый весенний дух метался по городу и цеплял прохожих. Злые пенсионеры называли его ветром, но это ничего не меняло.

На хазе у воровского авторитета Вовы-Пеликана собрался узкий круг доверенных лиц. Сходка длилась уже два часа, а нужное решение так и не приходило.

- Хватит гнилых базаров и понтов! Решать надо конкретно и по делу. Пусть фраера с мусорами друг другу туфту втуляют, а нам надо о своем мозговать. Беса пусть прокурорские гоняют, - призвал к более рациональному решению возникших проблем хозяин малины.

- От всей этой босоты ментовской совсем жизни не стало, - заметил худой вор, имеющий, в отличие от остальных, собравшихся только одно ухо.

- Оборзели легавые! Дышать, волки, не дают! Мочить их гадов! – посыпались реплики с мест.

- Хорош порожняки гонять! Есть у кого на руках козыри? – спросил Пеликан, не теряющий надежды перевести сходку в более рациональное русло.

- Фраерок свой в мусорятне нужен, чтобы маяковал, еже ли чего, - предложил одноухий.

- Мусора этого казачка засланного в миг выкупят. Ботва все это, - возразил старый вор, имеющий выгодную внешность персонального пенсионера.

- Согласен, ментура – это лажа, - поддержал «пенсионера» Вова.

- Тогда, может быть, какого-нибудь отморозка из балаболов думских купить? – спросил одноухий.

- Ты че?! Им знаешь сколько башлей отваливают? У нас общака не хватит.

- Так можно же лоха какого-нибудь кипишного отловить, башли кому надо дать и будет у нас свой чувак в Говорильне. Пусть он там понты колотит, мы не против. Ну, а если понадобиться, на Ментов или на прокурорских в легкую наедет – он же ведь народный избранник, - оформил мысль Пеликан.

- Ничтяк! Клево! Одобряем! – загалдела братва.

Неожиданно в дверь позвонили.

- Ша! Спакуха! Леший иди, открой. Если мусора, маякнешь. Вали тогда, братва, через балкон.

- Третий этаж, Вован, высоко!

- Будешь тогда на нарах париться!

- А че они нам предъявят? Сидим, коньячек пьем…

В комнату вернулся Леший. За ним шел Иван Гайкин.

- Во! Фраер какой-то. Базарит, что до тебя, Вован.

- Опаньки! – воскликнул Пеликан, - Лошара сам нас нашел! Только об этом базарили, а он вот он – с неба свалился. Заходи, чувак! Ты какой масти? Из мужиков?

- Слесарь я. Зовут Иваном, фамилия – Гайкин, - скромно ответил Иван, слегка растерявшийся от скопления людей с напряженными лицами.

- Слесарь – это прикольно! Это же – народ! То, что нам нужно! Слыш, кореш, депутатом правильным хочешь стать?

- Я про депутатов не знаю. Я вот чего пришел. Мне подшипники обжать надо было, я пошел валоповоротку отключить. А тали кто-то спер…

- Это у вас «крыса» завелась – у своих тащит. Отловить надо, «маслину» в кеньдюх и пушяй у чертей уголь ворует. Но, не об этом сейчас. Ты, слесарь, без матов базарить можешь?

- Научился. Я другие слова вместо ругательств подставляю.

- Это какие еще?

- Рудоспуск, ротапринт, ростепель…

- Ну, эти сойдут – как отмазки покатят. Теперь хватит пустому базару греметь. Ты, Ваня, избран… Кто «за»? Вся кодла – «за»… депутатом от братвы. Чтобы ты от прочих чуваков, которые в Говорильне тусуются, не отличался лоховскими привычками, мы отправим тебя к чувакам, которые из тебя настоящего жигана сделают.

Гайкин усиленно моргал глазами. Все происходящее казалось ему каким-то глупым сном: люди в наколках, карты и выпивка на столе, непонятные речи и в довершение – его выбрали депутатом.

Пеликан продолжал что-то говорить, а Иван скромно присел на табуретку в углу и задумался.

«А может, действительно, так лучше? Изберут депутатом, буду простому народу помогать. Не знаю я вот только ни хрена. Но человек вот этот говорит, что научат меня…»

- Эй, фраерок, ты меня слушаешь? Так вот. Мы тебя, бродягу, реально поднимем. Попрешь ты, как трактор, к сытой жизни. Нет, благодарить нас не надо! Ты просто, когда весточку тебе пришлем, всякую гниду давить будешь. Всех, кто нам жить мешает. Вкатил, чувак? А теперь, Леший, отвези его к этому, как его?.. Мудакову, что ли? Не, Мускатову. Он из фраеров жиганов делает. Ими…ими…ментер какой-то. Не ссы, Ваня! Будешь икру ложками есть, в театр самый Большой ходить. Ну, а если скурвишься, что с вами фраерами, довольно часто случается, правилка воровская тебя подрихтует. Ну, че стали? Ломанули!

 

Глава 11.

 

Постигать науку нравиться людям Гайкину предстояло под руководством многоопытного Петра Трофимовича Мускатова, ловкого афериста, называемого официально имиджмейкером.

Когда Леший передал Ивана под его попечительство, Петр Трофимович уже после трех минут беседы понял, что более трудных задач в его жизни еще не было.

- Ты книжки в своей жизни читал? Про Герасима и Му-Му, допустим?

- …Про Герасима – нет. А про Му-Му что-то читал. Про коров там вроде…

- Я-я-ясно! Ну, что ж, будем работать. В начале определим где у нас печка, от которой надо плясать.

- Плясать? А Вован говорил, что вы меня наукам разным обучать будете.

- Хобби у тебя есть?

- Чего?

- Что нравиться делать?

- Слесарю.

- А в свободное время, - Мускатов, готовый испить сию чашу до дна, старался говорить спокойно.

- Дома что ли? Зажигалки собираю.

Когда кот не обременен повседневными заботами (а это случается с ним довольно часто), он проделывает тот процесс, о котором мы все знаем. Иван же лишенный такой возможности, в силу биологических причин, в свободное время занимался конструированием зажигалок. Почему именно зажигалок, это даже он вряд ли мог бы объяснить. Может быть, ему самому не хватало огня?..

Гайкин достал из рюкзака несколько самодельных зажигалок и показал имиджмейкеру.

- Неплохо, неплохо, - оценил Мускатов, - значит, определенные элементы комбинаторного сознания у вас присутствуют. Но начнем мы с, так сказать, внешнего облика. То, что на вас сейчас одето скорее напоминает облачение рабочего 80-х годов.

- А я и есть рабочий. И свитер этот в 82-м году покупал.

- Это очень выгодно подчеркивает в вас экономность и бережливость, но нам это сейчас ни к чему. Учредители, так сказать, фонда, на средства которого мы, собственно говоря, и будем вести избирательную компанию, запланировали расходы на экипировку. Одеть вас слишком стильно мы не можем, поскольку будем действовать в русле уже существующего, то есть образ рабочего мы будем оставлять. Но и выходить к людям в этих обносках, которые на вас надеты, тоже нельзя. Поэтому в бутик мы не пойдем, а вот Черкизовский рынок будет для нас в самый раз.

На рынке, благодаря определенной опытности Мускатова, нужные вещи были подобранны быстро. Они были тут же и надеты на слесаря. Старые, не смотря на протесты Ивана, были выкинуты.

- Вот здесь, господин Гайкин, пожалуйста, распишитесь, - Петр Трофимович подал обновленному и даже несколько помолодевшему слесарю какую-то ведомость и ручку.

- А это что?

- Для финансового отчета надо. Это – то, что мы потратили на вашу экипировку.

- Но тут написано 72 тысячи! А вы же заплатили 2 с половиной!..

- Понимаете…

- Кажется, понимаю. Для того вы меня на рынок и привели – тут чеков не выдают, ридикюль тебя забери!

- Вы, господин Гайкин, умнеете прямо на глазах! Хорошо. Вот вам десять тысяч и забудем об этом маленьком инциденте.

После Черкизовского рынка была парикмахерская, где Гайкина коротко постригли и, не смотря на его серьезное сопротивление, сделали ему маникюр.

- Я что вам, ростепель меня в ухо, баба какая-то?! – ревел слесарь, когда его вели к столику, - Вы мне еще губы помадой намажьте!

- Если будет надо, сделаем и это, - спокойно ответил Мускатов.

Затем была экскурсия по центру Москвы и краткая лекция по истории города. Плавно переведя подшефного в Третьяковскую галерею, имиджмейкер погрузил Ивана так глубоко в живопись, что тот начал захлебываться.

- Может, хватит на сегодня, Трофимыч? Умаялся я. На заводе проше две смены отпахать, чем по этим залам ходить, - ныл обновленный Иван.

- Нет, господин Гайкин! Перед нами поставлена задача, и мы будем ее выполнять. После Третьяковки идем на лекцию по литературе, а вечером – в театр на Таганке.

- Ну, и зачем мне все это надо, рефракция ее забери! Я же как рабочий избираться буду, ведь так? Пусть за меня, за такого и голосуют! Зачем живого человека мучить?!

- Это у вас в провинции такие вот рабочие, как вы. В Москве рабочих со славянской внешностью давно уже нет. Поэтому, вы хоть и будете зарегистрированы как рабочий, но имидж должны иметь как вполне культурный человек, - уверенным тоном проговорил Мускатов и слегка поправил свой шейный платок.

- Если надо, это, конечно, другое дело, - вяло промолвил Иван, вспоминая уголовные морды братвы.

Жизнь в Москве изменила его не только внешне, благодаря Мускатову и воровским деньгам, но и внутренне. На многие вещи он стал смотреть по-другому. Про тали он теперь старался не распространяться, видя, что история с ними не вызывает ни у кого сочувствия, а скорее даже наоборот – удивление либо смех. Присмотревшись к людям, с которыми он сталкивался на протяжении своей Одиссеи, он понял, что те в корне отличаются от слесарей-судоремонтников с которыми, по большей части, он и общался на протяжении своей жизни. Каждый из столичных жителей имел свои интересы и очень активно их отстаивал. «Может, и мне так?» - подумал Иван и тут же усомнился: «Не-е. Наверное, у меня не получиться».

Вечером, как и обещал Мускатов, они пошли в театр.

Громадная страна, в очередной раз переодев кафтан общественного строя, устало взбиралась по лестнице прогресса. Времена были смутные, что не могло не отразиться и на репертуаре театра. Авангардные решения режиссера и нестандартная игра актеров загнали Гайкина, и без того впервые посетившего царство Мельпомены, в тупик. В голове у него тихо зазвенело, и он отпросился у Мускатова в туалет.

В буфете, куда зашел слесарь после посещения клозета, было, на удивление, многолюдно и шумно. Посетителями были только мужчины. Видимо, жены и близкие подруги затащили их на культурное мероприятие, но эта пытка оказалась столь изощренной, что сильный пол постепенно ретировал в место более близкое ему по духу. Атмосфера была дружеская и душевная, поэтому буфетчице тете Маше приходилось каждые три минуты призывать посетителей к тишине:

- Не в пивной, чай! Тише разговаривайте! – выкрикивала она, но как-то совсем без злобы: звон стаканов, шмелиное гудение общения очень ей нравилось, поскольку вполне совпадало с ее представлением о своей профессии.

Иван с невинной радостью пересек порог буфета и заказал себе пива. Пристрастием к алкоголю он не отличался, но сейчас был особый случай. Его мозг, атакованный непонятным представлением, требовал небольшого расслабления.

- От имиджмейкера сбежал, - сообщил он сидевшему рядом с ним за столиком крупному мужчине с рябым лицом, после того, как сделал первый увесистый глоток из кружки.

- А я и от имиджмейкера, и от администратора, и от начальника штаба, и от гендиректора, и от председателя колхоза, и от классного руководителя, и от президента непризнанной республики. От жены, короче.

- И что она у тебя все это…

- Конечно. В зависимости от дня недели и от настроения.

- Да… А я своей только телеграммы шлю. Обижается, наверное.

- А, может быть, это и есть единственно правильный способ общения с женами – по телеграммам? – задумчиво проговорил рябой.

«Женскую» тему собеседники развивали до самого антракта, незаметно поглотив шесть кружек пива и бутылку водки. Иван, давно не употреблявший алкоголь, еле стоял на ногах.

Когда Мускатов его нашел, Иван в обнимку с рябым пробирался в зал.

- Господин Гайкин! – удивленно проговорил Петр Трофимович, - Что с вами?

- Мы тут с другом… Это – Коля. Он из Перми…

- Да вы пьяны! Немедленно пойдемте на наши места. Немедленно! О, если избиратели вас увидят в таком виде! О, Боже!

- Колян, держись! Не давай бабам спуску!

Рябой наклонился к Гайкину и сказал на ухо:

- А этот твой им-м-м-мидж-ж-ж-мейкер еще хуже жены.

- Это точно. Строгий, гад.

Мускатов крепко ухватил Ивана и поволок в свой ряд. Колян грустно побрел к жене.

 

Глава 12.

 

Занавес разъехалась, и на сцене продолжились режиссерские изыски. К несчастью, по плану спектакля, актеры иногда обращались с риторическими вопросами к залу. Иван, будучи сильно пьян, воспринял все буквально и на вопрошающий глас одного из персонажей: «Кто же за все ответит?!», вскочил и громко крикнул:

- Магарычан и Кувалдин пусть и отвечают!

В зале повисла гробовая тишина. Было даже слышно, как кассир театра пересчитывает в бухгалтерии выручку.

Про спектакль зрители тут же забыли. Все взоры теперь были обращены к Гайкину, который, оправдывая свалившееся на него внимание, продолжил:

- А мне что? Я не брал! И в суде скажу! Смысла мне нет, их воровать – я же ими и работаю. А вот Аванес Аркадьевич пусть ответит и откуда у него «Мерседес», и откуда печатка золотая. А я – не брал.

Ивана усиленно дергал за рукав Мускатов, призывая прекратить спич и занять свое место. Но было поздно – к Гайкину и его речи потянулся зрительный зал.

Действие на сцене, как менее интересное, было забыто и само постепенно затухло.

- А что «не брал»? – крикнули Ивану.

- Тали. Тали не брал. Я валоповоротку отключить пошел. Вернулся, а их нет.

- У меня так с ключом разводным было. Пока в колодце канализационном сидел, кто-то спер, - поддержал Гайкина сантехник из Иваново.

Больше половины зрителей были из провинции, которых на представление затащили их жены, что бы потом, после возвращения в родные городишки, было, что рассказать соседям и коллегам по работе.

Мускатов уже всем телом налег на слесаря, пытаясь усадить того на место. Но Иван был, как минимум, в два раза сильнее имиджмейкера, и потуги того были для него почти незаметны. Хмель во всю играл у него в голове. Язык болтался во рту, как «язык» - в колоколе.

- А меня за это премии лишили! Не виноват я, братцы! – крикнул Иван. Слова вылетали из него, как ядра из пушки.

В театре постепенно начиналась буря. С мест кричали уже десятки мужчин с плохо выбритыми лицами и сильными руками.

- А мне отпуск на январь перенесли!

- Мастер наш, собака, с нарядами мухлюет!

- Пьют, сволочи, рабочую кровь!

- За что страдаем?!

- Сталина на контру эту недобитую нет! – крикнул старичок вполне интеллигентного вида.

- А на артистов этих – Фурцевой! – поддержала его старушка в выцветшем вечернем платье, сильно пахнущим нафталином.

- За что боролись?! За что кровь проливали?!

Ситуация становилась вполне революционной, что было странно для такого абсолютно культурного учреждения, как театр. Могли начаться погромы.

На сцену выбежал директор.

- Госпо… Граждане! Спектакль закончен! Прошу вас на выход!

- За что деньги платили?! – присоединились к провинциалам москвичи.

- Обман! Второй акт даже не закончился!

- Шарлатаны! Мы будем жаловаться!

Директор метался по сцене, как волейбольный мяч над сеткой.

- Приходите завтра. Ваши билеты действительны на следующий спектакль.

С огромным трудом толпу удалось успокоить. Зрители покинули зал и, рассыпавшись на небольшие кучки, продолжали митинговать уже на улице.

Ослабевшего Ивана Мускатов усадил в такси и отвез к себе домой.

Утро следующего дня было для Гайкина далеко не радужным. Сильно болела голова, во рту был привкус чего-то неприятно-кислого. На душе лежал камень вчерашних событий. К его горю, он помнил все.

Мускатов, проявив изощренную мудрость, о театральных событиях не напоминал. Он работал за деньги, а, следовательно, эмоции, а тем более злость, требовалось спрятать в самый далекий ящик.

Умывшись и выпив горький кофе, Иван приобрел вполне божеский вид.

Мускатов легонько хлопнул в ладоши и сказал:

- Итак, продолжим, - сказал он, но, вспомнив вчерашние события, поправился: - Начнем наши занятия. Сегодня по плану – развитие логического мышления. Итак, свяжите, господин Гайкин, в одну логическую цепочку слова «мир», «труд», «май».

- А чего тут связывать? – недовольно пробурчал Иван и, пригладив пятерней шевелюру, сказал: - Завод это наш судоремонтный.

- Это еще почему? – удивился Мускатов.

- Ну, как же! «Труд» - это как раз про него. Трудимся там, трудимся, никак натрудиться не можем.

- Хорошо. А «мир»?

- На улице Мира я живу.

- Допустим. А почему «май»?

- В мае у меня День рождения.

- Это – не совсем то, что я хотел бы услышать. Но на первый раз пойдет. Теперь: «воздух», «река», «весть».

- Опять же наш завод выходит.

- Почему?!

- Очень просто, Петр Трофимович. Река у нас по заводу течет? Течет! Маленькая, правда. Воздух, опять же, в цехах у нас порченный сильно. Дышать тяжело.

- Ну, а «весть»? – с надеждой спросил имиджмейкер.

- Два года назад, когда нашего прежнего директора за буксир проданный сажали, в «Вестях» показывали.

- Хорошо, Иван. Очень хорошо, но давайте забудем про ваш завод. Да, и, вообще, про ваш маленький город.

- А чем город наш вам не угодил? – обиделся Иван, и с ним трудно было не согласиться.

Откуда такая ненависть к маленьким городам? О них говорят только свысока, и только в уничижительном тоне. Называют Мухосрансками и Крыжеполями. А между тем именно они, эти полудеревни-полугорода всегда являлись неисчерпаемым резервом истинной России. Москва – это мегаполис, столица империи, Олимпиада-80, Первопрестольная и так далее – все что угодно, но только не Россия. А род-то свой, самобытность свою сохранять-то надо! Вот тут и нужны эти самые Нижние Холмы и Покудопряженски.

- Господин Гайкин, я вовсе не хотел вас обидеть. Я всегда уважал регионы. Давайте, продолжим наши занятия. Прошу вас, сосредоточьтесь. «Париж», «Мона Лиза», «кисть».

- Судоремонтный наш.

- Но, почему?!!

- А что же еще? Кистей в малярный цех с февраля не поставляют, так им пришлось их за свой счет в хозяйственном магазине покупать.

- Париж?!

- В прошлом году танкер «Парижская коммуна» у нас на ремонте стоял. На главном двигателе я две цилиндровые крышки опрессовывал. На поршнях кольца меняли, ПТУшники картер мыли и …

- Мона Лиза?!

- А! Так это, у нас на заводе Лизка есть. Никакая она не Мона, но в буфете работает.

Мускатов устало опустился в кресло. В комнате так много было его удивления, что оно стало почти видимым. Иван стоял возле окна и миролюбиво рассматривал домашние цветы в горшочках. Воспоминания о родном заводе сладко разлились по душе и телу.

- Должен вам сказать, господин Гайкин, что с логикой у вас полный порядок. Нам остается подтянуть только общую культуру. Некоторые работают над этим всю жизнь, многие – долгие годы, у нас же с вами есть только три дня…

В прихожей зазвонил телефон. Иван Трофимович извинился и вышел.

В квартире было тихо, поэтому его голос, почти без искажения, долетал до Гайкина.

- Что?!! Вы не ошиблись?.. Так, так, так… Это точные сведенья?.. Неужели?.. Кто же мне теперь заплатит?.. Пушкин?.. Какой Пушкин?! А это вы так шутите… Премного благодарен! Впредь, попрошу, ко мне больше не обращаться! Что?! Не бросайте трубку! Не бро…

В комнату вошел взъерошенный имиджмейкер. Он старался не смотреть на Ивана и нервно кусал губы.

- Вашего протеже посадили в тюрьму.

- Это кого еще? – удивился, не знавший слово «протеже», Иван.

- Вову-Пеликана сцапали! Теперь нет ясности, кто оплатит мой труд, мою работу с вами. Сами вы, я так понимаю, это сделать не в состоянии?

- Какое там состояние?! У меня денег – двести рублей. Ну, и мелочь там…

- Так вот. Впредь, до решения вопроса по оплате, занятия наши прекращаются. Вы можете оставить мне что-нибудь в залог?

Иван взял свой рюкзак и вытащил из него железную блестящую плоскую коробочку.

- Вот, зажигалку могу оставить. Я их сам собираю. Ручная работа.

- Не надо. Попрошу вас покинуть мой дом.

Гайкин растеряно посмотрел на Мускатова и пошел в коридор. В дверях он остановился, грустно посмотрел на своего учителя и сказал:

- Простите, коль что не так.

 

Глава 13.

 

В то время, когда Иван Гайкин, рыцарь в поисках справедливости, барахтался в бурлящем потоке столичной жизни, бывший клоун Хохотов (стоит заметить, что сам он полагал, что бывших клоунов не бывает) проживал у своего дяди в Медведково. Он слегка поостыл в своем стремлении наказать обидевших его коллег. Почему это произошло? Тут было много причин. Прежде всего, агрессивная московская жизнь угнетающе подействовала на Герарда Александровича. Он привык иметь дело со смеющейся детворой, а не с хамами-чиновниками. К тому же обстановка в дядиной квартире была настолько умиротворяющей, что Хохотов как-то незаметно для себя, втянулся в работу над давно намечаемым фундаментальным философским трудом «Духовный мир кузнецов». Работа среди пламени и искр накладывает неизгладимый отпечаток на внутренний мир работников кузни – был убежден клоун. Между молотом и наковальней возникает тот момент истины, который зовет кузнецов к нравственному подвигу, считал он. «Железные мускулы, железная воля – это ли не основа для тонкой душевной организации? Да… Может быть, я ничего собой не представляю, как клоун, но зато клоун-философ я – единственный в мире!»

Работа над книгой кипела. Хохотов слегка осунулся, и безумная улыбка время от времени появлялась на его лице. Он исхудал, но чувствовал себя просто отлично, видимо, как те кузнецы, о которых он писал.

Дядя вполне свыкся с проживанием племянника. Его литературно-философские потуги он не поощрял, но и не хулил. Собственно говоря, сам дядя, которого звали Ближневецкий Игорь Викторович, был весьма забавным типом. И о нем стоит упомянуть более подробно.

Интересен он был тем, что был совсем не интересен. Имея схожий с обычным человеком внешний вид, он скорее относился к классу амеб, поскольку совсем не имел хоть какой-нибудь жизненной позиции. Он всегда соглашался с мнением других, никогда не спорил, полностью поддерживал любое правительство, какую бы глупость оно не делало.

Работа у него была какая-то неопределенная: то ли временный поверенный, то ли завскладом завода газированных напитков. Черты лица он имел неуловимые, как у вражеского резидента. Общался он натужно и без удовольствия. Любой разговор, если уж его нельзя было избежать, он стремился свести к обсуждению погоды. В свете последних перемен Игорь Викторович, что бы никого не обидеть, обращался к гражданам, если возникала такая необходимость, «Господа-товарищи!»

Он никогда не делал лишних движений. Не вступал ни в какие общества и движения. Даже филателисты и нумизматы не смогли затащить его в свои ряды. Политику он боялся, как коты метлу дворника.

Страна жила своей непростой, но очень насыщенной жизнью. 90-е сотрясали Россию, как Николай Валуев челюсти противников, а Игорь Викторович сидел в своем коконе и лишь горестно вздыхал.

Но и ему было чем похвастаться. Он пережил множество Генеральных секретарей и Президентов. Он ни разу не задерживался милицией и не подвергался репрессиям. Его не увольняли с работы и не лишали премий. Горэнерго не начисляло ему пеню. Горгаз так же не имел к нему претензий.

Ветер перемен рвал в клочья паруса жизни российских граждан, а господин-товарищ Ближневецкий испугано наблюдал за историческими перипетиями из кухонного окна своей квартиры. В свои пятьдесят лет он имел столько же жизненных событий, как семилетний мальчик.

В субботу в квартире Игоря Викторовича все шло как обычно. Хохотов писал очередную главу своего философского труда. Его дядя поливал фикус и в полглаза смотрел телевизор. Неожиданно в дверь позвонили. Оба родственника вздрогнули.

- Ты кого-то ждешь? – недовольно спросил клоун.

- Никого. Хотя, конечно, возможно…

- Я открою.

На пороге стоял хмурый Гайкин.

- Ваня, что случилось? – удивился приходу товарища Хохотов.

- Ничего. Но в Думе меня уже не будет, - грустно сказал слесарь.

- В какой Думе? Да, ты проходи. Есть будешь?

- Можно.

- Иди в кухню. Я сейчас.

Иван снял обувь и побрел в предложенном ему направлении. Хохотов убрал свои тетрадки и пошел кормить гостя. Игорь Викторович поулыбался, помолчал и пошел в комнату досматривать сериал.

- Ну, давай, рассказывай, - начал Хохотов, когда Гайкин насытился и приступил к чаю.

- А что рассказывать? Плохо все. Депутатом не стал. С талями так и не решил. Анна, жена, грозится с жилплощади выписать, если домой не вернусь. На заводе за свой счет оформили, но тоже предупредили, что выходить на работу пора. А как я вернусь? Получиться, что я им поддался. Приеду, а Магарычан с Кувалдиным на меня всех собак и понавешают. Нет, надо правду искать.

- А как ее искать, ты знаешь?

- Если бы! Ну, а ты что поделываешь?

- Философский труд пишу, - серьезно ответил Хохотов, - тяжело идет, но ничего, осилю.

- А с работой как же?

- Ходил в здешний цирк. Могут взять, но для номера нужна дрессированная собака.

- Может, тебе плюшевую взять? И кормить не надо, и не отравит ни кто.

- Неплохая идея. Но это потом. Сначала надо труд закончить.

Друзья, размякнув от дружеской беседы, начали строить планы на будущее.

- Я тут все утрясу и домой скорее поеду, уже соскучился. По жене, по заводу. Премию вернут – куплю Анюте сапоги, давно просит, - мечтал Гайкин.

- И что, опять будешь в мазуте возиться?

- Ну, и что такого? Работа, как работа, - сказал Иван и неожиданно добавил, - а, может быть, и по профсоюзной линии пойду. Опыта здесь поднаберусь и буду работяг наших защищать. С образованием только у меня нелады.

- А я хочу в цирке номер философский поставить. Но это в будущем, конечно.

За окном серело. Стало прохладно, и Хохотов закрыл форточку. В домах включили свет.

В кухню неслышно зашел Игорь Викторович.

- Программа «Вести» начинается. Я сам ее не смотрю… ну, вернее, так, время от времени… А вы, если желаете, можете взглянуть.

Друзья пошли в комнату.

 

Глава 14.

 

Промариновавшись несколько дней в квартире дяди-амебы, Гайкин очень устал, хотя физическим трудом не занимался. Устал он от безделья и от бесконечных разговоров с Хохотовым.

Как-то утром он собрался, закинул за спину рюкзак и покинул свое временное жилище. Дядя, прячась за занавеску, из окна наблюдал за слесарем. Будучи замеченным, тут же исчез и больше не появлялся. Хохотов был занят «Духовным миром кузнецов» и ухода товарища не заметил.

Иван на метро добрался до центра. «Пойду, запишусь на прием к какому-нибудь ответственному лицу. А, может быть, и к президенту, если повезет», - решил он и уверенной походкой зашагал к Кремлю.

Путь его пролегал через Александровский сад. На лавочках сидели томные влюбленные. Парни неловко сжимали девичьи руки и глупо улыбались. Нежные создания чего-то ждали и их сердца так громко стучали, что редкие прохожие непроизвольно оборачивались.

Романтическим парочкам сильно мешал проходящий в центе парка митинг. Рабочая партия прогресса (РПП) собрала своих членов на очередную акцию в самом сердце столицы. Неуклюжий старичок, бывший преподаватель истории КПСС, нудно и неинтересно вещал о стратегических планах партии. Рядовые члены, вооруженные красными, наполненные гелием, шарами, позевывали и тихо переговаривались. После митинга был обещан дружеский обед в Макдоналдсе и народ устало ожидал, когда дед наговорится.

Гайкин, натолкнувшись на митинг, присоединился к толпе и стал весьма живо интересоваться по какому поводу собрание.

- Наша Рабочая партия выступает против произвола антинародного правительства, продавшегося иностранным монополиям, - бойко выпалила пятнадцатилетняя девчушка и смущенно добавила, - вот…

- Рабочая партия – это хорошо! – похвалил Иван, - Надо же кому-нибудь за слесарей заступаться.

- Вот вы, товарищ, кто по специальности? – спросил Гайкин прилично одетого мужчину средних лет с капитанской бородой.

- Видите ли… Я – научный сотрудник. Но в партии состою по убеждениям, - смущенно ответил тот.

- А вы, простите, из рабочих? – обратился слесарь к молодому человеку с серьгой в ухе.

- В перспективе. Если в институт не поступлю.

- А вы? А вы? Вы тоже? – Иван, пробираясь к центру собрания, с удивлением узнавал, что рабочих-то здесь и не было. Ситуацию ему разъяснила полная женщина с небольшим красным флажком в руке.

- Какие рабочие, вы что, любезный?! Их и раньше-то среди москвичей мало было, в основном лимитчики на заводах работали, а сейчас и вовсе нет.

- А кто же, это самое, рибосома его забери, работает?

- Вы, любезный, как с Луны упали. Таджики там, молдаване и граждане других, ныне независимых государств.

Иван протиснулся к небольшому возвышению, с которого только что сошел предыдущий оратор, закончивший свою речь.

- Товарищи, а можно мне сказать?

- В принципе, конечно, можно. Но регламент… Видите ли, - замялся один из руководителей партии, - А вы являетесь членом партии?

Иван взобрался на постамент.

- Состою ли я в партии? А ты на руки мои посмотри! Видишь? Вот они, мои партийные билеты! Сам я, товарищи, не местный. Приехал с юга. Двадцать пять лет отработал на судоремонтном заводе. Как отслужил армию, так и пошел на завод. Сначала учеником бегал, потом разряд дали. Теперь вот пятый имею. Что хотел сказать. Случилась со мной беде – потерялись тали. Я на минутку отошел, вернулся, а их нет. Так вот, директор на меня все это повесил, еще и премии лишил. Я вот вас спрашиваю: где справедливость, рисберма ее забери?

- И не будет справедливости, пока непорядочные люди руководят нами! – крикнул мужчина с капитанской бородкой.

- А где их взять порядочных? – язвительно заметил парень с серьгой.

- Рабочего человека выдвигать надо! – крикнула полная пенсионерка. Она в далекой молодости проработала два месяца уборщицей и на этом основании причисляла себя к рабочему классу.

- Правильно! Дорогу рабочему, дорогу труженику! Это и есть задача нашей партии, - подскочил к Гайкину один из членов Центрального Совета.

- А почему у нас тогда председатель партии – бывший банкир?! – крикнул молодой человек с серьгой.

- Точно! Надо рабочего избрать, а то, что это за «рабочая» партия?! Рабочий нужен! Рабочего! – бушевал, еще четверть часа назад спокойный, народ.

- А где его взять-то? – растерялся член Совета, - не таджика же избирать…

- Зачем таджика. Вот вам настоящий рабочий, прямо, так сказать, от станка. Еще и капиталистами обиженный, - заявил «капитанская борода».

- Но… но он не член нашей партии, - попытался выкрутиться представитель Совета.

- Ничего. Вот прямо сейчас его и примем. Кто «за», товарищи?.. Единогласно! Теперь, кто за то, что бы товарищ… как ваша фамилия?.. Гайкин был председателем нашей партии?.. Единогласно! Поздравляю вас, товарищ Гайкин! – зверствовал «капитанская борода».

У слесаря от столь резкого поворота в судьбе слегка закружилась голова.

- А, это… Что же теперь? – проговорил он, удивленно пожимая своими богатырскими плечами.

- Как что? Руководи нами!

К растерявшемуся Ивану придвинулся вплотную партийный функционер и сказал:

- Госпо… простите, товарищ Гавкин… Как?.. простите, Гайкин, прошу вас пройти в штаб нашей партии.

- Давай, Гайкин, действуй! Мы – за тебя! Бей буржуев! Дави олигархов! – народ со всех сторон обступил нового председателя и выкрикивал одобрения. Некоторые, наиболее эмоциональные, хлопали его по плечу и порывались подбрасывать нового лидера в воздух.

- Хорошо, товарищи! Буду стараться! А там уж как получится, - смущенно отвечал слесарь.

Через полчаса он сидел в кожаном кресле в штаб-квартире Рабочей Партии Прогресса.

Функционер вводил его в курс дела.

«Может быть, так оно еще и лучше», - думал он, дивясь Гайкинской дремучести.

 

Глава 15.

 

Иван маялся. Ему было тяжело. У дяди Хохотова он только ночевал, все остальное время проводил в штаб-квартире РПП. Новые обязанности угнетали его, поскольку к бумажной работе он был непривычен, а политическую борьбу, из-за ее коварства и подлости, так и вообще ненавидел. Но работать было надо – на носу были выборы, а народ, как он думал, на него надеялся.

Неделя, проведенная на ответственном посту, сильно изменила Гайкина. Лицо его исхудало, со щек ушел румянец. Он был гладко выбрит, волосы коротко острижены. Слов на букву «р» из орфографического словаря он больше не употреблял. Из глаз ушла провинциальная затейливость, и появилось некоторое подобие осмысленности.

Выборы, как уже было сказано, приближались. Штаб-квартира, в данный период, вполне напоминала Смольный в 17-м году. Активисты толпами ходили по комнатам, требуя инструкций и прокламаций. Телефоны звонили все одновременно и непрерывно. Какие-то делегаты из каких-то дальних округов путались под ногами и мешали работать. Почтальон приносил мешки официальных писем.

У Ивана от всей этой кутерьмы жутко болела голова. Он позвал секретаршу.

- Галина Викторовна, сделайте мне, пожалуйста, чаю. И, это… Может быть, у вас есть какая-нибудь таблетка от головы?

- От головной боли? – надменно переспросила помощница, - Конечно, Иван Иванович. И чай сейчас будет. Да, вот еще что. Сантехник, которого мы вызывали, так и не явился. А трубы в туалете продолжают течь.

- Трубы текут? А почему раньше… Хорошо, я сам посмотрю.

- Иван Иванович, вы же…

- Спасибо, Галина, вы свободны.

Гайкин достал свой потрепанный рюкзак, развязал его и нашел плоскогубцы, моток проволоки, кусок резины, ножницы и разводной ключ.

В туалетной комнате для него нашлось много дела. Разложив инструмент на полу, он перекрыл воду и приступил к ремонту. Сердце слесаря пело! Меняя прокладки, затягивая гайки и контргайки, прочищая засоры и доводя работу кранов и сливов до идеала, он жил, жил своей настоящей жизнью!

После того, как водяная система была восстановлена, настало время розеток и выключателей. Затем были отрегулированы дверные замки и оконные щеколды. Не забыты были и кондиционеры: до лета было рукой подать – надо было произвести пробные пуски и сделать мелкий ремонт.

Когда представители избирательной комиссии, объезжающие штабы партий, участвующих в выборах, зашли в РПП и спросили председателя, им указали на крупного человека в перепачканной робе.

- Простите, а где ваш кандидат? Где Иван Иванович Гайкин?

Иван вытер рукавом рабочей куртки пот на лице, положил разводной ключ в карман и подошел к проверяющим.

- Это я.

- Мы – из Центризбиркома. Следим за ходом подготовки к выборам. Есть ли у вас какие-нибудь проблемы?

- Шайбы Гровера нужны… Ой, простите! Нет, вы знаете, все идет нормально.

- А вы чем занимались, когда мы вошли, если не секрет?

- Какой уж секрет! У кондиционера фильтр менял. Старый совсем забит был.

- Интересно, интересно… Хотя, все логично – председатель Рабочей партии сам ремонтирует бытовую технику. Признайтесь, это рекламный трюк? Пиар?

- Чего? Мастеров вызывали, а они не явились. А сами мы что, без рук что ли?!

- Вы, Иван Иванович, и будете кандидатом в депутаты?

- Меня выдвинули.

- Неплохо, неплохо… Думаю у вас хорошие шансы.

Комиссия попрощалась и вышла. Иван пожал плечами, взял в руки инструмент и пошел завершать начатое. Остальные члены партии, видя, что босс занят, ему не докучали. Каждый радовался жизни по-своему.

За три дня до выборов Гайкин, перечинивший все, что только можно и штабе РПП и в соседних офисах, сидел в кабинете и откровенно скучал. Чтобы как-то занять себя, лидер принялся рассматривать партийные документы, которыми были забиты два стеллажа.

Документы здесь были самые разнообразные. От партийной программы до графика дежурств. Попадались и выписки из речей представителей движения, и финансовые отчеты, и командировочные предписания, и даже отношение на получение трамвайного поездного для одного из членов партии, работавшего в Моссовете.

Иван рылся в этих бумажных залежах, как кладоискатель. Поскольку сокровища не попадались, это занятие довольно быстро ему наскучило. Гайкин убрал документы на полки и достав из своего рюкзака необходимые заготовки, принялся мастерить очередную зажигалку.

Когда работа была почти завершена, внезапная мысль растревожила Ивана. «А где же список членов партии? Он мне ни разу на глаза не попадался».

Отставив в сторону незавершенный газовый прибор, слесарь еще раз внимательно перебрал пухлые папки. В одной из них он и обнаружил искомый документ.

- Так, так, так! Посмотрим, - рассуждал в слух председатель партии, - всего семнадцать с половиной тысяч членов партии. Так, так, смотрим. Абрикосов Леонид Дмитриевич – предприниматель. Авдеев Игорь Карпович – предприниматель. Ну-ка, дальше. Аверин Александ Николаевич – директор малого предприятия. Это что же такое? А ну-ка! Большакова Ольга Вячеславовна – предприниматель! Бровин Андрей Евгеньевич – коммерческий директор. Как же это?! Воронов Альберт Петрович – предприниматель. Не может быть!! Горбунов Михаил Викторович – предприниматель!.. Это что же получается? Егоров Олег Сергеевич – председатель правления банка. Колодин Петр Семенович – предприниматель… Предприниматель, предприниматель, управляющий, директор фирмы… Ягодина Ксения Ивановна – предприниматель. Это что же за «рабочая» партия?!! В ней же ни одного рабочего нет! Галина!!

В кабинет гордо вошла секретарша.

- Я вас слушаю, Иван Иванович.

- Галина! Как это понимать?!

- Что именно, Иван Иванович? – невозмутимо спросила женщина.

- В нашей партии нет ни одного рабочего!

- Как же ни одного? А вы?

- Я? Да, я – рабочий. Но остальные же – буржуи!

- Не буржуи, а предприниматели – давайте придерживаться официальной терминологии.

- Так я же хотел за рабочих биться! За ребят, за своих! А эти жулики московские мне к чему?!

- Почему же жулики?

- Богатые и жулики, это – две стороны одной медали. Где-то я такое слышал. В такой партии я состоять не буду. И избираться от нее не хочу.

- Но как же, Иван Иванович, мы же на вас надеялись…

Но все было решено. Иван собрал свой рюкзак, завернул в газету робу и провожаемый удивленными взглядами бывших единопартийцев, покинул штаб-квартиру.

 

Глава 16.

 

Покинув душную штаб-квартиру в не лучшем настроении, Иван, выйдя на свежий, пахнущий яблоками, воздух, задумался. Маловероятно, что интеллектуальное будущее страны было хоть как-то связано с Гайкиным, но размышлять столица его уже научила.

«Вот же гады! Дурят народ! Пропечатать бы их где-нибудь», - злился про себя слесарь. Потом пошли мысли больше привязанные к ближайшему будущему.

«А мне-то что теперь делать? Куда идти? Поеду к Герарду, а там посмотрим».

Весна бесчинствовала на улицах Москвы. Вот-вот должно было подойти лето, и маю было необходимо основательно прогреть дома и улицы, чтобы нестыдно было передавать город собрату июню.

Солнце слегка разогнало грустные мысли Гайкина, и тот, даже попробовав слегка насвистывать, пошел к станции метро.

Приехав в Медведково, Иван, после небольшой прогулки, вошел в знакомый дом.

Дверь ему открыл дядя.

- Иван, здравствуйте! А Герарда нет. Он на работе.

- На работе?! – слесарь удивился так сильно, что ему стало даже как-то неловко.

- Да, на работе.

- А где?

- Он в цирк устроился. Я вам адрес напишу.

Иван взял бумажку и вышел во двор.

«Вот так вот! Все работают, один я черте чем занимаюсь, - зло подумал он, наблюдая, как дворничиха энергично выгоняла из-под лавок метлой вещественные остатки ночных посиделок молодежи, - Партии какие-то, депутаты… Скоро забуду как поршня центровать».

На трамвайной остановке прилично одетая женщина холодно объяснила Ивану как добраться до цирка. Через полчаса он был на месте. Там, опросив шумных и задорных артистов, он зашел в гримерку.

Хохотов сидел на продавленном диване и неотрывно смотрел в одну точку. Приход Ивана не отвлек его от этого занятия.

- Гера, друг, здорово!

Иван потряс товарища за плечо. Тот от этого физического воздействия неожиданно завалился на бок и закрыл глаза.

- Что с тобой?! – не на шутку встревожился Гайкин.

Когда он попытался приподнять клоуна, резкий запах алкоголя ударил ему в нос.

- Да ты пьяный!

Хохотов что-то помычал, и когда Иван выставил его вертикально и встряхнул, очнулся.

- А, Ваня… - вяло проговорил он и попытался опять принять горизонтальное положение.

- Что с тобой, Гера? Чего это ты? – спросил Иван и плеснул в красное лицо клоуна водой из граненного стакана.

Хохотов недовольно поморщился. Некоторая осмысленность стала появляться в его глазах.

- Плохо все, Ваня, - сказал он, с трудом ворочая сухим языком.

- Ты поконкретнее, что плохо?

- Все!

- Что «все»?

- Мой труд не взяли в издательстве! Еще и обругали! Су-у-уки!

- Потому и напился?

- А по-твоему, это – не повод?! К тому же, я не напился, я – выпил.

- А на работу когда устроился?

- Три дня как… Но сегодня, наверное, последний.

Из динамика внутренней трансляции, шипя и прерываясь, прозвучал голос, настолько измененный помехами, что мало похожий на человеческий:

- Клоуну Хохотову приготовиться к выходу на манеж! Повторяю. Клоун Хохотов скоро ваш выход!

Герард попытался встать, чтобы добраться к столу, где были гримерные принадлежности, но ноги заплелись и он упал на пол.

- Теперь все. Выгонят.

- Кто тебе, дураку, виноват?! Зачем напился?! - Гайкин поднял друга и вновь усадил на диван.

- «Духовный мир…» мой забраковали! Су-у-уки!! – застонал клоун и вдруг, неожиданно разумными глазами, посмотрел на слесаря и сказал:

- Ваня, друг, выручай! Спасай, а то выгонят меня!

- Как же я тебя выручу?

- Сходи вместо меня. Отработай номер. Тебя, если загримируешься, ни кто и не узнает. А?

- Ты что, с ума сошел?!!

- Выручай, Ваня! Куда я без работы? Погибну!

- Я же не знаю, что делать!

- Там и делать ничего не надо. Ходи и цирковым мешай. Смешно будет. Пару минут потосуйся и уходи. Спасай, друг!

Иван никогда не отказывал в помощи тем, кто попал в беду, но данная ситуация была слишком уж неординарной. Он сомневался. Но Хохотов, с трудом встав с дивана, усадил его перед зеркалом и стал накладывать на лицо грим. Движения клоуна были слабо координируемые и мазки шли вкривь и вкось, но так получалось даже лучше. Иван сидел смирно, понимая, что уже не отделаться.

«Постою немного и уйду», - успокаивал он сам себя.

Клоунский костюм был на слесаря мал. Но это так же сыграло положительную роль – так было смешнее.

- Клоун Хохотов, ваш выход! – прохрипел динамик.

Иван, цепляясь огромными башмаками за все углы, побрел к арене. Герард, как только Гайкин вышел, упал на диван и тут же заснул.

Путаясь в темных проходах, Иван пробрался к арене. Тяжелая занавес раскрылась, и яркий, как вспышка молнии, свет, ослепил его. Оркестр заиграл что-то бравурное. Иван прошел сквозь строй униформистов и оказался один на большом круглом пространстве. Предыдущий номер закончился и по программе сейчас клоун должен был сам развлекать публику. Сказать, что это стало неожиданностью для слесаря, значит не сказать ни чего. Гайкин в шутовском наряде стоял недалеко от центра арены и часто моргал глазами. Вокруг раскинулось безбрежное море публики.

Пауза затянулась, и зрители стали хлопать, подбадривая клоуна. Иван воспринял это как сигнал к тому, что его номер закончился и задом стал продвигаться к кулисам.

«И всего делов-то!» - радостно подумал он и тут же наступил на забытую жонглерами булаву. Рухнув всем своим значительным телом на манеж, он вызвал дружный смех публики.

Из-за стройных рядов униформистов выскочил конферансье, понявший, что что-то пошло не так, и стал помогать Ивану подняться. Но он был слабого сложения, и поднять Ванин центнер ему было явно не под силу. Запутавшись в ногах слесаря, он упал рядом. Смех в зале усилился, раздались аплодисменты.

- Вставай, черт тебя забери! – злым шепотом проговорил конферансье.

Иван поднялся и, поворачиваясь к выходу с арены, случайно наступил на распорядителя. Тот дико взвыл. Смех еще усилился. Конферансье вскочил и громко крикнул:

- А сейчас клоун Гоша расскажет вам забавную историю!

Затем он убежал за кулисы залечивать повреждения.

Иван вновь застыл. Что делать дальше он решительно не знал.

- Давай, рассказывай! – кричали наиболее нетерпеливые зрители.

- А что рассказывать? – немного ожил Иван

- Смешное что-нибудь!

- Смешное я не знаю.

- Вот так клоун! Тогда давай из жизни что-нибудь.

- Из жизни? А что из жизни… Тали вот у меня сперли…

Народ весело зашумел.

- Давай, давай, рассказывай!

- На судне работал. Пошел валоповоротку отключать. Возвращаюсь, а талей нет.

Публика, думая, что это какой-то трюк, громко хохотала.

- Я – к директору, - продолжил, почувствовав поддержку, Иван, - а он мне: выговор тебе и лишение премии.

Смех нарастал.

- Я ему: «За что?», а он: «Некогда мне с тобой разбираться. Иди работай!»

- Жаловаться надо было! – крикнул из первого ряда пожилой мужчина.

- А я что, не жаловался?! Вот и в Москву приехал. Два месяца уже тут правду ищу. К кому только не ходил. Все без толку!

Хохот грохотал под куполом, как орудийная стрельба. Возле занавеса метался директор цирка. Он дал команду и четверо униформистов подбежали к Ивану и потащили его к выходу. Иван отбивался и кричал:

- Боритесь за свои права! Да здравствует рабочий класс!

Публика была в экстазе! От смеха тряслись стены цирка. У глухой бабушки, приведшей на представление внука, появились надежды на выздоровление.

И только второклассник Коля, посмотрел грустными глазами на зашедшегося в смехе отца, и серьезно сказал:

- А мне дядю жалко…

 

Глава 17.

 

Иван вырвался из, мокрых от напряжения, рук униформистов и скрылся в гримерке Хохотова. Чувствовал он себя скверно. Неожиданно свалившийся на него цирковой успех, воспринимался им адекватно – как незаслуженный и удовлетворения он не приносил.

Герард по прежнему спал. Почивал он, видимо, беспокойно, поскольку лежал уже на полу, укрывшись грязным, как мусорный бак, ковром.

Гайкин поднял товарища и вновь водворил его на диван. Хохотов, оказавшись на мягком ложе, тут же перевернулся на спину и стал выводить носом такие рулады, что не каждому музыканту они оказались бы под силу. Иван был далек от эстетических наслаждений. Он тяжело шагал по комнате и вслух размышлял:

- Чего они смеялись? Я же правду говорил! – внезапная догадка несколько примирила его с миром:

- Из-за костюма!

Слесарь с ненавистью сорвал с себя шутовской наряд, стер полотенцем грим и переоделся в свое.

- И Гере не помог и сам себя идиотом выставил. Эх! Невезучий я!

В коридоре за дверью послышались странный свист. Казалось, что осипший Соловей-Разбойник с Большой дороги переместился в цирк и терроризирует своими мощными звуками его обитателей.

Но свист продолжался не долго. Последовал мощный хлопок, и затем полились звуки, характерные для Ниагарского водопада.

Иван выбежал наружу и увидел, что в дальнем конце коридора из лопнувшей трубы мощным потоком хлещет вода. Два человека, дрессировщик и фокусник, пытались заткнуть дыру. Но навыков этих людей явно не хватало для этого непростого дела. Вода, бешено рвалась наружу, не поддаваясь дрессуре. Магические пассы так же не производили на нее никакого влияния.

Иван действовал решительно. Он вытряхнул содержимое своего рюкзака на пол. Нашел проволоку, кусок толстой резины и плоскогубцы. Подскочив к месту событий, он плечами раздвинул бесполезных цирковых артистов, мокрых и жалких. Накинув на пробоину резину, Гайкин обмотал ее проволокой и подтянул плоскогубцами. Поток был усмирен. Небольшие капли еще продолжали с трудом пробираться наружу, но это было уже не то.

Подбежал раскрасневшийся директор цирка и обнял Ивана. Благодарность его была велика.

- Спас ты нас, парень! Если бы не ты… страшно подумать! У нас тут же рядом реквизит. Дальше – звери. С той стороны – костюмы. Все, все бы погибло!

У директора было такое жалкое выражение лица, что было очевидно: он всю катастрофу уже пережил, хотя ее и не случилось.

Представление на арене продолжалось. О произошедшем знали только непосредственные участники и лев, который с философским спокойствием наблюдал за кутерьмой из своей клетки.

- Спас ты нас! – продолжал лебезить директор, - спасибо тебе, парень! Чем отблагодарить тебя?

Но тут в душу руководителя цирка закрались некоторые сомнения. Лицо спасителя было ему знакомо.

- А как ты здесь оказался? Ты кто?

- Я к Гере Хохотову приходил.

Директор узнал его.

- Так это ты из себя клоуна корчил?! Чего на арену поперся?! – ревел директор. Переход от благодарности к гневу у него произошел мгновенно и вполне естественно.

- Я хотел…

- Он хотел! Вы слышали? Ты нам чуть все представление не сорвал!

- Но все же закончилось хорошо.

- Ну, да… Получается, что так, - призадумался директор.

- И зрители хлопали. И смеялись. Значит, им понравилось, - взял инициативу в свои руки слесарь, - а коль так и тут я вас выручил.

- Это еще почему?

- Герард пьяный в дрова, - сообщил доверительно фокусник, стоявший рядом и выжимающий воду из накидки.

- Пьяный?! Уволить! Три дня только в цирке и уже пьяный!

- У него причина веская была, - сказал Иван, зло посмотрев на фокусника.

- Что еще за причина? – недовольно спросил директор.

- Личного свойства. Вы, вот что, товарищ директор… Я вас спас? Спас! Полагается мне награда? Полагается! Оставите Герарда на работе – это и будут мои премиальные. Он хороший, поверьте.

- Хороший – это не профессия. Ладно, посмотрим.

- Нет уж! Вы мне твердо пообещайте.

- Хорошо, хорошо, обещаю. А сам-то ты чем занимаешься? Давай к нам в цирк. Ты, я смотрю, многостаночник, все умеешь.

- Не получиться у меня. Дело у меня есть.

- Ну, смотри. А то бы к нам? Работал бы каким-нибудь слесарем-акробатом. А?

- Нет, нет, товарищ директор, не уговаривайте! Пойду я.

- Как хочешь. Спасибо тебе, парень! Выручил.

 

Глава 18.

 

По улицам столицы плыло тепло. Оно растапливало застывшие за зиму сердца москвичей и грело им душу. Лето было где-то рядом, возможно, вон за тем углом или за тем серым зданием, окна которого пылали от солнца так, как-будто внутри бушевал пожар. Веселые толпы двигались по Моховой. Все уже получили укол летней эйфории. Более молодым казалось, что тепло пришло уже навсегда. Люди постарше такого вопиющего оптимизма не разделяли, но радовались тоже.

Прохожие спешили, как обычно спешат все москвичи. Они торопились жить, а это подразумевает и быстроту перемещений. Гости столицы, подхваченные потоком коренного населения, так же переходили на галоп. Им тоже надо было многое успеть. И купить тете Глаше, живущей в измученном дефицитом городе Таком-то, садовую лейку. И достать кассеты для бритвенного станка племяннику. Купить внуку игровую приставку, а соседу дяде Жоре – настоящий бразильский кофе. Надо было успеть осмотреть хотя бы центр города и, если уж очень повезет, сходить в театр. И все это в один командировочный день.

Среди кипящего людского моря неспешно прогуливался модно одетый тридцатилетний мужчина, счастливый обладатель правильного греческого носа и настоящих швейцарских часов. С обоих боков к нему жались симпатичные девицы, Даша и Валя. Они были настолько похожи друг на друга, что мужчина иногда их путал.

Не спешил он потому, что, в отличие от остальных граждан, работал он только три-четыре дня в месяц и остальные дни у него были выходными.

Звали мужчину Егор Викторович Продуваев. Занятие он имел редкое, но весьма эффективное.

Раз в месяц Егор Викторович отправлялся за границу. Погреться на солнышке или осмотреть развалины Колизея в планах он не имел, как так же не собирался заключать какие-либо сделки или проходить стажировку в престижном университете. Он провозил в своем багаже сложное устройство, имеющее длинное и ничего не говорящее подавляющему большинству граждан название. Таможенники, не находя это устройство в списках товаров, разрешенных к вывозу, его конфисковывали. К ожидаемой радости Продуваева. Он тут же составлял исковое заявление и подавал его в суд. Через какое-то время, по решению суда, ему выплачивали моральный и материальный ущерб, поскольку сложное устройство значилось таки в каких-то обновленных списках, каких-то постановлений, о чем и представлял справку Егор Викторович. Конечно, вся эта канитель занимала время, и приходилось часто менять таможенные посты, но доходы были весьма хороши. Остальное, свободное от приграничной суеты, время Продуваев отдыхал по месту своего жительства – в городе Москве.

- Егорушка, пошли в ГУМ сходим. Там, говорят, новую коллекцию летней одежды показывают, - капризно прогнусавила Оля.

- Ой, точно! Пошли, пошли! – поддержала подругу Даша.

- Вы, женщины, о чем-нибудь, кроме тряпок, думать можете?

- Ну, Егор!

- Ладно, пойдем, уговорили. Но только посмотрим, - сказал опустошитель таможенного бюджета, и вся троица той же медленной поступью побрела к ГУМу.

На подходе к главному магазину страны ими был замечен занимательный субъект. Тот разложил на картонке разнообразные зажигалки и доверительно смотрел в глаза прохожих, видимо, надеясь отыскать среди тех покупателей своего товара.

Егор, у которого был настолько острый язык, что, если бы возникла необходимость, он смог бы им брить щеки с не слишком разросшейся щетиной, не мог пропустить такой случай.

- Что, дядя, Кремль поджечь собираешься?

Гайкин, а это был именно он, шутки не понял, но, уловив, что к его товару проявляют определенный интерес, сказал:

- Зажигалки вот продаю. Недорого. Ручная сборка, - и тихо добавил:

- Денег на билет нету.

Даша, пристально осмотрев торговца, задумчиво произнесла:

- Какой интересный тип. В нем есть что-то загадочное…

- Какие уж там загадки! – ухмыльнулся Продуваев, - плуг свой пропил, пахать землю нечем, вот и околачивается тут, медяки шибает.

- Нет, в нем есть что-то первобытное, необъяснимое, - поддержала подругу Валя.

Иван, к которому вся троица подошла вплотную и рассматривала его, как слона в зоопарке, несколько оробел.

Московские гуляки были так вызывающе дорого одеты, так непринужденно, словно играли в дартс, метали слова и так развязано держали себя, словно они были конферансье на, неведомом слесарю, концерте.

Заметив смущение на лице Гайкина, Егор сказал:

- Ты, дядя, не тушуйся, мы же не из милиции. Товар твой конфисковывать не будем. ГУМу, я думаю, ты так же большой конкуренции не составишь, и служба их безопасности вряд ли тобой заинтересуется. А мы так, поговорить с человеком из народа хотим. Ты не против?

- Эх, парень, наговорился я у вас тут в столице – уже слова в горле колом стоят. А толку-то никакого.

- Москву словами не проймешь. Тут нужен другой подход. Собирай свой товар, видишь, он не вызвал ожидаемого спроса. Пошли вон в то кафе сходим, по кружке пива выпьем, и я тебе кое-чего расскажу. А вы, барышни, идите себе в ГУМ. Смотрите там на шмотье, пока глазные нервы не устанут. Пойдем, дядя, как тебя? Иван? А я, наоборот, Егор. Пошли!

Гайкин сопротивляться не стал. Последний раз он пил пиво месяц назад, да и резвый молодой человек обещал что-то рассказать.

В кафе было оживленно. Москвичи – культурный народ, но здесь, за кружкой пенистого напитка, возможны были некоторые вольности, как, к примеру, на сеансе у психотерапевта. Гул от разговоров поднимался плотной невидимой массой к серому потолку. Сильно пахло чем-то кислым.

Москвич и провинциал заняли столик возле окна, и Продуваев заказал пиво.

- Рассказывай, Ваня, что за горе у тебя случилось. Зубы болят или что посерьезней? Я сегодня имею романтическое настроение – помогаю людям из провинции.

- Зубы-то в порядке, как и весь остальной организм. А вот душа болит…

- Ну, душа – субстанция не определенная. Хирургическими методами ее не вылечишь. Тут главное – найти причину.

- И причина имеется. Тали у меня… - начал было Иван, но осекся, и продолжил в ином ключе:

- Несправедливость у нас на заводе.

- Эка, дядя, ты хватил! Где же ты справедливость-то видел! Да еще на заводе!!

- Ну как же? Должно же быть все как-то правильно. По закону там, что ли…

- Если хочешь, что бы все было «по закону», ты хотя бы вначале этот закон изучи. Вот ты, например, знаешь, что такое КЗОТ.

- Дзот? Военный блиндаж такой.

- Вот видишь. Даже слова такого не знаешь. Считай, что тебя в твоем «дзоте» разбомбили. Погиб ты, Ваня. Погиб как гражданин, сын своей страны. И что бы воскреснуть, нужно немного головой поработать. Не только же ей есть. Или пиво пить.

Слащавый официант с дежурной улыбкой поставил кружки на стол.

- Креветок не желаете? Рыбные закуски? – спросил он.

- Иди пока. Если что, позовем. Так вот. Вопрос вначале изучить надо, а потом уже и в Москву соваться.

- Да кто ж его разберет?! Думал, что поймут тут меня, выслушают.

- «Думал»! Плохо, походу, думал. Что там у тебя стряслось? – спросил Егор и сделал увесистый глоток.

- Премии лишили и выговор объявили.

- И из-за этой хрени ты в столицу попер?! Ну, ты даешь, Ваня!

- Обидно мне стало. Понимаешь?

- Как не понять?! Кому сейчас не обидно? У всех проблемы есть. Но все, в отличие от тебя, время зря не тратят, а доступными методами свое отстаивают.

- Тебя послушать, во всем я неправ. Меня безвинного наказали, а я еще и виноват.

Иван одним махом допил оставшиеся полкружки пива.

- Ладно, не горюй! Есть у меня один знакомый Зебрин. Он в каком-то комитете заседает. Что-то, кстати, с трудовыми отношениями связано. Направлю я тебя к нему. Он дядька умный, может, чем и поможет.

Когда допили пиво, Егор предложил продолжить вечер водкой. Иван не отказался.

 

Глава 19.

 

Майское утро не задалось. Небо заволокли хмурые тучи. Крупные капли дождя шумно разбивались о зонты прохожих. Лужи, мелкими озерцами, уже покрыли тротуары, создавая неудобства гражданам.

В здание государственного комитета по труду вошел сияющий мужчина с оптимистической бородкой благородного каштанового цвета. Временные погодные неурядицы не могли испортить ему настроение, поскольку ходить на службу он любил. Звали мужчину Зебрин Алексей Анатольевич. Он был начальник одного из подкомитетов. Дело свое он поставил так, что оказался нужным очень многим, что сулило ему лично немалые выгоды.

Когда Алексей Анатольевич подходил к своему кабинету, его перехватили два, слегка помятых, мужчины.

- Леха, привет! Заждались тебя.

Одного из них Зебрин узнал и тихим голосом сказал:

- Егор, ты потише тут. Не в кабаке находишься. Я тут – Алексей Анатольевич.

- Как скажешь. Дело у меня к тебе. Паренька видишь? Помочь ему надо.

- Паренек-то, я смотрю, в годах уже.

- Это ничего. Нормальный он. Только вот беда – из провинции. Не знает здесь ничего толком. Помоги.

- Посмотрим, посмотрим… Как вас зовут, товарищ?

- Гайкин я. Иван.

- Вот что, Иван Гайкин. Приходите-ка ко мне где-то в полчетвертого. Расскажите, что у вас там стряслось. Может чем и смогу помочь.

- Вот и договорились! Спасибо, Ле… извини, Алексей… как тебя?

- Анатольевич.

- Анатольевич. С меня причитается.

Просители вышли на улицу.

- Вот видишь, все и решилось. После обеда к нему заедешь, он все, что нужно сделает, - заверил опекаемого Егор.

- Посмотрим, - резонно заметил Иван.

- Не кисни! Пошли лучше пива выпьем.

- Может не надо? А то будет как вчера.

- А что вчера? Нормально погуляли.

- Я сроду столько водки не пил. Да еще бабы какие-то…

- Эх, Ваня, скучный ты человек! – сказал Продуваев и увлек Гайкина в ближайшее кафе.

К назначенному времени Иван зашел в кабинет Зебрина. Он довольно твердо стоял на ногах, но в голове был такой звон, как-будто он только что спустился с колокольни.

- А, это вы, Иван Гайкин. Прошу, садитесь. Что же у вас стряслось такого, что аж в саму Москву ехать пришлось?

- Тали у меня украли.

- Тали? Это штука такая, чтобы тяжести поднимать?

- Она самая. И вот из-за этой штуки мне выговор объявили и премии лишили.

- Да, дела, - сказал чиновник и задумчиво почесал за ухом.

В душе он очень даже позавидовал слесарю, у которого были такие вот карликовые проблемы. Над ним самим давно уже висела угроза ареста и последующего суда.

- И что же вы хотите?

- Как что? Эту, как ее, справедливость восстановить. Тали же не я забрал. Украли их у меня.

- Помочь тут можно, проблем нет. Но существуют определенные правила… Не я их придумывал и не мне их отменять…

- Вы попроще, пожалуйста, говорите, а то я совсем не понимаю.

- Любое дело лучше решается, если присутствует финансовая составляющая.

- Чего?

- Совсем просто: платить надо.

- Платить?! А кому? Вам?

Алексей Анатольевич слегка замялся. Он давно не имел дело с настолько непонятливым посетителем.

- Вам надо решить ваше дело?

- Надо.

- Тогда необходимо заплатить.

- Вам?

- Да почему мне?! Тому, кто выведет на того, кто решит. Ну, и, естественно, самому тому, кто все повернет в вашу пользу.

- Сложно все как! Я думал, раз комитет по труду, значит, он за трудяг заступается, - угрюмо проговорил Гайкин и облизал засохшие губы.

- Это не совсем так. Мы призваны следить за взаимоотношениями между работниками и работодателями. То есть, присутствует две стороны. И что бы мы заняли вашу позицию, необходимо стимулирование. Ну, что тут не понятного?

- Все не понятно! И там меня обирают, и здесь! – вскипел Иван.

Тут Зеброва осенило.

- А деньги-то у вас есть, уважаемый? – спросил он.

- От куда?! И не было их толком никогда. Да еще в Москве этой пару месяцев, как околачиваюсь. Все дочиста потратил.

«Фу ты, черт! Чего же я с ним вожусь?!»

- Иван Гайкин, тогда вам не к нам. Идите в правительство. Там, возможно, и помогут. До свидания!

Выйдя на улицу, слесарь зло плюнул на тротуар и сказал:

- Все хватит! Домой поеду! Нечего тут делать.

 

Глава 20.

 

Пока слесарь Гайкин размышлял, как ему без денег добраться до далекого южного дома, с ним чуть не столкнулся подтянутый мужчина, переваливший за средние года.

- Ты куда прешь?! Стоять! Смир… Ваня! Вот так встреча! – командный голос полковника Свинаренко вывел Ивана из задумчивости.

- Геннадий Павлович!

Друзья обнялись. Полковник достал свой знаменитый портсигар, но, покрутив его в руках, убрал его обратно в карман.

- Курить бросил.

- С чего бы это?

- Начальство не велит.

- А где ты сейчас, Палыч?

- У Юрия Карловича Македонского служу. Начальником охраны.

- Вот это да! Как же так быстро продвинулся?

- Лишних вопросов задавать руководству не надо, тогда и повышение по службе будет, - губы-рупор полковника активно двигались, пропуская мощные звуки.

- Но ты же у олигарха работаешь. Там же, вокруг него, не такие люди, как в армии.

- Конечно, есть своя специфика. Главное – вести себя так, как-будто ты – культурный человек, - сказал бывший военный и посмотрел на свои командирские часы.

- Ох ты, времени-то сколько! Секунду, Ваня, позвонить надо.

Полковник достал радиотелефон и, набрав номер и став по стойке смирно, прокричал в трубку:

- Юрий Карлович! Полковник Свинаренко! Произвожу опоздание на двадцать минут!

На другом конце линии усмехнулись, и трубка прохрипела: «Ладно».

- Времени у нас немного есть. Рассказывай, Иван, что у тебя.

- Пойдем, может, на лавочку сядем, а то народ об нас спотыкается.

- Правильное решение. Вон сквер!

Устроившись в более подходящем для общения месте, друзья продолжили разговор.

- Ничего, Палыч, у меня не получилось. Где только я не был, с кем только не разговаривал! Все без толку. Никто меня понять не хочет. Смеются только. Говорят: что у вас за проблема такая? Тали, мол, какие-то украли. Подумаешь! А то, что человеку в душу наплевали, размазали, как муху по стеклу – им безразлично. Нет правды у нас, Палыч! Не было и нет!

- Погоди-ка ты, Ваня, нюни разводить! У всех, говоришь, был? А к президенту обращался? Он же у нас гарант этой, как ее, конституции.

- Как же мне к нему попасть? Невозможно это.

- Все в жизни возможно. Особенно, когда за дело берется военный человек. У меня знакомый есть, президента охраняет. Ты, давай, письмецо напиши, а я через него передам.

- Когда же ты успел связями такими обзавестись?!

- Военный должен все быстро делать: что койку заправлять, что знакомства нужные заводить. Пойдем ко мне в штаб, вернее, в офис. Там сядешь, все чин-чинарем напишешь, а я твое послание переправлю.

Друзья покинули зеленый сквер и, оживленно обсуждая будущее письмо, проследовали к месту дислокации полковничьего подразделения.

В офисе царила военная атмосфера. Форму никто не носил, но дух армии чувствовался во всем. Твердая рука полковника навела здесь свой порядок. Везде на стенах висели какие-то приказы и распоряжение. Возле находящегося на входе охранника была установлена тумбочка, как у дневального в казарме. Раз в неделю проводились учения по боевой и пожарной тревогам. В холле, под стеклянным колпаком, хранилось знамя фирмы. Возле него был пост, и охранники там круглосуточно несли службу.

Когда полковник и слесарь вошли вовнутрь, охранник на входе прокричал:

- Дежурный на выход!

Тут же выскочил крепкий молодой человек, на котором был, в отличие от остальных охранников, не серый, а черный костюм.

- Дежурный по офису Огоньков! – доложил он полковнику и продолжил:

- Происшествий нет, служба несется согласно приказа. Юрий Карлович – в отъезде.

- Хорошо. Продолжайте дежурство, - принял рапорт Свинаренко.

- Проходи, Ваня, не стесняйся, - сказал он и повел слесаря в свой кабинет.

Когда перед Гайкиным оказался белый лист бумаги, он, не имеющий достаточного письменного опыта, растерялся. Полковник убежал по своим служебным делам, и испросить совета было не у кого.

Промучившись десять минут, Иван корявым почерком вывел: «Уважаемый товарищ президент!» Пригладив потной ладонью шевелюру, он, подумав, зачеркнул «товарищ» и написал «господин».

За окном бушевала летняя жизнь. Прохожие сновали, как пули во время жаркого боя. Время шло, а Иван никак не мог перейти ко второму предложению.

«А вот если бы я был президентом, какое бы письмо мне написали?» - вдруг подумал он. Странно, но эта мысль облегчила ему работу. Слова, с натугой, как будто их рожали, стали появляться на бумаге.

«У меня к вам просьба. Вы, наверное, очень заняты. Международные дела, экономика тоже. Но мне никто не помог, поэтому обращаюсь лично к вам. Беда у меня вот какая».

Дальше пошло проще. Описывая историю с талями, Иван проговаривал про себя слова, усиленно шевеля розовыми молодецкими губами и слегка притоптывая ногой.

«…Я Магарычану говорю: «Не брал я тали», а он – в крик. Слушать даже не стал…».

Гайкин уже всеми частями тела помогал себе писать, извиваясь, как змея.

«…Где же правда, товарищ (зачеркнуто) господин президент? Потом я поехал в Москву…»

Описывая столичную эпопею, слесарь, не заметно для себя, иронически улыбался и прищуривал левый глаз.

«…Я им: «Помогите!», а они: «Иди к другому». А к кому другому?..»

У Ивана на лбу мелким бисером выступил пот. Он совершал всевозможные движения: ковырялся в носу, почесывал ухо, грыз ногти, но при этом не прекращал писать. Видимо, он поймал вдохновение, которое усиленно от него отбивалось. Но из цепких рабочих рук не очень-то вырвешься.

«А другой так вообще! Говорит: «Плати деньги, тогда поможем». А сам в Министерстве труда работает. Где ж такое видано?!..»

Закончил свое письмо Иван фразой, которая показалась ему правильной:

«Буду вам очень благодарен, господин президент, если вы мне поможете».

Подумав немного, он добавил:

«А если у вас кран течет или еще какие проблемы технического свойства, вызывайте Ивана Гайкина, то есть меня. Я все починю».

Подписавшись и поставив число, слесарь в изнеможении откинулся на стуле.

- Легче крышку цилиндровую обжать, чем письма всякие писать, - устало проговорил он и пошел искать полковника.

Геннадий Павлович бегал по коридорам и собирал своих людей.

- В Кремль Юрий Карлович едет. А мы – с ним. Написал письмо?

- Ага.

- Давай. Там передам. После восемнадцати зайди. Расскажу как прошло.

Вечером Иван дождался полковника. Тот зашел в офис, весело размахивая руками.

- Передал, Ваня! В секретариат президента передал. Сказали, за ответом через два месяца прийти.

- Через два месяца?!

- Да. А что такого? Вполне реальный срок. Думаешь у президента других дел нет, как только твои письма читать? Хорошо еще, что не через два года.

- А мне что же делать?

- Домой езжай. Как ответ будет, я тебе позвоню.

- Нет, я так не поеду. Хотел ехать, а теперь не поеду. Дождусь здесь. На работу пойду временно устроюсь.

- Ну, смотри. Можешь у меня пожить. Мне фирма квартиру снимает.

- Я лучше в общежитии. При заводах же есть общежитии.

- Какие заводы? Ты чего, Ваня? В Москве уже одни офисы остались. Нет здесь заводов.

- Не может такого быть!

- Поверь…

- Ничего, я найду.

 

Глава 21.

 

Переночевав у полковника, Гайкин на следующее утро поехал устраиваться на работу.

За месяцы, проведенные в поисках правды, он сильно изменился. Раньше Иван чувствовал себя уверенно только в железном чреве корабля с гаечным ключом в руке. В остальных же местах он вел себя неуверенно и робко, как потерявший мамашу ребенок. Сейчас же, пройдя московские «университеты», он стал раскованным, а в некоторых случаях, даже нахальным.

Заводов, как и предрекал полковник, он нигде не выискал. Один из многочисленных кадровиков, к которым он обращался, посоветовал поехать в какой-нибудь подмосковный город.

- Возможно, там еще что-нибудь из промышленности осталось.

Пришлось выдвинуться в указанном направлении.

В электричке Ивану понравилось. Публика была разношерстная, но простая. Говорили все, в основном, народным языком, которому Гайкин отдавал предпочтение. От культурной речи столицы он порядком устал.

Ехать предстояло более часа и слесарь, чтобы как-то себя занять, достал из рюкзака заготовки зажигалок и небольшую отвертку. Вагон трясло, но Иван, не смотря на это, сосредоточено ваял. Это не оставили без внимания окружающие. Сидевший рядом пожилой мужчина обратился к слесарю.

- Редко в нынешнее время встретишь человека, который еще сохранил умение что-то делать руками.

Из краткой речи соседа Иван понял, что его хвалят.

- Да вот, мастерим понемногу, - засмущался он.

Первые слова попутчиками были сказаны, предстояло продолжить.

- А куда путь держите? – спросил мужчина.

- В Зареченск еду. На завод хочу устроиться.

- На трубопрокатный?

- Ага.

- Ну, это вы, милейший, опоздали. Пораньше надо было. Лет на пять.

- Как?! Уже все места заняты?

- Наоборот. Все свободны. Завод уже давно закрыли.

- Вот же… рисберма его забери! Ах ты, ритурнель их в душу! Как же можно заводы закрывать?! – Иван постеснялся использовать ненормативную лексику при интеллигентном мужчине.

- У вас, милейший, по-видимому, руки золотые. Может быть, вам нужно дело свое открыть? Вот, на пример, зажигалки ремонтировать.

- Не привык я так. Где будку нанять? Как оформить? Не знаю я ничего, меня обманывать будут.

- Тогда не знаю. Переквалифицироваться как-то надо…

В этот момент в вагон зашли два бомжа-инвалида. У одного болтался пустой рукав засаленного пиджака. Другой, подняв глаза к потолку, неуверенно шел, держась за плечо товарища.

- Подайте жертвам Чернобыля! Подайте калекам! – затянули нищие, на удивление, мощными голосами.

Подъехали к станции. Сосед Ивана попрощался и вышел.

Попрошайки подошли к Ивану.

- Подайте воинам-интернационалистам!

- Нету, мужики, не копейки. Сам вон зайцем еду. А тут еще и завод закрыли. Скоро с вами вместе побираться пойду.

- А что, нам люди нужны, - сказал «слепой» и вполне осмысленно посмотрел на слесаря.

- Здоровый он уж очень, - усомнился второй и засунул руку в пустой рукав пиджака.

- Нет, мужики, это я так, в шутку, - замялся Иван.

- А мы – серьезно. Если деваться некуда, давай к нам. Отвезем тебя к Михайловне, она людям не отказывает.

- А что за Михайловна?

- Старшая наша. Лариса Михайловна. Молодая она еще, но нам – как мать родная.

- Не знаю даже, мужики…

- Поехали, чего думать. Не пропадать же.

- Не жрал давно? – спросил «слепой».

- Сегодня еще не ел, - ответил Иван.

- Ну вот! Накормим тебя. На ночлег определим. А с утра с Михайловной поговоришь. Там и решишь.

- Я даже не знаю. Поехали, что ли…

Любовникова Лариса Михайловна натурой была не дюжей. Окончив школу и не удовлетворившись жизнью в провинции, поехала покорять Москву. Путь у нее был схожий со многими девочками-припевочками того времени. Поступление, провал экзамена, официантка, проститутка. Поторговав телом пару лет, она поняла, что это – не для нее. Смириться с унижениями ее свободолюбивая душа так и не смогла. Переквалифицировалась в бандершу. Но и тут была масса проблем и ущемлений. Пораскинув мозгами, она затеяла новое дело. Нашла заброшенный санаторий недалеко от Москвы. Собрала всех попрошаек, работавших невдалеке и возглавила движение.

«Калеки» по началу артачились. Но со временем привыкли и даже нашли много положительного в организованной постановке дела. Во-первых, маршруты согласовывались, и это позволяло шире охватывать территорию, при этом не пересекаясь. Во-вторых, вырабатывалась стратегия и тактика, обновлялись тексты и «увечья». А репертуар и в этом деле вещь наиважнейшая. Ну, а в-третьих, жить коллективом для людей оказавшихся на обочине жизни, было душевно и комфортно.

Вечером Иван, в сопровождении своих новых товарищей, прибыл в санаторий. Было уже поздно и они, наскоро поужинав, легли спать.

Утром слесарь предстал перед Ларисой Михайловной. Тридцатилетняя женщина находилась в той стадии красоты, когда она привлекает и шестнадцатилетних юнцов, и пятидесятилетних мужчин. То есть, в самом расцвете. Любовникова с интересом рассмотрела Гайкина и изрекла:

- Здоровый ты больно. Может быть, тебе лучше в бандиты податься?

- Я дрался редко. А сейчас все каратэ какое-то…

- Да, тебе и драться-то не надо. И говорить тоже необходимости нет. На тебя клиент посмотрит и сразу все, что положено, отдаст. Ладно, это я так, к слову. Сам откуда?

- С юга.

- А Москве-то как оказался?

- Тали у меня украли. Премии за это лишили. Думал, тут, в столице, правду найду.

Лариса Михайловна громко рассмеялась.

- Да… Давненько таких не видала!

Иван угрюмо молчал.

- Не обижайся. Теперь к делу. Беру тебя условно. Главное: не воровать, деньги, что собрал не утаивать, не скандалить, не драться. Понятно?

- Чего ж тут не понять?

- Хорошо. Пойдешь на седьмой маршрут с Мироном. Это «слепой», который тебя привел. Просить будешь близко к своей теме, поскольку, как я поняла, парень ты без воображения. «Украли, мол, тали. Премии лишили, с работы выгнали, начальники – гады».

- С работы еще не выгнали. Я им телеграммы шлю.

- А ты говори! Для жалости добавляй: «Жена бросила, дети – в интернате». Хотя, не знаю, кто такому верзиле подаст? Может тебе глаз выбить или ногу сломать? Ха-ха-ха! Шучу! Иди в гримерку, она возле входа, скажи, чтобы шрам в пол лица сделали и хромать научили правильно. Давай, иди. Недельку поработаешь, а там посмотрим.

Дебютный выход у Ивана не удался. Люди с недоверием смотрели на мощного Гайкина и не торопились доставать кошельки.

- Куда страна катиться? Уже вон какие бугаи милостыню собирать начали!

- Тали у него украли! У меня машину угнали, я же руку не протягиваю.

Мирон, поняв, что Иван – это неудачный проект, тут же благополучно слинял.

Мытарства Гайкина продолжались. Его чуть не забрали в милицию. Бабки поносили его на чем свет стоит, пацаны потешались и кидали в него камнями.

- Сейчас мы из тебя настоящего калеку сделаем! – сопровождали криками свои действия злые дети.

Когда к слесарю подошла группа студентов, он был уже морально надломлен.

- Ты чего тут, дядя, таскаешься? Не стыдно тебе? Давай лучше к нам в общагу. Койку тебе найдем.

Иван хмуро посмотрел на молодежь. В доброте он стал уже сильно сомневаться. Но выхода не было – еще около двух месяце надо было где-то жить в столице.

 

Глава 22.

 

Спалось Ивану на новом месте беспокойно. Всю ночь что-то шевелилось на матрасе под простыней и, как ему казалось, нещадно его кусало.

«Вот же сукины дети! Развели тут у себя живность! Клопы у них что ли?!» - про себя гневался слесарь, скрепя продавленными пружинными кровати.

На соседних койках, еле сдерживая смех, уткнулись в подушки приютившие его студенты. Один из них потихоньку тянул нитку, положенную загодя под простынь Гайкина.

Злобы в действиях молодежи не просматривалось. Это была обыкновенная «прописка» для новичка их студенческого братства. Так поступали со всеми, и не было никаких оснований освободить Ивана от этой процедуры. И в дальнейшем студенты не давали скучать слесарю, подметив его недалекость.

Обычный день, в «студенческий» период его жизни, протекал так. Проснувшись рано утром, он привычно отрывал прибитые к полу тапки, развязывал узлы на брючинах, смывал в душе зубную пасту с лица и вытаскивал из своего рюкзака кирпич. Потом он будил живших с ним в комнате троих студентов, готовил им завтрак и отправлял в институт. Затем он шел к коменданту и получал заявки на ремонт. Его оформили на полставки завхозом. Те небольшие деньги, что ему платили, были основой бюджета комнаты № 84, в которой он поселился. Остальные доходы, которые имели студенты – стипендии и переводы из дома, они вполне успешно вкладывали в индустрию развлечений.

- Иван, на втором этаже возле лестницы окно разбили. Стекло надо вставить. В 36 комнате замок сломался. На четвертом этаже лампочки перегорели. Ну, и так далее. Вот список, - не поздоровавшись, загрузила работой слесаря комендантша, едва тот пересек порог кабинета.

- Все сделаем, Марья Петровна. Мне бы плоскогубцы выписать, дрель еще желательно, гвоздей надо…

- Стоп, Ваня, не части! Плоскогубцы у тебя есть. Что? Плохонькие, но есть. Дрель можешь в соседнем ЖЭКе на время попросить – я с их директором договорюсь. А гвозди… Старые повыдергивай, да выпрями. Молоток же у тебя есть?

- Молоток-то есть…

- И еще руки золотые. Так что, Ваня, иди и работай.

Гайкин усмехнулся и пошел на выход. Но комендантша его остановила.

- Как там тали твои? Нашлись?

- Как же им найтись-то? Украл же их кто-то.

- А президент на письмо твое ответил?

- Рано еще. Сказали, что бы два месяца ждал, а прошло только полтора.

- Ну, иди трудись.

Иванову историю знала вся общага. И все, конечно же, болели за него. Но время шло, а дальнейшего развития не происходило.

Вечером Иван позвонил жене.

- Анюта, здравствуй! Как там без меня?

- Привет. Ты знаешь, уже привыкла без тебя. Так что, если через неделю не явишься, можешь вообще не приезжать!

- Аня…

- Что «Аня»?! Ну вот, чего ты там, в Москве этой, торчишь?! Что ты там забыл?

- Сама же знаешь. Ответ жду.

- Ответ он ждет! Как малый ребенок! Кто ж тебе ответит? Хоть не посадили, и то, спасибо скажи!

- Анюта, немного осталось – полмесяца всего. Потерпи, родная.

- Сколько раз ты мне уже это говорил! Не верю я тебе!

- Анюта…

Разговор оборвался, и телефонная трубка зашлась короткими гудками.

«Не верит, ну и пусть! Все равно правды добьюсь!» - храбрился Иван.

Когда сумерки упали на город, голодные студенты ввалились в комнату. Иван возился с зажигалками.

- Петрович, да ты никак огонь добываешь? – весело спросил щуплый парнишка по имени Артем.

- Он потом его, как Прометей, людям подарит, - поддержал товарища уроженец солнечной Грузии Нодар.

- Смотри, Петрович, к скале за это прикуют. И будет орел твою печень клевать, - подвел итог Павел.

- Вы кушать будете? – привычно игнорируя вопросы, спросил Иван. По опыту он знал, что с его беспокойными соседями лучше не вступать в перепалку.

Студенты ответили действием. Они шумно расселись за столом и принялись за борщ.

- Петрович, у нас для тебя хорошая новость, - глотая первое блюдо, сообщил Павел. Он был из интеллигентной семьи, но, не смотря на усилия матери, абсолютно не впитал в себя все те условности, по которым и отличают данные семьи от остальных.

- У нас в институте появились специальные бланки, - продолжил Артем.

Студенты предпочитали нападать на слесаря всей сворой. Так было веселее, и розыгрыши проходили более гладко.

- А что за бланки? – насторожился Иван.

- Для написания всяких там жалоб в ООН, - неталантливо разыгрывая равнодушие, сказал Нодар.

- Куда? – удивился Иван.

- В организацию объединенных наций. Слышал про такую?

- Что-то, вроде бы, слышал. А я-то здесь причем?

- Как при чем?! – сделал большие глаза Павел, - Ты тали вернуть хочешь?

- Как же их вернуть? Не вернешь уже. Я правду найти хочу.

- Ах, да! Забыл. Так вот, если напишешь туда жалобу, тебе премию вернут и выговор снимут, - веско проговорил Павел.

- Я же президенту написал.

- Что президент? Это ООН! Это высшая инстанция.

- А как эти бланки взять?

- Очень просто. Напиши заявление на имя ректора. Отнеси ему, он подпишет и тебе выдадут бланки.

На следующий день Иван отпросился у комендантши, побрился и с написанным с помощью студентов заявлением пришел к ректору.

Седой угрюмый руководитель ВУЗа долго читал предложенный документ. До первого апреля было еще далеко, и он вспылил:

- Да вы что, уважаемый, шутки сюда шутить пришли?! Вы хоть понимаете, где находитесь?! Это – храм наук! Идите в цирк, там и развлекайтесь!

Гайкин боком покинул кабинет. Поправив на плече лямку рюкзака, он стремглав понесся к выходу из здания.

Кабинет полыхал от молний, испускаемых ректором. Пришлось вступить в дело молодой секретарше Любочке, которая хорошо знала, как потушить пожар.

Иван не разговаривал со студентами два дня. Но кормил исправно.

 

Глава 23.

 

Пока Гайкин вел неравную борьбу с игривыми, словно котята, студентами, президент, прикладывая титанические усилия, разгребал завалы, доставшиеся от предшественников.

Вечером, когда настало время работы с документами, глава страны пригласил помощника.

- Подобрали кандидатуру на пост главы Дальнесибирского края?

- Господин президент, дело в том, что это оказалось не простым делом, - замялся помощник, - все, кого мы рассматривали на эту должность, отказались от нее под различными предлогами. Все причины, конечно же, формальны, но и назначать руководителя на не желаемую им должность, вряд ли, является целесообразным.

- А почему отказываются?

- Сильная отдаленность района, не развитость инфраструктуры, слабые сырьевые возможности региона. Тундра, если короче.

- А местные кадры?

- Темный народ.

- Какой предлагаете выход?

Секретарь беспомощно развел руками.

Президент ненадолго задумался.

- А, может быть, какого-нибудь инициативного человека из народа назначить? Испортить там сильно, как я понял, он все равно не сможет.

- Вполне разумная идея, - льстиво улыбнулся помощник.

- Я тут недавно обращения граждан читал. Так вот, там какой-то Гавкин или Галкин, точно не помню, из-за обыкновенного выговора самому президенту, то есть, мне, письмо написал. Вот как у человека обострено чувство справедливости!

- Отлично помню это письмо. Гайкин Иван Петрович, проживает где-то на юге. У него что-то там произошло на работе, местные его жалобу игнорировали…

- Так вот, давайте-ка этого Гайкина и пошлем в Дальнесибирск. Отдадим дань его гражданской позиции. Если даже у него и нет определенных знаний, он, я думаю, приобретет их с опытом. Так, с этим все. Что у нас дальше?..

Короткое северное лето слегка отогрело тундру. Из земли полезло на свет Божий все, что только смогло выжить в этом холодном краю. Олени недоверчиво вдыхали теплый воздух и поедали ягель. Лайки, получившие отпуск, занимались выстраиванием отношений друг с другом. Немногочисленные жители Дальнесибирска бездельничали.

Возле небольшого здания администрации стояло несколько снегоходов. Среди них увлеченно суетился высокий крепкий мужчина в перепачканной маслом робе. За ним бегала невысокая молодая девушка в черной юбке и белой блузке, поверх которой был накинут стеганый жилет.

- Иван Петрович, подпишите постановление! Ну, Иван Петрович!

- Настя, ты же видишь, что я занят!

- Иван Петрович, вы же глава администрации. Вы же не слесарь.

- Как это не слесарь?! Хотя, конечно… Но главой я временно. Налажу у все тут, рибосома вас забери, и домой поеду. Опять слесарить буду.

- А еще из Москвы звонили. В сентябре совещание в столице будет.

- В Москве? Не поеду! Ни за что не поеду. Пусть Бергалиев едет. Он мой зам и вполне справится.

- Он же по-русски еле-еле говорит.

- А от него говорить и не потребуется. Кто там его слушать будет?!..

 

Танкер, груженный по завязку, натужно гудя, пересекал Атлантику. В каюту к старшему механику вошел моторист.

- Викторович, такое дело. Надо было подтянуть гайки на фланце топливной трубы. Я, значит, паёлы вскрыл, спустился. Фонариком посветил, гляжу, лежит что-то. Вытаскиваю, а это тали. Протер их ветошью – новые совсем.

Стармех посмотрел на моториста, пожал плечами и сказал:

- Может быть, когда в ремонте стояли, кто-нибудь из слесарей обронил? Положи их в токарку. Как в тот порт зайдем, вернем хозяевам. У тебя все ко мне?

- Все, Викторович.

- Ну, тогда иди, работай.