Деревенька затерялась не в дебрях глухой сибирской тайги, а средь леса московских новостроек. – Именно так! Волею случая, она оказалась в зоне застройки непомерно разбухшего города.

Вначале, многоэтажки обошли ее стороной, - несколько позже, захватили в кольцо, продолжая неумолимо наступать со всех сторон, чтобы в итоге бесследно поглотить обреченный оазис подмосковной природы.

Сельские домишки, в окружении традиционных садов и огородов, разместились по обе стороны асфальтированной дороги с давно не ремонтировавшимся покрытием. Дорога представляла собой как бы главную артерию всего деревенского организма с исходящими от нее проулками-венами, по которым можно было попасть в любую точку населенного пункта.

Вдоль деревни тянулась полоса ивняка, разросшегося по берегам полу высохшего ручья, официально именовавшегося почему-то речкой. Чуть в стороне от центра селения, на пригорке за небольшим водоемом, представлявшим собой нечто среднее, между болотом и озерцом, виднелась церковь, недавно отреставрированная в ожидании наплыва новых прихожан. Стены ее, покрытые свежей краской в тон с ближайшими городскими строениями и весело блестящие на солнце чистой медью купола, заставляли воспринимать храм божий уже не как принадлежность деревеньки, а неотъемлемой частью народившегося городского пейзажа.

По мере приближения города, деревенская дорога постепенно стала излюбленным местом прогулок новоселов-горожан. Появились здесь и мамаши с колясками, и любители велосипедного спорта (явно не деревенского вида), и целые компании взрослых с детьми дефилирующие вперед-назад по главной улице. Все это вносило непривычное оживление в устоявшийся ритм жизни сельчан, но и, отчасти, служило им своеобразным развлечением.

Одолев всего несколько сот метров от подъезда своего дома, можно было, как по волшебству, перенестись из городской – в настоящую сельскую жизнь с хриплым криком петуха, мычанием коров, кряканьем диких уток гнездившихся на озере, и умиротворяющим запахом дымка из печной трубы.

 

Девочка из города приходила сюда кормить полюбившуюся ей собаку – черную с белой грудью дворнягу, со звучной кличкой – Байкал. Завидя издали свою юную знакомую пёс всегда мощно вилял длинным хвостом и потягивался в предвкушении очередного угощения.

Хозяин Байкала – суховатый добродушный старик в ветхой одежонке обычно подолгу сидел на почерневшей от времени скамейке без спинки, притулившись к стене своей покосившейся хибары и из-под полу прикрытых век наблюдал за шествием горожан по дороге.

Население деревеньки заранее оповестили о том, что ближе к лету предстоит снос, но далеко не все спешили покинуть обжитые места и перебраться в каменные громады. Кто-то сажал зелень в огороде, в надежде успеть собрать ранние овощи, кто-то наводил порядок во дворе после периода весеннего снеготаяния, а любители цветов рыхлили землю на уже подровненных клумбах. Деревня продолжала жить.

В отдельных домах окна все же были заколочены, а их стекла успели испытать на себе меткость озорных мальчишек. Эти оставленные строения привлекали ватаги подростков, проникавших туда без особого труда через выбитые двери и щели, образовавшиеся на месте сорванных оконных досок. «Деревенские» прозвали их «поджигателями», так как нередко, после визита ребят, в местах их пребывания зарождались пожары. Черные клубы дыма, видные издалека, знаменовали близкую кончину очередной намеченной жертвы.

По вызову приезжали пожарные, неспешно разворачивали свою амуницию и лениво опрыскивали из длинных брандспойтов, обычно наполовину прогоревший к тому времени объект пожаротушения. Затем они уезжали, чтобы через день или два, возвратиться вновь ...

С каждой неделей пепелищ становилось все больше. Во время одного из пожаров, огонь перекинулся на дворовые строения того дома, где жил Байкал, но его все же удалось потушить.

Хозяин собаки, несмотря ни на что, продолжал высиживать на неизменной скамейке, видимо решив не покидать свой «тонущий корабль» до последнего.

 

В первые летние дни началось нашествие строительной техники. То, что прогорело – сгребали бульдозеры, - избежавшие пламени постройки рушились с помощью экскаваторов, тут же грузивших оставшийся от них сор на мощные самосвалы. Кусты смородины и крыжовника планомерно исчезали под напором стальных лезвий.

Посещая Байкала среди всей этой суеты, девочка заметила, что в округе не осталось ни одного целого дома. Старик, однако, оказался на своем излюбленном месте. Он красовался будто сказочный герой, то, исчезая, то появляясь в клубах пыли, поднятой колесами грузовиков.

На следующий день, здесь уже не было ни старика, ни его жилища, только осиротевшая псина бродила неприкаянно по асфальту дороги, временами растерянно поглядывая на груду обломков, оставшуюся после налета железных чудовищ на ее бывший кров.

 

По завершении разгрома, Байкал некоторое время ещё обитал в кустах у ручья, близ места, где прошла большая часть его собачьей жизни, и девочка продолжала навещать и кормить покинутого.

Наконец, техника добралась и до кустов, лишив последнего пристанища старожила деревеньки, и тот совсем куда-то исчез.

С его уходом будто пропали последние отголоски деревенского духа этих мест. Все изменилось.

 

Лишь над останками былого разносился поминальный колокольный звон ...