или рассуждение о том, почему патриот великорусский,

возжелавший жить в самом сердце России, после двухлетнего там пребывания мечтает перебраться оттуда куда-нибудь, куда глаза глядят, а именно в республику Башкортостан.

Итак, с предисловием у нас покончено, приступаем к изложению сути.

Как Вы, верно, помните, милая Татьяна, в нашем Богоспасаемом и человеком проклинаемом, милом моему сердцу северном городке я появился уже в достаточно взрослом – тринадцатилетнем – состоянии.

Воспитание моё – как сказали бы педагоги, или становление – как сказали бы философы – к этому времени проходило в достаточно благосклонной и доброжелательной атмосфере. Настолько благосклонной, что если бы Лев Николаевич Толстой не написал уже к этому времени свое великолепное "Детство", то пришлось бы это делать Вашему покорному слуге. Благосклонность и доброжелательность этой атмосферы выражалась, прежде всего, в том, что при возникновении какого-либо рода проблемы – а к тому возрасту я их пережил уже предостаточное количество – передо мной никогда не вставала дилемма: делиться ли ей со своими близкими или нет. Более того, близкие мои каким-то самым непостижимым для меня – тогда – образом почти всегда сами видели: сердечко мое юное что-то гложет и сами – без всякой с моей стороны просьбы – предлагали свою поддержку.

Вот таким "аленьким цветочком", милая Татьяна, я впервые вошел в наш класс под ваше общее ржание, которое раздалось после фразы вброшенной моей мамой вслед: "А это – мальчик из Башкирии". Моя милая мама, по-видимому, решила облегчить для своего сыночка возможную проблему со знакомством. (Честно признаюсь, тот дружный гогот, который прозвучал надо мной в самый ответственный для любого из людей момент – момент представления в новом коллективе, – не унизил меня и не озлобил, но посеял в моей душе семена самой мощной человеческой брони – семена самоиронии. На счастье мне и на горе окружающим.)

Повторяюсь еще раз, я был воспитан таким образом, что не искал поддержки у людей. Когда я нуждался в таковой и не находил – стремился разрешить проблему, прежде всего сам, не прибегая к помощи других. Хотя бы и под пристальными взглядами этих других. Хотя бы эти другие и были мои самые близкие друзья. Так уж у меня в подкорку засело: если человек видит, что другой нуждается в его помощи, но не оказывает её – значит, у него есть на то очень серьезные причины, и не следует лишний раз смущать его таковой просьбой. Как бы там ни было, но факт остается фактом, обратиться к кому-либо с какой-либо просьбой для меня всегда представлялось достаточно затруднительной задачей. Примерно такой же, как покакать при запоре.

С другой стороны – я очень часто сталкивался с ситуацией, когда предлагая свою помощь кому-либо, безо всякой на то с его/её стороны просьбы о таковой, я почти всегда получал реакцию, окрашенную неподдельным удивлением. Безусловно, в то время – когда мне было пятнадцать, двадцать, тридцать лет – все эти нюансы не останавливали на себе моего внимания, почти не останавливали. То есть были где-то на самой периферии моего сознания, следовательно, никак не могли быть предметом моей рефлексии. Сейчас же, наоборот, чему свидетельство, в частности, и это письмо.

В капле воды отражено все мироздание. Это закон Бытия, и иногда он открывается человеку в самом неожиданном виде.

Из нашего Богоспасаемого и человеком проклинаемого, милого моему сердцу северного городка мне пришлось уезжать, вернее, эвакуироваться по собственной воле, в сорокалетнем возрасте. И к этому возрасту, как Вам может быть известно, милая Татьяна, у меня уже появилась та благоприобретенная (в результате злоупотребления) анатомическая особенность, которая… Ну, в общем, если, например, вот, увидит меня на улице алкоголик, то сразу подумает: "И как же этот козел стакан поднимает"? Если добрая тетушка – "Бедненький, как же он себе хлебушка-то нарезает"? А если, например, заядлый курильщик, то: "Наверное, этот убогий и подкурить не может"? Что тут сказать? И стакан поднять смогу, и хлебушка нарежу: отсутствие кистей рук с лихвой компенсируется быстрым и острым умом (теперь-то я это точно знаю. А тот алкоголик, за козла еще ответит). Но вот насчет подкурить… что – Да! то – Да! Вернее, подкурить-то я смогу, но только в комфортабельных условиях закрытого помещения. Таким образом, при выходе на свежий воздух передо мной всегда стоит маленькая, но насущная проблема – ПОДКУРИТЬ.

Как Вы уже поняли, милая Татьяна, находясь на улице, мне приходилось просить у прохожих дать мне подкурить. И вот сама ситуация. Хожу я, значит, по Владимирской области и взглядом голодной бешеной собаки высматриваю хоть кого-нибудь с сигаретой в руке. Дело в том, что сигарета в руке (или в зубах) – это верный признак курящего человека. И, как показывает практика, такому человеку очень трудно отказать инвалиду, сиречь Вашему покорному слуге, в такой элементарной просьбе, как дать подкурить (впрочем, не всегда, как показала та же практика). Мне могут заметить, что курящий человек не всегда держит сигарету в зубах – надо же и ему дышать чистым воздухом. То есть, чисто теоретически, мне со своей просьбой можно было бы обращаться к любому мужику, и, примерно, три к четырем я натыкаюсь на курящего, который разрешает мою проблему. Но… это чисто теоретически, на практике же оказывается, что мужчины из Владимирской области обладают удивительной скромностью. То есть если его не застукать на "месте преступления" с прямыми уликами в зубах, он ни за что не признается в своей пагубной привычке, а, следовательно, и не даст мне подкурить.

Хм! Читатель, видимо, может упрекнуть нас, что мы слишком много внимания уделяем такой незначительной проблеме. Что на это мы можем сказать. В мировой литературе известны прецеденты, когда повесть посвящена такому явлению как пуканье, а глава романа подтирочному материалу. Литература живет не проблемами, а стилем и языком.

Так, к чему это я? Ах, да! Пригласила меня тетушка в гости. Сел я поезд "Москва – Башкирия". Вышел в тамбур, в задумчивости разминая папироску… передо мной материализовался огонек зажигалки. Поднимаю в удивлении глаза, над огоньком улыбающаяся физиономия коренной – как говорят неуёмные ученые и неумные журналисты – национальности.

Здесь я уже не буду описывать, как в электричке "Магнитогорск – Сибай" мне засовывали червонец в нагрудный карман рубашки – в это время в кармане, на карманные расходы, у меня валялось порядка десяти тысяч – я сопротивлялся, но недостаточно… Как гражданин, бомжеватой наружности, настойчиво предлагал мне разделить с ним бутылочку пива – я сопротивлялся, но недостаточно… и мы поговорили о Ницше и русской религиозной философии начала ХХ века. Теперь я переехал в Башкортостан, и мне уже не надо взглядом голодной бешеной собаки высматриваю хоть кого-нибудь с сигаретой в руке… и одной проблемой у меня меньше.