ЧАСТЬ III 1999 – 2003 НАБРОСОК ЯМБОМ Ошибка – вещь обычная, ошибками живём... Ах, если б дурь наличная ушла!.. Да в мире всём Добру Живому бы служила живая Мировая Сила!.. СЛАВА И СУДЬБА В кепочке Слава себя как отраву пьёт поневоле, забывши забаву. Доля, быть может, подыщет по нраву мальчику Славе девочку славу. Стань же для Славы без кепки в забаву то, что неволило в кепочке Славу! К АТЕИСТУ Вокруг – одни чужие, свои – всегда внутри. Когда внутри – чужие, свои – внутри нутра. Там – Бог!.. «свои», «чужие» слов нет и благо – там. ГРУЗИНСКАЯ ЭПИТАФИЯ XX ВЕКА Он не хотел писать иллюзию, здесь украшений избегал. Оставил то, что написал. Обрёл духовной жаждой Грузию Небесную, Собою стал. ЭПИГРАММА НА КНИГЕ Герберт Уэллс о Бэлпингтоне Блэпском нам развернул отобразивший то ронам, как ужасно в мойре пошлой с блеском губит слово гнёт своих же перлов-анаграмм. НА ПОЯВЛЕНИЕ КАРТИНЫ В КОМНАТЕ Картина-кот живёт себе на стенке, подвешенная низковато на крюке; котовая душа так буднично в поделке заключена, как истина в строке. ПРОВАЛ Когда слова молчат, душе в могиле тесно. Пал дух. Его шагов нет. Пошло всё кругом. Ничто не интересно мне, кроме слов. РЕФЛЕКСИЯ РАЗБРОСАННОГО ЛЕНИВОГО РИФМОЛЮБА Я не зря бумажки белы вздумал буквами чернить. Вижу: не одни пробелы хороши в стишках. Явить им бы дружность. Их напевы связью б темы просквозить. Ах, рассыпанные перлы нанизать бы вскользь на нить... Да весь жемчуг благ, что спелы, вмиг на нитку б насадить! ПОСМЕРТНЫЙ ДВОЙНИК ИНСУРГЕНТА Прямо Байроном на вид был упрямый индивид. Лишь поэму породив, убедил он: лорд не жив. * * * Крик – пересыхающая речка – Тебе свет застит Бытия, глупец, не глупость ли твоя... – вещает ритор, ибо речь самодовольно любит течь, над Мыслью течь опять да течь, а не теряться так в башке, как крик теряется в песке. ПРОПАЖА, СВЯЗАННАЯ С МОРЕМ Пропала рукопись, исчезла, чёрт возьми! – куда-то канула. – Не злись, вреда не множь. Мостки над зыбью есть прибрежной меж людьми, но моря, по мосткам идя, не перейдёшь. С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ Мамучок родился рано: тому семьдесят четыре года; выглядит при этом он и впрямь на сорок восемь. Да не сбавит отставанья облик от вращенья стрелок, и в сто лет ему да будет только семьдесят четыре! БЛАГО ЛОГИКИ Нося – мама Митина. Митя – счастье мамино. Спору нет, вот истина. Мыслить нужно правильно. Митя – чадо мамино. Мама – счастье Митино. Верно. Мысля правильно, с детства пишем истинно. * * * – Почему Петруша буйным раз иной бывает? – Потому что Петя трудным делом заправляет. – Почему Петруша буйным лишь порой бывает? – Потому что Петя чудным сердце восполняет. ЧЕТЫРЕ ОПУСА РАДИ НОСИ-ПЕТРУШИ 1 Для берегов Паланги дальной я покидала край родной. Уже корабль – вагон уж спальной – в ночь дум качался подо мной. Взамен чарующего моря всё мне казала ночь в окне красу болот, косые с горя избёнки, стоги на стерне. Россия! Нищая Россия, вон виды сущие твои... Томлюсь... Подъяты вежды Вия. Жаль, не опущены мои. Спешит в даль поезд одинокий. Какие грустные места! Ночь хмурая, как зверь стоокий, глядит из каждого куста. О, скудны все земные силы... Рассвирепеет в жизни зло – в пути, как на краю могилы, вдруг станет страшно тяжело... Что вижу! Свет! Ещё благое долг не забыло утро свой. Прекрасно небо голубое! Прекрасен поезд голубой! Как чудно! Проводник, зевая, чай свежий подал, деньги взял. Паланга! здравствуй, дорогая! Вот наконец и твой вокзал. 2 Вблизи благих палангских волн бродил он, дум не слишком полн. Петруша думал, жил шутя. Резвился Митя: был дитя. Не втянут был он с мамой в спор, как и во всякий взрослый вздор. К телам не лип комарный рой. В песке не спал народ спитой. Век было ничего не надо, век было никого не жаль в открытом ярком Эльдорадо. Петруша, Митя. Море в даль не ускользало на припёке, как узких летних рек потоки. 3 Морозной, пыльною Москвою зимою, летом на базар хожу с вельветовой сумою. Палангу чаю – пью порою вино благое «Солнцедар». Не то, с отдушкой дрожжевою для пьяниц пойло, – пью с душою не «бормотушку», а нектар. Мечтой мы разнимся с толпою. Базар толпы – не наш базар. 4 Паланга тянется к Москве, прислугой тянется к молве, красой – к усам героя. Москва строптивая крепка. Земная, твёрдо стоя, Москва, как дом, невысока. Без неба нет покоя. Москве Паланга не близка. В Паланге – нега моря и нега неба и песка. Призыву ветра вторя, наивно зыблется в траве тоска Паланги по Москве, где много дум и горя. ВСТРЕЧНАЯ ПЕСНЯ Позади таблетки, шприцы – кормчий вытек из больницы, смачен день такой вполне и для щупленькой девицы, а для матушки – вдвойне; спёк я в честь императрицы курью ножку, с мясом щей предложил и подал ей! ПЕТРОВО ДЕЛО Давно дéвицей Наташей плотно связанный из пряжи Пётр Ильич насел на чайник по-хозяйски в кухне снова, чтоб залитый кипятком чай погуще заварился, обогревшись Ильичом. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
