Есть у меня старый болгарский «дипломат» – когда-то были такие портфели страшно модными, достать можно было только по блату, но это было очень давно, а сейчас служит он мне для хранения всяких бумажек, в основном, ненужных, но которые я, тем не менее, почему-то не выкидываю. И вот рылся я в этом портфеле в поисках не помню уже чего и наткнулся на роскошно оформленный диплом. Было там написано: - Участнику международного семинара по ветеринарии, г. Анкара, Турция, - и стояла моя фамилия. Взял я в руки этот диплом, посмотрел на оттоманские виньетки, рассыпанные к месту и ни к месту по гербовой бумаге, усмехнулся абсурдному сочетанию: - я и вдруг ветеринария, - и вспомнил эту историю.

 

Работу на этом семинаре мы получили по протекции Лейлы – романтической азербайджанской девушки, служившей бессменной секретаршей у всех наших часто менявшихся стамбульских начальников, мечтавшей о седом и красивом, как Делон натовском генерале и питавшей очевидную, но казавшуюся ей тайной слабость к Йоське, который тоже был красивый и немного седой, но не был генералом НАТО и по этой причине в мужья не годился.

Гришка Галл ее слабости бессовестно эксплуатировал.

- Чем тебе Йоська не годится? – спрашивал он ее, - Ты посмотри на этих полковников – все пидерасы, а представляешь какие у них генералы?!

Лейла улыбалась, бросала на Йоську кокетливый взгляд и поправляла выбившийся из сложной прически локон. Йоська сурово курил.

Разговор этот происходил в Стамбуле, на балконе Центра рыночной экономики и демократии, где мы обычно по приглашению Лейлы собирались, чтобы пить кофе. Балкон выходил прямо на Дом офицеров Турецкой армии, и обсуждаемые Галлом майоры и полковники проходили под балконом в большом числе, правда, генералы появлялись редко.

- И потом, - продолжал Гришка разрабатывать тему, ставшую традиционной для наших кофейных собраний на балконе, - у них же война сейчас с курдами – каждого из этих, - он показал на проходящих под балконом офицеров, - могут послать на фронт и убить, и ты вдовой останешься, а Иосиф – в отставке.

- В запасе, - поправил Йоська и добавил реплику, которую все от него давно ждали, - Прекрати клоунаду.

- А я что? – запротестовал Гришка, - Я пытаюсь девушке судьбу устроить, - и замолчал – Йоськи он побаивался.

- Не знаю, как ты мою, - сказала Лейла, - а я вашу уже устроила. Поедете в Анкару на семинар для ветеринаров?

Предложение было заманчивое – стамбульские семинары прекращались на неопределенное время – у Евросоюза закончилось предусмотренное на них финансирование, а будет ли новое – еще вопрос. Но с другой стороны, ветеринария…

- Вполне, - бодро откликнулся Гришка, - я своему коту перевязку делал, - и добавил, - и у Генри есть кот.

Я подтвердил и Йоська внес свой вклад в тему.

- У нас в части верблюд был, - сказал он.

И поехали мы в Анкару переводить на ветеринарном семинаре.

 

- У меня есть для вас приятное известие, - сказал, открывая семинар, турецкий министр сельского хозяйства, - Анкара является родиной ангорской козы.

Гришка хрюкнул в микрофон, в зале тоже засмеялись – Международный семинар по ветеринарии начал свою работу.

 

Семинар оказался приятный и не тяжелый, хороший во всех отношениях был семинар – работали только до обеда; в начальниках – вежливые, интеллигентные люди: суетливый и вечно озабоченный онемеченный чех Ганс Барвинек – руководитель семинара и два лектора – профессор Тейлор, живое воплощение нашего советского представления об английском профессоре: чопорный, вежливый до противности, в галстуке «бабочка», и молодой рыжий шотландец с непроизносимой фамилией, которого мы с Гришкой тут же окрестили Макферсоном, оба мы с детства любили этот образ у Маршака: «… так весело, отчаянно шел к виселице он, в последний час, в последний пляс пустился Макферсон.»

 

Правда, наш Макферсон в пляс не пускался, а, наоборот, все время семинара ходил озабоченный, почесывая буйную рыжую шевелюру, так как боялся, что лихие янычары свистнут его страшно дорогой компьютер.

- Этот компьютер стоит дороже меня самого, - повторял он время от времени. Не знал он тогда, какая опасность нависла над его компьютером, правда, и мы тогда не знали.

 

Однако был этот компьютер дорогой-то дорогой, а кириллицы в нем не было, не было кириллицы и в местных компьютерах, поэтому нас заранее попросили привезти специальную программу для русского шрифта. Мы эту просьбу исполнили, программу привезли, но – вина не наша - оказалась она с дефектом: было в ней две буквы «г», а буквы «р» вовсе не было, поэтому все объявления на русском, которые мы по указанию руководителей печатали, грассировали, как Ленин в старых фильмах. Чего стоит например такое: «Догогие участники междунагодного семинага по ветегинагии, пгосьба загегистгиговаться в секгетагиате»!

 

«Догогие участники семинага» тоже оказались, в основном, людьми приятными, несмотря на национальное разнообразие. Был там казах, представлявший, кажется, Киргизию, и киргиз – представитель Узбекистана, был постоянно немного пьяный таджик, не помню уже, кого он представлял, и делегат по имени Афанасий Никитин, наполовину армянин и представитель армянской ветеринарной науки.

 

Этот «тверской купец», как называл его Гришка играет в нашей истории некоторую роль, поэтому стоит описать его подробнее. Был это типичный «восточный человек» – жгучий брюнет с кавказскими усами – так и хотелось нарядить его в черкеску с газырями, дать в руки саблю и посадить на лихого коня. Говорил он с грузинским или – кто знает - может, и с армянским акцентом, и на этом этническом фоне фамилия его вызывала естественное удивление.

- Это у тебя псевдоним? – спросил его при первом знакомстве простой человек Гришка Галл, чуждый всяких там условностей.

- Нэт, - ответил «тверской купец», - Это мой атэц, тоже Никитин очень восхищался Афанасием Никитиным, считал его своим предком.

Скоро они с Гришкой уже пили на брудершафт и Гришка стал звать его Афоней.

 

Кроме восточных республик бывшей Советской Империи, по малопонятному принципу были представлены и другие страны, в основном, от Турции недалекие – Болгария, Ирак, Иордания и Израиль.

 

Семинар был длинный – две недели и неспешный. Барабанили мы до обеда несложные для перевода тексты про то, где был ящур или куриная чумка, или – не дай бог – сибирская язва и как с ними боролись. Никакого «внутреннего устройства коровы», которого так боялся Галл, не было.

- Вот ты знаешь, Генри, как будет по-английски «сычуг»? – пугал он перед семинаром и даже взял ветеринарный словарь, но, как выяснилось, напрасно – была сплошная нудная статистика. Но это до обеда – после обеда все, в основном, пьянствовали и братались в духе полного интернационализма: азербайджанец с армянским представителем Афанасием Никитиным, но это полбеды, пьянствовали и братались даже израильтяне с иорданцем и иракцем. В общем, был всеобщий мир и благолепие. Пьянствовали и мы с Гришкой, правда, умеренно – работать-то надо было, да и жара стояла сорок пять в тени. Не пьянствовал, как обычно, только Йоська да еще представляющая Болгарию единственная женщина среди участников по имени Снежана. Она тоже играет заметную роль в этой истории, потому стоит рассказать о ней немного подробнее.

 

Начать надо, видимо, с того, что имя Снежана ей очень не шло – ничего в ней не было от снега, ни белого, ни холодного. Была это жгучая брюнетка яркой южной красоты с огромными карими глазами. Немного портила ее почти мужская фигура с широкими плечами, правда, грудь у нее была отнюдь не мужская, носила она платья с глубоким декольте, и все семинарские мужики крутились возле нее, как осы вокруг варенья. Среди крутившихся был и Гришка.

- Настоящая ветеринарка, - говорил он, - коня на скаку остановит, - и мобилизуя свои сомнительные знания болгарского, рассказывал ей, как он ездил в Болгарию еще при Советах с какой-то делегацией и видел самого Живкова.

 

Надо еще сказать, что жили мы в маленькой уютной гостинице в два этажа с загадочным и не совсем приличным для русского уха названием «Мюдакоглу» - что это значит, никто из нас не знал, а о том, какие догадки строил по поводу этого названия Гришка говорить излишне, тем более что название гостиницы к этой истории никакого отношения не имеет.

 

Гостиница стояла в густой тени многолетних платанов на тихой боковой улочке городского центра. Рядом было кафе со столиками на тротуаре, где «семинаристы» и мы обычно заседали каждый вечер, когда спадала жара. А вот рядом с кафе располагалось заведение, сыгравшее ключевую роль в этой истории – штаб-квартира турецкой ультранационалистической организации «Серые волки».

 

Организация эта была печально известна курдскими и армянскими погромами, а один из ее членов когда-то совершил покушение на самого Римского папу и серьезно его ранил. Правда, нам сказали местные люди, что рядом с нашей гостиницей представительство «мирного крыла» организации, и бандитов или террористов там нет, просто, пользуясь широкой турецкой демократией, они пропагандируют отсюда свои взгляды. Но Гришку, например, это не успокоило. Он всегда садился в кафе так, чтобы видеть вход в штаб-квартиру «Серых волков», у которого стоял турецкий полицейский с автоматом, и постоянно следил за всеми, кто входит туда или выходит.

 

- Смотри, еще один волк пошел, - то и дело говорил он с тревогой в голосе, когда мы сидели в кафе, - а вон, смотри, целая стая.

- С волчатами, - замечал я, наблюдая, как семья с выводком детей входит в «волчью» штаб-квартиру.

- Прикрытие, - Гришку трудно было поколебать в установившемся мнении, особенно, если он чего-нибудь опасался.

Афанасию Никитину, который как частичный армянин, должен был быть для «серых волков» очевидной мишенью, он советовал купить и носить феску.

- Зачем, Григорий-джан? - смеялся Афоня Никитин, - Я и так на турка похож, - и крутил свои восточные усы, - Вах, зарэжу!

 

В свете последующих событий, Гришкины опасения не выглядят такими уж нелепыми, но события стали стремительно развиваться лишь в воскресенье, а до этого Гришкино поведение казалось нам с Йоськой просто смешным. Правда, в субботу Гришка получил таинственное послание, но и оно до этого судьбоносного воскресенья казалось, скорее, чьей-то шуткой.

 

В пятницу по завершению, так сказать, рабочей недели Гришка пригласил к себе в номер представителей враждующих стран, Армении и Азербайджана выпить и поговорить о перспективах мирного урегулирования. Я тоже был приглашен, но мудро отказался, предвидя, что обсуждение перспектив будет бурным и длительным. Йоська пошел – не мог он пропустить политическую дискуссию, но, как потом говорил, ушел смотреть футбол, не дождавшись конца застолья.

 

На следующий день, в субботу я пошел завтракать рано. Кроме меня в ресторане был только Макферсон, который пришел со своим компьютером, долго его пристраивал на стуле рядом, пристроив, пошел набирать себе еду, на ходу бросив мне вместо «доброго утра» свою дежурную фразу про страшную цену этого компьютера, я поздоровался с ним и собирался уже идти к «шведскому столу», но тут в зале появился Гришка.

 

Вид у Гришки был не блестящий, что само по себе не было удивительным, учитывая длительность и напряженность обсуждения перспектив мирного урегулирования накануне, удивительно было, что он после этого вообще пришел завтракать. Он шлепнулся на стул и протянул мне какой-то листок.

- Что это? – спросил я.

- Прочитай, - нетвердым голосом ответил Гришка, - Принесли ночью.

Я разгладил измятый листок – там неровным, крупным, полудетским почерком было написано несколько цифр, скорее всего, номер телефона и под ними по-английски тем же почерком: - Позвони мне.

- Ну и что? –спросил я, не понимая причины Гришкиного беспокойства, - Ты звонил?

- Нет, - хрипло ответил он, - Как ты думаешь, кто это?

- Серые волки, - решил я пошутить, но, как выяснилось, неудачно.

- Я тоже думаю, что это как-то с ними связано, - оглянувшись, на крутившегося вблизи столика официанта, громким шепотом произнес Гришка, - Ночью принесли. Наверное, мальчик принес. Я там заказывал что-то и, когда уже засыпал, пришел мальчик, а утром я нашел эту записку на столике.

- Ты мальчика запомнил? – я решил подтолкнуть его к активным действиям, - Найди мальчика, спроси, кто передал, а потом позвонишь, если надо. Телефон местный? – я посмотрел на листок, - Семизначный – похоже, местный.

- Все эти мальчики на одно лицо, - Гришка растерянно посмотрел на сновавших по залу официантов, поднялся со стула и, ничего больше не сказав, побрел из ресторана.

 

Он снова появился в ресторане, когда я уже закончил завтракать и разговаривал с Макферсоном о перспективах независимости Шотландии.

- Идем выйдем, - сказал он мне неожиданно бодрым тоном, едва поздоровавшись с Макферсоном.

Я извинился и мы вышли в вестибюль. Вид у Гришки сейчас был уже совсем не растерянный, как раньше, а, я бы даже сказал, лихой.

- Я говорил с Айдыном, - стал он рассказывать возбужденной скороговоркой, - Айдын сказал, что телефон, похоже, местный. - (Айдыном звали местного метрдотеля) - Мальчика мы не обнаружили. Тогда я позвонил – там по-английски не говорят, а когда Айдын позвонил, сказали, что это прачечная. И знаешь, что я подумал? – Гришка сделал эффектную паузу, - Это болгарка, Снежана – видел, как она на меня смотрит?!

- А как же прачечная? – решил уточнить я, несколько сбитый с толку таким предположением.

- Так это ж софийский телефон, - он удивленно посмотрел на меня – Как можно не понимать таких вещей?! – и продолжил, - Понимаешь, она из Софии, сама мне сказала, - помолчал и добавил, - Шифруется. Зачем ей здесь светиться?!

Я промолчал и больше мы к этой таинственной записке не возвращались до воскресенья, когда приобрела она вдруг иное, зловещее значение.

 

В воскресенье я повел Галла и примкнувшего к нам Афанасия Никитина в исторический музей на предмет просвещения в вопросах турецкой истории. В музее все пошло так, как можно было предвидеть заранее – моя культуртрегерская миссия с треском провалилась. Гришка быстренько обежал все залы музея в поисках огромных фаллосов – предметов хеттского культа плодородия – кто-то ему сказал, что в музее такие есть, долго возле них стоял, качая головой – Никитин при этом восхищенно цокал языком – и после этого заявил, что с него хватит, что представление о древней анатолийской культуре он уже получил и что они с Афоней подождут меня в кафе во дворе музея.

- Ты ж смотри, не увлекайся, - напутствовал он меня, покидая полупустой зал музея, - не забывай, что нас ждут более важные дела. Мы планировали после музея пойти пообедать где-нибудь в прохладном месте.

 

Оставшись один, я еще полчасика побродил по музею, постоял возле византийских мозаик, в который уже раз удивляясь тому, как неумело изображены на них люди и как мастерски выписаны орнаменты, приписал это влиянию ислама или, может быть, иудаизма, хотя корни этого влияния объяснить себе не сумел, и скоро уже подходил к кафе, где ждали меня Гришка с Афоней Никитиным, и уже издали заметил, что сидят они за столиком не одни, а в компании каких-то незнакомцев. И тут я позволю себе отступление, возможно, даже немного лирическое.

 

Мне кажется, что наша жизнь в развалившейся Империи во многих отношениях была намного проще. – Империя каталогов, - писал Тынянов о той, старой Российской Империи, и мне кажется, что и о Советской Империи можно сказать то же, настолько регламентированной и упорядоченной была тогда наша жизнь по сравнению с теперешним хаосом.

 

Тогда, как я понимаю сейчас, нас окружали стереотипы. Толстый с отвисшим брюхом и недовольным выражением скуластого лица – это номенклатурный работник: от члена ЦК до председателя колхоза; занюханный хлюпик в мятых штанах – инженер или учитель; звероподобный гуманоид – грузчик продмага или дворник – лица в районе уважаемые, а уж представителей всесильного КГБ – так тех вообще как будто с конвейера выпускали – одинаковые костюмы, одинаковые галстуки, одинаковое многозначительное выражение одинаковых лиц, и бродяга тогда был бродягой – вонючим, загнанным с искательно испуганным выражением на испитом лице.

 

Демократия все смешала, перетасовала номенклатурную колоду: сделала шестерок тузами, скромных валетов джокерами на одну игру. Смотришь на человека в модной куртке и стильных джинсах сейчас и думаешь: Кто он? – Банкир, оставивший где-нибудь за углом свой Мерседес, мелкий торгаш с базара или государственный чиновник? Даже бродягу сейчас ничто не отличает, разве что легкий запашок, но это ведь надо принюхаться.

 

Двоих, которые сидели за столиком с Галлом и Афоней, тоже трудно было причислить к какой-либо группе или социальной категории, а уж что они сотрудники местной безопасности, вообще никак нельзя было предположить. Были это достаточно молодые люди – лет сорока, не больше, чем-то неуловимо друг на друга похожие, хотя один был повыше и плотнее. Показалось мне, когда я к ним подошел, что оба они турки, хотя это я теперь так думаю, а что я подумал тогда, при первой встрече вспомнить уже сложно. Кстати о турках - разные они очень. Ну то, что нас с Галлом часто за турок принимают, не удивительно, но вот и у Йоськи как-то в Стамбуле дорогу спрашивали. Но это так, кстати.

 

Я подошел к столику и начали меня знакомить. Один из сидевших за столиком действительно оказался турком по имени Сумэн, а вот второй был наш из Челябинска и назвался Федей. И тут начали происходить вещи загадочные.

 

После достаточно церемонного представления все опять устроились за столиком, заказали у подошедшего официанта мне кофе – остальные тоже кофе пили – и Сумэн, обращаясь ко мне, произнес длинную фразу по-турецки.

- Не говорю по-турецки, - сказал я ему по-английски и тогда вмешался Федя и перевел, - Он говорит, что он лейтенант турецкой службы безопасности и должен с нами поговорить. Я не успел никак прореагировать на это, мягко говоря, неожиданное заявление, потому что вмешался Гришка Галл и вид у него был не то, чтобы испуганный, а какой-то растерянный и в то же время торжествующий.

- Что я тебе говорил?! – торжествовал он, - «Серые волки» в нашем отеле терракт готовят.

- Что, действительно? – спросил я у Феди. Тот повторил мой вопрос по-турецки и Сумен разразился длинной тирадой.

 

В сокращенном Федином переводе ситуация вырисовывалась такая: специальным службам Турции было известно о нашем семинаре – они всегда обращают особое внимание на мероприятия с участием израильтян – и они начали следить за гостиницей и обнаружили подозрительную активность «Серых волков».

Именно терракт? – перебил я Федю и тот ответил, уже не консультируясь со своим начальством или кто ему там был этот Сумен, - Терракт и, скорее всего, сегодня ночью.

- Вах! – сказал Афоня Никитин, Гришка выругался и после этого все мы почему-то заторопились и помчались в гостиницу.

 

Как-то само собой получилось, что и агент турецкой безопасности, и его челябинский подручный поехали вместе с нами, причем в одном такси. Ни у кого тогда не возникло кажущейся сейчас логичной мысли, что у офицера разведки должна быть машина или, по крайней мере, должен был он машину вызвать, а не втискиваться с малознакомыми иностранцами впятером в одно такси. Кроме того, не понятно было, зачем они с нами вообще поехали, но никто из нас об этом не спросил, все почему-то торопились, хотя, если бы нас тогда кто-нибудь спросил о причине такой спешки, мы едва ли смогли ответить. Был тогда у нас, очевидно, приступ коллективной паники.

 

- Ты знаешь, что они собираются делать, чтобы предотвратить терракт? – спросил я у Галла, когда мы останавливали одну машину за другой, пытаясь уговорить взять в такси пять человек. Он удивленно на меня посмотрел и ответил:

- Откуда? – и тут же добавил, - Они свое дело знают.

Через некоторое время, когда мы уже втиснулись в такси и он сидел почти что у меня на коленях, он вдруг прошептал мне в ухо:

- Теперь ты понимаешь, почему они гостиницу рядом с штаб-квартирой «волков» выбрали?

Я не понимал и честно сказал об этом.

- Наверно, ход там есть от «волков» в гостиницу через кафе, - сказал Гришка и покачал головой, очевидно, отдавая должное стратегической мудрости террористов.

 

Так в тесноте да не в обиде доехали мы до гостиницы. По дороге турецкий гэбист разговаривал о чем-то с таксистом и они часто смеялись, им подхихикивал туркоязычный челябинец Федя. Правда, когда я его попросил перевести суть разговора, он оказался не таким уж туркоязычным.

- Анекдоты травят, - сказал он, - я не совсем понимаю.

 

При входе в гостиницу произошла некоторая заминка. Наши новые знакомые и потенциальные защитники от «серых волков» хотели было молча пройти вместе с нами мимо бдительного гостиничного швейцара, но суровый Али-эффенди преградил им дорогу.

- Наши друзья, Али, - пришел им на выручку Гришка и их пропустили.

Позже Йоська говорил, что это Галл во всем виноват. Но я его не поддерживал – сам проявил себя в этой истории изрядным лопухом. Правда, к чести моей следует сказать, что я все-таки поинтересовался у Гришки, показывал ли турецкий борец с терроризмом какое-нибудь удостоверение.

- Наверно, показывал Афоне, - ответил Галл, когда я ходил кофе заказывать, - и я этим удовлетворился.

 

Дальше все пошло так, как можно было бы предвидеть, если бы хоть один из нас обратил внимание на такие мелкие неувязки. Но на всех нашло затмение. Даже на трезвого Йоську, который вначале отнесся ко всему сдержанно, но потом оставил турецкого Джеймса Бонда у себя ночевать.

 

У Йоськи турецкий Джеймс Бонд украл командирские часы. Туркоязычный челябинец Федя, который остался у Гришки, увел у него бумажник и круг колбасы из холодильника – соскучился, должно быть, по домашнему. Мне повезло – у меня ночевать никто не остался, потому что в моем номере была большая, но одинарная кровать и так далеко, даже спьяну, мое гостеприимство не распространяется.

 

Во время длительного застолья у Гришки, на котором подробно обсуждались планы противодействия злодейским замыслам террористов, Гришка вдруг сказал мне:

- Знаешь, вряд ли это болгарка мне свой телефон оставила.

- А кто тогда? – спросил я.

- Думаю, один из официантов предупредить хотел про терракт, - ответил он и стал через Федю обсуждать этот благородный жест с турецким гэбистом. Тот пообещал официантов допросить и выяснить.

 

А «Серых волков» после этой истории Гришка опасаться перестал.

- Мирное крыло есть мирное крыло, - говорил он, наблюдая как шастают они стаями и поодиночке в свое логово.