РАЗОЧАРОВАНИЕ

(Рассказ первый)

Давно отшелушились берёзы, листья успели пожелтеть и наполовину опасть, чтобы превратиться в грязное месиво. Настал черёд клёнов доказать, что мода на цветное в этом году заканчивается на них. Но до исхода осени ещё далеко. Зима иногда напоминает о себе, когда резким порывом ветра расшатывает полуголые, грязные, потемневшие и ослизлые деревья, чтобы стряхнуть с них усыхающий наряд. Воздух не тот: стал холоден, но дышать как будто легче.

Нет, не понятно, кто может полюбить осень? Разве что дети, обманутые унылой и примитивной красотой, да ещё утренними, испещрёнными морозом лужами, по которым можно покататься… нет, не покататься, а всего лишь поскользить. Солнце вообще редко пробивается сквозь густые серые тучи, непрерывно шныряющие туда-сюда. Создаётся впечатление, что они вовсе не уплывают, а кружатся на одном месте…

Наматывал третий круг по парку и Боря, молодой мужчина. Нет, он не бегал по утру, а быстро ходил, заметно нервничая и постоянно бубня сам с собой. Наконец, когда каждая лужа стала узнаваемой, а затвердевшая за ночь чешуя из опавших листьев постепенно превращалась в грязную налипавшуюся массу, Боря остановился и, оглядевшись, свернул на узенькую дорожку, которая вела в глубь парка, в сырую тень.

Теперь он уже не торопился. Можно было обдумать происшедшее и снять накал нервов. В принципе, ничего страшного-то не произошло. Утром, отправив дочку в школу, жена разбудила его и в истерике сообщила, что Таня вчера потеряла часы. Правда, эту пластмассовую, яркую, детскую вещицу с натягом можно назвать часами, однако…

-Подумай, Света, - попытался сразу урезонить супругу Боря, - и ты, и я пришли с ночной смены. Зачем утром испытывать нервы? Ложись и отдыхай.

-Правильно, тебе ничего не надо, тебя ничего не интересует!.. – пошла в атаку жена, и полился монолог длинною в… страшно сказать!

-Надо было не дерьмо копеечное покупать, а настоящий механизм. Тогда Танька не потеряла бы часы, а ты сейчас спала бы, - логично, как ему казалось, рассудил Боря.

Но это ему, наверное, казалось. Супруга придерживалась другого мнения – более правильного с её стороны.

-Надо больше зарабатывать, а не валяться восемь лет на кровати.

Слово за слово, фраза рождала ответную фразу. В итоге, истощив фантазию и информацию друг о друге, супруги перешли на «промывку» косточек родителей противоборствующих сторон; а затем, когда иссяк и этот родник, углубились и изрыгали всё подряд на личности, которые были известны разве что по фотографиям из семейного альбома.

Едва наступил перерыв, использованный Светой для полоскания горла какой-то лекарственной дрянью, как Боря, захватив пачку сигарет, выскользнул за дверь.

Битву он проиграл, позорно ретировался, но сам поступок давал предпосылки к будущему примирению супружеской четы.

* * *

Борис почувствовал некоторое облегчение, когда неторопливо прохаживался по дорожке. Нервы постепенно успокаивались, особенно после внезапных порывов ветра, после некоторых всё его существо тряслось в ознобе.

«Паршивая погода, - думал Боря в такие моменты. – А тут ещё шапку забыл, шарфик. Плоть плотью, а черепушке всё-таки холодно».

Шаг за шагом, незаметно для себя он углублялся в тени парка, пока, взглянув на одну из скамеек, не остановился.

«Вот не думал, - вслух произнёс Борис и улыбнулся. – Не думал, не гадал, а ноги сами принесли меня к тебе. Привет, старая знакомая! Давно тебя не красили. Совсем обшарпанная, невзрачная стала».

Боря присел на скамейку, и ему вспомнилось, как лет двенадцать тому назад он проводил здесь время со своей одноклассницей. Высокая, щупленькая, с милым личиком, на котором особенно выделялись большие глаза и огромные и пушистые ресницы. Мальчишки прозвали её Мальвиной, и каждый мечтал о встречах с ней. Боря был не исключением, но особых усилий к дружбе не прилагал. Всё получилось как-то незапамятно и дежурно…

Они дружили год, и эта скамейка была основным местом их свиданий. Здесь, зажмурив глаза и прислушиваясь к бурно волнующемуся сердцу, он осторожно поцеловал её в щёку, так осторожно и аккуратно, словно пытаясь губами вытереть лёгкий налёт пудры. Затем набрался смелости и выпалил: «Я тебя люблю!»

Нет, Боря, конечно, не любил её, но ведь нужно было что-то сказать. Похоже, и девушка не верила признанию. Она удивлённо посмотрела на парня и, ухмыльнувшись, заметила: «В первый раз… Неопытный. Вначале хотя бы на зеркале потренировался».

Этот день оказался последним в истории их дружбы. Боря из-за стыдливости не смог перебороть себя и пригласить её на прогулку; она тоже не сделала шаг навстречу…

* * *

Теперь, сидя на скамейке, Борис в душе посмеялся над юношеским фиаско.

«А я-то надеялся, наверное, на большее после поцелуя. Как минимум, что она пригласит в свою квартиру… Но почему она, а не я? Эх, пацан безусый, – мысленно корил он себя. – Знать бы сегодня, где моя подруга юности? Сходил бы, честное слово, сходил бы. А может быть, и вовсе остался у неё, - шалили Борины мозги. - От кого-то слышал, что она, окончив школу, никуда не поступала, рано обзавелась семьёй. Правда, если верить слухам, неудачно. Теперь в разводе, а значит, свободна. Да, жизнь такая штука. Надо было перешагнуть через стыд, робость. Надо было драться за неё, за эту девушку. Я её осчастливил бы!»

Увлёкшись воспоминаниями и фантазиями, Борис не обратил внимания, как поодаль, возле соседней скамейки, оказались мама с сыном лет пяти. Лишь громкий смех мальчика вывел его из задумчивости.

Борис обернулся. В это время выползло солнце и, без особого труда проникнув лучами сквозь полулысые ветви деревьев, образовало слепящую кисею. Одно мог определить Боря – это силуэты сидящей на скамейке женщины, и мальчонки, сновавшего без устали по опавшей листве и державшего в руке букет кленовых листьев.

-Хватит шнырять. Посидел бы минуту, - послышался оклик мамаши, строгий, но не злобный.

-Мама, я ещё побегаю, - не слушался сын.

Женщина ещё что-то буркнула в адрес своего чада, но Борис не расслышал. Он, ослеплённый солнцем, поглядел себе под ноги, выбрал один лист клёна, наиболее красивый, как ему показалось, и принялся рассматривать его.

«Какую красоту люди находят в них? – думал Боря, покручивая листок пальцами. – Красный, жёлтый, зелёный… Красный, жёлтый, зелёный… Светофор на одной плоскости… Глупость какая! Взрослый человек, а гляжу на него, как ребёнок… И цвета блеклые. Разве что детям играть с ними… Да и не будет этот нормальный мальчуган забавляться чепухой. Собрал букетик, а по дороге домой выбросит. Законно, что выбросит. А если сам не додумается, то мамаша за него это сделает».

Солнышко вновь накрылось тучами. Опять стало зябко.

«Целый день не выдержу сидеть. И сигарет две штуки осталось. И голодный совсем. Денег нет с собой, - оправдывал себя Борис, чувствуя, что здравый смысл подсказывает не выпендриваться, а идти домой; но мужская гордость ещё не сломлена. – Сижу один-одинёхонек, кручу-верчу дрянь какую-то, - начинал злиться в душе Борис. – Идиотская жизнь, идиотка жена…»

Наверное, свежий осенний воздух благотворно повлиял на кровушку, и она промыла извилины мозга от дурного влияния мужских «коников». Боря сдался…

Он поднялся со скамьи, небрежно выбросил лист под ноги, напоследок прошёлся взглядом по отдыхающей семейке…

«Ох! – всколыхнулось у него внутри. – Так это, кажется, она, моя школьная подруга? Вот удача!»

Сложно было узнать на расстоянии свою первую любовь, когда черты лица оставались без подробностей; но это она… Высокая, худая, пожалуй, слишком худая; но это она… Десять лет – не такой срок, чтобы окончательно стереть прошлое.

Борис решил, что встречу для неё следует сделать сюрпризом, и, подобрав на ходу кленовый «светофор», но не говоря ни слова, двинулся к женщине.

-Мама! Мама! - запищал мальчик и подбежал к ней.

-Что опять?.. – голосом, каким впустую отгоняют назойливых мух, откликнулась мать.

Сын нашептал ей что-то на ухо. Борис почему-то остановился: наверное, встреча с бывшей подругой должна произойти без посторонних, думал он.

-Сходи под дерево, - ответила мама сынишке.

Мальчуган, выпустив букет, поднёсся к ближайшему клёну. Немного намаявшись с паршивой пуговкой, он вскоре пустил струйку под деревце.

-Ну, что, застегнуть? – послышался голос женщины.

Она неторопливо поднялась со скамейки и нетвёрдой походкой пошла к сыну.

-Да, - ответил мальчишка, повернувшись к маме и, увидев вдали Бориса, сосредоточенно начал взирать на него.

Уловив взгляд сына, мамаша обернулась.

«Это она… точно она… не ошибся, - облегчённо вздохнул Боря. – Только вот лицо…»

-Что надо? – сердито прошипела бывшая подружка.

Борис оторопел. Он не знал, что ему ответить.

-Ты, слышишь, баран, отвернись! Не смущай пацана, ему припёрло, - рявкнула женщина.

Потеряв дар речи от такого приветствия, Борис повернулся, бросил кленовый лист и зашагал домой.

«Но это же она! – изумлялся и оправдывался в душе Боря. – Я не мог ошибиться. Это она…она…»

 

НАСТАВЛЕНИЕ

(Рассказ второй)

 

Две женские фигуры не спеша брели по дорожке осеннего парка. С первого же взгляда можно было понять, что идут мать с дочерью.

-Наташа, перестань шаркать ногами, - строго и раздраженно бросила реплику одна.

Дочь, не внимая голосу родительницы, продолжала шумно протаптывать себе путь, пиная выжелтевшуюся и выкрасневшуюся листву, коей в обилии в середине осени.

-Повторяю, прекрати эту детскую привычку… Впрочем, конечно, ты уже не ребёнок, - ехидно заметила мать.

-Не остроумно, - нарушив обет молчания, сказала Наташа. – И это в твоём-то положении… - Девушка глубоко и грустно вздохнула; казалось, ещё немного – и она заплачет.

-Что?! – удивлённо подняла брови мамаша. – В моём положении? Нет, голубушка, у меня всё нормально, а вот твоё положение должно дать повод для размышлений. Правда, думать уже поздно… Подумала ты раньше времени, да не тем местом.

-Мама, не надо, - умоляюще промолвила Наташа.

-Мама, не надо? – повторила та. – Как же! Стыдно! А мне не стыдно было договариваться с врачом?

Женщина посмотрела на часы и резко остановилась. Оглядевшись по сторонам, она указала на неприлично убогую по своему внешнему виду скамейку и предложила:

-Давай присядем. У нас целый час в запасе. Не ходить же кругами столько времени возле… - Мать запнулась, в отчаянии махнув рукой.

-Зачем ходить возле, если можно, как все, у кабинета врача.

-Нет, явно у тебя мозги куриные. Как что, так ты быстро сообразила, а когда нужно – тебя клинет, - сокрушалась женщина. – А если знакомые увидят тебя со мной? Не к детскому стоматологу всё же на приём записались.

Присев на скамейку, Наташа обратила внимание на кленовый разноцветный лист, лежавший подле тронутой льдом лужицы. Она торопливо подняла его и взялась вертеть своими хрупкими пальчиками.

«Жёлтый, красный, зелёный… Жёлтый, красный, зелёный, - отмечала она про себя. – Красивая вещица… А если присмотреться хорошо, то видны пятнышки гнильцы».

-Вот-вот. Сущий ребёнок, - заметила мать, искоса наблюдая забаву дочери. – О, Боже!.. Нет, это же надо! Шестнадцать лет! Юность, красота, танцы, развлечения… А тут – пелёнки…

-Мама! – резко прервала стенания матери Наташа, брезгливо отбросив кленовый лист.

-Что, душечка? Натворила дел, а теперь – мама? Мы ведь с твоим отцом карьеру тебе хотим сделать. Думали, пусть погуляет, насладится молодостью; потом окончит институт. От тебя для начала ничего не надо. Получишь диплом – и ты при хорошей должности на престижной работе… Почему ты не подумала, что жизнь только начинается, что Паша – не предел мечтаний, не цель на твоём пути? Да он вообще тебе не пара! Отвратительный, коротко стриженый коротышка.

-Не надо, мама, так говорить. Ты его совсем не знаешь, - возразила Наташа.

-Лучше бы только я его знала, а не ты. Подумай, милая, - заметно помягчел голос матери. – Ты ещё в школе учишься. Зачем… зачем тебе этот Паша нужен? Обещай, что не будешь с ним встречаться после операции.

-Знаешь, мама, я всё-таки сомневаюсь в надобности операции, - потупив взор, тихо промолвила дочь.

-Ну-у-у! Опять заново играет пластинка. Мы же договорились с тобой, я с врачом побеседовала, деньги уже заплатила, - мягко внушала мать. – Поверь, ничего страшного не будет.

-Ты знаешь?

-Я? – осеклась женщина, но отступать не собиралась. – Это к делу не относится. Нужно думать, как тебя спасать. Кстати, деньги за операцию нужно потребовать от родителей Паши. Извини, но он тоже руки приложил… Впрочем, если бы только руки… Змей!

-От чего, мама? От чего спасать?

-От позора, Наташенька. Ох, ты ещё не знаешь, что такое народная молва, ты не знаешь женских сплетен и соседских пересудов… Страшная, подлая, вонючая вещь – позор. Будешь ходить брюхатая, а тебе в глазки сочувствующе поглядят, а как только ты к ним спиной – посмеются. А иные лишнего наболтают… и не только про тебя… Ох, горе-то…

-Не ной, мама. Нет никакого горя.

В другой раз женщина обязательно дала бы нагоняй дочери за любую небольшую дерзость, но в этот раз решила проглотить некоторую вольность со стороны родной кровинушки.

-Ладно, нечего попусту лясы точить. И так всё обговорили, уяснили; ты молодец – поняла слова мамы, правильно делаешь, что соглашаешься на аборт. Подумай. Я тебе плохого не желаю. Только хорошее: и окончить институт, и найти достойного человека, а не этого Пашу…

-Ты мне не собираешься находить мужа? – Наташа посмотрела в сторону матери и кисло улыбнулась.

-Не цепляйся к словам, дочь, - раздражалась женщина. – Нам, кажется, пора идти…

* * *

Выйдя из парка, они направились к роддому. Только женщина, познавшая многое, смогла бы догадаться и понять Наташу, а также знать, что творится в душе юной особы. Шли молча. Мать старалась не спугнуть дочь словами.

Проходя возле скульптуры матери-женщины, установленной перед входом в роддом, Наташа приостановилась.

-Что такое, Наташенька? Пойдём, не бойся, - мягко зашептала мама. – Не торчать же нам здесь, на виду у всех.

-Всё, - сказала девушка; голос её казался заметно окрепнувшим.

-Что всё, Наташенька?

-Всё! Я не иду на операцию, - неожиданно легко и пренебрежительно сказала Наташа.

-Как? Дочь, что ты надумала? Опомнись. Я понимаю, что душевно тебе нелегко. Но это большое внутреннее противоречие и боязнь. Ты же со мной, Наташа, перебори себя, сделайся сильной, решайся…

-Уже решилась, - твёрдо заявила та, но по-прежнему не глядя матери в глаза. – Я сейчас иду к Паше.

-Что?! Зачем? Наташа, ты думаешь, что говоришь?

-Я так решила. Он не принуждает меня делать аборт. Не думаю, что он меня выставит за порог.

-Дочь! – теряла самообладание женщина. – А если прогонит? Что тогда?

-Не знаю, мама. Но больше менять решения я не намерена.

-Наташа! Ты с ума сошла. Кому ты нужна? Паше? Юнцу безусому? Да он тебя не толкает на операцию, потому что сам в жизни зелен и неопытен. Думаешь, что ушла из дому, и твоим бедам конец?

-Я не вижу никаких бед, - упорно стояла дочь. – Я верю, что он меня примет… Мы любим, в конце концов, друг друга!

-Идиотка! – не выдержала мать. – Кто такой Паша? Паша сам ещё ребёнок. У него тоже свои мама и папа. Как они отнесутся к новоявленной снохе? Ты напряги мозги. Что они сделают? Ах, невесточка пришла! Ах, беременная! Ах, несчастная! Так, что ли? Не-ет! Смотри, чтобы об тебя ноги вначале вытрут, смешают с грязью позора, а затем вышвырнут за ненадобностью. Квартира, куда ты собираешься идти, не Пашина, а его родителей…

-Довольно, - прервала Наташа и почти бегом направилась от родильного дома, оставив изумлённую маму.

-Глупая, ой, глупая, глупая девочка… Но ничего, - шептала себе женщина, провожая глазами удаляющуюся фигуру дочери. – Я ещё не сломлена. Борьба ещё предстоит… Пусть побегает.

 

УНЫНИЕ

(Рассказ третий)

 

Среди наполовину оголённых деревьев, на скамейке, видавшей, наслушавшейся и испытавшей на себе многое и многих, уединилась молодая учительница географии Ираида Семёновна. Она уныло наблюдала, как время от времени, выдернутые ветром или просто от осенней бессильной старости, планировали красочные листья и ложились поверх хрупкой плёнки льда небольшой лужи.

Из состояния отрешённости её вывел кленовый листик, опустившийся на ладонь. Она взяла его двумя пальцами и неспешно крутнула. Красный… Жёлтый… Зелёный… Внешне красив. А если присмотреться? Дрянь. Ничего особенного. Ираида Семёновна провела ладонью по листу. Шершавый. Холодный. Затем, вначале погладив кленовые прожилки, она сломала одну особенную венку, вторую… А летом они гнулись. Что ж, время идёт, всё стареет, вянет.

-Был зелёный, сильный, - неожиданно сказала она вслух. – А теперь привлекательный, но безжизненный.

Учительница бросила красочную мертвечину под ноги и вздохнула.

Потянуло свежим ветерком, и одновременно выглянуло солнце. Почему-то вспомнилось детство… Беззаботная, такая скоротечная пора. А ведь тогда так хотелось быстрее повзрослеть, опериться, улететь свободным полётом…

Сколько она помнила себя, столько всегда мечтала стать учительницей. Ходить в строгом – взрослом! – костюме, учить, воспитывать, наказывать… Как же без этого, без наказаний.

* * *

Слёзы выступили на глазах. Нет, детства уже не жаль. Всё равно не вернёшь, а настроение и без этого поганое.

Казалось бы, такое прекрасное утро! Пришла в школу, словно на крыльях! Как же, свои первые уроки можно на пальцах пересчитать, дети ещё не надоели, первоначальное смущение уже ушло в историю и отлегло в памяти, интерес к предмету, думалось, достиг предела. Она объясняла тему вдохновенно, с воодушевлением и признательностью глядя в восторженные, цепкие и благодарные глаза учеников. Она старалась прикрыться вуалью строгости, но за эти пару месяцев работы никого ещё не наказала. Наоборот, иногда настолько увлекалась объяснением, что начинала смеяться и шутить, идя на поводу у класса. Ведь даже ни одной двойки пока не поставила…

И вот злосчастный выстрел резинкой какого-то шалопута. Конечно, было больно. Конечно, не долго жгла щека. Но обида!.. Куда её денешь? Может быть, она не настолько опытна, чтобы снисходительно отнестись к поступку? Или это закономерность? Нет-нет, резинкой пульнули в неё случайно. Но…

Их глаза! Внимательные, чистые… Что, блеф? Игра с учителем? Лесть? Мы, мол, сидим смирно, откладываем в свои мозги информацию; а сами, притупив внимание «географицы», делаем, что захотим. Получается, я думаю, что ученики слушают меня с интересом, а они на самом деле посмеиваются в душе: придурковатая молодая тётка выпендривается и несёт всякую чушь, вроде магмы и ядра, стратосферы и биосферы, Исландии и Кипра. Да плевать они хотели, что у них под ногами, лишь бы не дерьмо. И дышать большинству безразлично чем, наоборот, некоторым табачный дым и клей заменяют кислород. А Кипр и подавно не интересует. Знают, что там круглый год тепло, что достаточно купить туристическую путёвку – и вот тебе Кипр со всеми прилагающими.

Ираида Семёновна почувствовала, как слёзы скатились по щекам…

Она хотела быть им почти что своей и в то же время держать дисциплину… Наверное, так нельзя, так невозможно, даже бесчестно по отношению к ученикам. Но она хотела как лучше. Ей не хотелось ссор, не хотелось обоюдной вражды, не хотелось через «доброжелателей»-учителей или учеников узнать свою кличку. Хотелось, как прежде… Впрочем, кличку, безусловно, дадут, потому что имя располагает к этому. Надо же было родителям одарить меня таким именем!

Ираида! Что, кто, к чему? Почему не Ира? Почему не Инна? Ещё бы Изольдой или Ирмой нарекли! Был бы полный финиш! И так даже в старших классах пытаются не обращаться по имени- отчеству… Впрочем, всё это эмоции.

«По-моему, не в ту телегу я запряглась. Не с моим характером. Взять сегодняшний случай. Я не заплакала перед ними, но попросила признаться, кто выстрелил. Никто не поднял руку. То что трус и негодяй в классе – это факт, - размышляла Ираида Семёновна. – Казалось бы, похвально, что никто не встал и не указал на виновника происшествия. Однако… Я вынуждена была оставить весь класс после уроков, чтобы показать, что сильная духом, что поблажка гарантирована только в случае признания. Неужели тяжело подняться и сказать: « Я виновен, извините, получилось ненарочно»? Нет. Никто, ни единая – пусть юная, но пакостная душонка – не извинилась за весь класс. В открытую…»

Но затем, после дополнительного часа, когда она просидела молча, а ученики спокойно делали домашние задания и взялись даже балагурить, её выловили «сочувствующие» и нашептали имя разгильдяя.

Теперь у неё вопрос: что делать? Как расправиться с малолетним трусом? И стоит ли вообще мстить? Ведь извинение от класса не получила. Мстить классу? Или вообще уйти из школы?..

«Господи, какую дурь я несу! – осмыслила Ираида Семёновна. – Кому я нужна, учительница географии? Разве что из одной школы в другую перейти; но это не выход».

Значит, остаётся одно: тщательно продумать, как наказать класс, особенно шалопута и «сочувствующих шестёрок». Времени много. Нужно только ждать. А следующий урок следует начать, словно ничего не произошло.

И надо изменить поведение и стратегию. С ними иначе нельзя!..

Стало зябко. Смахнув слезы, посмотревшись в зеркальце и приведя лицо в порядок, Ираида Семёновна поднялась и, высоко подняв голову, направилась к дому. Родители ничего не должны узнать о неприятности на работе. Она, как и предыдущие неполные два месяца, придёт домой радостная, восторженная лицом, а потом увлечённо будет рассказывать, как прилежные ученики слушали её объяснения, как внимали каждому её слову, и как вообще она счастлива, что выбрала профессию учителя…

А в парке опадали листья. Зелёно-красно-жёлтые, красочные, радовавшие глаза, иссохшие, с пятнышками гнильцы. Опадали, чтобы к весне превратиться в грязь, в вонючий силос.

 

2003 г.