Жаркий летний полдень раскалил до бела полотно асфальта. Чахлые деревья понуро опустили зеленую листву, задыхающуюся в дорожной пыли и тщетно ждущую живительного, проливного дождя. Радио из припаркованной к магазину машины неустанно твердило о том, что жара не спадет ещё как минимум две недели, обрекая жителей большого индустриального мегаполиса на адские муки и зной.

Я расположился на скамейке под деревом. Дома, машины, гул, доносящийся с рынка, звуки неба и всепоглощающий стук шагов – казались мне очень большой, нереальной галлюцинацией. Я положил руку на темя и тут же ощутил жар, исходящий от волос.

Теперь мне никуда спешить. Ни сейчас, ни завтра, ни через месяц.

Сегодня меня выписали из центральной больницы. Когда я уходил, медсестра посоветовала мне не шутить с жарой и добраться до дома на такси, а затем растворила свой совет в лучезарной улыбке и ослепительно белых зубах. Я не послушал её – пешая прогулка по городу не столько вымотала, сколько успокоила мои истрепанные нервы и пошатнувшееся здоровье.

Месяц назад начался июль. Обычно в это время я брал долгосрочный отпуск и отправлялся пожить в загородный дом. В этом году я с особым наслаждением дождался знаменательной черты – первый месяц лета я каждый день думал о том, что уже скоро смогу вырваться из каменного гиганта, который никогда не спит, и предаться размеренной жизни в коттедже, который я уже подготовил и очистил от зимнего хлама.

На первой же неделе пребывания за городом со мной случилось нечто, перевернувшее мою жизнь с ног на голову. Теперь я едва ли могу отличить реальность от горячего бреда, затмевающего разум и разрывающего сердце и сознание на тысячи мелких кусочков. Ужас, имеющий десятки страшных, сюрреалистических лиц, теперь кажется мне всего лишь детскими кошмарами, пережитыми много-много лет назад.

Тогда стоял прохладный июльский день. Пообедав на открытой террасе, я направился на прогулку в сад. Животворящий ветерок носился между изящных станов клена, грациозных изгибов черешни, поклеванной воробьями и мощного ствола дуба, который рос здесь за долго до появления дома.

Я как раз подошел к скамейке с коваными подлокотниками, как в кустах справа зашуршала трава. Звук привлек моё внимание, я свернул с тропинки, присел и весьма удивился, обнаружив объект шума.

Под безжизненной корягой, притаившись и притихнув, сидел маленький ёж. Зверек растопырил колючки, по которым ползали маленькие жучки, сверкая крыльями.

Я поднял незваного гостя с земли и погладил. Еж не сопротивлялся и перестал боятся меня уже через несколько минут нашего «общения». Глазки-вишенки изучали меня с ног до головы, и казались коричневыми, безумными стекляшками.

В небе распласталась пелена вечерних сумерек. Ветер проносился по кронам деревьев, обрывал листья и нес их, словно неучтивый почтальон, растерявший письма без адресов и конвертов.

- Ну? Пойдем домой! – сказал я, и осторожно взяв своего нового друга, направился в дом.

После прохлады сада небольшой домик показался мне спокойным и уютным. В холодильнике нашелся вскрытый пакет молока. В шкафчике над раковиной были тарелки и блюдца. Они стояли на полке, словно компакт-диски в металлической подставке. Я взял одно из них, до краев наполнил молоком и поставил на пол перед ежиком. Зверек высунул черный нос и принялся обнюхивать молоко, а затем, оперевшись передними лапками на край, принялся медленно пить.

Себе на ужин я приготовил большую миску овсянки с кусочками изюма и сухих цукатиков. Съев гораздо больше, чем мог ожидать, я положил совершенно пустую миску в раковину, поднялся на второй этаж и моментально заснул.

Меня разбудил громкий, неприятный звук. Будто Прометей волочил огромный молоток по металлическому полу. Молоток падал с одной ступеньки на другую, издавая немыслимо-громкие, грохочущие звуки, так и не совладавшие с неумолимым ритмом потерянного бытия.

Не имея понятия о том, сколько сейчас времени, я поднял голову с кровати и помотал ей. Сон медленно начал отступать, кроме того, я почувствовал, что отлежал себе правую руку. Стены вибрировали от шума. На полу хлюпала неизвестного происхождения жижа, и мне почему-то показалось, что так будет выглядеть старая овсяная каша.

Я откинул одеяло в сторону и с удивлением заметил, что постельное белье превратилось в трухлявые, гнилые лохмотья.

Меня окружали страшные фантомы из неизвестного времени и пространства. Я не увидел своего отражения, потому что забитые окна покрылись многослойной ржавчиной. Я провел ладонью по стене, и отдернул руку, будто ошпаренный – стены не просто вибрировали, они раздулись, как черная ткань, закопченная в лютом пожарище. Бульканье и потрескивание накладывалось на стук молотка Прометея, будто за стенами комнаты сидит неведомый звукорежиссер и крутит рычажки своими тонкими, костлявыми пальцами.

Покинув комнату, я оказался в длинном коридоре, которого никогда не было в моем доме. Из стены торчали иглы.

Я последовал за нарастающим звуком молота, протискиваясь сквозь смертоносные препятствия. Коридор показался мне бесконечным тоннелем, который видят люди, впавшие в кому и переживающие клиническую смерть. На иглах подпрыгивали мошки. Они суетились и переползали с матовой поверхности на кирпичную стену, размешивая грязь и копоть своими маленькими лапками, а затем опять садились на иглы, и скатывались с них, будто с ледяной горки.

Мне снова показалось, что я все ещё не проснулся и прибываю в изъеденной кошмаром вселенной, где-то на самом краю царства морфея. Больно ущипнув себя за руку, я убедился, что это не сон. Тем временем звук молотка словно почувствовал мои сомнения, и начал ещё неистовее биться о несуществующие металлические ступени, устилающие лестницу Якова.

Дверь в конце коридора привела меня в жуткую, темную комнату, на полу которой кишели и извивались настолько страшные и богохульные создания, что даже память отказывается воспроизводить их отвратительный облик. Человеческая шкура, содранная заживо, ползала по полу в месиве десятков своих собратьев.

«Неужели оно всё живое?» - подумал я, осторожно ступая по раскачивающемуся, словно адская карусель, ржавому металлическому мосту.

Когда я почти добрался до овальной двери, одна из тварей на полу сделала резкий выпад, и каким-то образом оказалась передо мной. Я даже представить себе не могу, каким перепугано-бледным было мое лицо в этот момент.

«Бежать вперед. Бежать и не останавливаться, прочь из этого поганого логова тьмы».

В ситуации опасности человеку может помочь лишь одно – желание выжить. Этим желанием я руководствовался, когда переступил через монстра. Я даже сейчас слышу, как под моими ногами хлюпает и сминается ползающая шкура, холщевый мешок из человеческой ткани, расшитый трупными пятнами, язвами и папилломами.

Спасительный черный овал приблизился на расстояние вытянутой руки. Но именно в этот момент тварь ухитрилась схватить меня своей бескостной рукой и повалить на решетчатую сетку. Остальные монстры на полу мерзко зашевелились, будто предвкушали добычу.

В голове от ступора и ужаса возникла дурацкая мысль: «Как же они будут меня есть, ведь у них практически нет рта».

На губах проскользнула горькая насмешка. Подкатывающие волны истерики бились о камни берега спокойствия моей души. Оттолкнувшись руками, я резко подскочил с пола и спустя две секунды скрылся в овальном нимбе темноты, оставив за собой голодное полчище ползающих мешков из человеческой кожи.

Вокруг сгустился мрак. Я почти чувствовал его кожей. Нервы, как чувствительные вибрисы рыси, улавливали каждое дуновение тяжелого, застывшего в адской муке воздуха. Пережив стресс, я даже забыл о существовании молотка, с грохотом которого мой мозг уже почти смирился.

Я продолжал двигаться вперед, ощупывая холодные металлические стены. Внутри я молил себя о том, чтобы ненароком не наступить на что-нибудь, и не потревожить очередное воплощение безвестного хаоса, в который теперь превратился мой дом.

Возможно, я прошел всего лишь несколько шагов. Возможно, я преодолел дюжину километров. Объективные чувства ускользали от меня, и один раз мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди, когда в темноте я наступил на миску с молоком, нечаянно перевернув её. Босые ступни почувствовали влажную лужицу, в которой я простоял какое-то количество времени, прежде чем сердце снова стало биться в ритме, близком к нормальному.

Грохот молота стал постепенно удалятся. Ведомый им, я оказался на крыльце. Косые деревянные ступеньки вели в сад, из которого я мог увидеть лишь груду камней вперемешку с газетными вырезками и битыми стеклами – все остальное тонуло в черном тумане.

На крыльце, прижавшись к стенке, сидел человек. Я не сразу разглядел его. Мне даже показалось, что ещё секунду назад здесь никого не было. Человек так сильно прижимался к грязной кирпичной кладке, что на его плече образовалась синяя гематома, в форме узора зигзагов и трещин.

- Кто вы? – отчаянно спросил я, испугавшись собственного голоса.

- Я ищу здесь своего младшего брата. – произнес человек и закашлялся. Голос принадлежал мужчине и казалось, что ему в глотку засунули здоровенный кусок сырого мяса. Мясо покрылось плесенью, в нем завелись черви, и сейчас их стало настолько много, что один за другим опарыши начали скатываться по пищеводу, как жучки кубарем съезжали по иглам в бесконечном коридоре.

- Что это за место? Где мы находимся?

- Это твой дом. Разве ты его не узнал? – мужчина повернулся ко мне. Его уставшее лицо, покалеченное масками страданий и бесплодных поисков, вызвало у меня смешанные чувства жалости и омерзения.

- Это не мой дом. – с нарочитым отвращением сказал я. – Эта мерзость никак не может быть моим домом. И что вы здесь делаете? Кто вы?

- Я – Джим Бартон. Я всего лишь хотел забрать своего младшего брата, чтобы отвезти его на каникулы к матери. Наша машина разбилась по дороге в Иствуд. Я пришел в себя и не обнаружил его рядом. – Человек говорил так, словно эта трагедия навсегда перечеркнула его жизнь, низвергла его сознание в пучину горя и всеобщего безразличия. – В груде осколков моего пикапа я не нашел никаких признаков Джошуа. Он просто исчез. Потом вы сказали, что живете здесь и что я могу остановиться у вас на ночь.

- Я такое сказал?

Неожиданно я заметил, что спина Джима Бартона прикрыта черной, плотной тканью, через которую просматриваются неровности.

- Теперь уже все равно нет никакой разницы – кто и что тогда говорил.

Аристотельское спокойствие Джима поразило меня до глубины души. Почему не смотря на весь ужас, творившийся вокруг, он мог оставаться хладнокровным. Неужели его не пугал бестиарий ужасных существ, творящих смерть под аккомпанемент отбойного молотка Прометея, влачащегося по металлическим ступеням адской агонии.

- Мы должны выбраться отсюда? – сказал я, прислонившись к стене. Я даже не задумывался о том, что через стену могут прорваться острые иглы, и пронзить меня насквозь. – Что бы это ни было, но я чувствую как кошмар нарастает.

- Да, ты прав. Это только начало.

- И что, ты так и собираешься сидеть здесь и ждать своей смерти? – Удар молота по металлическим ступенькам заставил меня отпрянуть от стены. Я все ещё не понимал, почему Джим Бартон настолько спокоен, и если поначалу я удивился, то теперь холодный тон голоса и неэмоциональная мимика вызвали во мне только раздражение.

- Я жду только своего брата Джошуа.

- Как хочешь. – сказал я.

Джим положил руки на колени и скрестил их. Спускаясь по ступенькам, я намеренно слегка задел его голенью. Мешковатая накидка на спине пошевелилась, словно под ней высыхало старое желе. В темноте я не смог понять, чем это является на самом деле, и до последнего думал, что это всего лишь игра света и тени.

В саду меня ждал целый взвод неприятных открытий. Вместо деревьев из земли торчали камни, словно столетние памятные монолиты с острова Готланд. Клумбы превратились в свалку разносортного мусора – в основном строительного.

Я шел вперед, отодвигая руками марево темного тумана. Сад изменился. Весь мир вокруг претерпел чудовищные метаморфозы. В бесплодном аду искаженного пространства я заметил лист бумаги, нацеленный на высокую арматуру, которая торчала прямо из земли.

Загадочный листок не колыхался на ветру, оттого все происходящее становилось все менее реальным и демоническим. Осторожно протянув руку, я снял листок со шпиля. Буквы разбегались в глазах, туман застилал разум, и все вокруг жестоко издевалось над моим восприятием.

Чей-то аккуратный подчерк, похожий на детский, вывел следующие строки:

 

 

Туман продолжал сгущаться, я не видел даже своих пальцев, но продолжал сжимать листок, словно единственный ключ к двери, которая выведет меня обратно в нормальный мир.

Я водил руками по воздуху, чтобы не наткнуться на очередной шпиль и не пропороть себе живот, а может быть и шею. В голове нарисовалась отчетливая картина – мое тело с поджатыми коленями насаженное на штык, будто свинина на вертел, утопает в тумане, тем временем пальцы продолжают сжимать листок, которому больше не вырваться из холодного плена трупного окоченения.

Голова заболела. Из глубин памяти выполз четкий отрывок из прошлого: семь лет назад я был на пороге личного кризиса – жизнь не ладилась, с работой начались постоянные проблемы. Я взял таймаут длинною в месяц, и провел время в этом доме, наедине с природой, которая четко понимала и принимала все мои проблемы. Сейчас я бесцельно слонялся по непаханому полю безумия.

Я просто шел вперед, сжимая руками виски, в которых пульсировала остроконечная боль. Я был настолько поглощен ей, что не заметил, как туман немного рассеялся, а я стоял на каменистой дороге, ведущей к автобусной остановке.

Очертания становились всё более знакомыми. Я прекрасно знал это место, но то, во что превратил его кошмар, казалось мерзким и несуразным. Справа, где должен быть дом мистера Алекса, сейчас находился уродливое, круглое строение – металлический шар, темно-рыжий от ржавчины, сколоченный из выгнутых листов. В тумане он казался огромным слизнем, развалившимся на срезе дряхлеющего пня. Я опустил руки, и ослабил хватку.

Напротив тропинки, связывающей Малиновую улицу с пляжем, я увидел белый дом. Стены его покрылись всё теми же металлическими разводами, краска откололась и торчала треугольными зубцами, раскачиваясь на несуществующем ветре. Из окон-бойниц струилась темнота. В реальности здесь жили мистер и миссис Грейвярдс, а чем это стало в кошмарном мире, я не имел ни малейшего представления. Картинка в голове снова помутнела, я схватился за голову и присел. На миг мне почудилось, что из бойниц на меня смотрят бледные человеческие лица, но когда волна боли схлынула, я не увидел там ничего, кроме темноты.

Издали я заметил, что концентрация тумана на автобусной остановке значительно меньше, чем где-либо. Я прибавил шагу. Туман приносил мне головную боль, забивался в дыхательные пути, я постоянно ощущал его неприятный, ржавый запах.

С крыши магазинчика свалился металлический лист, ударился о заляпанный сухой грязью и ржавчиной асфальт, издавая звук, будто завибрировало полотно пилы. Я нисколько не испугался, напротив, я ожидал новой проверки для моих нервов. В висках пульсировали вены, я всё ещё слышал отдаляющийся звук молота Прометея, вибрацию металлического листа, и звук перевернутой миски с молоком. Я похолодел, и сделал ещё несколько нерешительных шагов вперед.

Я снова обернулся. Окна-бойницы то отдалялись, то приближались, то вовсе растворялись в хлопьях ржавого тумана.

«Какие чудесные розы разводил мистер Грейвярдс, - подумал я, - как чудесно они пахли в середина лета, даже когда остальные цветы не могли цвести от жары…»

Я шел, не видя дороги. Просто шел вперед. Куда угодно, лишь бы больше не чувствовать этой невыносимой боли. В висках разрывались кости, словно голову мою изнутри проедали черви, перепутав её с яблоком.

«…они цвели всегда, может даже иногда зимой. И никогда не источали плохих запахов. Гигантские красные розы, такие огромные, что одним лепестком можно запросто закрыть небо…»

Я припал на колени, но затем собрался с силами и встал на ноги, придерживая руками голову. Меня тошнило. Я шел вперед, перебирая ногами асфальт и проклиная кошмарный сон, который посмел воплотиться в реальность.

«…и не было ничего лучше. Почему вокруг столько тумана. Странный, ржавый туман, плавает, как соскобленные кусочки ржавчины в воде. В воде, как на озере, где Маргарет утонула двадцать лет назад. И потом её тело всплыло, будто огромный цветок. Цветок розы, который вечно цветет у мистера Грейвярдса в голове, кажется, он ест ржавчину, чтобы удобрять его…»

Из носа хлынула кровь. Теплая струйка сбежала по губам, упада на локоть, просочилась в ткань рубашки. Я не пытался её остановить, мне даже захотелось поскорее истечь кровью и умереть, лишь бы прекратился весь этот кошмар.

Молот Гефеста снова яростно забился в голове. Ступень за ступенью. Он колотился об мой затылок, словно назойливый будильник, который каждое утро поднимает тебя на работу.

«Как-то Эдвард спросил, почему я не веду дневник… Я сказал, неужели я должен рассказывать всем о том, как я умываюсь по утрам… и мне подарили этот нелепый зеленый будильник, я хотел разбить его первым же утром… мерзкий, мерзкий звук, почти как этот молот…»

В мареве тумана я разглядел сгорбленную фигуру человека. Я пытался позвать на помощь, но язык распух словно губка, а в глотку как будто бы провалился огромный кусок нежареного бифштекса, такого же тошнотворного, как жижа на полу комнаты, где я проснулся. Я окликнул человека жестом, но он не вздумал пошевелиться. Я приближался, и наконец расстояние между нами сократилось до минимума.

- Эй! Ты! – я выдавливал из себя слова, будто засохшую зубную пасту из тюбика. – Кто… ты…?

Незнакомец поднял голову. Черты лица были точь-в-точь как у Джима Бартона. Я хотел отступить назад, но если бы я сделал шаг, то упал бы навзничь и оказался совершенно беспомощным.

- Джошуа… - засипел Бартон, отгребая руками сухую землю.

Я стоял недвижимо, будто памятник. В голове все ещё летали мысли, принявшие облик цветов мистера Грейвярдса с огромными ржавыми бутонами, стеблями-проволоками, и звенящими, как тысячи будильников и молотов Гефеста одновременно.

- Я его нашел…

Джим Бартон отполз в сторону. Все его движения показались мне до ужаса неестественными и нечеловеческими. Волочащиеся ноги оставили в земле две ровные канавы, какие оставляет землеройка или труп, которого тащат за руки, чтобы выкинуть в воду и избавиться от улик. Я видел лопнувшие пятки Джима, через трещины виднелась розовая кожа.

Накидка, которая ещё тогда (миллионы лет назад?) привлекла моё внимание, зацепилась за ветку косого, черного дерева и повисла на ней, безвольно, словно спущенная человеческая шкура.

«Теперь ясно… почему она дыбилась…там просто иглы…никакого Джима Бартона не существует, это еж, всего лишь огромный еж. Он притворялся человеком, потому что я принес его в свой дом и разговаривал с ним. Но если я говорил с ним, это ещё не значит что он человек…»

Я упал на землю. Туман клубился надо мной, словно коршун над беспомощной добычей. Я смотрел вперед и видел, как колышутся иглы Джима Бартона, и на них прыгают эти самые жучки. Я безвольно разжал руку, на дорогу выпал скомканный листок.

Окончательно пришел в себя я только лишь в больнице. Я осматривал белые стены вокруг и мне почему-то сильно захотелось маминого куриного бульона с мелкими сухариками. Она готовила его очень вкусно, и каждый раз, когда я простывал в детстве, она приносила мне в кровать этот самый бульон с сухариками и говорила, что я скоро поправлюсь, но впредь мне надо быть осторожным и не пить холодного. Как бы я был рад увидеть маму, но она жила в другом городе, и скорее всего, даже не знала о случившимся. Да и сам я не знал.

Врач навещал меня всего раз за первый день, медсестра приносила мне какие-то таблетки в красной, желатиновой оболочке и я заглатывал их одну за другой, а потом запивал водой из граненого стакана. Голова постоянно болела, тело кидало в жар, я чувствовал себя скомканным листом бумаги.

Бледные лица пациентов наскучили мне уже на следующий день и я вышел в общий коридор, чтобы немного размять ноги. Я обогнул угол, поймал в зеркале своё лицо с желтыми разводами, и глубоко посаженными, тусклыми глазами. Ночью мне снились кошмары, но на утро я не смог вспомнить ни один из них.

Я шел вперед, опираясь о стену, и думал, что могло вызвать причину моих болезненных галлюцинаций. Ответ пришел как бы сам по себе - из другого коридора, мне на встречу вывернул мужчина, который вел за руку девочку лет семи с двумя рыжими косичками.

- Папа, почему мы не можем завести дома ежика? – канючила девочка, дергая за рукав полосатую рубашку отца.

- Доктор сказал, что ежей заводить опасно. На них живут паразиты…

Я добрался до ближайшего кресла и буквально плюхнулся на неудобную подушку с выдранными кусками ваты. Неужели ответ был настолько простым. Перед глазами вдруг всплыл скомканный лист бумаги, и слова на нём, словно пророчество Нострадамуса: Паразиты - …