Если я согрешил, то что я сделаю Тебе, страж человеков! Зачем Ты поставил меня противником Себе, так что я стал самому себе в тягость? Иов 7: 20 1 Они бежали и слышали сзади неотстающий топот погони. Остался позади водоем Езекии, замаячили Давидовы стены, а они все бежали по кривым улицам Иерусалима, преследуемые звуком тяжелых шагов римской стражи. Шехем в очередной раз споткнулся, его рука на мгновение ослабла. Иуда едва успел подхватить юношу. Тот не сдержал стона, судорожно ухватил товарища за шею и поднял на него страдальческий взгляд. - Я не могу больше… Оставь меня. Спасайся сам. - А ну замолчи! – не останавливаясь, резко осадил его старший. - Они близко… Не спастись вдвоем, - в порыве самопожертвования мальчишка хотел было высвободиться из мощных объятий Зеленоглазого. Иуда железной хваткой зажал его руки. - А ну без глупостей! Держись крепче! Они снова бежали, теперь по Предместью. Шехем все тяжелее повисал на плечах Иуды. Тот с беспокойством оглядывался на юношу, соображая на ходу, где бы укрыться от стражи. Наполняя воздух терпким ароматом, впереди зазеленели заросли акаций. Иуда повлек товарища туда. Они затаились под густым шатром низко клонящихся ветвей. - Зажми рану как можно сильнее и замри, - приказал старший, чутко вслушиваясь. Погони не было, стражники устремились прямо к Яффским воротам, полагая, что бунтари захотят как можно скорее выбраться из города. Убедившись, что опасность миновала, Зеленоглазый повернулся к спутнику. - Как ты? Шехем ответил тихим стоном. Молодой человек отстранил его руку, поднял рубаху и увидел на правом боку юноши длинную кровоточащую рану. Он озабочено покачал головой. - Плохо дело? – испуганно спросил Шехем. Зеленоглазый ободряюще улыбнулся. - Вот еще! Слава Всевышнему – не глубокая. Главное – кровь остановить. Так что терпи, больно будет. Разорвав низ своего хитона, Иуда быстро наложил тугую повязку. Шехем только скрежетал зубами. - Ну вот. Теперь все хорошо, - Иуда поднял голову. Юноша взглянул на него и увидел на лице старшего не укор и гнев, как ожидал, а только ласковую печаль, едва уловимую в холодно зеленеющих глазах. - Ты не сердишься на меня? - Нет. За что я должен сердиться? - Мне кажется, старейшины осудили бы меня. Ведь это было…, - Шехем не нашел нужных слов. Иуда чуть улыбнулся. - Глупо и бессмысленно, - закончил он. – Да, так сказали бы Иорам и Натан, может быть Михаил и еще Анания. - А ты? – юноша смотрел на него с надеждой. - Я – нет. Не все поступки измеряются разумом и расчетом. – Иуда осторожно приподнял покров веток, выглянул наружу; вокруг по-прежнему не было ни души. - Ты ведь очень любил Хушая? – обернулся он к товарищу. - Конечно. Брат воспитывал меня с детства, он заменил мне родителей после их смерти. - Знаю. Потому ты выбрал его путь и пришел к нам, как только вырос? - Да. И поэтому я сегодня…, - юноша снова не смог закончить. - Убил его, чтобы избавить от мучений, - Иуда произнес эти слова настолько мягко, что Шехем невольно потянулся к нему. Зеленоглазый присел рядом, обнял юношу за плечи. - Ты молодец. Не у всякого достанет мужества совершить такое. - Мы с Хушаем дали друг другу слово, что поступим так, если кого-нибудь из нас схватят, и его невозможно будет спасти. Иуда опустил голову. - Невозможно спасти… А мы и не пытались, - прошептал он, но Шехем услышал. - Да, старейшины отказали мне, объяснили, что нельзя жертвовать многими во имя одного. - Они так сказали? – молодой человек резко обернулся к собеседнику, его взгляд странно и недобро вспыхнул. – Кто? - Натан, - с удивлением ответил Шехем. - Понятно. Чего еще ожидать, - снова тихо-тихо, скорее себе проговорил Зеленоглазый. По его губам зазмеилась саркастическая усмешка. - Что-то не так? – юноша изумленно смотрел на него. - Ничего. Я о своем, - он резко переменил тон. – Ладно, тебе надо отдохнуть. Выбираться из города будем ночью. Так что спи пока, я покараулю. Шехем лишь благодарно взглянул на него, и устало откинулся в густую траву, дурманящую свежим запахом. Его глаза сами собой закрылись. Скоро он уже крепко спал. Иуда сидел рядом, погруженный в собственные мысли. Солнце медленно ползло к зениту, и блики меж ветвей становились все ярче, ослепительней. Было тихо, лишь усыпляющее шелестели листья, и время от времени лениво щебетали какие-то маленькие птицы, похожие на воробьев. Молодой человек сам почти задремал, когда недалеко раздались голоса и смех. Зеленоглазый вскочил, схватившись за нож, прислушался. Голосов было несколько, звонкие и юные, они не оставляли сомнений в том, кто их обладатели. В час послеполуденного зноя, когда улицы Иерусалима невыносимо раскалились под белыми лучами солнца, беспощадного в середине лета, компания девушек пришла сюда – в старый заброшенный сад – провести свободное время. Иуда замер. «Проходите! Проходите дальше!» - мысленно просил он, надеясь, что девушкам не придет в голову отдохнуть под акациями. К счастью, разговор и смех не приближались, оставаясь где-то в стороне, а скоро начали постепенно удаляться. Зеленоглазый мысленно поблагодарил Бога. Он уже собирался снова сесть, когда неожиданно зашуршали ветви, раздвигаемые маленькой изящной ручкой, и в просвете появилась девушка. Она беззвучно отпрянула, увидев его, солнце осветило ее лицо, и молодой человек узнал Мирру. Они замерли, глядя друг на друга. Иуда стоял перед девушкой, забыв снять руку с рукояти ножа, грязный, покрытый пылью, в разодранном, испачканном кровью хитоне. Облик его был страшен, лишь глаза из-под упавших на лицо прядей смотрели растерянно и почти моляще. С минуту длилось молчание. Потом Мирра взглянула на лежащего Шехема, снова на Иуду, приложила тонкий пальчик к губам, очаровательно улыбнулась и исчезла за ветвями. Зеленоглазый услышал, как она окликает подруг. Вскоре ее голос затих в отдалении. - Мы пропали, - раздался сзади голос юноши. Выходя из оцепенения, Иуда повернулся к нему, но ничего не ответил. - Она позовет сюда стражу. Зеленоглазый лишь отрицательно покачал головой. - Откуда ты знаешь? – пылко возразил Шехем. – Она видела нас и не могла не понять… - Молчи, - резко осадил его Иуда, - она не станет никого звать и никому не скажет. - Почему ты так уверен? Кто она? Ты ее знаешь? Иуда, не ответив, опустился на траву и уронил голову на руки. 2 На город спускались сиреневые сумерки. Иуда стоял в тени колоннады Иродова дворца. Проходящие мимо люди с удивлением смотрели на неподвижную, мрачную фигуру, впившуюся глазами во что-то далекое. Но Зеленоглазый их не замечал. Он не видел ничего вокруг, кроме дальнего ярко освещенного окошка на втором этаже дома торговца Исаака. Это было окно Мирры – девушки, которую однажды ночью он вел по затихшим улицам, доверчиво льнувшую к его руке, той, кто неделю назад подарила ему жизнь в заброшенном саду Предместья. С того дня она так и стояла у него перед глазами, пронизанная солнцем, с улыбкой на губах, с лаской золотистого взгляда. И вот он снова, как каждый вечер всю эту неделю, был здесь – недалеко от ее дома, пропахшего гранатами и миртом. Огромным усилием воли Иуда заставлял себя не подходить ближе, но чтобы совсем уйти воли не осталось. В душе был хаос. В смятении молодой человек пытался понять, что же с ним происходит, но ответ, который приходил ему на ум, был столь ужасен, что Иуда беспощадно гнал от себя эту мысль. Ночь широким жестом накрыла Иерусалим. В темных небесах зажглись далекие звезды. Иуда стиснул руки так, что ногти до крови впились в ладони. - Господи! Зачем? Ты испытываешь меня? Но любовью нельзя испытывать, она сильнее нас! Что же мне делать, Боже Праведный? Надо было бежать. Разум исступленно кричал молодому человеку об этом, но сердце и тело не подчинялись. Ему хотелось одного – навсегда остаться в тихом саду под ее окном. Не в силах больше бороться с собой, Иуда медленно направился к ее дому. «Увижу ее в последний раз! Последний раз… Будь что будет!» - мысленно решил он, осторожно подбираясь к невысокой ограде. В доме было до странности тихо. Зеленоглазый перелез через забор, осмотрелся. Убедившись, что его никто не может видеть, он подошел к высокому гранатовому дереву, ухватился за нижние ветви, но тут же отпустил их. «Боже Правый! Что я делаю! Я с ума схожу?!» - беззвучно вскричал он и замер в смятении. Ее окно тихо светилось. Застыв, словно изваяние, Иуда жадно пожирал его глазами. Лунная дорожка, рассыпавшаяся у его ног тысячами серебристых бликов, вернула молодого человека к действительности. Тяжко вздохнув, он с усилием отвел глаза и заставил себя повернуть обратно. Потревоженные ветви мирта печально зашелестели, словно прощаясь, когда он начал перелезать через забор на улицу. - Иуда! – вдруг услышал он сзади ее голос. Едва не свалившись на землю от неожиданности, молодой человек обернулся и увидел Мирру. Девушка стояла у стены дома, закутанная в ту же темную накидку, в которой он встретил ее впервые. Полная луна ярко освещала ее. Иуда спрыгнул обратно. Мысли его совершенно смешались. - Мирра! Что ты делаешь здесь? – неожиданно вырвалось у него. - Я?! – изумилась она. – Это я должна спрашивать, зачем ты всю неделю бродишь у моего дома. - Господи! – закрылся рукой молодой человек. – Ты… видела? - Конечно! - Нет! – Иуда поднял на нее темный взгляд – Тебе показалось, это был не я. Глаза девушки округлились от столь откровенной лжи. Она выдохнула изумленно, потом овладела собой. - Вот как! Показалось? Хорошо! Тогда зачем ты пришел сегодня? Или тоже ответишь, что только кажешься мне? Иуда молчал, отчаянно глядя на нее. - Нет! – печально ответил он, наконец. – Это я во плоти…, - он в смятении искал хоть какой-нибудь правдоподобный ответ. - Я … пришел поблагодарить тебя. - За что? - Ты не выдала нас тогда в саду. Мы обязаны тебе жизнью. - Что?! Да мне и в голову такое не пришло! - Я знаю. Именно за это…, - он низко опустил голову, словно принося повинную, и продолжил едва слышно. - И за то, что ничего не спрашиваешь теперь. Она не ответила, лишь глаза ее внезапно вспыхнули и наполнились нежностью. Луна поднялась над верхушками деревьев. Снова Иуда первым отвел взгляд. - Я … пойду. - Постой! – ее голос звучал почти властно. – Ты так просто уйдешь? Ничего не скажешь мне? - Что я должен сказать? – замирая, спросил молодой человек. Его взгляд стал молящим, но она не хотела давать пощады. - Сам знаешь! Ты не благодарить меня пришел сюда. - Я не понимаю, о чем ты, - Иуда отвернулся, снова намереваясь уйти. - Тогда, если не хочешь говорить, вырви свои глаза, чтобы они не смотрели на меня так! Зачем ты пришел, а теперь малодушно хочешь бежать, так и не сказав?.. – гнев и слезы смешались в ее голосе. Иуда замер, боясь обернуться, увидеть ее лицо. - Мирра…, - задыхаясь, произнес он. – Пожалуйста, не надо! Я уйду сейчас, и ты больше меня не увидишь, - в его голосе были мольба и отчаяние. - Посмотри на меня! – приказала девушка. - Нет!.. - Взгляни на меня! – еще тверже повторила она. Иуда медленно обернулся. Их взгляды встретились снова. Несколько минут длилось молчание. - Ты и теперь хочешь уйти? – тихо спросила она. Он не ответил, лишь опустил глаза. Она увидела, как сжались его руки, еще больше побледнело лицо. Она подошла ближе. - Послушай, я знаю: ты здесь, потому что не смог справится с собой, … потому что…, - ее голос задрожал, но глаза смотрели все так же нежно и упрямо, не отпуская его, - потому что любишь меня… - Нет!.. – отшатнулся Иуда. Он снова хотел броситься прочь, но Мирра схватила его за руку. - Зачем лжешь? – уже горячо, почти гневно заговорила она. – Твой взгляд не согласен с губами. Ты пришел, потому что не мог не прийти! Ты любишь меня! - Нет! Нет!.. – Иуда вырвал руку, его полубезумный взгляд впился в девушку. - Нет! Я… - Что? - Я… хотел… - Ну что?! – наступала она, не сводя с него глаз. Он отвернулся, сделал несколько нетвердых шагов. - Ты уходишь? Думаешь, сможешь уйти? - Нет!!! – почти закричал он, замирая. Потом обернулся, она отпрянула от пламени его глаз. - Я… люблю тебя…, - прошептал Иуда, сглатывая подступившие слезы. – Я люблю тебя, Мирра!!! – страшно выкрикнул он, падая к ее ногам.
Он разжал руки, обнимавшие ее ступни, откинул с лица волосы. На ладони остались несколько капель. Иуда с удивлением смотрел на них. «Я плачу?!». - Иуда! Он медленно поднял голову. Слезы замерли, но на большее сил не хватило. Он отчаянно смотрел на нее, осознавая невозможность происходящего - Иуда! – повторила она и протянула к нему руки. - Нет! – отстранился он. – Не прикасайся ко мне! Я не стою нежности твоих пальцев! Мирра испуганно вздрогнула, увидев, как болью исказилось его лицо. - Прости! Прости меня! – вдруг заговорил он страстно. Она лишь смотрела непонимающе. – Прости за то, что… Я не должен был приходить! Он снова сник и замер неподвижно, склонив голову. - Иуда, - наконец заговорила она, - я … хотела, чтобы ты пришел, я ждала тебя, - стыдливым румянцем вспыхнуло его лицо, но она не отвела глаз, изливающих на молодого человека море нежности. - О нет! – выдохнул он. - Ты всю неделю боролся с собой, чтобы не прийти, - горячо продолжила она, - а я – чтобы не окликнуть тебя… И не смогла… - Господи! Зачем? – вскричал Иуда, запрокидывая голову. Она замерла в испуге. Он наконец осмелился посмотреть на нее, в его взгляде была мука. - Мирра! Лучшее, что ты можешь сделать – прогнать и забыть меня как можно скорее! Прошу, отпусти! Позволь мне уйти! Так надо! - Ни за что! – дрожащим голосом, но твердо ответила девушка. – Я не отпущу тебя. Почему? Зачем я должна забывать того, кого… - Нет! – в страхе перебил он ее. – Не говори! Не надо! Она остановилась. Иуда тоже замолчал, не сводя с нее горящего взгляда. Прошло несколько минут, прежде чем он заставил себя отвести глаза и заговорить снова. - Мирра! Гони от себя эту мысль! Не надо давать ей воли! Я не могу быть… Я не стою тебя! - Не смей! Сама судьба определила нам встретиться! - Наша встреча – ее издевка. – Горестно покачал головой Зеленоглазый. – Только в насмешку она могла соединить наши дороги. - Я не понимаю… Ты сказал, что любишь меня… Согнувшись, Иуда закрыл лицо руками. - Да! Да! – он снова поднял голову, взглянул ей прямо в глаза. – Люблю! Всем сердцем люблю! Но упаси тебя Господь от моей любви! - Но почему? - Да потому что я…, - Иуда осекся. – Нет! Ты не должна слышать этого! Позволь мне уйти!.. Она опустилась на колени рядом с ним, ласково, но настойчиво рукой повернула его голову так, чтобы они оказались лицом к лицу. - Мирра!.. - Иуда! Не мучай меня! Прошу, расскажи мне все! Объясни, чего ты так боишься! Ты говоришь «прогони», но как, если только сейчас, когда ты так близко, я поняла, что такое счастье, говоришь «забудь», но я не могу! С той нашей первой встречи не могу, словно ты околдовал меня! Молодой человек мягко высвободился из ее рук и долго с нежностью и тоской смотрел на нее. Мирра молча ждала. - Хорошо! – тяжело произнес, наконец, Иуда. – Наверно, так лучше. Я все расскажу, чтобы ты скорее забыла меня, чтобы имя мое стало тебе ненавистно. Встань, прошу! Это я должен целовать прах под твоими ногами. Девушка поднялась, он тоже. Дрожа от волнения, Мирра прислонилась к стволу граната. Он остался неподвижен. Прячась за внезапно набежавшие облака, луна в последний миг озарила его лицо, бледное, измученное, с глазами, наполненными страданием. Сгустившийся мрак скрыл их друг от друга. Иуда на миг поднял голову к небесам, словно благодарил их за эту милость. - А теперь выслушай меня. Он говорил долго и беспощадно, не опуская даже самых ужасных деталей. Она слушала молча, лишь ее лицо, освещенное вновь выплывшей луной, стало белым, словно полотно, глаза расширились. Увидев это, Иуда резко оборвал себя. - Вот так. Теперь ты знаешь, почему мы… почему я… Он остановился, встретив ее взгляд. В нем не было ни страха, ни отвращения, ни презрения, одна лишь нежность. Повисло долгое молчание. - Мирра! – опять горячо заговорил он. – Я не хотел!.. Я не знал, что так получиться! Я думал, что… Я желал только добра людям и Родине! А теперь я – палач своему народу, приносящий лишь горе и беды! Но что мне делать? Я связан с ними! Я поклялся!.. Что же делать?! Я не знаю!.. Она снова не отвечала. - Мирра! Не молчи, прошу тебя! Если хочешь, чтоб я ушел, если ненавидишь, презираешь – так и скажи. Если я должен здесь же пронзить себе грудь или отдаться в руки римлян – скажи! Я сделаю! Только не молчи! Твое молчание хуже всякой пытки! - Что я должна тебе сказать? – тихо произнесла она, наконец. – Какого слова ты ждешь от меня? Чтоб я судила тебя? Как я могу? Какое право имею? Будто я знаю, как живет Израиль, вижу страдания людей и жестокость римлян. Нет! Не мне судить тебя. И за что? Или ты не хотел добра? Разве не бросил богатую безмятежную жизнь ради того, чтобы творить его? Ты говоришь, что ошибся. Но я вижу человека, душа которого прекрасна, словно ангелы небесные. А ты говоришь о ненависти, о смерти. Нет! Господь соединил наши души! Он определил нам встретиться и быть вместе. Мне не важно, кто ты. Я люблю тебя. Она говорила, а Иуду била дрожь. Слезы вновь подступили к глазам, но он резко тряхнул головой, отгоняя их. - Мирра! Любимая! – бросился он к ней, едва она смолкла. – Ты не должна так говорить! Ты не должна любить меня! Я могу принести тебе только горе! Мой путь по краю бездны, а ты должна быть счастлива! Но со мной это невозможно! - Иуда! Я могу быть счастлива только с тобой! Разве Всевышний не милосерден, что позволил нам встретиться лишь на горе друг другу? Нет! Я верю в благость Его и потому не боюсь! Не говори больше ничего! Будь, что будет! Я твоя, твоя навсегда, любимый мой! Иуда снова упал ей в ноги. 3 - Ох! Хвала Всевышнему! Щурясь от яркого света, отраженного камнями, Товия радостно вдыхал свежий воздух. - Наконец-то выбрались! Я думал, этому тоннелю не будет конца. Откуда ты его знаешь, Иуда? Зеленоглазый не ответил. Оглядев пустынную местность, он повернулся к товарищу. Его лицо было мрачно. - Что-то не так? – удивленно спросил зелот. Ответом опять было молчание. Повернувшись к Товии спиной, Иуда пошел вперед, прочь от городской стены. - Куда ты? – бросился за ним Товия. - Здесь недалеко дорога на Иерусалим. Вон за теми холмами, видишь? – рукой указал Иуда. - На ней просто смешаться с толпой, и через день вы придете куда нужно, - не останавливаясь, проговорил он. - Я? Подожди, а ты? Куда ты собрался? - Оставь меня! - Иуда, что случилось? – Товия попытался заглянуть ему в глаза. - Ничего, - отворачиваясь, ответил молодой человек. - Нет, подожди! Что произошло? - Сказал же, ничего. Мне надо остаться одному. А ты иди. Зеленоглазый стремительно пошел прочь. Товарищ догнал его, схватил за локоть. - Что с тобой? - Со мной? Ты спрашиваешь, что со мной! – Иуда резко обернулся, вырвал руку, его глаза сверкали. Товия отпрянул. - Хочешь знать, да? – наступал на него Иерусалимлянин. – Ты лгал мне! И старейшины тоже! - Что?! – вскинулся галилеянин. - Да как ты можешь!.. - Я могу?! Ты обманул меня! - Я? Когда? В чем?!!! - Помнишь наш разговор в харчевне у Симона? Ты сказал: «Мы готовы пожертвовать жизнью во имя нашей цели, мы не щадим себя». А потом, когда я готовился принести клятву, это наперебой повторяли Иорам и все остальные. - Конечно! Это правда. - Правда?! Вы говорили, что нужно жертвовать собой, я к этому был готов, но не другими! - Я не понимаю, Иуда, - недоуменно отступил зелот. - А то, что произошло в городе! Площадь была залита кровью, усеяна телами! Это тоже во имя великой цели? - Конечно! - Но эти люди…, - голос Иерусалимлянина дрогнул. - Там были женщины, дети. Большинство из них даже не поняли, что произошло. Зачем они погибли? - Это война, Иуда. - Тогда почему мы живы?! - То есть … как это? – изумленно выдохнул Товия. - Мы начали все это, мы кричали на улицах: «Смерть поработителям» и вели безоружных людей против легионеров! А потом, когда сражение было проиграно, вы первые сказали, что пора уходить. - И что же? - Мы должны были быть там – в первых рядах, где погибали люди, которых мы толкнули на смерть! - Ты и был в первых рядах, ты сражался до конца, как подобает зелоту! Иуда резко вскинул голову, в его глазах вспыхнула ярость. - Спасибо! – саркастически произнес он. – Похвала из достойных уст! А вы? - Ты обвиняешь нас в трусости? – гневно воскликнул Товия. - Нет! В лживости. - Не смей! Что ты себе позволяешь? – вскипел галилеянин. - Не нравится правда, Товия? Хорошо, я замолкаю. Все же ты спас мне жизнь сегодня, хоть я и не просил. Зелот некоторое время смотрел на товарища. Потом положил ему руку на плечо. - Иуда, ты беспокоишь меня последнее время. Сначала ты заспорил с Михаилом, потом отказался выполнить приказ старейшин. Что с тобой происходит? - Ты же не хотел продолжать разговор, - Зеленоглазый сбросил его руку. - Я пытаюсь понять… - Нет. Если бы так, я договорил бы до конца. - Ты говоришь ужасные вещи! И все это неправда! - Ах, вот так! – иронично-презрительная усмешка искривила губы иудея. - Стоило начинать разговор! Ну что ж … пора – Самуил и Анания ждут. - Тогда идем. - Сказал, оставь меня, - Иуда отстранился от него. – Иди. - А ты? - Я хочу остаться один, - он жестом остановил возражение. - Не бойся, я не наделаю глупостей. До встречи. - Когда ты придешь? - Когда-нибудь, - пожал плечами Зеленоглазый. - Но… - Прощай… Ничего больше не слушая, Иуда быстро зашагал к серым скалам, маячившим на горизонте. Некоторое время Товия буровил взглядом его стремительно удалявшуюся фигуру, потом вздохнул, и поспешил в направлении, указанном Иерусалимлянином. 4 Кувшин с вином был уже наполовину пуст. Иуда задумчиво смотрел на языки пламени в очаге и не замечал пристального взгляда Симона. - Ты молчалив сегодня, мой юный друг, - трактирщик наконец осмелился нарушить затянувшуюся паузу. – Что-то случилось? - А? – обернулся Зеленоглазый. – Много чего случилось, Симон. Поверь, у меня хватает причин для раздумий. - Охотно верю, - грустно кивнул трактирщик, садясь рядом. - Но сегодня все-таки праздник – день Очищения. - Помню. Только не до праздника мне. - Ох, Зеленоглазый, что-то с тобой не так! Я давно не видел на твоем лице улыбки. - Да? А мне кажется, я часто смеюсь, - с прежним безразличием в голосе ответил молодой человек. - От твоих улыбок либо плакать хочется, либо кровь стынет в жилах. С тех пор, как ты ушел в это проклятое братство, ты сам не свой. Иуда резко вскинул голову, его глаза невольно вспыхнули гневом. - Симон! Мы же условились не говорить об этом. - Да. Но что мне делать, когда ты приходишь и молчишь. За целый час ни слова! А седые нити в волосах, морщины на твоем лбу! Это в двадцать-то четыре года! А это! – Киренеянин ткнул пальцем в кувшин. - Правда, - гнев Зеленоглазого потух столь же быстро, как и возник, он саркастически усмехнулся, - я нарушил запрет… А-а, к мастеме! – махнул он рукой с тяжким вздохом. – Я совершил более страшное отступничество. - В чем дело? – испуганно спросил кабатчик. - Не важно. Все, Симон, закончили разговор, - отрезал Иуда. – Расскажи, лучше, какие новости в Иерусалиме. Симон не отвечал, пристально глядя на друга. Но Иуда словно не замечал его озабоченности. Величавым жестом он протянул трактирщику опустевшую чашу, и тот невольно подчинился властности его движений и взгляда, налил вина и присел напротив. - Ну, как знаешь, Зеленоглазый, - хмуро покачал он головой. – Ох, только Господь разберет, что же ты за человек! Иуда лишь грустно улыбнулся в ответ. - Я слушаю, Симон.
На рассвете трактирщик осторожно приоткрыл дверь. Молодой человек спал, растянувшись прямо на полу. На несколько секунд Киренеянин замер на пороге, глядя на него с ласковой печалью, потом вздохнул и тихо склонился над ним. - Вставай, Зеленоглазый. Он тронул Иуду за плечо. Иерусалимлянин проснулся мгновенно, перехватил его кисть и крепко стиснул. - Ай! Осторожно! – кабатчик отпрянул, попытался вырваться. - Руку мне сломаешь! Что это с тобой? - Ох, прости, Симон! Со сна показалось. Никогда больше так не подкрадывайся ко мне. - Да уж, не буду! – растирая руку, пообещал Киренеянин. - Ты просил разбудить пораньше. Иуда огляделся. - Верно. Уже рассвет. Спасибо. - Есть будешь? - Нет! Ты накормил меня на неделю вперед. И напоил, - он улыбнулся насмешливо. - Ну, уж, это ты сам! - А на кой ты мне его принес? Знаешь, же … - Ты попросил. Мне нет дела до ваших запретов, я выполнял твое желание. - Да? Ну, спасибо, Песнопевец винограда. Я кругом в долгу у тебя. Где еще меня так сытно накормят? - О, об этом я не беспокоюсь, Зеленоглазый! Прокормить себя ты всегда сможешь. Меня волнует другое. - Что же? - Как дальше? Ты возвращается в братство? - Симон! Я же просил! - Помню! Но не могу я спокойно смотреть на тоску в твоих глазах! Ведь что-то не так с тобой, я точно знаю. - Да не лезь ты мне в душу, ради Бога! – Иуда отвернулся, провел руками по лицу. - Симон, не надо, пожалуйста! – удивительно мягко и почти ласково произнес он. – Если мне понадобиться выговориться, я приду к тебе первому, ведь ты – мой самый верный друг. А пока никаких расспросов, прошу тебя! Я сам со всем разберусь. - Хорошо. Прости меня! - Ничего. Ладно, дай воды, и я пойду. Мне пора. На пороге Иуда остановился. - Извини, если был резок. Я не хотел тебя обидеть. - Ты же знаешь, Зеленоглазый, на тебя я не обижаюсь. Мы увидимся? - Разумеется, если я тебе еще не надоел. Киренеянин возмущенно хмыкнул. - Когда? - Бог знает! Но ты же всегда меня ждешь. - Конечно, мальчик мой, - неожиданно вырвалось у кабатчика. - Симон!.. – голос Иуды дрогнул, он не смог продолжить, лишь крепко обнял толстяка. – Старый ты хитрец! – его тон был так непривычно мягок и ласков, что хозяин только глаза распахнул от удивления. - Ну подумай, зачем я тебе нужен – одни лишние заботы и печали на твою мудрую голову. - Перестань! Я же говорил, ты мне как сын, Иуда. Заботы, печали… Да чтоб я без них делал? Ты один и скрашиваешь мою жизнь – так хорошо знать, что хоть кому-то нужен. Иуда опустил голову, скрывая волнение. - Конечно, нужен, - он улыбнулся и заговорил прежним голосом. - Так, я приду … когда-нибудь. Прощай. Спасибо за все. - Не за что. До встречи, Зеленоглазый. Храни тебя Бог! Он долго смотрел вслед молодому человеку, пока тот не смешался с толпой, потом вздохнул и с грустной улыбкой настежь распахнул дверь харчевни. 5 Убежища Иуда достиг при наступлении темноты. Его окликнули, он назвался. Из мрака раздался удивленный возглас. - В чем дело? Меня не ждали? – подойдя ближе, Зеленоглазый рассмотрел часового и узнал Симона-идумея. - Наоборот, очень ждали, - идумей стоял, загородив проход своей массивной фигурой, его желтые глаза пристально изучали Зеленоглазого. - Где же ты был целую неделю? - Тебе какое дело? – Иуда подошел вплотную. - Может, я все-таки войду? Каменотес отступил, открывая проход. В лицо Зеленоглазому ударил чад светильников, он спустился по лестнице и с последней ступеньки снова обернулся к стражу. - Тебе приказано предупредить, как только я появлюсь? - Нет. Просто о тебе спрашивали. - Странно… Ладно, разберусь. Кстати, холодает – не мешает тебе одеться. Пройдя еще немного, Иуда остановился в сомнении, куда идти. Возвращаясь сюда, он твердо знал, чего хочет – поговорить. Спокойно, откровенно, без пафоса поговорить со старейшинами. Но к кому идти – фанатику Иевораму, улыбчивому хитрецу Натану, прямолинейному Михаилу, или к самому Иораму, чье лицо всегда столь же непроницаемо, как грозовое небо? Вокруг по-прежнему никого не было, словно все Убежище спало глубоким сном. Но Иерусалимлянин прекрасно знал, что это не так. Он шагнул на свет. - Долго будем играть в прятки? – заговорил он в пустоту. – Меня ждали, и я пришел. Из темноты возникли две фигуры. Иуда всмотрелся во мрак. - Анания! Рад, что ты цел и невредим! – коротко кивнул он старшему, маленькому белесому человеку с прозрачными глазами. - А это кто? А-а, рыжий Бар-Абба. Приветствую вас. Второй – угрюмый рыжебородый верзила - гневно сверкнул на него глазами, но Анания успокоительно коснулся его руки и подошел к молодому человеку. - Здравствуй, Иуда. Хорошо, что ты вернулся. Мы беспокоились. - Не стоило. - Ты пропадал больше недели. Мало ли что… - Уйми свою подозрительность, Анания. Для нее нет никаких оснований. - Надеюсь, что так. Впрочем, ты вернулся и не таишься. Это уже хорошо. - Я не собирался таиться. Напротив. Я хочу поговорить со старейшинами. - Что?! У тебя какое-то дело? - Нет. У меня есть вопросы, и я хотел бы получить ответы. Думаю, что имею право на это. - Не тебе решать, на что есть у тебя право, а на что нет. - Вот как! Значит тебе? - И не мне. Хотя, не забывай, что я старше тебя. - Помню. Так что же? - Ты понимаешь, что твоя просьба – дерзость. - Почему? Я член братства, как ты, как они. Мы все приносили одну и ту же клятву. И ничто не может быть поводом для отказа старшему брату выслушать младшего, если он нуждается в этом. Повисло молчание. Иуда в упор смотрел на Ананию колючим холодным взглядом. Зелот размышлял. - А если ты получишь отказ? – наконец спросил он. Губы Зеленоглазого искривились в горестно-презрительной усмешке. Но ответить он не успел. - Зачем же мы будем отказывать юноше в такой малости? – раздался из темноты мягкий, хрипловатый голос. Все обернулись. Перед ними стоял руководитель братства Иорам. Анания и Бар-Абба почтительно склонились, Иуда лишь слегка наклонил голову, и тут же выпрямился снова. Иорам смотрел на него. Лицо наставника как всегда ничего не выражало, но взгляд темных глаз был пронзителен. Молодой человек ждал. - Ты слишком суров к юноше, Анания. Он молод, впечатлителен. В его душе накопилось много невысказанного, вполне понятно, что ему хочется выговориться. А кто же поймет его лучше, чем наставник. - Но равви, он в последнее время очень странно ведет себя. Я подумал… - Тем больше у нас причин для беседы. Идем, - кивнул он Иуде.
В келье Иорама чадил единственный светильник. Дав юноше время оглядеться, наставник жестом предложил ему сесть на охапку соломы, составлявшую все убранство комнаты. Иуда молча последовал приглашению. Не сводя с него внимательного взгляда, Иорам устроился напротив прямо на полу и заговорил первым: - Как хорошо, когда желания совпадают, Иуда. Я сам собирался пригласить тебя на разговор. Ответом был удивленный взгляд. - Товия рассказал мне, что случилось в Кумране, и о вашей беседе у городской стены. Но ты знаешь Товию – ему не легко справится с эмоциями, потому в его рассказах порой много неясности. Я бы хотел услышать твою версию. - Версию чего? - О событиях в городе можешь не говорить. Самуил и Анания дали мне вполне ясную картину. Должен отметить, что ты проявил себя превосходно. Мы гордимся тобой, мой юный друг. - Подобную похвалу я уже слышал недавно, - с печальной усмешкой ответил Иуда. – Не скажу, что она меня радует. - Почему? - Тому много причин. Об этом я и хотел поговорить, равви. - Ну что ж… я слушаю, и готов ответить на твои вопросы. - Значит, я могу говорить с полной откровенностью и рассчитывать на то, что получу ясные ответы? - Это странный вопрос, Иуда. - Увы, я уже убедился, что такой разговор здесь не всегда слышат, еще меньше понимают и хотят поддержать. - Хм…, - Иорам поднялся, подлил масла в светильник. Тот ярко вспыхнул, выхватывая из темноты все углы крошечной кельи наставника. - Ладно, говори откровенно, я рад буду ответить тебе тем же. - Благодарю. Голова молодого человека склонилась на руки, ладони скрыли лицо. Иорам терпеливо ждал. В молчании текли мгновения. Наконец Иуда вскинул голову, скрестил руки на груди, его глаза впились в руководителя. - Равви, вы сами позвали меня в братство. Юношу из знатной, богатой семьи, о котором вы ничего не знали. Я высоко оценил это доверие... - Ты вполне оправдал его. За эти годы ты оказал братству не мало услуг. Это мы тоже ценим. Но Анания прав: ты всегда выделялся среди твоих собратьев, а в последнее время ведешь себя совсем странно. Что происходит, Иуда? - Я хотел задать тот же вопрос, равви. - Объясни! - Я пришел в братство, потому что моя душа болит при виде горестей Израиля, а гордость стонет от унижений, которым нас подвергают римляне. Я искренне дал клятву и готов принести себя в жертву на благо своему народу. Я верил в то, что наш путь - единственно правильный. А теперь я чувствую себя обманутым. - Кем обманутым? - Вами. - Что?! – Иорам привстал, сжимая кулаки. Его взгляд вспыхнул, отражая плясавшее пламя. Иуда не тронулся с места, лишь подобрался, словно кошка перед прыжком. - Ты сказал, что выслушаешь меня спокойно, равви. - Да… Хорошо, - глубоко вздохнув, наставник разжал руки и очень медленно сел обратно. Его темные глаза впились в молодого человека. - Но ты должен объяснить!.. - Равви, вы научили меня владеть оружием, чтобы защищать нашу землю и сражаться против ее врагов. Так? - Конечно. - Почему же получается наоборот? За эти годы я видел, что мы приносили лишь смерть и горе. Римляне презирают, но не боятся нас, а соотечественники ненавидят, потому что от нас одни несчастья. - Ты понимаешь, что говоришь? - Слишком хорошо. Иорам, скажи честно, за все годы, что существует братство, мы добились хоть чего-нибудь? Наставник встал и резко отвернулся, прислонившись к стене. Иуда увидел, как его голова склонилась в размышлении. На минуту повисло молчание. - К великой цели не дойти короткой дорогой, - не оборачиваясь, заговорил, наконец, Иорам. - Мы заставили римлян считаться с нами, мы показали, что Израиль не оскудел верой и мужеством. Мы охраняем чистоту Закона. - Красивые слова! Но я больше не верю в них. - Не веришь? – вся напускная задумчивость руководителя вмиг исчезла. Он снова оказался на полу напротив собеседника и теперь буквально сжигал его взглядом. - Иуда, это отступничество! - Нет, это прозрение. Иорам, того пылкого юноши, который пришел сюда воодушевленный, полный радужных надежд и веры, больше нет. - Что же случилось? - Прошло время, и для меня оно было горьким. Помнишь мое испытание кровью? - Да. Ты замечательно прошел его. - Тем хуже. Мне было очень трудно, потому что перед глазами все время стояла заповедь Моисеева. Однако я преодолел себя... ради того, во что верил, ради вашей «великой цели». А теперь жалею об этом - Жалеешь? – Иорам попытался смягчить резкость тона и теперь говорил так, будто снова увещевал новобранца, пожелавшего присоединиться к братству. - Иуда, ты – один из лучших, хотя так молод! В первый раз всегда трудно. Заповеди никто не отменял, но вспомни, что Всевышний приказал Моисею, когда привел его на нашу землю и повелел биться с амалекитянами. - Помню. Но это была война на выживание нашего народа. Хотя … да простит меня Господь, я не убежден, что невозможно было иначе. И за все эти годы я так и не приобрел уверенности, что поступал правильно, что имею право оборвать чужие жизни. Не слишком ли много мы на себя берем, равви? - Если не был уверен, как ты мог действовать? Ты ведь не отступал. - Отступал и отказывался. Тебе ли не знать? - Помню. Несколько раз ты отказался наотрез. Я считал это просто блажью впечатлительного юноши, думал – пройдет. - Блажь? – недоуменно, с обидой переспросил Иуда. - Нет. Просто, какой бы великой ни была цель, убийство – всегда убийство. И в Законе не бывает исключений. Вы сделали из меня убийцу, Иорам, - последние слова были произнесены резко, словно пощечина. Наставник невольно выпрямился, вспыхнул, но снова справился с гневом и ответил ровным голосом. - Мы сделали из тебя воина, настоящего борца за свободу Израиля. - Воины убивают врагов в бою, в честной схватке, а не из-за угла или впятером одного. Они не убегают, оставляя безоружных людей на растерзание. - К чему ты клонишь? - В Кумране мы сами подтолкнули людей к возмущению. Мы призывали их не смириться с попранием веры, и они вняли призыву. И что же? Это восстание было безнадежным, ты прекрасно знаешь. Разве могут неорганизованные, почти безоружные люди устоять против римских легионеров? Конечно, нет. К тому же, всем известно, что к римлянам рано или поздно всегда придет помощь. Так и было. Нас смели, расшвыряли как котят. Так зачем это было нужно? - Зачем защищать веру и сражаться с поработителями?! – Иорам больше не сдерживал гнева. - Хватит красивых фраз! – молодой человек встал, в волнении разбрасывая солому, прошелся от стены к стене и остановился над наставником, глядя на него сверху вниз. - Ты прекрасно понимаешь меня, Иорам! Площадь в Кумране… она вся была залита кровью и завалена трупами, как и улицы. Ты видел когда-нибудь такое? … Конечно, видел! Ты же участвовал в восстании Гавалонита! Вспомни, чем оно окончилось! А там… Там были женщины, дети, старики, просто попавшие легионерам под горячую руку! А потом римляне казнили еще пятьдесят человек. Распяли без разбора виновных и невиновных. Я сам видел эту аллею крестов, на одном из них был мальчик, которому не больше четырнадцати. И так случалось не однажды по нашей вине. Так зачем это? Ради чего умерли все эти люди? Ответь мне прямо! Руководитель тоже встал. Теперь они были в обратном положении, потому что высокому наставнику приходилось наклоняться, чтобы поймать взгляд Иуды. - Я не понимаю, какого ответа ты требуешь от меня. Всякий, сражающийся за Родину и веру, должен быть готов к смерти. А всякий погибший за это – благословлен Господом нашим. Иуда опустил голову. Горькая усмешка скользнула по его побледневшему лицу. - Этого я и боялся… Нет ответов… Боже!.. Ну, хорошо, - снова выпрямился он, - тогда скажи, почему мы поспешили уйти, как только стало ясно, что дело проиграно? Мы толкнули людей на бойню и сбежали, спасая свои шкуры! - А как, по-твоему, вы должны были поступить? Наставник сел снова, скрестил ноги, откинулся на стену. На его лице странно смешались интерес и равнодушие. - Остаться до конца и сражаться в первых рядах, не позволить римлянам обрушить свою ярость на невиновных. Мы затеяли возмущение – мы должны были ответить за него. Иуда лишь покачал головой в ответ на приглашение наставника сесть снова. Он говорил сдержано, только скрещенные на груди руки то сжимались, то разжимались, выдавая его волнение. - Ты так и поступил, - пожал Иорам плечами. - Конечно. Совесть не позволила по-другому. Но остальные - они просто сбежали. - Не все. - Товия спасал меня. И то потому, что считал себя обязанным мне. Никто не думал о людях, попавших в беду из-за нас. И ты считаешь, это правильно? - Нет. - Лжешь! – глаза молодого человека сверкнули. - Если б ты так думал, Анания не устраивал бы мне допросов сейчас, а отбывал наказание, как трус и отступник. Но этого нет. - Иуда, если б все вели себя, как ты предлагаешь, нас бы уже не осталось. - Но вы же говорите людям, приходящим к вам, что они идут сражаться и умирать, что собственная жизнь больше не должна их заботить. - Правильно. Разве не так? - На деле получается наоборот, Иорам. - Послушай, чего ты хочешь? – в тоне наставника явственно звучали раздражение и усталость. Зеленоглазый услышал и саркастически усмехнулся. - Ничего. Больше ничего, - покачал он головой. - Просто я привык быть честным до конца. Если слово сказано, его надо сдержать, даже если для этого придется умереть, если дано обещание, лишь смерть может освободить тебя от его выполнения, если слабый и беззащитный попал в беду – защити и помоги, не думая о себе – это кодекс чести мужчины и воина. А мы – горстка убийц и разбойников, возомнивших себя спасителями Израиля. Иорам вскочил, сверкая глазами. - Замолчи! Мальчишка! Глупый, упрямый мальчишка! - Я так и знал! Все должно было закончиться именно так! – Иуда выпрямился и теперь в упор смотрел на наставника, криво улыбаясь. Зелот осекся. Наступила тишина. - Сядь, – отдышавшись, заговорил Иорам другим тоном. - Я не хотел обидеть тебя, Иуда. Но ты сам не знаешь, что говоришь. - К несчастью, знаю, - горестно ответил Зеленоглазый, опуская голову. Но тут же снова с вызовом взглянул на руководителя. - А ты так и не ответил мне ни на один вопрос, Иорам. - Я отвечаю. Но ты не слышишь. - Это ты не хочешь услышать меня, отговариваешься общими словами. - Я должен просить у тебя прощения? – Иорам не смог сдержать сарказма. - Нет. Я знаю, что этого не будет. - Тогда чего ты ждешь? - Уже ничего. Спасибо за разговор. Иерусалимлянин направился к выходу. - Подожди, Иуда, - окликнул его наставник. - Что? - Так ты с нами или нет? Мы можем по-прежнему рассчитывать на тебя? Глаза молодого человека затуманились печалью. - Можете, - твердо ответил он. – Увы, я связан клятвой, и не все долги еще оплачены. Я буду ждать вашего решения, Иорам. Он стремительно вышел. Наставник некоторое время стоял, слушая, как стихают его шаги, потом загасил светильник и вышел следом.
- Ну что? – нетерпеливо спросил Натан, едва Иорам появился в дверях. - Проклятый умник! Я едва смог сохранить спокойствие. Несколько раз чуть не сорвался. - Так что ты думаешь? – живо спросил Натан, жестом предлагая сесть на низкое ложе, застеленное множеством козьих шкур. - Не знаю. Юноша слишком умен. Он все понимает, - Иорам последовал приглашению и вольготно вытянул ноги, так что они заняли половину пространства комнатки. - Все? Я правильно понял? - Да, поверь мне. Разговор был очень трудным. Я не смог ни убедить его, ни даже дать удовлетворительных ответов. - Ты не смог?! - Нет. Его не возьмешь словами. Он был резок, назвал нас лжецами и убийцами. Он не верит больше. Натан в волнении заходил от стены к стене, опустив голову, соединив руки замком на груди. - Это очень плохо, Иорам, - наставительно произнес он, останавливаясь у дальней стены. - Это может быть опасно. - Нет. Этот парень не похож на других Натан - он слишком прямолинеен и благороден, чтобы представлять угрозу. Он не способен на подлость. - Ты уверен? От него всего можно ожидать. - Совершенно. Кроме того, он по-прежнему считает себя связанным клятвой и какими-то долгами. - Какими еще долгами? О чем он? - Не знаю, может, долгом дружбы - у него ведь здесь есть друзья, - или считает себя обязанным за то, что мы учили его. Наступила пауза. Натан наконец сел рядом с начальником. Его чуткие длинные пальцы нервно забарабанили по доскам. - Странно. С самого начала я знал, что этот юноша не похож на других и опасался его ума и норова. А теперь… Я не понимаю, чего он хочет. - Ничего. - То есть как?! Тогда зачем ему нужен был это разговор? - Чтобы убедиться окончательно в том, что он давно понял сам. – Иорам резко дернулся, и ложе жалобно заскрипело. - Я, глупец, слишком поздно сообразил это! Иначе говорил бы с ним по-другому. - Да? Жаль! Честное слово, жаль! Иуда мог бы быть очень полезным нам с тобой. Он слишком незауряден. - Мне тоже жаль. Но, если ты помнишь, я с самого начала говорил, что с таким характером и складом ума он никогда не станет настоящим зелотом. - Помню, но я все же надеялся, - Натан живо вскочил, подняв большой кувшин, стоящий в углу, влил в себя несколько глотков. - Ты выяснил, что он намерен делать? - Я прямо спросил его об этом, - Иорам принял кувшинную эстафету и вылил в себя остатки. - И что? - Он ответил, что по-прежнему с нами, потому что его держат клятва и долг. - То есть он по-прежнему намерен подчиняться? – изумленно обернулся Натан к собеседнику. - Никогда в это не поверю! - Я тоже. Но, мне кажется, я понял – мальчишку тяготит чувство вины, он не может смириться с тем, что так жестоко ошибся. По-моему, он ищет смерти. - Вот как! – прозрачно-серые глаза старейшины засмеялись - Что ж это выход для всех! И он успокоится на веки, и нам не будет причин для волнений. - Верно. Поэтому, как только представится случай, мы пошлем его туда, откуда он не вернется. - Решено. Главное, чтобы он не догадался. - Он догадается, Натан, поверь мне. Но если я правильно понял его характер, он пойдет без возражений. - Ты думаешь? Но он же не умалишенный, - Натан снова сел рядом, удобно устроился, поджав под себя ноги. - Уверен. Он честный до идиотизма и сочтет это лучшим выходом. - Что ж, так и решим. Теперь о другом. Какие вести из Иерусалима? 6 - Ну, с Богом! Идем! – воскликнул Исав, устремляясь вперед. Но Иуда не тронулся с места. Напряженно всматриваясь в происходящее, он словно прирос к земле, и взгляд его постепенно тяжелел. - Ты что? – удивлено обернулся к нему товарищ. - Мы не будем делать так, как вы задумали, - медленно, с расстановкой произнес иудей. - Что? – озадачено замер Исав. – Что ты говоришь? Это прекрасный план! Все получится! - Да? Ты так полагаешь, мой пылкий храбрец? – слова звучали иронично, но в глазах Иуды, устремленных на распаленного, дрожащего от возбуждения юношу, была печальная нежность. Однако тот уловил только иронию, показавшуюся ему насмешкой. - Я верю, что Бог поможет нам! – пылко возразил он. - А ты сошел с ума! Мы упустим момент!.. Вперед! Исав снова устремился в толпу. Иуда схватил его за плечо. - Нет! То, что вы затеяли – безумие. Я не пущу тебя! - Пусти! – мальчишка безуспешно пытался вырваться из его железных рук, от досады в нем разгоралась ярость. – Пусти!.. Трус! Ах ты жалкий трус!.. – голос стал истерично бешенным, перейдя почти на ультразвук. – Дрожишь за свою презренную шкуру! Испугался!.. Он твой друг! Он наш брат! А ты не хочешь спасти его! Обрекаешь на смерть!.. Трус!.. Предатель!.. Пусти!.. Иуда не двигался и не разжимал рук, не обращая внимания на гневные выкрики Исава. Его взгляд впился в спрессованную массу конвоиров, окружавших Товию. Тянулись мгновения. Мальчик продолжал рваться и кричать, к счастью, в общем, шуме на его крики никто не обращал внимания. Меж тем приговор был оглашен. Наместник исчез за колоннадой дворца, люди, заполнявшие площадь, постепенно растекались по близлежащим улицам, чтобы увидеть, как осужденного поведут на Голгофу. Кольцо оцепления разомкнулось, и стража беспорядочно сгрудилась вокруг Товии, отгоняя слишком рьяных любопытствующих. Иуда молча наблюдал за этим, не отпуская Исава. Вдруг юноша почувствовал, что железная хватка разжалась, и он едва удержался на ногах, с удивлением наблюдая за преобразившимся Иудой. Тот, выпустив его, весь подобрался, словно лев перед прыжком, крепко обхватил рукоять ножа и, бросив повелительно: «Не вмешивайся!», устремился к осужденному. Исав хотел, было последовать за ним, но быстро понял, что Зеленоглазого ему не догнать. Тот в несколько мгновений оказался возле конвоиров… Лязг оружия, крики, сплошная масса сцепившихся в один клубок людей, и через несколько секунд трое легионеров оседают на землю, зажимая страшные, пульсирующие кровью раны, а Товия, уже свободный от пут, бежит сквозь ревущую от ужаса и восторга толпу, увлекаемый Иудой, который сметает любого, пытающегося им помешать. Путь им преграждают еще трое легионеров. Короткая потасовка, лязг клинков. Двое римлян остаются неподвижно лежать на земле. А Товия, плечом к плечу с товарищем несутся среди замершей в изумлении толпы к искривленным улочкам Предместья и исчезают в их лабиринте. Исав, еще не слишком понимая, что произошло, бежит за ними.
Они остановились только тогда, когда их обступила абсолютная тишина. С трудом переводя дух, Товия откинулся на стену. - Я уже попрощался с жизнью, Иуда! Благодарю! Я снова твой должник. - Нет! Все долги оплачены, Товия. Теперь все…, - голос Зеленоглазого был глух, а тон странен. – Я сделал все, что должен был… - Нет, но как ты смог совершить это! – галилеянин еще не опомнился от своего чудесного спасения и не услышал его слов. – Римляне, по-моему, даже понять ничего не успели!.. Ты сказал что-то? Иуда не ответил. С едва слышным стоном он тяжело припал к стене. Зелот изумлено взглянул на друга и только сейчас заметил, что иудей судорожно зажимает левую руку повыше локтя, а рукав быстро и страшно набухает кровью. - Господи! Да ты ранен! – кинулся он к товарищу. - Пустяк! Легионер успел-таки достать мечом. - Дай взгляну. - Говорю, ничего страшного, - отмахнулся Иуда. Но все-таки обнажил руку, и взору Товии предстала глубокая рубленая рана, из которой потоком хлестала кровь. - Ничего себе пустяк! Присядь-ка! – галилеянин осторожно усадил Зеленоглазого на землю. – Надо остановить кровь, а то далеко ты не уйдешь.
- Вот вы где! – раздался в конце проулка радостный мальчишеский голос. Мужчины резко обернулись и увидели Исава, бегущего к ним с сияющими глазами. Юноша поклонился Товии. - Слава Богу Израиля, что спас тебя из рук нечестивцев! - Ты как здесь оказался? – сурово спросил галилеянин. - Он был со мной, - подал голос Иуда. - И не помог?! Стоял в стороне и смотрел, когда ты сражался с нашими врагами?! - Успокойся! Я сам не позволил ему. - Почему? - А что он может? Мальчишка! Он же еще ничего не умеет толком!.. - Ладно, не о том сейчас… Что стоишь? Не видишь, он ранен, перевязать надо! – все еще гневно обернулся зелот к поникшему Исаву. Тот истово начал разрывать подол своего таллифа. - Так-то лучше! Да не торопись! Осторожней! Через некоторое время заботами товарищей рука Иуды была кое-как перевязана. Он тяжело поднялся. - Спасибо… Мы заварили такую кашу, что римляне теперь долго не успокоятся. Так что нужно поскорее выбираться из города... - Да уж!– поддержал Товия. - И что ты предлагаешь? - Я? Ничего! Моя дорога теперь пролегает отдельно от ваших. Прощайте. - Что?!. - Ты не понял - я оплатил все долги и теперь могу уйти спокойно. - Подожди, Иуда, ты о чем? - Я ухожу из братства. - ???!!! – Товия задохнулся от изумления, непонимающе воззрившись на иудея. - Ты ждешь объяснений? Их не будет. Я так решил. Прощай. - Иуда, ты сошел с ума! Стой! - Я? Я сошел с ума? – Зеленоглазый, уже отошедший на несколько шагов, вновь обернулся, горестная усмешка искривила его губы. – Не тешь себя этой мыслью, Товия. Совсем наоборот, - он ускорил шаг, но потом снова обернулся. – Попробуйте выбраться через туннель Иезеккии или Яффские ворота, так безопасней всего. И лучше по одному. Некоторое время зелоты ошеломленно смотрели вслед удалявшемуся иудею, потом галилеянин догнал его. - Иуда, ты обезумел! Что ты делаешь? - Я знаю, что делаю! А вот вы – нет. Пропусти! - Но объясни же!.. - Что объяснить? Кому? – голос Иуды зазвенел страстью. – Я пытался! Много раз пытался! А вы разве слушали?.. А, не помнишь! И требуешь объяснений? Зачем? Ты все равно не услышишь или не поймешь, как и остальные... Вы…, - он осекся, лицо его преобразилось гримасой то ли боли, то ли презрения. – Впрочем, ни к чему этот разговор, Товия. Я не бросаю слов на ветер. - Как ты можешь?!! - Я в братстве никому ничего не должен и ухожу со спокойной совестью, - отрезал иудей. Но потом его взгляд и голос смягчились. - Господь да не оставит вас милостью своей... И… побереги парня, он совсем еще мальчишка. Зеленоглазый решительно пошел прочь. Некоторое время зелот огорошено молчал, потом его глаза округлились бешенством. - Ну и иди! – яростно закричал он вдогонку. – Спасай свою грязную шкуру! Думаешь, пожалеем о тебе?.. Да ты просто струсил! Испугался!.. Давай, беги под родительское крылышко! Трус! Неженка! Низкий предатель! Иуда не реагировал на это поток оскорблений. Только у самого поворота он остановился. - Не так громко, храбрец ты наш! Крики привлекут внимание, - с издевательской заботой произнес он, но тут же посерьезнел. – Мне плевать, что вы думаете обо мне. Так что не трать свой пыл напрасно. Кто я такой и как ответить за все, что сделано, - разберусь сам. Зелот озадачено замолк. Губы Зеленоглазого снова искривились. - Больше нечего сказать? Молчание. Он грустно покачал головой. - Жаль!.. Впрочем, иного я не ждал. Резко повернувшись, Иуда презрительно бросил на ходу: «Прятаться не стану…» и исчез в тишине Предместья, словно вымершего в час послеполуденного зноя. 7 Симон Киренеянин, красный, распаренный жаром очага, выскочил во двор и проворно устремился в угол, где хранились запасы вина. После утренних событий город затаился в ожидании, и Симон пил в одиночку, заливая досаду на то, что обыски и облавы ближайших дней расстроят ему все дело и не принесут ничего, кроме убытков. Трактирщик не пошел на площадь, но о происшедшем знал во всех подробностях от соседа-столяра, не поленившегося рассказать ему все, что случилось. И теперь Симон одиноко пил чашу за чашей, ругая на чем свет стоит зелотов, римлян, людскую глупость, и порой прислушиваясь к недоброму, тревожному шуму улицы, перекрываемому время от времени лязгом доспехов и топотом легионеров. Киренеянин подхватил большую баклагу и собирался уже нырнуть обратно в полутемную духоту своей таверны, когда раздался осторожный стук в заднюю калитку. Трактирщик замер. Об этой калитке, выходящей на пустырь около недостроенной городской стены, знали только двое самых близких. Но сейчас… Стук повторился настойчивее. Постояв в нерешительности, Симон швырнул баклагу на землю и осторожно подошел. - Кто здесь? – страшным шепотом спросил он. - Открой, Песнопевец винограда… - Иуда! – радостно выдохнул Киренеянин и рывком распахнул калитку. Иуда стоял, тяжело опираясь на косяк, бледный, как-то неловко прижимая левую руку к телу. - Привет, Симон… – с измученной улыбкой выговорил он. - Рад видеть тебя, Неугомонный! Входи. Иудей сделал несколько нетвердых шагов и вдруг начал оседать на землю. Трактирщик подхватил его. - Что с тобой?! - Помоги... – выдохнул Иуда, судорожно цепляясь за его руку. - Держись! Держись за меня. Киренеянин подставил Зеленоглазому плечо. Тот с усилием поднялся. - Много посетителей? – срывающимся голосом спросил он. - Никого. Все перепугались. - Тем лучше… Прости, Симон, сил больше нет… - Что еще за оправдания? Не говори глупостей! Идти можешь? - Постараюсь… - И хорошо. Давай, обопрись на меня. Стиснув зубы, Иуда обхватил Киренеянина за шею, и тот потащил его в неприметную пристройку в глубине двора. Оказавшись внутри, Зеленоглазый буквально рухнул на кучу соломы. Трактирщик обеспокоено склонился над ним. - Ранен? Куда? Иуда молча обнажил пропитанную кровью повязку. - Серьезное дело! – покачал головой Киренеянин. – Кровь никак не уймется. Худо! - Жить буду, если не передумаю, - через силу пошутил иудей. - Н-да, весело шутишь…, - проворчал Симон. - Подожди, я сейчас. Он исчез, но очень скоро вернулся с водой, чистым полотном, и кувшинами оливкового масла и вина. - Давай-ка взглянем, что тут у нас. Как можно удобнее пристроив раненную руку, Киренеянин начал осторожно разматывать повязку. - Умельцы! Да кто ж тебя перевязывал? Хотели бы убить – лучше бы не придумали! - В спешке разве до этого, Симон? - Ох-х! – сокрушенно выдохнул трактирщик. – Ладно, сейчас будет больно, надо немного потерпеть. - Не беспокойся... потерплю. - Вот и хорошо. Ляг поудобнее.
Через полчаса Иуда с умело и заботливо перевязанной рукой, блаженно лежал на соломе, чувствуя, как измучившая его боль, наконец, уходит, и туман перед глазами постепенно растворяется. Симон сидел рядом, проницательно и ласково глядя на него. - Ну, спасибо, Силен! Ты вернул меня к жизни! А где ты научился врачеванию? - Мой дядя был врачом. Разве я не рассказывал тебе? - Нет. - Ладно. Не о том теперь. Сейчас меня больше интересует, в какую передрягу ты попал. Глаза Иуды стали твердыми. Он усмехнулся. - С чего бы? Зачем тебе это знать? Раньше ты никогда не задавал лишних вопросов. - Раньше ты не являлся ко мне едва живой, истекая кровью. - Не важно! Я итак уже втянул тебя в историю. - Как будто в первый раз! - простодушно воскликнул хозяин. - Какая теперь разница? - Большая! Ты мой друг, и я не стану делать из тебя сообщника. Знаю, в городе творится безумие. Я уйду завтра. Сейчас просто не смогу – сил нет. - Да ты что? Я разве гоню тебя! Оставайся сколько надо. - Нет. - Но ты же ранен. Куда ты пойдешь? - Разберусь. - Но… - Я так решил, Симон. Не о чем говорить. Трактирщик умолк. Хорошо зная непреклонность Иуды, он понял, что спорить бессмысленно. - Делай, как знаешь, - грустно и обиженно сказал он после паузы. Иуда положил здоровую руку ему на плечо. - Не сердись. Я за тебя боюсь. Я не могу подвергать тебя опасности. - Как хочешь. Но ты же знаешь, что тебя я все что угодно сделаю. - Я знаю, Симон, всегда знал. Но я никогда не попрошу тебя. - Почему? - Что я могу в ответ – ничего. А в вечном долгу быть не хочу. Трактирщик изумлено впился в Иуду взглядом. - Какой долг?! Да ты что, Иуда, разве мы не друзья? О, Боже, ну что ж за человек! - Если б я сам знал, Симон, - вздохнул Иуда. - Ладно. Ты измучился. Тебе надо отдохнуть. Выпей вина и постарайся уснуть. - Ты прав, Песнопевец винограда. Киренеянин наполнил чаши. Иуда вдохнул аромат. - Пятилетнее, виноград не местный? – лукаво улыбнулся он. - Да, то самое. Твое здоровье, неугомонный. - И твое, Силен! Только не толстей больше, а то в дверь не войдешь. Симон захохотал, утопив нос в чаше. - Слушаюсь, друг мой! Не буду. Он принес большое шерстяное покрывало и заботливо укрыл им Иуду. - Так то лучше. Спи. Сон – лучшее лекарство. Иудей согласно кивнул и устало закрыл глаза. 8 Они увидели друг друга издали. Она бегом бросилась к нему, повисла на шее. Он ответил жарким поцелуем. - Милый! Когда я получила твою записку, чуть не умерла от счастья! Тебя целый месяц не было! - Родная моя, прости! Я не мог иначе. Дай мне наглядеться на тебя! Мирра отстранилась, откинула покрывало. Ее волосы засверкали в лучах заходящего солнца. Иуда смотрел и чувствовал, как утопает в ее глазах. - Пощади! Ты слишком прекрасна! Заворожишь меня, как Кирка спутников Одиссея. - Я лучше приворожу, чтоб ты всегда был со мной… Ах! Боже! Что с твоей рукой? - Пустяки! Небольшая царапина. - Царапина? Он смешался под ее пристальным взглядом. - Что? - Третьего дня … это был ты? Ты освободил осужденного? - Да… Я должен был. Мы с Товией дружили, я был обязан ему. - Я не прошу оправданий. Но ты мог погибнуть! - Успокойся! Все обошлось. Я же здесь. - Да обошлось! – она ласково приникла к раненной руке. – Больно? - Теперь нет, - он нежно обнял ее, она смахнула набежавшие слезы. – Ну что ты, родная? - Иуда, каждый раз, когда ты исчезаешь, я умираю от страха за тебя! Я все время боюсь, что с тобой что-нибудь случиться! - Не бойся! – он крепче прижал ее к себе. - Ты же знаешь, я могу постоять за себя. - Но ты всякий раз словно дразнишь римлян. Зачем? - Такой уж у меня характер, - вздохнул он. - Но все это теперь в прошлом. – Он отстранился, чтобы видеть ее лицо. - Мирра, у меня потрясающая новость! - Новость? Господи! - Успокойся! – засмеялся Иуда. – Время плохих новостей кончилось. Знай, я больше не зелот. - Как? – изумленно распахнула глаза девушка. - Я ушел от них. - Когда? - Третьего дня. То, что я сделал, было уплатой последнего долга. Больше там меня ничто не держит. На ее лице на мгновение появилась улыбка, но тут же сменилась изумлением. - Как же они отпустили тебя? Иуда снова рассмеялся. - А я их не спрашивал. Просто ушел и все. - Но они теперь считают тебя предателем, - изумление в ее взгляде сменилось испугом. - Конечно, - просто согласился Иуда, не сводя с нее влюбленных глаз. - Ну и что? Мне все равно, что они думают. - Но это опасно. Они захотят убить тебя. - Наверняка, - все так же спокойно кивнул он. - Того, что я сделал, они не прощают. - Боже правый! – она приникла к нему, словно хотела защитить от опасности. - Не бойся! – Иуда снова обнял ее, запустил руку в ее золотистые кудри, спрятал в них лицо. - Я ушел от них не для того, чтобы погибнуть. Пока у меня есть ты, я не дам себя убить. - Пока есть я…, - Мирра внезапно погрустнела, высвободилась из его рук и поникла, отвернувшись. - Что случилось, милая? Что с тобой? - Отец сегодня утром объявил, что выдает меня замуж. Через месяц свадьба. - Что? – Иуда побледнел. – О, Господи! А кто жених? - Деловой партнер отца. Ему сорок семь, и я видела его три раза в жизни... Да какая разница! Хоть сам первосвященник! Мне никто не нужен, кроме тебя! Девушка бросилась к нему на грудь и расплакалась. Он молча прижал ее к себе. В его мозгу был хаос. - Мирра! Я никому тебя не отдам..., - первый миг растерянности прошел, и его тон вдруг стал властным. - Слышишь, никому! Ты моя до самой смерти! Она с надеждой взглянула на него. - Но что же делать? Отец своих решений не меняет. А тебя он просто убьет, если узнает о нас. - Пусть попытается! – усмехнулся молодой человек. – Впрочем, этого не будет. Мы обязательно придумаем что-нибудь… Они замерли, глядя друг на друга. Внезапно глаза Иуды вспыхнули. - Послушай, давай убежим! Куда-нибудь далеко, где нас никто не найдет. - Убежим? – испуганно переспросила девушка. - Конечно. Что здесь такого? Я многое умею и смогу прокормить нас обоих. Найду работу, поселимся в тихом местечке, где-нибудь в Египте или Греции и никогда не будем расставаться. Разве это не счастье? Соглашайся, прошу тебя! На секунду Мирра задумалась. В ее глазах отразились растерянность и сомнение, но они очень быстро исчезли, уступая радостному обожанию. - Милый! – она снова приникла к его груди. - Как я тебя люблю! Конечно, я согласна. С тобой хоть на край света! - Мирра, родная! Ты сделала меня самым счастливым человеком на свете! – он обхватил ее здоровой рукой, приподнял и нежно поцеловал в губы. - Обещаю, нас никто не разлучит, только смерть. - Я верю! – она откинулась, шутливым запретным жестом остановила его нетерпеливые губы. - Но что же теперь делать? - Готовиться к побегу, разумеется, - улыбнулся Иуда, не отпуская ее. - Что я должна делать? - Узнать планы отца. Вдруг он собирается в какие-нибудь дальние деловые поездки. Это было бы замечательно. А если нет – что-нибудь придумаем. - А ты? Он выпустил ее, снова стал серьезным, даже погрустнел немного. - В городе мне пока появляться нельзя. После того, что я устроил, римляне не скоро успокоятся. Так что не знаю, когда мы теперь увидимся – придется быть осторожным. – Девушка вздохнула. Он в ответ снова улыбнулся. - Ничего! Зато потом нам больше не придется расставаться. Никогда! А пока я подготовлю план побега. - Но куда мы отправимся? - Куда хочешь, - Иуда широко повел рукой. - Весь мир кладу к твоим ногам. - Не знаю… Я нигде не была, кроме Иерусалима и Александрии, - растерялась Мирра, но тут же засмеялась, протягивая ему руку. - Решай сам. С тобой мне везде будет хорошо. - Обещаю тебе это! – Иуда нежно приник губами к ее тонким пальцам. - Я что-нибудь придумаю. - Милый! Ты так уверенно говоришь! С тобой все кажется так легко и просто! - Конечно! Верь мне! Все получится замечательно. - Я верю! - А теперь давай забудем обо всем. Мы так давно не виделись. Он снова привлек ее к себе. Девушка не сопротивлялась. Крепко и нежно она обвила его шею, их губы слились в поцелуе. 9 Иуда одним длинным глотком допил чашу, проворно вскочил. - Симон! – в его голосе звенела радость. - Симон! Где ты, Песнопевец винограда? Мне пора. Запыхавшийся Киренеянин вбежал в комнату, с недоумением глядя на сияющее лицо Иуды. - Куда ты, Неугомонный? Ночь на дворе. - Самое время, Симон! Меня ждут! - О Господи! Куда тебя опять несет? Мало ты попадал в истории? - Успокойся! Теперь все будет очень хорошо. Слышишь, мой добрый Силен! - От тебя ли я слышу это? - От меня, хотя я сам удивляюсь. Кабатчик лукаво сощурился. - Что же с тобой происходит, друг мой? Уж не влюблен ли ты? Иуда расхохотался. - Симон! Поражаюсь твоей наблюдательности! – он подошел к Киренеянину, в неверном свете затухающего очага тот увидел на его лице ласку. - Все, пора прощаться. - То есть? - Я совсем ухожу, исчезаю, понимаешь? Один Бог знает, увидимся ли еще. - Вот как! – огорченно ахнул Киренеянин. Иуда положил ему руку на плечо. - Мне тоже жаль. Мы столько лет дружим. И я тебе очень многим обязан. - Бога ради, Зеленоглазый, никогда не говори об этом! Ничем ты мне не обязан. Я просто люблю тебя, как сына. - Симон! Иуда ласково обнял толстяка. Потом вздохнул, огляделся и подхватил увесистую дорожную суму. - Ну, прощай, Песнопевец винограда. Давай выпьем перед разлукой. - С удовольствием. Киренеянин живо наполнил чаши. - За тебя, Зеленоглазый. За твою удачу. Пусть Бог хранит тебя. - Благодарю! За тебя, верный друг. Да будет с тобой благословение Господа! - Йех! Осушив чашу до дна, Киренеянин разбил ее об пол. Иуда с улыбкой последовал его примеру. - Вот и все. Ухожу. Он в последний раз кивнул кабатчику, вышел за дверь и скрылся в темноте.
Иуда летел как на крыльях. Оранжевая луна, будто нарочно ярко освещала ему дорогу. Сердце влюбленного учащенно билось в радостном предвкушении. Вот, наконец, мраморная громада Иродова Дворца, вот дом менялы Исмаила… Зеленоглазый замедлил шаг и осторожно приблизился к заветной ограде… Калитки не было. Ее разбитые и искореженные останки валялись на дорожке, ведущей к дому. Сердце Иуды замерло от недоброго предчувствия. Он бросился к крыльцу. Дверь была выломана, ее остатки качались в почерневших петлях, открывая взору картину хаоса и разрушения внутри дома. - Боже мой! Что это?.. Мирра! – не таясь больше, закричал молодой человек. Ответом была мертвая тишина. Иуда вбежал внутрь, споткнулся о какие-то искореженные доски. Все было перевернуто, разломано и разбито, явственно виднелись следы пожара. - Мирра! Он кинулся наверх в ее комнату. Выбитая дверь, сгоревший остов кровати, почерневшие от копоти стены – больше ничего. - Мирра!!! Его пронзительный крик потонул в безмолвии. Постояв немного в растерянности, он слетел по ступеням вниз, выбежал на улицу, одним прыжком перемахнул через ограду дома напротив и бешено начал колотить в дверь. - Кто там? – послышался из-за двери старческий голос. - Откройте ради всего святого! В голосе Иуды было столько мольбы и страдания, что дверь распахнулась сразу. За ней стоял высокий пожилой мужчина со светильником в руке. Он с удивлением взглянул на незваного гостя, но, увидев бледное искаженное лицо Зеленоглазого, смягчился. - Что тебе, юноша? - Ради Бога, почтенный, объясни, что случилось в доме напротив! Где люди, которые жили в нем? - А-а! – понимающе протянул старик. – Вот в чем дело. - Говори же! Там жил Исаак – торговец тканями с дочерью. - Ты их родственник? - Да!.. Говори! Умоляю! - Мне жаль, юноша, но у меня дурные вести. Я говорил Исааку, что он рискует, – не слушал. А надо было бы. Все-таки я живу в Иудее на пятьдесят лет больше, чем он… - Да говори же!.. - Ты же знаешь, что римляне обещали льготные условия торговли тем, кто согласиться сотрудничать. Исаак взялся поставлять ткани для римского гарнизона. Конечно, об этом узнали! И пять дней назад в его дом ворвалась целая толпа зелотов. Проклятые фанатики! Они кричали об оскорблении Закона, о том, что Исаак предал Израиль… Идиоты! - Так что же?.. - Они вытащили его из дома, чтобы забить камнями. Слуги, конечно, разбежались кто куда, кроме старой экономки… - А Мирра… - Девчонка сама выскочила. Дурочка! Она их в чем-то убеждала. Пыталась защитить отца! - Господи!.. - Да, ты уже все понял, юноша. Конечно, они ее не стали слушать. Их предводитель просто оттолкнул ее от себя, да так сильно, что она упала и виском ударилась о камень… Боже Праведный! Что с тобой? Лицо Иуды стало землисто-серым, ноги подкосились. Он вцепился в косяк, чтобы не упасть. Старик подхватил его. - Тише, тише! Ужасно, конечно, но на все воля Божья! Хорошо, что она умерла сразу, не мучалась. А несчастного Исаака они убивали долго! Негодяи! Потом они, естественно, разграбили и подожгли дом и скрылись, как сквозь землю провалились. И ни одного римского патруля! Когда нужно, этих язычников никогда нет… Господи! Да ты сядь! Иуда бессильно опустился на пол. - Сейчас я тебе воды принесу! Понимаю, пришел родню повидать, а тут такое. Старик исчез в глубине дома, и скоро вернулся с чашей воды. - Пей! - Спасибо… Зеленоглазый бездумно сделал несколько глотков. - Как, легче стало? - Да, благодарю… - Не стоит. Встанешь? Молодой человек с трудом поднялся. - Я пойду… Прости, почтенный, что ворвался к тебе среди ночи. - Ничего, я понимаю. Иуда переступил порог и снова обернулся. - Скажи, старик, а ты не заметил, как выглядел их предводитель? - Да как же не заметить! А зачем тебе? - Надо! Старик внимательно посмотрел на него. - Надо так надо. Ростом с тебя, худой такой, нескладный. Года на четыре тебя постарше будет. Черты лица мелкие, черноглазый. Все, пожалуй… Да, выговор у него нездешний. Он громко говорил, и я хорошо слышал. Галилейский у него выговор. У Иуды вырвался стон. Он до боли стиснул руки. - Спасибо, почтеный. Прощай. - Прощай.
Иуда вернулся к дому Мирры. Он не думал - зачем. Оглянувшись, он увидел бы, что старик не возвратился в дом, а внимательно наблюдает за ним. Но Иуде не было дело до его любопытства. Он вошел в сад. Миртовые кусты тихо шелестели под слабым ветерком. Скользнув по ним взглядом, Иуда прошел мимо к гранатовому дереву. Как и тогда в памятную ночь ущербная луна тянула к нему лучи, и они дробились в густых ветвях множеством серебристых бликов. Иуда прислонился к грубой коре ствола. Она была теплой и не охладила его пылающего лба. Словно в бреду, он обхватил дерево руками, прильнул к нему. Кора старого иссушенного солнцем граната была жесткой, но Иуда ластился к ней щекой, раздирая в кровь кожу. Его взгляд остановился, наполнившись болью и безумием. Из полуоткрыто рта вырывались какие-то сдавленные звуки, словно он сдерживал рвущиеся из груди стоны и рыдания. Так ли это было, Иуда не знал. Ни мыслей, ни чувств не ощущал он в себе, кроме непереносимой боли, сжигавшей все его существо. - А-а-а! – страшно взвыл он, не в силах выносить ее, ослабел и, медленно осев на землю, остался неподвижен. Когда он смог подняться, луна уже приближалась к краю неба, и ее свет был мертвенным и пугающим. Хватаясь за ветки, чтобы не упасть, Иуда добрался до дома и снова вошел внутрь. Отвратительный запах гари резко ударил ему в лицо, и молодой человек заслонился рукой, чтобы не ощущать его. Но это не помогло. Спотыкаясь среди хаоса и разрушения, задыхаясь, он поднялся в ее комнату. Под его ногами перекатывался кувшинчик из-под благовоний, уцелевший каким-то чудом, чуть дальше валялось смятое и покореженное огнем медное зеркальце. У самой кровати были разброшены различные мелочи, которых всегда в избытке у девушки – заколки, гребень, браслет из слоновой кости, баночки и лопаточки для косметики, греческие сандалии, которые она надевала по праздникам… Иуда рухнул на колени и, скорчившись, уронил голову на ладони. Так он стоял некоторое время. Его плечи тяжело вздымались, но глаза остались сухими, только судорожно сведенные пальцы царапали ногтями лицо, и в груди клокотало что-то. Когда Луна, опустившись совсем низко, заглянула в окно. Иуда издал какой-то нечленораздельный звук, больше всего похожий на рык смертельно раненого зверя, вскочил и бросился вон из дома. На улице он остановился лишь на секунду, чтобы миновать ограду и помчался дальше, не разбирая дороги, по мирно спящим улицам.
Киренеянин проснулся от стука. Он крадучись подобрался ко входу. - Кого принесло в такую рань? - Открой, Симон. Кабатчик изумленно отпрянул. - Мерещится мне что ли? – пробормотал он. - Симон, это я… - Вот это да! Трактирщик распахнул дверь. - Боже правый! – отшатнулся он. На пороге стоял Иуда. Он был мертвенно бледен, с разодранным в кровь лицом, в его глазах застыл ужас. - Зеленоглазый?.. Боже Правый! Что случилось? Мы же распрощались вечером! Молодой человек не ответил. Спотыкаясь, он вошел и обессилено прислонился к стене. - Господи! Да что с тобой? Иуда поднял на него наполненный болью взгляд. - Со мной? – едва слышно переспросил он. – Я убит, Симон. Меня убили нынче ночью…, - молодой человек мягко сполз на пол. Киренеянин бросился к нему. 10 Симон осторожно приоткрыл дверь. От резко запаха защипало в носу. Светильник едва чадил, его густой дым делал тяжелый воздух каморки совершенно невыносимым. Киренеянин огляделся, осторожно вошел, приблизился к сидящему у стены. - Зеленоглазый! Фигура не шевельнулась. - Иуда! – хозяин тронул молодого человека за плечо. Тот вздрогнул, медленно обернулся. - Симон… Я сам хотел позвать тебя. Еще!.. Иуда вяло махнул рукой в сторону опустевшего кувшина с египетским напитком. - Послушай, может, хватит? Это второй… - Я сказал еще!.. А лучше сразу бочку, чтобы утопиться в ней! Хозяин вылетел за дверь, хорошо зная, что спорить бесполезно, остановился, печально вздохнул и, подойдя к бочонку, откупорил затычку. Светильник совсем догорел, и комната погрузилась во мрак. Симон споткнулся обо что-то, обрушил поднос на столешницу, но успел удержать кувшин. Иуда сидел, уронив голову на руки, и даже не повернулся. Хозяин некоторое время смотрел на него, потом долил масла в светильник, зажег, откинул полотно с принесенного им блюда. - Вот, поешь хотя бы… Горячие. Зеленоглазый поднял голову, равнодушно скользнул взглядом по лепешкам и потянулся к кувшину. - Я не голоден… Он до краев наполнил чашу, одним длинным глотком осушил ее, налил снова. Киренеянин охнул. Иуда, наконец, обернулся к нему. Его темные глаза вспыхнули, отражая пламя светильника, губы сложились в усмешку. - А ты прав, Симон – хватит. Все равно не действует. Молодой человек схватил чашу и с яростью запустил ее в стену, за чашей последовал кувшин. Брызги и осколки фонтаном разлетелись по комнате. Хозяин снова ахнул. - Прости… Хороший был кувшин. Иуда откинулся на стену. Киренеянин вгляделся и понял, что его друг трезв. Изумрудные глаза смотрели ясно, горестная складка тонких губ была хорошо знакома. Если бы не меловая бледность обезображенного лица и взгляд, наполненный болью… - Бог с ним! – кабатчик хотел подойти. – Что я… - Не надо, Симон! Отойди! - Да я… - Ничего не надо, слышишь?!. Мне теперь ничего не надо… Господи!.. Лицо Иуды исказилось, он быстро закрыл его руками. Прислонившись к противоположной стене, Киренеянин смотрел на него. Пауза затянулась.
Не в силах вынести эту гнетущую тишину, Симон осторожно кашлянул. Молодой человек резко вскинул голову, рывком встал. - Я пойду. Прощай, Симон. Заплясавший от движения огонек светильника озарил лицо Иуды. Увидев его, Киренеянин вскрикнул и заступил ему дорогу. - Нет! Ты никуда не пойдешь! – вскричал он. - Ты с ума сошел? - Не я, а ты. Я знаю, что ты хочешь сделать! Я не дам тебе! - Симон! Пил вроде я… - Перестань! – хозяин кричал, больше не сдерживаясь. – Меня тебе не обмануть! Ты не сделаешь этого! - Вот как! Ты хочешь остановить меня? Зеленоглазый без труда отстранил кабатчика и взялся за дверь. Киренеянин схватил его за руку. - Иуда!.. Иуда, не надо! Так нельзя, слышишь! Не надо! Послушай, все можно исправить! Все, кроме смерти!.. Иуда резко вырвал свою ладонь, обернулся, его лицо стало страшным. - Ты только что сам дал ответ, Симон! Все, кроме смерти, говоришь? – молодой человек медленно наступал на оседающего кабатчика. – Она умерла, понимаешь? Ее нет больше! И это нельзя исправить!.. Как ты смеешь останавливать меня?! Как ты смеешь говорить что-то?! Ты знаешь, какая это боль?! Ты испытывал что-нибудь подобное?! – он осекся, закрыл лицо руками. Киренеянин поднялся, открыл было рот. - Молчи! Тебе нечего сказать!.. …А-а-а!.. Боже мой… как же больно! Иуда подошел к двери, открыл ее. - Я плачу за все, что натворил, - обернулся он на пороге. – Прощай, Симон! Спасибо за все… Дверь резко захлопнулась, его шаги растворились в предрассветной мгле. Симон опустился на скамью и, обхватив голову руками, заплакал. 11 Ночь медленно переходила в холодное утро. Иуда стремительно шел среди жухлой зимней зелени, казавшейся серой и больной в предрассветном сумраке. Белесая лента дороги осталась где-то в стороне, высохшая трава печально шуршала под ногами. Местность неуклонно повышалась, начали попадаться большие в беспорядке раскиданные камни. В очередной раз споткнувшись об один из них, молодой человек рухнул на колени. Боли он не почувствовал, но тело вдруг отказалось повиноваться, и встать было невозможно. Иуда выпрямился, чувствуя подступающие слезы, запрокинул голову. - Боже Правый!.. За что-о-о-о?!! Камни многократным эхом отразили этот исступленный вопль, словно разбивший на куски окружающее безмолвие. Ответа Иуда не ждал. Не в силах больше сдерживать себя, он ничком упал на землю и зарыдал в голос.
Солнце уже неторопливо выползало из-за горизонта, когда Иуда пришел в себя. Он тяжело поднялся. Слезы не принесли облегчения. Все та же невыносимая боль жгла изнутри. Молодой человек взялся за нож. - Господи! Я знаю – это твоя кара! Но зачем так? Разве она была виновата в чем-то? Зачем она ответила за мои грехи? Боже, прости! Но я не понимаю Тебя! Ты хочешь моей смерти? Изволь – я перед Тобой и готов ответить за все сполна! Только… Господи… она не должна была умереть… Моя вина… Но Ты… Разве не милостив и милосерден Ты, Господи! Почему же так?!. Рукоять привычно легла в ладонь. Ухоженная сталь сверкнула в лучах рассвета.
Но ударить он не успел. Где-то на самом краю слуха ему почудился крик. Иуда замер, сжимая нож. Крик был детский, зовущий и беспомощный. Он был где-то далеко, но громом прозвучал в его ушах. Зеленоглазый вскочил, оглядываясь. Крик повторился отчетливей, в нем звучали мольба и слезы. Иуда спрятал нож в ножны и бегом бросился на звук. Плач не утихал. Недалеко, в стороне дороги горько и призывно плакал ребенок. Забыв о своем страдании, молодой человек бежал, перескакивая с камня на камень, и зорко вглядывался в однообразный пейзаж. Наконец рядом с дорогой он увидел девочку лет семи. Она плакала, склонившись над чем-то, что Иуда пока не мог рассмотреть. Зеленоглазый кинулся к ней. Увидев мужчину, появившегося неизвестно откуда, она закричала от страха, но не попыталась убежать, а только присела и беспомощно заслонилась ладонями. Молодой человек замедлил шаги, осторожно приблизился. - Не бойся, малышка, - очень мягко произнес он, понимая, что страшный вид его бледного изодранного лица пугает ребенка. – Что случилось? Только сейчас он увидел, что прямо на земле лежит молодая женщина. - Это твоя мама? Что с ней? Женщина дышала тяжело, с хрипом, ее руки судорожно перебирали складки одежды, глаза были закрыты. - Маме очень плохо, – заговорила девочка дрожащим голосом. – А ты кто? Ты … не обидишь нас? Она отступила на несколько шагов. Иуда опустился на землю рядом с женщиной, взял ее за руку, потрогал лоб. Она открыла глаза, несколько мгновений всматривалась в его лицо. Ее взгляд наполнился страхом, она непроизвольно потянулась к дочери. - Кто ты? - Не бойся, я не причиню зла. Что с тобой? - Больно… вот здесь так больно…, - женщина прикоснулась к груди. Зеленоглазый скорбно покачал головой. Он хорошо понимал ее. - Тише, не говори. Побереги силы. - Ты поможешь маме? – девочка, увидев, что незнакомец не делает ничего плохого, несмело приблизилась и теперь смотрела на него огромными темными глазами, полными страха и мольбы. Иуда взглянул на нее, на беспомощно распростертую женщину, поднял глаза к небу: «Боже Правый! Дозволь хоть раз понять Тебя!». Он повернулся к девочке, ласково поманил ее. - Я постараюсь. - Правда?! Девочка подошла совсем близко. Он взял ее за руки. - Как тебя зовут, малышка? - Рахиль. - Откуда вы? - Из Вифлеема. Мы шли в Иерусалим к дяде Исааку. Но маме стало больно, и она упала… Из ее глаз снова потекли слезы. Иуда сглотнул комок в горле, выдохнул, заставляя себя собраться. - Не плач, Рахиль. Я помогу вам. - Ты лекарь? - Нет… Женщина застонала, оба бросились к ней. - Прохожий, - с трудом говорила она, не обращая внимания на запрещающий жест Иуды, - я вижу, ты добрый, хочешь помочь. Но мне уже не поможешь… Прошу тебя, не оставь Рахиль. Отведи ее в город к моему брату… Мой муж умер, у нее больше никого нет… - Молчи! – резко прервал ее Иуда. – Не тебе определять час своей смерти. Все в руках Господа. Я сделаю для вас, что смогу… А дальше – на все воля Всевышнего. Ты знаешь, где живет брат? - В Новом городе недалеко от Шхемских ворот. Он гончар, у него своя лавка. - Ясно, найду. Он взглянул на небо. - Что ж, рассвело. Ворота уже открыты. - Но… я и встать-то не могу… - А кто тебя просит? Женщина смотрела на него с непониманием. Зеленоглазый успокоительно кивнул ей, потом обернулся к девочке. - Ну что, Рахиль, идем к дяде Исааку? - Идем… а мама? - Не волнуйся. Маму возьмем с собой. Ты больше не боишься меня? - Нет. У тебя глаза… добрые… Иуда привлек девочку к себе, нежно обнял. Она доверчиво приникла к нему. - Верь мне, Рахиль. Все будет хорошо. Иуда отпустил ее, ласково потрепал по голове, потом подошел к женщине и осторожно поднял ее на руки. - Что ты делаешь? – испуганно спросила она. - Вам же надо в Иерусалим. Держись за шею. Он взглядом остановил ее возражение, потом обернулся к ребенку. - Идем. Не отставай. Путь не близкий.
Солнце неторопливо поднималось. Женщина задремала у него на плече, Рахиль терпеливо шла следом. Иуда обернулся к ней. - Устала? - Нет. Пить хочется… А как мама? - Она спит. Здесь недалеко родник. Потерпи еще немного. Действительно скоро впереди показалась купа деревьев. Зеленоглазый уверенно свернул туда. Чистый ключ весело журчал среди травы. Молодой человек опустил женщину на землю, позвал девочку. - Пей. Только осторожно – вода холодная. Рахиль радостно бросилась к источнику. Иуда оторвал кусок от своей рубахи, смочил его и осторожно обтер лицо больной. Она открыла глаза. - Ты… Где мы? - Недалеко от городских стен. Решили немного передохнуть. - Как хорошо!.. Прохладно… - Мама! – дочка подскочила к ней, прижалась. – Мама, как ты? - Ничего, родная. Мне легче. Устала? - Нет, ничего. Иуда отошел в сторону, сорвал с дерева большой широкий лист, свернул в виде чаши, наполнил водой и поднес женщине. - Пей. - Спасибо! Напоив ее, он, наконец, сам жадно приник к воде, умылся, пригладил руками растрепавшиеся волосы, потом обернулся и некоторое время внимательно рассматривал своих спутниц. - До ворот совсем близко, и там идти не далеко. Но лучше поторопиться. - Я не устала, - ответила девочка. – Пойдем скорее. Ведь маме там помогут? - Конечно. Молодой человек снова намочил тряпку в роднике и подал женщине. - Приложи ко лбу. Будет легче. Потерпи, немного осталось. Она не ответила, только благодарно взглянула на него прояснившимися глазами.
Стражники в воротах лишь скользнули по ним взглядами, причем в нескольких явно читалось сочувствие, и беспрепятственно пропустили. Город встретил их толчей и шумом. Женщина беспомощно оглядывалась, Рахиль в испуге вцепилась в подол его рубахи. Иуда обернулся к ней. - Правильно. Держись крепче. Ничего, нам недалеко. Дверь харчевни к его удивлению была закрыта. Он негромко постучался. - Закрыто. Я сегодня не работаю, - послышался знакомый очень недовольный голос. Молодой человек усмехнулся и вошел, не дожидаясь приглашения. - Так-то ты встречаешь друзей, Симон. Хозяин, гневно вскочивший, чтобы выгнать незваного посетителя, отпрянул, разглядев его в полутьме комнаты. - Ты… Боже Правый! Я думал, что больше не увижу тебя! - У человека свои планы, у Всевышнего - свои. Здравствуй, Симон, - он знаком остановил вопрос Киренеянина. - Не стой! Видишь, я не один. Нужна помощь, она больна. - Да, да, конечно. Симон засуетился. Иуда опустил женщину на скамью, девочка пристроилась рядом. - Куда ты привел нас? - В дом моего старого друга. Здесь вы останетесь, пока я не разыщу твоего брата. - Но... - Что такое? - У нас нет денег. В ответном взгляде Иуды было столько недоумения и обиды, что женщина осеклась. Из глубины дома возник Симон. - Я приготовил постель. Неси ее сюда.
Скоро мать и дочь крепко спали, обнявшись друг с другом в задней комнате таверны. Симон укрыл их широкой накидкой и пошел в общий зал. Иуда умывался над кадкой, где скапливалась дождевая вода. Некоторое время хозяин молча наблюдал за ним. Почувствовав взгляд, молодой человек обернулся. - Я думал, что больше не увижу тебя, Иуда. - Я тоже. - Я так счастлив, что ты жив… - Да? А я – нет…, - Иудва устало опустился на скамью. – Как они? - Уснули. Где ты нашел их? - На голой земле недалеко от городских стен. Обычная история: у женщины умер муж, и она отправилась к родным за помощью. Что с ней такое? - Я же все-таки не врач. Но если я правильно понял, то сердце не выдержало всех горестей и переживаний последнего времени. Такие приступы случаются с людьми, у которых сердце слабое. - Надо же! Она так молода! - Что сделаешь! На все воля Божья. - Да… На все…, - едва слышно ответил Иуда. - Послушай, можно спросить… Молодой человек вскинул голову, и Киренеянин осекся, увидев его глаза. - Потом, Симон. Если хочешь, поговорим потом. Сначала я должен найти их родственника. - Как ты его найдешь? Иуда встал, встряхнулся. Он прямо взглянул на хозяина, и Киренеянин увидел хорошо знакомую упрямую складку рта, на все еще бледном, но уже спокойном лице. - Его зовут Исаак. Гончар. Имеет собственную мастерскую недалеко от Шхемских ворот. Не знаешь такого? - Нет. Но может сосед мой знает. Они собратья по ремеслу. Пойду спрошу. - Не надо. Найду. Ты лучше приготовь что-нибудь поесть. - Тебе? - Им. Ручаюсь, что они голодны. - А ты? - Я? – Иуда только горько усмехнулся. – Скоро вернусь, - бросил он, скрываясь за дверью. Киренеянин вздохнул и начал сердито разводить огонь.
Лавку гончара Исаака ему указали сразу. Это был довольно большой дом на углу улицы, перед которым красовался огромный кувшин, заменявший вывеску. Иуда вошел в низкую дверь и остановился, осматриваясь. - Желаешь что-нибудь купить? Перед его глазами, еще не привыкшими после яркого полуденного солнца к сумраку помещения, внезапно возник высокий худощавый человек лет сорока – сорока пяти. Зеленоглазый рассмотрел добротную одежду, мозолистые натруженные руки и довольно приятное горбоносое лицо со светлыми глазами. - Ты хозяин? - Да. - Твое имя Исаак? - Да. А почему ты спрашиваешь? - Я принес вести о твоей сестре. - О Дине?! – воскликнул хозяин. – Что с ней? - Она в городе вместе с дочерью. Им нужна помощь. - Что случилось? - У Дины умер муж… - Как, Варух! Как это произошло? - Я не знаю. Дина направлялась к тебе, но по дороге заболела, и если бы не случай… - Боже Праведный! Где они сейчас? - В таверне Симона Киренеянина у Яффских ворот. Я провожу тебя. - А ты… кто? Исаак только сейчас по-настоящему разглядел пришельца и теперь с удивлением смотрел на его обезображенное лицо, бедную одежду, нож на груди. - Прохожий. Я подобрал твою сестру на дороге нынче рано утром, отнес в город к своему другу. Симон хорошо ухаживает за ней, не беспокойся. Гончар с изумлением слушал его. - Благослови тебя Бог, прохожий, - тихо произнес он. – Как мне благодарить тебя за доброту? - Никак. - Но ты… - Мы теряем время. Идем. Дина и Рахиль ждут тебя. - Да, да. Конечно. Я сейчас. Гончар на мгновение исчез, неразборчиво крикнул кому-то в глубине лавки и выбежал за дверь, где его ждал Иуда. - Пойдем скорее. Они почти бежали по укутанной зноем улице. Исаак снова и снова взволнованно расспрашивал, что произошло. Он не уставал сокрушаться и благодарить Иуду. Зеленоглазый только отмахивался. Наконец показалась харчевня. Гончар почти влетел туда так, что чуть не сбил хозяина с ног. - Где? Где мои девочки? Киренеянин недоуменно смотрел на него. - Симон, это Исаак – брат твоей гостьи, - пояснил Иуда, появляясь в дверях - Как они? - Все еще спят. Тише, почтенный. Сядь, успокойся, выпей воды. С твоими родными все хорошо. Сестра приболела немного, так это не страшно – несколько дней не позволять вставать, поухаживать за ней, и все пройдет. Кабатчик усадил Исаака на лавку, подал ему воды. Тот жадно выпил. - Прости, что ворвался к тебе. Но я испугался! С сестрой такое, а я ничего не знал! - Ничего, я понимаю. Как славно, когда родичи так беспокоятся друг о друге. Но сейчас они спят. Я думаю, не стоит их будить. - Хорошо. Можно я только взгляну на них? - Конечно. Киренеянин увел гончара вглубь дома. Зеленоглазый нацедил вина и присел в углу.
- Хвала Всевышнему, что он создал таких людей, как вы! Исаак вошел в зал, сияя, словно медный котел. - Спят, как ангелы. Но что все-таки с Диной? - спросил он у Симона, идущего следом. - Да все сразу: горе, усталость, переживания последних дней. Разве женщине выдержать? А тут еще дорога, она-то и допекла ее. - Бедная моя девочка! Ничего! Я вылечу ее. - Конечно. Вот что, почтенный Исаак, предлагаю тебе сейчас вернуться домой, приготовить для них комнату, а потом прийти за ними. К тому времени они уже проснуться, я думаю. - Ты прав. Я так и сделаю. Гончар устремился к выходу. - Дорогу найдешь? – с легкой усмешкой остановил его Иуда. – Ты так бежал, что ничего вокруг не видел. - Найду. Сюда я теперь никогда дорогу не забуду. - Тогда иди. Мы будем ждать. Исаак убежал. Симон проводил его глазами и обернулся к другу. - Что? - Я все еще не могу поверить, что вижу тебя живым, Зеленоглазый. - Если б не они, Симон… Я уже взялся за нож, когда услышал ее плач. - И что теперь? Иуда только коротко взглянул на него. - Все, молчу. Я понял. - Спасибо. Кстати, прости, я вечером был груб с тобой. - Да что ты! Разве я не понимаю! Иуда опять коротко взглянул на Киренеянина. Хозяину показалось, что в его глазах блеснули слезы, но это было лишь на секунду. Темно-изумрудные, непроницаемые, они невидяще смотрели куда-то вдаль. - Не понимаешь, Симон! И в этом твое счастье. Голова молодого человека склонилась на руки, обхватившие колени. Кабатчик осторожно подошел, тронул его за локоть. - Может, ты тоже отдохнешь? Не спал ведь несколько дней. - Симон!.. – в его голосе был не гнев, а тоскливая безнадежность. Посмотрев внимательно, хозяин понял, что говорить что-либо бессмысленно. - Хорошо, хорошо. Ухожу. Он исчез. Иуда проводил его взглядом и снова уронил голову на руки.
- Ты чего? – услышал он над собой детский голос. Перед ним стояла Рахиль. - Ничего, задумался. Отдохнула? - Да. - А как мама? - Она тоже проснулась. Говорит, ей гораздо лучше. - Слава Всевышнему! Ты, наверное, есть хочешь? - Хочу, - смутилась девочка. - Это дело поправимое. Симон! Кабатчик выскочил откуда-то из темноты. - Я здесь, Иуда. - Твоя маленькая гостья хочет есть. - Ох! Вот и славно. Лепешки как раз поспели. - Так неси. И Дине отнеси что-нибудь. Сам знаешь, что лучше. - Конечно. А ты поешь? На мгновение лицо Иуды снова исказила горькая усмешка. - Давай. Рахиль смущалась, но кушала так, как может есть только проголодавшийся ребенок. Симон смотрел на нее с умилением и все время предлагал еще. Иуда сидел в стороне и никак не мог справиться с единственной лепешкой. Время от времени кабатчик бросал на него взгляды, и тогда его лицо туманилось печалью. - А вот и я, наконец! – раздался с порога голос Исаака, и сам он вбежал в харчевню, такой же запыхавшийся, как два часа назад. Рахиль вскочила и бросилась к нему. - Дядя! Она повисла у гончара на шее, тот подхватил ее, крепко прижал к себе. - Маленькая моя! Какое счастье видеть тебя снова! - Дядя, дядечка! Папа…, - девочка заплакала. - Я знаю, знаю. Не плачь! Вы теперь со мной. А как мама? - Она больна. Этот человек говорит, что ей не надо вставать. - Да, мне сказали. Ничего, сейчас мы пойдем ко мне домой. Там для вас приготовили большую комнату, мягкую кровать. Мы с тобой будем ухаживать за мамой, и она поправится. - Конечно! Пойдем, она так обрадуется, кода тебя увидит!
- Как мне благодарит вас, добрые люди? Исаак стоял на пороге, держа племянницу за руку. Дина, укутанная в теплую накидку, сидела на лавке рядом. - Брось, - отмахнулся Симон. – Какие тут благодарности. Разве можно было не приютить их? - Многие на твоем месте поступили бы так. Мне стыдно предлагать деньги, но что я могу сделать для тебя? - Говорю же, ничего не надо. Разве что вы как-нибудь придете в гости. Я буду рад вас видеть. - Спасибо! Обязательно придем. Но хоть ты и отказываешься, знай, я никогда не устану благодарить тебя. - Ох, упрям ты, однако! Что ж, тогда просто будем друзьями, - Симон протяну гончару руку. Тот крепко пожал ее и обратился к Иуде. - А ты, человек, которому я обязан жизнью сестры, какой благодарности ты ждешь от меня? Иуда отвернулся, отступил в тень, чтобы гончар не видел его лица. - Никакой. Спасти жизнь другого – великая милость Господа мне. - Но скажи хотя бы свое имя, чтобы мы могли молить Бога за тебя. - Я не стою этого. - Но как же! – в огорчении воскликнул Исаак. – Я не могу уйти, словно собака неблагодарная. Ты спас мне сестру, и не хочешь ничего взамен. - Ничего. Исаак, ты ничем мне не обязан. Я не мог поступить иначе. Гончар только покачал головой. - Что с тобой сделаешь! Но знай, что отныне мой дом открыт для тебя и днем и ночью, и я сделаю для тебя все, что ни попросишь. Помни это. - Не стоит, но я запомню. Спасибо. Вам пора. - Действительно, вечереет. Рахиль, Дина, прощайтесь. Девочка подошла к Иуде, взяла его за руку. - Спасибо, что помог нам. Ты такой добрый, прямо как дядя! - Не за что, малышка! Он обнял ее, погладил по пушистым волосам. - Ну, иди, да будет с тобой милость Всевышнего! Девочка пошла к Симону. Зеленоглазый обернулся к женщине, присел рядом с ней. - Ты так и не скажешь свое имя? – тихо спросила она. Он пожал плечами. - Иуда, если вам так важно это знать. - Важно. Благослови тебя Господь, Иуда за твою доброту. - Спасибо на добром слове, Дина. Но благословлять меня не за что. - Странный ты человек! Все равно, пусть Всевышний будет милостив к тебе. Прощай. - Прощай. Да не оставит Он вас. Иуда поднялся и снова отступил от света. Женщина распрощалась с Киренеянином, потом Исаак поднял ее на руки, молодой парень, пришедший с ним, взял за руку Рахиль, они последний раз обернулись на пороге и вскоре исчезли в суете улицы.
- Какие хорошие люди! – обернулся Симон к Иуде, закрыв за ними дверь. - Да, - молодой человек безразлично кивнул, не поднимая головы. - Ты не в настроении разговаривать со мной? - Я вообще ни в каком настроении. А ты хотел поговорить? - Если позволишь. Иуда наконец поднял голову. Его лицо казалось спокойным, но увидев взгляд, Симон пожалел, что начал разговор. - Ты хочешь знать, все еще я намерен распороть себе брюхо или перерезать горло? – страшная улыбка скользнула по его губам. - Успокойся, не намерен. - Иуда!.. - Только не надо восклицаний, Симон. Если ты собрался порадоваться за меня – не стоит. Кабатчик в недоумении уставился на него. Иуда поднялся, прошелся по комнате и опустился на пол у стены. - Симон, я сделал бы это, не задумываясь. Ведь боль не прошла…, - на мгновение его лицо исказилось, он прижал руку к груди, - и не пройдет уже. Я … слишком любил и был слишком любим ей, - он умолк на несколько секунд, склонив голову, потом снова поднял глаза, в которых вдруг погасли все чувства, осталась лишь непроницаемая темнота. - Но Господь не даром остановил мою руку. Значит такова Его воля. Значит, я должен жить, чтобы искупить все зло, которое причинил. - Иуда, что ты говоришь! В чем таком ты виноват, что собираешься казнить себя всю жизнь? Ведь… - Тебе ли спрашивать об этом? – резко остановил его молодой человек. - Вот как! А что же твои бывшие дружки? - О чем ты? - Почему они не наказаны? Они виноваты больше тебя! Где их наказание? - Как ты смеешь! – Иуда вскочил. - Не тебе решать, кто виновен, а кто нет. - Но и не тебе! Ты будешь страдать и каяться, а они – продолжать убивать! Где справедливость? Зеленоглазый в волнении заходил по комнате, его руки то сжимались, то разжимались, глаза лихорадочно блестели на побледневшем лице. - Я буду каяться за свои грехи, Симон. Их у меня слишком много, и я уже наказан. - Вот я и спрашиваю, почему наказан ты, да еще тогда, когда порвал с ними. А почему Господь не покарает других, например этого безумца Товию, который завлек тебя в их проклятое братство!.. - Замолчи! – лицо Иуды страшно исказилось. – Никогда больше не упоминай при мне этого имени! Слышишь, никогда! Киренеянин отпрянул. - Что с тобой?! Закрывшись руками, Иуда тяжело переводил дух. Понадобилось время, чтобы он овладел собой. - Ничего. Бессмысленный разговор, Симон. Все мы в руке Господа. Я уже испытал Его гнев, и теперь осталось только повиноваться Его воле. А умереть – это слишком легко для того, кто не боится смерти. Потому Он и не позволил мне.… Значит, время еще не пришло. - И что ты собираешься делать? Молодой человек обессилено сел обратно. Возбуждение прошло, Симон снова увидел измученный, полный тоски и страдания взгляд. - Не знаю, - горестно покачал он головой. - Ждать. Господь сам укажет мне путь. Кирененянин изумлено покачал головой - Всевышний свидетель, я не понимаю тебя, Иуда. Но спорить не буду - знаю, что бесполезно… Раз так, может, все-таки поужинаешь? Ты ведь так ничего и не съел. - Нет, спасибо. Я очень устал, Симон. Пойду спать.
Иуда вошел в комнату, откуда вчера вечером уходил с твердым намерением распрощаться с жизнью, и упал на колени. - Господи! Ты не позволил мне умереть! Ты не хочешь моей смерти? Но почему, Боже Правый? Зачем? Как мне искупить пролитую кровь и причиненные страдания? Что могу я сделать?! Скажи мне, и я сделаю все, что в силах человеческих, и даже то, что выше их!.. Чего Ты хочешь от меня? Ведь Ты знаешь, Боже, тяжко и больно будет мне жить на свете, не иссякнет страдание, не забудется потеря! Я виноват, Господи! Казни меня! Но если Ты желаешь, чтобы я жил в боли и одиночестве, то укажи, ради чего! Боже Праведный, для чего я пришел в это мир? Для чего с вершин счастья был сброшен в бездну? Я выполню волю Твою, какой бы она ни была, только яви мне ее скорее! Даже во гневе будь милосерден, Господи! Некоторое время молодой человек неподвижно стоял, склонив голову, уронив руки. Но в ответ звучала только тишина. Иуда поднялся. - Я понял, Боже мой! Надо ждать! Да свершится воля Твоя! Сил больше не осталось. Онупал на постель и тут же погрузился в тяжелый сон, полный беспорядочных видений.
- Доброе утро, Песнопевец винограда! Иуда вошел в зал и увидел Симона, хлопочущего около очага. - Доброе, Зеленоглазый. Кабатчик внимательно посмотрел на него. - Ты плохо спал, друг мой? - Да, не важно. Но ничего. Я готов к долгому пути. - Какому? - Я говорил тебе вчера: мне предстоит дорога. Солнце поднялось уже высоко, когда Иуда поднялся. - Спасибо, Симон. Мне пора. - Куда? - Не знаю. - Как же ты пойдешь тогда? - Разве мало дорог разбегаются от ворот Иерусалима? Мне подходит любая. Остается только выбрать. - Ты выбрал? - Нет еще. Успею. Ну, прощай. - Когда мы теперь увидимся? - А ты этого хочешь? - Ты спрашиваешь?! - Извини. Тогда я приду как-нибудь. - Приходи. Знаешь же - я всегда тебя жду. - Знаю. Что ж, храни тебя Господь, Симон. - И тебя, Иуда. - Ну что ты ерунду говоришь! – грустно покачал головой Иуда. - Ладно. Прощай. Он на миг обнял кабатчика и стремительно вышел за дверь. Симон долго смотрел ему вслед, потом вздохнул и взялся за бадью с тестом.
Иуда неторопливо шел по городу, не обращая внимания на проливной дождь. Иерусалим словно прощался с ним. Миновав храмовую площадь, он остановился на миг, решая, через какие ворота выйти. Потом махнул рукой и отдался на волю людскому потоку и случаю. Случай привел его к Воротам Ирода. Здесь была обычная сутолока. Зеленоглазый миновал стражу и вышел за стены. Перед ним лежала дорога на Галилею. Он остановился, рассматривая зовущую даль. - Галилея… Ну что ж, можно и туда. Господи, как легко выбрать, когда все равно. Видишь, Боже, я начинаю свой путь и жду слова Твоего. Иуда удобнее перехватил котомку, вздохнул и неторопливо зашагал по белой ленте, убегающей за горизонт. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
