Петр Прихожан НОВАЯ ИЛИАДА (По мотивам Гомера)* Песнь первая. Язва. Гнев. Воспойте, Музы, страшный гнев Ахилла: сменились времена,но до сих пор несчастная Эллада не забыла, чем завершился тот давнишний спор. В той распре с жизнью многие расстались… Был кровью их обильно край полит; тела их псам и воронью достались, а души их низринулись в Аид. Ахейцы там безвинно погибали (конечно, Зевс ту ссору допустил) из-за вражды, которой воспылали друг к другу Агамемнон и Ахилл. Но кто же из богов подстроил это? Увы, кудрявый стреловержец Феб, сын Зевса от богини ночи Лето, так сделал, чтоб сошли они в Эреб. А началось все с царского каприза! Прилюдно Агамемнон оскорбил служителя при храме Феба,Хриса и Феб в отместку,язву напустил. Немало бед наделать может слово! Надеясь дочь вернуть,пришел отец, пришпилив к стержню жезла золотого знак Феба – красный шерстяной венец. Умилостивить знатными дарами пытался Хрис микенского царя и,умоляя снизойти к семейной драме, перед ахейцами стоял он,говоря: «Не мне окажете вы почесть – Фебу, когда его жрецу вернете дочь: явите милость и молить я буду небо в заботах ваших воинских помочь». И были так дары его велики, что не могли сказать ахейцы: « нет» – одни лишь одобрительные крики на просьбу Хриса раздались в ответ. Но Агамемнон расставаться с девой не пожелал и,остужая пыл, жреца испепеляя взглядом гневным, во всеуслышание Хрису объявил: «Мне дочь твоя даров твоих дороже! И дочь обратно не получишь ты – она делить со мною будет ложе, а днем стирать белье и ткать холсты. Хрис, убирайся прочь,да поживее… И чтобы шляться меж судов не смел! Не то велю распять тебя на рее и скипетр вряд ли облегчит удел!» *Компилятивная поэма «НОВАЯ ИЛИАДА» написана на основе перевода,выполненного Н.Гнедичем Обруганный им грубо без причины пошел старик вдоль кромки голубой, встал на колени у морской пучины и,призывая Феба,руки вздел с мольбой: «Священной Киллы доблестный хранитель! Стерпеть обиды горькой не могу. Доселе в Хрисе я твою обитель как собственное око берегу: творю молитвы,возжигаю туки, у алтаря служу и жертвы приношу… К тебе,пресветлый,простираю руки и только об отмщении прошу!» Внял Аполлон… И с луком за плечами отправился к пергамским берегам; и стрелы,зачехленные в колчане, позванивали в такт его шагам. И тьмы крылатых стрел со страшным гулом стал бог метать вблизи от кораблей: досталось поначалу псам и мулам, а,перебив их,взялся за людей. Навеянная грозным чародейством во множестве их тоже с той поры валила язва.В лагере ахейском заполыхали погребальные костры. Так девять дней ахейцев смерть косила и таяла как снег весенний рать; и Гера надоумила Ахилла на день десятый общий сход созвать. На агоре народ собрался вскоре, по фратриям расселся, и Ахилл, утихомирив человеческое море, о том, что всех гнетет заговорил: «Похоже,Агамемнон, нам обратно отсюда надо срочно уплывать. Ты видишь – наша участь безотрадна: смертям конца и края не видать. Но до того как землю эту бросим, чтобы спасти оставшуюся часть, у предсказателей давайте спросим: кто и за что наслал на нас напасть. Быть может мы о чем-то позабыли? Какой-то не исполнили обет? Кого-то из богов не ублажили? Кто из жрецов способен дать ответ?» И поднялся Калхас,птицегадатель, внук Аполлона,мудрый Фесторид, летучих сновидений толкователь, знаток былого и – того,что предстоит. Он знал кто их карает страшной хворью. Калхас когда-то и провел сюда по бурному, неласковому морю смоленые ахейские суда. Ему подали скипетр, как ведется, и молвил жрец: «Ахилл, сними мой страх: готов ли защищать, когда придется, ты жизнь мою с оружием в руках? И, если – да, то клятву дай такую! Не то ,герой, вполне так может быть, что высказанной истиной рискую я Агамемнона до смерти прогневить. Пусть даже царь и не покажет виду, что из-за правды в бешенство пришел, но все равно когда-нибудь обиду тому припомнит,на кого он зол»… Ответствовал Ахилл: «Боязнь пустая! Пока я жив, пусть кто посмеет мстить! И потому, на лица невзирая, ты можешь смело правду говорить!» «Народ по воле Феба погибает, но жертвы и обеты непричем – все девять дней за то нас бог карает, что Агамемнон Хриса не почел.. Беду исправить будет нам накладно: теперь, чтоб стрелы Феба отвратить, дочь Хрису мы должны вернуть бесплатно и бога гекатомбою почтить». Его слова умолкнуть не успели, как Агамемнон на ноги вскочил; он злостью исходил; глаза горели; и , брызгая слюной ,царь завопил: «Ужо тебе, мой давний злопыхатель! Одно лишь знаешь ты – меня ругать… Хорошего не скажешь, предсказатель: приятно только беды предрекать! Подумаешь,великая персона! Ты что – наказ от бога получил? Так объявляешь волю Аполлона, как-будто сам тебе он поручил! Да, Аполлону, думаю, известно, что прочил деве я удел иной: ее хотел я вместо Клитемнестры ввести в свой дом законною женой! Но дело общее мне счастия дороже: отцу я Хрисеиду возвращу. И без награды мне ходить негоже – с других вождей убыток возмещу! Моим добром вы расплатиться рады!? Не думайте,что с рук сойдет почин! Где видано такое – без награды верховный вождь останется один?» Ахилл спросил : «Откуда взять прикажешь? На общем складе девы не лежат. Всех пленниц поделили ,как ты знаешь, и неудобно отбирать назад. Не нам ты угождаешь – Аполлону, но мы, когда троянцев победим, убыток этот, следуя закону, в размере многократном возместим». Но возмутился Агамемнон: «Ишь ты! Отдай сейчас, а что потом возьмешь!? Когда еще те будут дважды-трижды… Хитер ты! Но меня не проведешь! Сейчас вознаграждайте!Да к тому же и деву поискать придется вам фигурою и обликом не хуже, чем та, которую отцу отдам. А впрочем, сил достаточно имея, я сам возьму любую,Ахиллес! Хоть у Аякса, хоть у Одиссея… А хоть и у тебя,чтоб впредь не лез! Но это дело после мы управим, а потому давайте поспешим, сначала к Хрису дочь его отправим, и уж потом свои дела решим. Напрасно, Ахиллес, ты смотришь зверем! Кому поручим в плаванье идти? Идоменею?Одиссею ли доверим? А,может, сам возьмешься отвезти? Свези-ка сам ее,любимец неба! Твой голос у богов имеет вес – не в тягость и умилостивить Феба!» Но тут уже взорвался Ахиллес: «Коварный плут!Сквалыга и стяжатель! Ты с кем это собрался воевать? Но я ведь не покорный прихлебатель и твой приказ не стану исполнять! Едва сражения коснется дело, так неизменно прячешься в кусты, но лишь черед доходит до раздела, то больше всех присваиваешь ты! Отсюда далеко мои Пенаты… Ты мне не сват, не брат и не родня… Троянцы предо мной не виноваты: не обокрали, не обидели меня… В края чужие я пришел за тем ли, чтобы вернуть, что раньше потерял: на тучные стада и пахотные земли мои пока никто не посягал… Чего же ради здесь мы прозябаем? Пожалуй, что и нет иных причин, как ваши интересы с Менелаем… Мы все за вас воюем, сукин сын! Я кровь за вас, поганец, проливаю И ты еще мне смеешь угрожать?! Сегодня же во Фтию отплываю. Тому, что было больше не бывать! Презрением за все ты расплатился с тем, кто твои богатства умножал»… Тут Агамемнон вовсе обозлился и,не дослушав,речь его прервал: «Беги!Я отговаривать не стану. Защитников и без тебя не счесть! Награды получаю я по сану – мне и сам Зевс оказывает честь! Плевать хотел я на твои укоры! Ты сам мне ненавистнее врагов! Одно лишь на уме – вражда, раздоры! Кичишься храбростью – так это дар богов! Своими мирмидонцами командуй, а здесь покорствуй слову моему… А чтоб другим то было неповадно, твою вот Брисеиду и возьму! И ты,попробуй,мне ее не выдай! Как только дочку к Хрису увезут, приду к тебе, Ахилл, за Брисеидой и разберемся кто хозяин тут». Ахилл от этих слов как ястреб взвился; как вепрь подраненный рассвирепел; рукой за рукоять меча схватился, но лишь до половины выдернуть успел. Паллада резкий жест перехватила: спеша его порыв шальной прервать (она спустилась за спиной Ахилла и за власы успела удержать). Для всех вокруг она была незрима: у головы героя лишь витал клубочек то ли пара,то ли дыма, но, обернувшись, он ее узнал. И так ему промолвила Паллада: «Оружием без нужды не грози! За меч хвататься,Ахиллес,не надо: словами защищайся и рази. И помни:оба вы любимы Герой; не сокрушайся из-за мелких трат и, будь уверен, что тройною мерой утраченное ныне возместят». Одумался Ахилл на полдороге: «Одной лишь вышней воле покорюсь! Кто слушает богов, тем внемлют боги… Как мне ни тяжело – остановлюсь». И, вынутый уже до половины, он в ножны свой тяжелый меч вогнал. К Олимпу тут же отбыла Афина… Ахилл же обличать не прекращал: «Паршивый пес,известный злом и ленью, ублюдок, выжига, бурдюк с вином, осел с душой пугливого оленя, ты несомненно преуспел в одном: в бой не идешь – там могут искалечить; в засаде страшно – мчишься наутек; зато в сто раз забрать добычу легче у тех, кто слово скажет поперек. Презренный царь презренного народа! Довольно изгалялся ты, но впредь самоуправство подлого урода, отнюдь,не собираюсь я терпеть! Пусть все здесь засвидетельствуют сами – вот этот скипетр голый и сухой скорее вновь зеленой ветвью станет, чем я приказ возьмусь исполнить твой. И Трою взять ты зря мечту лелеешь…. Не укусить хоть близок локоть был… Еще не раз ты горько пожалеешь, что храброго из храбрых оскорбил!» Ахилл ладонью лоб вспотевший вытер и от волнения весь белый словно мел, в сердцах швырнул царю под ноги скипетр и, меж других вождей, на место сел. Итак Ахилл умолк и сел на место… Утихомирить страсти , наконец, решился одряхлелый старец Нестор: пилосский царь, вития и мудрец. Живой свидетель давних устроений открыть в Аид не торопился дверь и, пережив две смены поколений, уже над третьим властвовал теперь. Стремясь вождей смирить честолюбивых, корил он их по праву старшинства; как патока из уст медоточивых лились его разумные слова: «О, боги! Скорбь ахейцев ждет на свете! Приам возрадуется весточке такой! Вы, первые и в битвах, и в совете, стравляете всех прочих меж собой. Троянцам лишь на пользу ваша злоба. Нашли б другое время дележу. Намного вы меня моложе оба, прислушайтесь к тому, что я скажу. О тех , кого я знал, слагают мифы! Куда вам до героев прошлых дней… Какие имена! Хотя бы вот лапифы – Дриас, Эксадий, Полифем, Кеней! Я знался и с царем их, Пирифоем; и числились среди моих друзей и Мелеагр,неутомимый воин, и сын Эгея, царь Афин, Тесей. Они коней ретивых укрощали; сражались в битвах, не жалея сил; питомцев гор, кентавров, побеждали, но я ведь и с кентаврами дружил. Встречал я многих,странствуя по свету! Герои тех времен,чета не вам, прислушивались к моему совету. Прислушайтесь и вы к моим словам! Какая муха вас обоих укусила? Ведь неразумию и чванству есть предел: ты, Агамемнон, не лишай Ахилла того, чем он по праву завладел. Но и Ахилла поскромней держаться перед царем я тоже бы призвал – тебе с вождем верховным препираться никто пока, что права не давал. Ты храбрый воин, гордый сын богини, красив, удачлив, молод, полон сил, но Зевс и над тобой, как над другими, главенство Агамемнону вручил!» Встал Агамемнон: «К доводам разумным готов прислушаться, да как смолчать: Ахилл себя считает самым умным и мной, вождем, желает помыкать! Где командиров много - дело худо! А этот вовсе стал уже хаметь! Я от него не должен и не буду при людях оскорбления терпеть!» Ахилл вмешался: «Не было печали! Кого ты, Нестор, разуму учил? Ничтожеством меня бы все считали, когда б я унижения сносил! Но не таков я уродился к счастью: не буду унижаться перед ним! Ты, Агамемнон, упиваясь властью, свои приказы отдавай другим. Не стану из-за пленной девы биться: захочешь отобрать – пусть будет так… Но если кто на скарб мой покусится, напорется на дрот или кулак!» И разошлись вожди,искря как кремни, друг другу кары страшные суля: Ахилл пошел к себе, а Агамемнон занялся снаряженьем корабля. Корабль спустили на воду. Тельцами загружен он почти до самых рей… Начальствовать над двадцатью гребцами назначен хитроумный Одиссей. Сам Агамемнон вывел Хрисеиду и на корабль по сходням проводил; подняли паруса и вскорости из виду исчезли белые полотнища ветрил. (Нет у меня ни карты, ни эскиза и объяснить вам будет нелегко, где обретается мифическая Хриса. Но, видимо, не так и далеко.) Пока корабль плывет к ней курсом верным, оставшиеся в стане день деньской все мыли, чистили, скребли и скверну в пучине уничтожили морской. А ближе к вечеру на самой кромке суши огонь зажгли, развесили над ним быков и коз ободранные туши и заклубился благовонный дым. Приспело время заняться возвратом и Агамемнон, как и обещал, Талфибию,совместно с Эврибатом, сходить за Брисеидой наказал: «Идите, вестники, за девою к Ахиллу и приведите к моему шатру, но, если миром не отдаст, то силу не применяйте... Сам я заберу». И вестники пошли, потупив очи, печатая следы в песке сыром… Пришли и видят, что мрачнее ночи Ахилл сидит перед своим шатром и смотрит как валы бегут по водам… Не зная как тут к делу приступить, остановились, бедные, поодаль, со страху не решаясь рты раскрыть. Их краем глаза Ахиллес заметил и, как ни сильно он расстроен был, но оценил и такт,и добродетель… И, подзывая жестом,вопросил: «Чего там встали? Подходите ближе! За Брисеидой царь отправил вас? Не бойтесь – подневольных не обижу: вина на том, кто отдал вам приказ! Клюв разевая на чужое просо, себе же Агамемнон навредит: не видит дальше собственного носа – сук рубит, на котором сам сидит. Патрокл! Отдай посланцам Брисеиду. Пусть деву к Агамемнону сведут и засвидетельствуют мне обиду, когда к ответу боги призовут. Но,думаю,перед людьми придется держать царю ответ за все тогда, когда всерьёз до ратных дел коснется и вновь во мне появится нужда. Что из его затей корыстных выйдет, что воинство он изведет вконец, за выгодой минутною не видит от злости обезумевший глупец». Патрокл из кущи вышел с Брисеидой и отбыли с ней посланные прочь, а сам Ахилл,терзаемый обидой, поднялся и пошел из стана в ночь. Когда же скрылись корабли из виду, стал исступленно слезы проливать и призывать на помощь мать,Фетиду. И вопль сыновний услыхала мать. Она по небу вместе с облаками к нему примчалась,чтоб от бед спасти; присела рядом, обвила руками, прижала нежно голову к груди: «Скажи, Ахилл, о чем твои печали? Что слезы горькие роняешь на песок? Какие думы бы твой лоб ни омрачали, все, без утайки, расскажи, сынок!» Вздохнул Ахилл: «О чем ты вопрошаешь? Тебе ли о моих делах не знать! Но если ты сама все беды знаешь, о чем еще могу я рассказать? Когда мы царство Этиона захватили, то,как ведется на войне любой, мужчин в Плакейских Фивах истребили, а жен их поделили меж собой. Мне дева Брисеида причиталась, пригожая и станом,и лицом; дочь Хриса Агамемнону досталась, того,что в Килле состоит жрецом. Но Хрис пришел с великими дарами, неся на жезле золотом венец, и,до земли склоняясь перед нами, вернуть обратно дочь просил отец. А царь на Хриса с бранью напустился и затравить собаками грозил; жрец оскорбленный к Фебу обратился и бог за то нас язвой изморил. Случилась убыль многая в народе и продолжалось так,пока Калхас не объяснил собравшимся на сходе причину тяжких бед,постигших нас. Я настоял на том, чтоб Хрисеиду к отцу без выкупа теперь он отослал, но царь,немедля,выместил обиду и Брисеиду у меня отнял. Мать,если можешь, заступись за сына! Ахейцам громовержца умоли так отомстить за пострадавшего безвинно, чтобы забыть вовеки не смогли! Мне помнится, с душевною отрадой любила ты нередко вспоминать, как Гера с Посейдоном и Палладой хотели Зевса сонного сковать. Затея удалась бы лиходеям, но Зевсу ты на выручку пришла и,вместе со сторуким Бриареем, осуществить им козни не дала. Казалось все продумано и даже никто уже не может помешать, но,увидав сторукого на страже, пустились боги в ужасе бежать. Услугу пусть и Зевс теперь окажет, коль об услуге не забыл твоей – устроит, чтоб враги побили наших и гнали их до самых кораблей. Узнают пусть ахейцы,чем чреваты обиды,что они мне нанесут, поймут как предо мною виноваты и к куще на коленях приползут!» Заплакала Фетида: «Ах,сыночек! Несчастное ты дитятко мое – ты человек и обречен средь прочих на краткое земное бытие. Но потерпеть придется – к эфиопам, к далеким Океана берегам, вчера на пир умчались боги скопом, а во главе и громовержец сам. Двенадцать дней визит его продлится, а я,имея твой наказ ввиду, как только из гостей он возвратится, тотчас же с просьбой на Олимп пойду. А ты пока твори богам молитвы и моего сигнала ожидай; сиди в своем шатре, Ахилл, и в битвы ни под каким предлогом не вступай». Мать улетела… Ахиллес печальный отдался снова власти дум своих, а,между тем,закончив путь недальний, священной Хрисы Одиссей достиг. Свернуло судно на огонь маячный и корабельщики,в виду земли, спустили паруса, рубили мачту и к пристани на веслах подошли. Вот на причал они командой сходят… За кнехт надежно закреплен швартов… Вот с корабля уже на берег сводят для жертвы предназначенных тельцов… И,ставя в неприглядном деле точку, от имени микенского царя прилюдно Хрису возвращает дочку премудрый Одиссей у алтаря: «Прими сей дар,служитель верный Феба! Царь Агамемнон шлет тебе привет и просит,чтобы ты молил у неба ахейцам избавления от бед». Набрав пригоршни ячменя и соли, все руки вверх вздымают пред собой и,вызволивший дочку из неволи, Хрис к Фебу обращается с мольбой: «Взываю, Феб, к твоей высокой власти! Раскаявшихся ахеян прости, как, мне в угоду, ты наслал напасти, так по моей их просьбе отврати!» Услышал Феб… Покончив с богомольем, чтоб Аполлон их перестал гнести, быков,осыпав ячменем и солью, спешили богу в жертву принести. Ножами острыми им глотки рассекали; тазы,наполненные кровью,волокли; зарезанных быков освежевали и,первым делом,бедра отсекли. Устлали жертвенник стволами бука и бедра поместили наверху; накрыли их двумя слоями тука, а поверху сложили требуху. Прельстила Феба жертва их благая! Жрецы огонь священный развели и,плоть вином багряным поливая, тугие бёдра на костре сожгли. Засим и люди от утроб вкусили, а части,что для жертвы не нужны, на мелкие кусочки изрубили и жарили, надев их на рожны. Все приготовили.Водой омыли руки. Гимн Фебу в небеса понес Зефир. И под пеана сладостные звуки в честь бога был устроен знатный пир. Всех доотвалу на пиру кормили; обильны были яства и вкусны; и юноши пирующим носили вино, идя от правой стороны. Так,в гимнах стреловержца прославляя, они весь день сидели на пиру . Феб веселился пению внимая… И завершился пир лишь ввечеру. Поддержанные Одиссеем мудрым они решили в Хрисе отдохнуть; заночевали там,а рано утром отправились с зарей в обратный путь. Отчалили из бухты на рассвете и, лишь кораблик паруса поднял, как Феб ахейцам дал попутный ветер и судно быстро к лагерю домчал. Ахилл меж тем томился у причала; ни с кем не знался, не ходил в совет; был мрачен, но душа его алкала и славы, и сражений, и побед. Сменялись дни.С двенадцатой зарею вернулись боги, с Зевсом во главе. К нему Фетида раннею порою отправилась в туманной синеве. По влажным травам проходя в долине, узрела на Олимпе весь синклит, и видит, что поодаль, на вершине, Зевс в гордом одиночестве сидит. К нему Фетида проскользнула тенью и умоляла ей помочь в беде, рукою левой обхватив колени, а правой – прикасаясь к бороде: «Зевс,преданность тебе моя известна! Могу ли просьбой искушать судьбу? И, если чем-то я была полезна, то выполни и ты мою мольбу! Сын крупно с Агамемноном повздорил. На сходе разгорелся их скандал. Ахилла царь прилюдно опозорил, и у него рабыню отобрал. Возьми Ахилла под свою эгиду, не дай его микенцу извести, за горькую сыновнюю обиду ахейцам, громовержец, отомсти!» Как изнуренный путник ждет привала; как мореходы ждут девятый вал, так вещих слов Фетида ожидала у ног его.Однако Зевс молчал. Тогда она заговорила снова: «Ты,Зевс,мои сомнения развей – хоть так,хоть эдак знак подай:хоть словом, хоть головой,хоть манием бровей. Я не уйду без твоего сигнала. Не хочешь просьбу выполнить – отринь! Но сам скажи об этом,чтобы знала, что я ничтожнейшая из богинь!» И Зевс ответил, наконец, со вздохом: «Троянцам просишь ты меня помочь, но кончиться все это может плохо: на них обозлены жена и дочь… И так от Геры слышу я упреки, что за троянцев ратую в бою. Теперь и вовсе не избегнуть склоки… Но просьбу все же выполню твою. Тебе я это твердо обещаю! А чтоб удостоверилась, гляди – сейчас я головою помаваю… И, как увидишь, сразу уходи. Пусть как там Гера на меня ни злится, какой на сонме ни разводит кавардак, обещаное истинно свершится как ты желаешь. И да будет так!» Проговорил и черными бровями взмахнул; власы душистые взвились, раздался гул подземный за морями; взметнулись космы туч и горы затряслись. На том они расстались… Сняв тревоги, Фетида канула в морскую глубину, а Зевс вернулся к остальным в чертоги и сразу же наткнулся на жену. За встречей их подглядывала Гера: «Ты с кем секретничал средь бела дня? Что за дурная у тебя манера – скрывать свои задумки от меня!» Зевс возмутился: «Зря ты уповаешь, что выложу тебе все сей же миг: того,чего нельзя,ты не узнаешь, что – можно, знаешь прежде остальных». Но Гера чересчур была сердита: «Что хочешь замышляй – мне дела нет, но вот о чем просила нереида, ты расскажи-ка, если не секрет! Уж не за тем она ли приходила, колени обнимала без стыда, чтоб ты в отместку за позор Ахилла ахейцам больше причинил вреда?» Отрезал Зевс: «Опять за мной шпионишь!? Не суй свой нос, куда тебе не след, не то надолго мой ответ запомнишь – покажется с овчинку белый свет. Уж если в чем-то я завязан кровно, намеченное непременно совершу. Молчи и выполняй беспрекословно отныне все,что я ни прикажу! А будешь под ногами мельтешиться – так шугану,что клочья полетят: не то, что кто один из Олимпийцев, и скопом все тебя не защитят!» Сочла за лучшее богиня затаиться, напуганная сказанным всерьез; примолкли и другие Олимпийцы в животном ужасе от Зевсовых угроз. Один Гефест за мать решил вступиться: «Нельзя ли злобу из сердец изгнать? Когда нектаром надо насладиться, вы стали из-за смертных враждовать. Утихомирьтесь оба!Ведь коль скоро здесь на Олимпе не наступит мир, вне всяческих сомнений ваша ссора и остальным богам испортит пир. Мать,я,хотя и несомненно знаю, что женщина ты мудрая сама, но лишний раз смириться убеждаю – потрафить Зевсу наберись ума! Ведь если спор сейчас не прекратится, то будет и другим не до утех: а ну как громовержец прогневится и нас по миру расшвыряет всех. Уж не надейся на мою подмогу, ведь встарь,когда помочь тебе хотел, он так меня швырнул, схватив за ногу, что я по небу целый день летел. Было уже и с жизнью распростился, решив,что наступил мой смертный час, да благо у синтийцев приземлился на Лемносе,когда закат угас». Так говоря,с усердием сугубым, не мешкая принялся за дела… Мать улыбнулась и двудонный кубок из рук хромого сына приняла. Гефест же справа,как и подобает, шел и сидящим наливал нектар и,видя как он с кубком шкандыбает, захохотали все – и млад,и стар. И,осознав,что спорить нет резона, бессмертные забыли про конфуз и стали слушать лиру Аполлона; и наслаждаться сладким пеньем Муз. Потом все спать пошли к себе на ложе, которое имел там каждый бог. Все разошлись… И Гера с Зевсом тоже на ложе общее в свой отбыли чертог. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
