Что хочет автор. Литературные конкурсы

Она стояла чуть в стороне от потока нарядно-раздетых людей, наводнивших вечернюю Аркадию. Кругом старательно прожигала жизнь пёстрая многоликая публика. Пахло морем и шашлыками…

Она же, отвернувшись, просто смотрела вдаль, любуясь, вероятно, видом на Одесский залив.

А он в это время сидел невдалеке и потягивал пиво…

У него был трудный день: этот перелет, этот симпозиум… но вот буквально с полчаса назад они с коллегами, наконец, выбрались немного развеяться. Заняв столик в ночном клубе “Ибица”, стилизованный под знаменитое “Caf; del Mar”, они сделали заказ, ну, и принялись отдыхать, словом. Дело дошло даже до танцев…

И до того, что доктор Михайлова – такая пышнотелесая жгучая (сама по себе) крашенная брюнетка, - разгоряченная, к тому же, несколькими бокалами шампанского – стала ему докучать своим слегка неуместным, на его взгляд, вниманием…

И тут он ее заметил. Вычленил из окружения наметанным глазом…

Она резко развернулась, и их взгляды встретились. Она улыбнулась - просто он тоже был странен здесь… А ещё - стильно одет, и, говоря объективно, - весьма интересен.

Он вскинул бровями: «А ты ничего, - подумал. – Такая чистая, такая не…. искушенная. Самый раз!»

И ей он тоже понравился. Во-первых, потому что иностранцы часто эротичны - вы не замечали? Они – загадка, они – тайна, требующая разгадки. А во-вторых: «Почему бы и нет?» - решила она.

Он расправил плечи – он привык сразу брать быка за рога – он подошел, он представился. Ничего лишнего:

- Чезаре, - просто сказал он по-английски, с заметным итальянским акцентом.

- Таня, - ответила она ему на том же языке... А потом был легкий флирт, танцы до утра, - так, пустяки... Общались они на англо-испано-итальянском суржике и прекрасно друг друга понимали.

На рассвете Чезаре вынужден был откланяться: ведь завтра ему предстоял доклад, и нужно было еще отдохнуть хотя бы пару часов. Но вот после… скажем, к семи вечера он будет абсолютно свободен, и тогда…

Они расстались, шепнув друг другу «чао» на прощанье, ни о чём не подозревая. А тучи над их головами сгущались. Образно говоря…

Тот же вечер. Дачный посёлок на берегу Тилигульского лимана в пятидесяти километрах от Одессы. Темное двухэтажное строение, окна плотно занавешены, но, странно, - слышны (если подкрасться поближе) звуки речи. Говорят на аварском. О чём – не совсем понятно, что и настораживает. И не только это: нечто зловещее угадывается в тембрах голосов, не ко времени возбуждённых. И не к месту… А, может, виновата во всём кроваво-красная полная Луна, взошедшая над холмами? Вот та-акой пейзаж…

А ей в этот час не спалось. Она лежала на кровати и мечтала. О чём-то абстрактном, но большом и светлом.

«А что, он прикольный, - подумала, - и не страшно, что важничает – все они такие!».

Она вздохнула и, вдруг, поняла, что всё изменилось, необратимо; что-то пугающе-волнующее, но абсолютно необходимое вошло в её жизнь.

«Будь что будет», - сказала, закрыла глаза, улыбнулась, мысли спутались и… короче – заснула она.

«Ох уж эти мне славяночки!» – размышлял утром Чезаре, глядя, улыбаясь, на себя в зеркало.

«Особенно эта – и личико и фигурка и... как там у их классика: «… она звалась Татьяной…» Белиссимо! Надо будет ей заняться поплотнее!..».

Первая половина дня обещала быть скушной: сначала доклад, затем практика, где он попытается доходчиво раскрыть некоторые секреты своей по истине новаторской методики, например, липоксакции… круговой подтяжки лица… (или чего там ещё).

«Ну, ничего, ничего», - думал он, завязывая свой шикарный шелковый галстук, замысловатым бантОм

Если кому-то из моих читателей показалось, что я излишне едко и желчно описываю нашего итальянского героя, по причине, вероятно, банальной ревности и зависти, то я в ответ решительно заявляю!.. что, пожалуй, вы правы – есть такое, и я с этим ничего не могу поделать: позже будет понятно, почему. Но этого, во-первых, требует вся фабула, положим, рассказа. А, во-вторых, он оказался, в итоге, совсем не плохим парнем. В глубине спящей до времени души...

Самым хлопотным ему было, в конце концов, избавиться от назойливого общества доктора Михайловой…

И всё же, правдами и неправдами, в 19.00 он уже минут с 15 как стоял у памятника Дюку де Ришелье с аккуратным, но дорогим букетиком цветов, так идущим к его светлому летнему костюму.

Вскоре подошла и она в своем платьице до колен. Она с улыбкой приняла букет и, чуть вздрогнув, позволила поцеловать себя в щечку.

Ему импонировала эта сдержанность, слегка озадачивала, зато как возбуждала! А ещё: личико и фигурка... и запах волос.

- О-кей. Может, поужинаем? - спросил он легким тоном. Девушка в ответ просто пожала плечами.

Чезаре повёл её в "Моцарт". Вчера с коллегами он отобедал там и нашел, например, блинчики "a la Merchant" - весьма недурственными.

Идти было совсем ничего: по Приморскому бульвару и направо - мимо оперного театра.

Он был галантен: открывал дверцы, подвигал стульчик, принимал интеллигентные позы, шутил; а она, порой, смеялась своим мелодичным негромким смехом. Словом, вечер был просто чудесен!

И вот, когда они тихо, спокойно, никого, так сказать, не трогая, спускались по Потёмкинской лестнице, направляясь, скорее всего, в его номер в "Кемпинском"…

Так вот, на самой нижней ступеньке он развернул её за плечи к себе, чтобы... не так уж теперь и важно зачем, ибо от растущих вблизи кустов отделилась большая и жирная тень - две! - навалилась на них, дала им по голове (или, может, использовала другие средства убеждения, что - вряд ли), но буквально через несколько секунд они все уже мчались в белом микроавтобусе с заляпанными как бы невзначай грязью номерами неизвестно куда. (В сторону посёлка Котовского).

Майор Бронин был злой голодный и небритый: с самого утра, с ночи, с двух часов на ногах! И было чего - дело уже взял на контроль сам Генеральный Прокурор и Министр лично Внутренних Дел - так то!

Пропала одна заезжая шишка, и судя по опросам свидетелей и своему чутью, похищение, скорее, устроила шайка дагестанских отморозков, которую он давно "вычислял", но никак не мог вычислить окончательно...

- Да йаппона мать, что вы там тормозите: белый микроавтобус, марки TOYOTA, проследовал предположительно... - орал он в трубку своим "нежным" голосом. А-а-а, чтоб вы были здоровы, ра-ссс-такие гаишники... никто работать не хочет! Гаврилюк, Гав-ри-люк!

В дверном проёме показалась белобрысая голова молодого опера.

-Сам! Ещё разок! Опросишь свидетелей - может, что ещё вспомнят…

- Ты здесь? Работать. Работать!

Эта шайка не раз, (и не два) "делала шорох". Действовали смело, дерзко, и, что главное - трупы за собой оставляли. Всегда, получив выкуп иль нет. И хрен с ней, с девчонкой, а вот труп этого итальянца мог бы стоить ему карьеры - он это хорошо понимал. Поступило чёткое указание: освободить Чезаре ди Гарда любой ценой, невзирая ни на жертвы, ни суммы. Руководство Градобанка и Южного Оперативного Управления Збройных Сил Украины в курсе дела и обещали(сь) "оказать всяческое содействие".

"Ч-черт!"- вот это и беспокоило майора. Из-за лишнего шума и возни вокруг-да-около, отморозки наверняка теперь не оставят заложников в живых. Если бы тихо, спокойно - то было бы больше шансов.

- Гораздо больше! - сказал он вслух.

- Что, товарищ майор? - спросил ст. лейтенант Зарецкий, Паша.

- В лабораторию звони, говорю - вот что! Бегом!

На самом деле, делать Бронину было нечего. Нужно было сидеть и ждать (ненавистное слово), когда проявят себя похитители: когда позвонят, когда выдвинут требования, например. Вот он и гонял своих подчиненных "для тонуса" ... и чтоб начальство видело...

Таня нашла себя под утро, прикованной наручниками к батарее в маленькой темной комнате. В её сознание тот час же хлынули картины пережитого: удары и боль, страх и ужас, запах бензина и вкус грязной тряпки во рту. Она чувствовала себя, словно проснулась после дурного сна, с первым мимолётным облегчением, только открыв глаза. Но это был не сон, и это была не уютная постель, а захламленный пол, и от того пробуждение стало ещё ужаснее.

Она тихонько заплакала, пытаясь одновременно как-то справиться с хаосом всплывших воспоминаний.

Слёзы немного помогли, и она вдруг поняла, что ей сейчас крайне полезно все то, что отвлекает - любое действие.

Она огляделась, пытаясь пронзить взором окружавшую её тьму. В пределах досягаемости её ноги лежало что-то типа мешка, но когда она, потянувшись, легонько пнула его, бедная девушка тут же осознала, что это - Чезаре, наверняка.

"Милый Че", - улыбнулась Таня ему сквозь слёзы, поминая, как тот вчера отважно сражался - жаль, что всего лишь пару секунд - пытаясь их защитить.

- Despierta, despierta, Cesare, (проснись, исп.) - она принялась толкать его ножкой, ведь ей так было необходимо, чтобы кто-то - большой, сильный и взрослый был рядом.

Тело издало звук - нечто среднее между стоном и хрипом, затем еще и ещё, столь же нечленораздельное.

- Dove sono? - наконец послышалось в темноте. (где я? - ит.)

Всю ночь Че мучили кошмары вперемежку с забытьем, и оттого они были ещё черней и безысходней, а пробуждение лишь сгустило мрак, царящий повсюду - и вне, и внутри.

Таня прекрасно понимала, что творится в его сознании в эту минуту, и испытала к нему большое нежное, почти материнское чувство.

- Зайка, всё будет хорошо, всё будет хорошо…

Послышались шаги, дверь резко распахнулась, в комнату вошла зловещая фигура. Таня оцепенела: "Вот она!", - мелькнула в голове страшная мысль, а за ней другая, ещё страшнее. (Впоследствии мне Танюша призналась, что это был самый страшный миг её жизни - полный, абсолютный конец всего) Она зажмурилась, крик застрял в груди.

- А, очухались, - сказала фигура по-русски, а затем громко произнесла несколько резких гортанных звуков.

Вспыхнул тусклый свет - фигура включила настольную лампу - он резанул глаза с непривычки... вернее,- с привычки к темноте; и вдруг эта фигура оказалась не такой уж там и "фигурой", а длинным худым и довольно мерзким типом. Тане даже подумалось, что не так страшен чёрт, как его малюют... Хоть "чёрт" и сильно старался, хмуря брови, сверкая глазами, и принимая внушительную позу: с ногами врозь и с руками по бокам на толстом кожаном ремне с массивной металлической бляхой, который поддерживал его джинсы.

Вот такая картина, только и всего, - ведь бедная девушка ожидала увидеть чуть ли не Бледную с косой - само воплощение детских фобий, а в итоге... Не, тип был, повторяю, очень мерзким и весьма пугающим... Но всего лишь человеком и Танюша, рассказывала, с трудом подавила тогда нервный смех облегчения, как это ни парадоксально звучит. Просто... сквозь всё напускное у него проглядывала вся его несчастная бездарная жизнь, и пусть агрессивная, но весьма недалекая суть.

"Да, академиев ты не кончал", - подумала Таня, удивившись неожиданно-трезвой отрешенности своей мысли.

В комнату вошли ещё двое. Один из них сразу привлёк внимание своей уверено-небрежной и властной манерой движений. Он тоже был довольно высок, но мускулист - явный спортсмен, брюнет, и на его чистом, с правильными чертами, лице, на фоне характерной смуглой кавказкой бледности, сияли контрастом небесно-голубые умные холодные глаза. Он улыбался, и от этой улыбки Таню снова бросило в дрожь. Всплыли, умножившись, старые страхи. Она в надежде обернулась на Че, и не нашла в нем поддержки - он находился в не менее (если не более) плачевном состоянии: вжался в стену и шептал:

"Per che? Per chе?" (за что, почему? - ит.)

Брюнет явно отдавал отчёт в эффекте своего "явления". Его улыбка стала ещё шире, обнажив идеально ровные белые зубы.

А затем с Таней, с Татьяной Владимировной, случилось чудо, - да, она это так и назвала - "чудо". Всамделишное - не воображаемое нарушение законов природы, вроде Санта-Клауса и его штучек, а что-то... "хорошее, но не имеющие причины... резкое такое... сильное и настоящее, чтобы совсем и навсегда!" - цитирую её слова.

"Глядя на Че, я вдруг почувствовала ... ответственность, да, да, не смейся! - говорила она (хотя я и не думал смеяться), - не столь за него и, даже не за себя, а за всё происходящее, понимаешь? То есть, со всем вокруг мне предстояло самой иметь дело, непосредственно... на свой страх и риск. Ну, понимаешь!?" - она легонько пнула меня ножкой под столом кафешки, что на Французком бульваре, где мы сидели месяц спустя описываемых событий.

Я принялся "листать" воспоминания о чём-то подобном, произошедшем в моей жизни. Более-менее соответствовала история под названием: "Как я чуть не погиб в горах" - и угораздило же меня тогда поехать "отдыхать" в Крым с матёрыми скалолазами!..

.... Была поздняя весна. Мы стояли лагерем в расцветшем и зеленеющем горном лесу над мысом Форос. А там “их” был целый слёт! – много очень, короче – целый лес скалолазов!. Со всего СНГ!..

В принципе, мне альпинисты понравились: они были все живчики и оптимисты, но у них у всех был один недостаток - странный блеск в глазах. Я даже не мог «выкупить», в чём секрет: вроде не пьют, не нюхают, не глотают – ничего такого. Понимание, что они просто адреналинщики, пришло позднее. В чересчур доступной, на мой вкус, форме…

…Одним прекрасным росистым утром две симпатичные молодые особы предложили мне прогуляться немного. Я, конечно, был за: думал, что будем себе спокойно бродить по хОлмам, вдыхая чудесный горный воздух, созерцая великолепные виды и, наслаждаясь приятной беседой. Не угадал я. Нет, - были и виды и воздух, но было и нечто другое. Много…

Заподозрил неладное я сразу, когда девахи с деловым и серьезным видом принялись набивать рюкзаки всяким нелепым (для медленной прогулки) хламом: железяками, верёвками, даже - касками!

Когда же они меня, наконец, подвели к отвесной, уходящей куда-то туда – за облака, скале и ткнули своими пальчиками вверх, я стал всерьез беспокоиться за их душевное равновесие. Я попытался было разубедить девчонок, конечно, говоря, что лезть на эту голую стену - совершенно глупая, опасная и, главное, "абсолютно безответственная идея". Но вынужден был, в итоге, уступить решительно настроенным девушкам.

- Ой, я тебя умоляю - подумаешь!- выставив раскрытую ладонь говорила мне Наташка.

- Я - КМС, я буду вести, страховать... Все будет ОК, поверь!.

А та, которая Олька, которая была, между прочим, моей бывшей "екс", мерила тем временем меня с ног до головы презрительным взглядом. И я сдался, не прошло и получаса жарких дискуссий.

Натаха нас проинструктировала и полезла первой, прицепив к себе верёвку. Через 10 минут послышалось: "страховка готова!", и полезла Оля. Когда настала моя очередь, и я подошел к стене, "пощупал" её, то осознал, что тут совсем «не по чему» взбираться! Была одна лишь узкая щель и никаких других зацепок!

«Но ведь Олька как-то влезла, хотя немногим менее чайник в этих делах!—подталкивала меня мысль.

Отступать было некуда. Я начал карабкаться, с трудом пихая носки своих кроссовок в эту грёбаную щель, подбадриваемый ехидными предложениями девчонок спустить мне, если надо, "жумар" в помощь – такое приспособление, посредством которого идут по веревке, а не по скале; что означало признаться в полной, не только альпинистской, а и общефизической никчемности.

С грехом пополам обошелся. Добрался до них как-то. Они сидели в небольшой седловине гребня, свесив ножки, улыбались и обращали моё внимание на раскинувшийся под нами пейзаж, где из-за моря вставало солнце... Лепота! Но было не до красот - я с ошалевшими глазами судорожно цеплялся всеми конечностями в массивный камень - наконец-то попавшуюся мне надёжную опору.

- Нет, ты посмотри, - не унималась Наташка, - как хорошо кругом!

- Да не держись, ты же на страховке! Отпусти руки, доверься ей.

- Отпусти, сказала!.

Оказывается, у них, у скалолазов, это прикол такой, что-то вроде инициации: заставить новичка умерить хватку. Психологически это настолько верно, и выработано видать долгим опытом.

Минут через 15 я таки отпустил руки, повис (это является самым сложным для "чайника") ... и таки насладился видом!

Следующие несколько "верёвок" прошли гладко: Натаха лезла первой, ставила «станции страховок»; мы с Олей следовали за ней.

А потом Натаха взяла и свалилась мне на голову... резко так… Верёвка петлёй обвила мою шею, но я сумел каким-то чудом освободиться. Посмотрел вниз - там, в метрах 10, болталась Наташка. Мы подтянули её, осмотрели. У неё оказалась прожженная, ободранная почти до кости ладонь правой руки, и разбитое о камни колено.

- Сука, "живой камень"!- ругалась она.

Положение было серьёзное, но как спускаться?; оставалось только вперёд, на яйлу.

- Веди, Дима, - тихо приказала Натаха.

И я пошел, почти 6 верёвок (в одной - 60 метров). Это сложно и страшно. Тебя особо ничего не страхует. Натахе ещё повезло, что она свалилась с 10 метров, пролетев в общей сложности 20. А вот если бы она пролезла, скажем, всю верёвку, то пролетела бы к нам- 60м, а потом ещё столько же от нас... не, веревка не помогла бы.

Я лез чётко внимательно, интуитивно выбирая надёжные опоры. И душу вдруг объяло восторгом от того, что страх не страшен, что он не мешает. Наоборот – это всего лишь адреналин – вот его настоящее имя!..

Последнюю веревку наверх нам помогали ребята. Наши пацаны спустились и очень вовремя подсобили: ведь там в конце был карнизик, и он серьезно озадачивал.

В лагере стала ясна вся картина. Чудо было в том, что, летя, Натаха ухватилась за верёвку и приостановила своей нежной ладошкой полет 50-килограммового с лишком тела, набравшего приличную скорость. И, тем самым, дала мне шанс высвободить шею. Иначе моя голова улетела бы… За ней улетели бы девчонки: обнаружилось, что станция страховки - такой толсте-енный кожаный ремень, за который крепились мы все, - прожжен на 2/3 (это я так правильно страховал). Он, естественно, не выдержал бы тоже.

Вот так вот. Три дня я ни с кем не разговаривал: просто сидел и "втыкал" на костёр. А на четвёртый - полез опять. Потому что это - наркотик, и они все - адреналинщики поголовно!

Ладно, мы отвлеклись. Просто, я думаю, в душе Тани произошло нечто подобное – ВЫХОД ЗА ПРЕДЕЛЫ СТРАХА. Ведь мы боимся неизвестности, а голый факт не так страшен: он заставляет действовать, иногда...

…Именно в этот миг Таня поняла, что жизнь кончена. Ни слезы, ни мольбы - ничто не поможет. Всё, что она знала в жизни - абсолютно бесполезно: ничем из прошлого эти спокойные, отрешенно-холодные глаза не пронять...

Долговязый крендель, с садистской ухмылкой подошел к Чезаре и с упоением сильно пнул его в живот.

- Ну, что, будешь говорить? Или будешь хныкать?

По спине Тани пробежал холодок. В этом противном шипяще-надтреснутом голосе ей послышалось и самодовольство, и жестокость, и, в то же время, какое-то трагическое самоотрицание. Отрицание всего теплого и человеческого, существовавшего в его душе, но по какой-то страшной причине старательно похороненного. В звуке его голоса Танюша прочитала и готовность убивать и смертный приговор себе. Волна ужаса снова накрыла её, ужаса перед неодушевлённой неумолимой силой, действующей по своим непонятно-беспощадным законам, о существовании которых едва ли она догадывалась в своей былой мирной защищенной жизни.

Таня оглянулась вокруг себя, снова в поисках защиты, по привычке - но не было на неё нигде и намёка: бедный Чезарик плакал. Этот, ещё вчера холёный самоуверенный и сильный мужчина, сегодня был сломлен. Он лежал, забившись в угол, пытаясь прикрыться свободной рукой. Это было жалкое зрелище.

И в миг понимания, что жизнь кончена, в сознание Тани вдруг врезалась мысль: "Пока - нет!" - поразившая её своей простой самоочевидной строгостью.

Наверно так люди взрослеют...

Наверно так люди сходят с ума, не справившись с вызовом. Или... преображаются...

Короче, зря они загнали Таню в угол. Лучше бы действовали помягче, не убивая надежды. Не спеша упиваться своей властью.

- Не бей его, идиот! Он ни к черту не понимает! - казалось, заполнил собой всё пространство "упругий" спокойный насмешливый голос. Танин голос.

Долговязый опешил, затем замахнулся на лежащую перед ним девушку, но уже без удовольствия и прежней уверенности.

Его остановил звук щёлкнувших пальцев. Брюнет что-то гаркнул на непонятном языке. В его глазах мелькнул интерес:

- Ну, так объясни ему, - сказал.

- Зачем его было так бить. Одуплись! Ему надо успокоиться.

Длинный, хлопая глазами, молча пожал плечами и, вытащил откуда-то из-за пояса огромную "шашку", приставил её к горлу Тани. Она в ответ только презрительно сморщилась. Страха не было. Во-первых, она почувствовала, что сейчас резать не будут. А, во-вторых, ею овладела странная тотальная отстраненность от самой себя. Как будь-то ни тела, ни боли больше не существовало - это были просто слова. Она отмахнулась от него, как от назойливой мухи, и он, тогда, пожав плечами, спрятал свою "швайку" обратно.

- Я ему всё объясню, но для этого давайте спокойно, без истерик...- девушка покосилась на долговязого, - вы объясните, шо вам надо... а затем - оставьте нас! Идите погуляйте! На кислород! Подышите свежим воздухом!

- Нам нужны ... деньги, - ответил "пахан" (То, что голубоглазый брюнет был их лидером уже не вызывало сомнений)

- А нам нужны гарантии! Угрозами и побоями вы ни чего не добьётесь!

- Всё будет хорошо, - ответил тот с напускной уверенностью, но то, как он отвел затем взгляд, говорило об обратном.

Повисла пауза. Эта пронзительная тишина полнилась тягостным смыслом.

- Ладно, идите же! Дайте мне его привести в чувство!

Злодеи обменялись фразами. Долговязый крендель, казалось, был чем-то недоволен, но всё же вскоре дверь хлопнула, и Таня с Чезаре остались одни.

- Calmase, por favor! Necesitas ser fuerte! (Успокойся, пожалуйста! Ты должен быть сильным!—исп.) - она целовала его заплаканное, опухшее от побоев лицо. - It's gonna be OK. It's gonna be OK !.

Странно, но она не испытывала к его слабости никакого презрения - лишь чистое заботливое чувство, как к ребёнку.

Она положила голову Че себе на колени, и качала, качала, нежно лаская его.

- Che cosa pasа? Perche? - шептал он. (Что происходит?Почему?—ит.)

- Ничего, ничего, милый, выкрутимся. Todo sera bien! (все будет хорошо.—исп.)

Её мысль лихорадочно искала выхода, любую возможность. Она перебирала в памяти все обстоятельства случившегося, и вдруг остановилась на чернявом. Она со всей определённостью поняла, что у неё с ним что-то произошло, по любому - контакт, сквозь все препоны, сквозь страх, сквозь холод его души…

Именно, когда острое лезвие ножа щекотало ей горло, их взгляды встретились, и ...

Она не могла рационально описать свое чувство, испытуемое по отношению к брюнету в тот миг. Ей просто вспомнился один случай, приключившейся как-то у бабушки в деревне, несколько лет назад. Она тогда пошла на ставок и с разбегу решила плюхнуться в "ванну", образуемую шумным потоком, перетекавшим через дамбу. И, когда её ноги оторвались от земли, она увидела в "ванне" огромную степную гадюку, толстенную и длинную, шо анаконда, почти.

Они столкнулись буквально нос к носу, обе были испуганы и боялись пошевелиться... целую вечность! Наконец, змея медленно развернулась и ретировалась в заросли, сверкнув на прощанье желто-зелёным брюхом.

Таня стояла, вся трепеща и нечто... эротическое присутствовало в её трепете - она была поражена какой-то гипнотической смертельно-опасной красотой этого существа. Неумолимой, но... мудрой.

" А ведь черняшка тоже красив, даже - изящен! И совсем не глуп"

"Что ж, посмотрим" - решила Таня.

Черик притих, и казалось, заснул, а она всё думала.

Мало-помалу в душу девушки снова предательски начало вползать беспокойство. И тут она поняла, что пытается «подражать» Штирлицу: вычисляет, оценивает шансы, прикидывает; и что этот путь на самом деле ведёт в никуда – чем больше копаешь, тем неопределенней и запутанней всё становится - ведь бабка надвое гадает! И что этот сонм вероятностей – абсолютно пуст и нереален. Без исключений! Стоит за одну из них ухватиться, понадеяться, и вползут за ней следом сомнения: "вдруг не выйдет, вдруг что-то помешает!", все, - ты пропала тогда, дорогая.

«Нет, Штирлиц был не такой… Просто, не мог быть таким! – девушка решительно махнула копной своих спутанных золотистых волос. – про него Юлиан Семёнов наврал… Впрочем, откуда он мог знать? – лежал себе на печи задумчиво и книжки писал!»

Она улыбнулась своим мыслям, представив себе незадачливого праздного сочинителя, с гусиным пером за ухом, почему-то похожего на «поэта» Светика из «Незнайки»

«А, может, он специально, чтоб следы запутать, по заданию партии? И на Светика, может, он не совсем был похож – мало ли что?»

Да, ей нужно было действовать. Она уже почувствовала всю головокружительную радость Поступка, не зависящего от ВСЕГО, даже от неё самой; который просто рождается где-то внутри и ведёт неизвестно «куда», но дает ...трудно сказать даже "что"(в бытовом смысле), просто иначе жить уже не получается, зачем?

И поэтому, она почти обрадовалась второму «явлению» мучителей; она улыбнулась им – плотоядно!? – так ей самой показалось.

- Давайте знакомиться, - сказала она ровным, в меру приветливым тоном. – Меня зовут Таня.

Снова резануло тишиной, долговязый противно оскалился, делая по направлению к девушки угрожающее движение, но брюнет остановил его, подняв руку.

- Рустам, - ответил он.

- Саша, - немного помедлив, сказал долговязый.

- Тагир, - буркнул малыш.

Кстати, мы не обращали ещё нашего (т.е.—вашего) внимания на третьего из «героев». Танюша тоже его разглядывала словно впервые. Он был небольшого росточка, но крепко сбитый, с характерной шеей борца. Был он какой-то блеклый, почти неприметный: бесцветные глаза, волосы неопределённой «масти». Плюс ко всему, он сознательно держался в тени, стараясь не привлекать к себе внимания.

«А, ты не так прост, пожалуй.. – решила Таня, приглядевшись. - Что ж, два-ноль в мою пользу», - подумалось ей.

Да, это была победа, крохотная, и всё же… Ведь гораздо легче лишить жизни незнакомца – плоскую размытую фигуру, как в компьютерной стрелялке – пиф-паф и нету.

Танька обвела, наконец, взглядом недругов.

- Ну? – спросила она.

- Нам нужны деньги, - после некоторой паузы ответил Рустам.

- А кому нет?!

- Много, - добавил Сашко.

- Понятное дело, - девушка вопросительно подняла брови.

- Сто тысяч! Евро! – провозгласил Рустам, выпрямив спину.

Таня перевела сказанное итальянцу, который уже не спал, ёрзая беспокойно в своём углу.

Несколько секунд он «впитывал» информацию, а затем повел себя совсем неадекватно: как ребенок зачем-то выпучил глаза, и торопливо что-то залепетал.

Таня покачала головой… и ударила его по лицу. Ладошкой. Больно. Резко. Неожиданно. Удивив даже себя. Че умолк.

- Как вы это обычно делаете? – спросила она, повернувшись к душманам.

- Переведёте их на наш счет и дело с концом. Поедете к маме. Клянусь!

Надежда немилосердно впила свои раскалённые искушающие когти в сердце бедной девушки. Ей захотелось расплакаться и довериться. Но:

«Нет, - сказала твердо она себе. – В этом их расчет».

Ах, надежда, надежда! И хоть тебя прославляют поэты, что ты – чуть ли не «компас земной»; не кажется ли вам, дорогие друзья, что эта… - продажная девка - является причиной самых больших мерзостей, и вообще, низости всего рода человеческого? Надежда, что мы протянем, хотя бы еще чуть-чуть режет нам крылья. А?

- Знаете, меня больше, простите, интересует, не как вы получите деньги, А КАК ВЫ НАС ОТПУСТИТЕ. Механизм – понимаете?

- Как? - переведёте лавэ и идите себе!

- Та шо ты кажешь! Я вам не верю – нормальные честные люди такой… хренью не занимаются!

- Ах ты, сука! – Сашко-крендель подскочил к ней и с отмаху хлестнул её по щеке. Он ожидал увидеть сладкий ужас в ее глазах, но девушка просто утёрла свободной рукой кровь с губ и, совершенно игнорируя его, обратилась к Рустаму.

- Если ему надо, пусть этот поц меня снова ударит, а потом спокойно поговорим.

… И долговязый отступил…

Танька улыбнулась ему. В её улыбке не было ни капельки торжества, потому что она прекрасно осознавала свое положение. Нет, она "просто" улыбнулась и в этот миг (я себе представляю) она была настолько прекрасна, что я даже где-то завидую похитителям.

Глаза Рустама снова вспыхнули искрами интереса…

- Я хочу есть, - прервала Таня затянувшуюся слегка «немую сцену» - И в туалет.

Рустам расковал её и повёл за собой. После туалета они прошли на кухню, которая оказалась светлой и довольно просторной. В воздухе висел сладкий запах конопли, «пробивавшийся» сквозь тяжелый чад табака и горелого масла. На грязном столе стояла початая бутылка водки, пара гранёных стаканов, пепельница, полная окурков и несколько грязных тарелок. Жужжали мухи.

В углу валялись одноразовые шприцы.

«А-а, Сашко, – ты торчок! То-то я думала!»

Кавказец налил чаю, намазал маслом ломоть хлеба. Вручил всё девушке; и вдруг начал рассказывать о своей жизни. Казалось, он оправдывался.

В общем, в прошлом он действительно был моджахедом (или – талибом!). Воевал, дважды был ранен. И здесь, в Одессе, они как на войне – собирают деньги для дальнейшей борьбы.

Он говорил эмоционально, сбивчиво, пересыпая речь непонятными словами, глядя ей прямо в глаза:

- Понимаешь, они нас не… любят: не уважают нашу культуру… презирают – мы для них не люди - звери. Но, главное – они убили моего брата, ранили отца, а ведь - он мирный человек! Ненавижу!

Его голубые бездонные глаза увлажнились…

Таня протянула руку и погладила его по щеке.

- Бедненький! – прошептала.

В её движении не было ни какого умысла, никакой задней мысли. Одно цельное чистое человеческое чувство, возможное лишь пред лицом смерти. Наверное, только когда нам нечего терять, мы способны на такое: когда нет ни страха перед наказанием, ни надежды на награду, срываются все маски, все ужимки лжи и лукавства.

Он с недоверием посмотрел на неё, пристально, заглядывая, казалось, прямо ей в душу. Таня не дрогнула – нечего ей было скрывать. Это был “просто” … свободный дар, свободного человека.

Рустам закрыл глаза… но когда он их снова открыл, теплые искорки исчезли: он овладел собой, вернув своему взгляду прежний стальной блеск.

- Иди, - приказал, махнув рукой.

А теперь позвольте немного поразмышлять вслух. "Стокгольмский синдром, стокгольмский синдром" - скажете вы. Мне же лично кажется, что «учёные» мужи нам банально пудрят мозги: назовут они что-либо мудрёным словом, чаще из латыни, и дело с концом, - «спрыгнули» типа, типа всё объяснили. Типа, «стокгольмский синдром», - это нечто, действующее автоматически, само по себе. Потому что – «синдром», наверно. Или, черт их знает, как. Но, в действительности, - никаких «синдромов» не существует; а существуют – человеческие взаимоотношения. Иногда. Экстремальные ситуации весьма способствуют им, но – не предполагают! В Стокгольме они (взаимоотношения) случились, а вот в Мюнхене, например,- нет. Не нашлось, значит, там никого (с обеих сторон!) творчески способного и открытого. Не смотря ни на что!

«Возлюби врага своего» - не это ли вершина духа, ибо любить детей и близких способны даже звери (не в обиду им будет пусть)…

Ладно, мы совсем забыли о бедном Чезаре. А ведь к его душе пора бы присмотреться, - в ней зрели перемены.

Понимаете, он всю жизнь прожил как бы в тепличных условиях: в благополучной стране, в хорошей обеспеченной семье (сама фамилия «ди Гарда» говорит о многом - явно не из плебеев) Его правильно воспитывали (не то, что нас), с самого начала: не били, любили, спать укладывали вовремя, в научно обоснованное время. Эдиповым комплексом он вроде не страдал; блестящее образование… жизнь плавно предсказуемо текла, карьера складывалась… и тут, на тебе!!! Бог, видать, не прочь иногда устроить взбучку. Во спасение души…

Поначалу наш доктор был сломлен и обескуражен: все его таланты, знания и ловкость разом обесценились. Они были нужны и применимы в какой-то «игре» - замкнутой специфической деятельности, но не в реальной жизни. Не сейчас.

Его несколько «разбудило» неожиданное мужество слабой юной девушки. А тот Танин удар ещё больше вернул его себе.

И когда он шел в туалет, сопровождаемый Тагиром (тем «безликим» малышом, который в эту минуту казался ещё более задумчивым и рассеянным, чем обычно), Че понял: «Вот он, шанс!» Двинуть резко «с локтя» конвоира и – в окно! Скорее всего, у него получилось бы: Чезаре был крепким парнем. В рассвете сил: не пил, не курил, без лишнего жира, зал тренажерный посещал регулярно... айкидо всякое… раздельное питание… Да и не в голой степи они находились… Но что-то его остановило… Вернее, не, «что-то», а мысль о бедной девушке: «Что с ней тогда будет?!».

Новизна этой мысли его ошеломила: ведь он был единственным ребёнком в семье, эгоистом с пелёнок. К женскому полу относился чисто потребительски (он так считал), а тут…

«Как хорошо, как странно!» - думал он, возвращаясь в комнату. Там он объявил, что сделает всё, что от него потребуется. Ему совсем не жалко было денег: наконец он нашел в жизни то, что давно искал.

Оно нашло его…

Здесь моё повествование «ступает» на зыбкую почву. В рассказах Тани я интересовался, прежде всего, психологическими аспектами происшествия, не вдаваясь особо в «технические детали». Я лишь знаю, что из-за чрезмерно ретивой деятельности стражей порядка, что-то у талибов там перестало срастаться…

Майору Бронину начальство снова «намылило шею». Грубо, переходя на личности. Не впервой ему было, конечно, но неприятный осадок в организме оставался. Хотелось напиться…

Его не переставало глодать ощущение бессмысленности всего происходящего: это совещание, эти подчиненные, эти сотрудники Интерпола… Они же, хмуря брови, деловито строили планы, разрабатывали множество операций, но было уже глупо…

«Таки спугнули, таки спугнули! – думал майор. – А ведь я же предупреждал, идиоты, я же настаивал, я голос срывал!»

Люди как Бронин – соль земли. Они не растут в чинах, их обходят награды, их порой бросают жены. Они же всё равно исполняют свой долг – то, чему они себя посвятили. На них всё держится. Над ними можно посмеиваться, особенно ловкачам и выскочкам, но без них – никуда. А если их мало или их голос не слышен – всё идёт коту под хвост…

Сашку не спалось: героин кончился – последнюю дозу он пустил себе по венам ещё днём. Во всем виновата была эта "сучка". Если бы не она и не эта задержка, он уже давно бы пополнил свои запасы. «Чернуха» была его хлебом. Это новичку наркотик расширяет горизонты, даёт ощущение силы и блеска, а наркоману со стажем нужно «треснуться», что бы всего лишь стать “нормальным” - чтобы поесть и поспать. Ещё не ломало, но он уже был «на кумарах»: сознание сузилось, всё раздражало, всё вызывало отвращение. Плюс, особенности, так сказать, личного плана: он был из Грозного, сирота, воспитывался тётей.

Русские грозненцы – особый народ. Чтобы выжить (среди чеченцев, в меньшинстве!), им надо быть ещё более «обезбашеными», чем даже местные, хотя куда уж…Он еще мальчишкой отчаянно сражался.

…Потом грянула война…

Больше всего Сашка сейчас занимало сближение Рустама с «этой сукой». А ведь он напоминал, что нельзя иметь ничего личного с клиентами…

Друзья, вам могло показаться по моим прошлым описаниям, что Сашко – совершенно гнусный тип. Нет, я говорил: «Довольно мерзкий». Сашко не считал себя отделённым совсем от добра: он очень любил, например, животных. И всё у него в душе было довольно гладко: он мнил себя орудием судьбы, призванным наказывать ничтожество. Главным «грехом» он считал самодовольную мещанскую «удачливую» жизнь, может, потому что сам её был лишен. Он любил всматриваться в лица, и, представлять, как некто, такой самоуверенный, чуть ли не «хозяин мира», будет визжать у него в руках – попадись только – как он тогда поймет, что есть ничто- пыль- это ему просто повезло - у него были папа, мама и прочий «фарт».

Танюша не визжала, и за это он её уважал, по-своему. Просто, ему это всё надоело. С этим пора было кончать.

Суставы заныли, голова, словно вделась в раскалённый стальной обруч – хотя это начинались всего лишь намеки на «завтра».

«А чё? - подумал он, - влюбился, мудак. Я только выполню свою работу. Днём раньше, днем позже… хрен тебе! Всё равно дело тухлое – я то знаю!»

Он встал: «Всё будет быстро и совсем не больно – чик и пожалуйста… Это будет моим вкладом в общее тут дело, что получается».

Он сунул за пояс свой любимый тесак, оправил футболку и пошел.

В комнате горел свет настольной лампы, за столом дремал Тагир, заложники лежали в полутьме.

- Иди, поспи, сказал Сашко Тагиру, - я посторожу.

- Не спится? – спросил зевая малыш.

- Чё-то не, - ответил Сашко.

Он выждал минут десять, прислушиваясь, пока не утихли последние звуки, затем ещё пять минут, поднялся, достал нож и направился к лежащим телам.

Танюша тоже не могла заснуть. Беспокоиться она начала утром, когда уезжал Рустам. Что-то у них не получалось. Это чувствовалось уже два дня. И с рассветом, отправляясь в город, что бы «ещё раз все проверить», Рустам так посмотрел… в его взгляде читалось «прости». Понимая, что их хрупкий союз, и защита, которую он обеспечивал - под угрозой, Танюша начала было "прощупывать" Тагира, но тот оказался абсолютно непроницаем ... .

И как только пришел Сашко, она всё поняла. Она притихла - ей просто не хотелось спугнуть его, хотелось хорошенько напоследок вцепиться ему в рожу. Чтоб помнил…

Вот он подошел, вот нагнулся, в темноте блеснуло… Это был конец, оставалось прожить только пару последних секунд как можно достойнее…

…произошло что-то резкое, неожиданное, выпадающее из раскладов: какой-то шум, звук удара. Сашко изменился в лице… его тело обмякло на пол.

За ним стоял Тагир. Он потирал костяшки правой руки.

- Извини, Саня, - сказал.

Несколько мгновений он смотрел пристально, возбужденно. Чуть улыбнулся.

- Не, он не прав…

Рустам очень рисковал: если бы эту «делюгу» они делали для себя и на себя, то они давно уже бы «спрыгнули» - ведь гладко не получалось, а Рустам верил только в красивые операции. Но деньги крайне были нужны боевым товарищам, поэтому он не мог упускать такого сладкого «клиента». И он решился.

ОНИ сидели в кафе. ИХ, казалось, разделял всего лишь маленький столик с парой чашек остывшего кофе. О деле они еще не говорили; они вообще успели обменяться только несколькими незначительными фразами.

Рустам молча изучал опера…

Чутье не подвело майора и на этот раз. Он на опыте знал: главное – концентрация, главное – не отвлекаться ни на что постороннее, и тогда, словно настроившись на нужную волну, из тысячи нитей потянешь вдруг за одну - верную.

Из-за этой всей излишней возни, Бронин понимал, похитители почувствуют себя рано или поздно загнанными в угол, и тогда на жизнь заложников глупо будет ставить даже старый рубль, которыми у Бронина в знак «иронического протеста» обклеен был весь туалет. Поэтому он, движимый интуицией, использовал определенный приватный канал связи с кавказской диаспорой, - с « не формальной», так сказать, ее частью, и, хоть ему поначалу рекомендовали не сильно обольщаться, через несколько дней ему таки позвонили.

И теперь они словно… Пересвет и Челубей, медлили, примеряясь, друг к другу, прежде чем скрестить копья.

Рустам видел перед собой среднего роста и средних лет мужчину с простецкими чертами лица. На первый взгляд. Его выдавала эта сталь в серых глазах. Неожиданная даже для опера.

«Он не боится умереть. Он настоящий воин, - вдруг подумалось Рустаму, - он знает жизнь».

Рустама проняла дрожь – колючая волна нахлынула и прошла – как много раз на войне в горах, оставив терпкий металлический привкус на губах. Знакомый привкус опасности, и понимание, что рассчитывать отныне можно только на себя. Он поежился.

- Кх, - прочистил горло майор. – Что ж, мы знаем, кто мы и зачем здесь. Так что давайте сразу к делу, без обиняков.

Рустам медленно кивнул, тоже прочистил горло.

- Они у нас. Нам нужны деньги. 100 кусков евро.

- Ты знаешь: наше родное правительство не сотрудничает с террористами.

- Тогда они умрут, - пожал плечами Рустам.

- Тогда я тебя разберу на запчасти, лично!

Рустам улыбнулся – он понимал, что майор не шутит. Напряжение между ними достигло пика. Их тела застыли как у ковбоев на Диком Западе – руки на виду, но готовые к быстрым и смертоносным действиям. Они «чувствовали» оружие друг друга, от профессионала его не спрячешь: от него буквально сочится угроза и не утаить ее никаким складками одежды.

- Ну, на все воля Аллаха! – Рустам снова улыбнулся, хищно сверкнули в полумраке кафе белые зубы.

Молодая бойкая официантка подала коньяк майору – как нельзя к стати, разрядив слегка обстановку. От нее буквально веяло контрастом спокойной «мирной» жизнью.

- Спасибо, зайка. – Бронин поблагодарил девушку и нарочито небрежно принялся поигрывать янтарной жидкостью в бокале. – Хм, все понятно, - сказал задумчиво, чуть растягивая слова. – Все равно надо шо-то решать. Думать как, и решать.

- Понимаешь, - продолжил, сделав глоток, - а иначе тупик: ведь упремся как два барана, и хрен с нами! но пострадают невинные люди.

- Вот и расскажи мне... – начал было Рустам.

- А шо тут рассказывать? Или тебе шо-то не понятно? – перебил его опер. – Заложники должны быть освобождены, вот и все.

- Это тЫ наверно не понял: это мы должны получить деньги, вот и все. – Рустам скривил губы. – Мне сказали, что я встречусь с серьезным человеком, которому не надо на пальцах будет ничего объяснять; и который умеет чё-то решать…

- Все, что я могу предложить… как бы это выразиться… почетную капитуляцию: мы сейчас едем вместе и я забираю заложников, и даю вам часок потеряться, - не больше, к сожалению. А после – кто не спрятался, я не виноват! Поверь – это я делаю тебе еще одолжение, многим рискуя…

- Ты кого там боишься – начальства? – Рустам удивленно покачал головой. – Какие все-таки люди смешные…

Рука Рустама как бы невзначай двинулась вниз, под стол, но майор опередил его: его рука уже была за полой пиджака.

- Ш-ш-ш, не глупи – не стоит. Есть еще один вариант: сейчас мы, - спокойным голосом произнес майор, выделяя многозначительно интонацией слово «мы», - задержим тебя, надеюсь тепленького…и посмотрим, шо ты тогда у нас запоешь.

- А ты думал я поверю тебе, мусор?! – кавказец буравил майора презрительным взглядом. - Такой вариант у нас предусмотрен… Хочешь проверить?

Некоторое время они молчали, пристально глядя друг на друга…

Рустам резко встал:

- Все, хватит, привет семье!

Он развернулся и пошел к выходу. Не оглядываясь. Никто ему не препятствовал…

Все утро Тагир ухаживал за Сашей: он его, оказалось, основательно тогда стукнул, и теперь хлопотал над «больным». В этой его суете было столько братской нежности, что Танюша аж залюбовалась невольно. Вообще, за последние дни она стала гораздо более чуткой и восприимчивой; она ощущала себя словно проснувшейся – она жила сейчас яркой насыщенной и интересной жизнью. Чем прежде - с удивлением осознавала Таня.

Девушка в свою очередь ухаживала за Че. Он заметно «хорошел» прямо на глазах – он адоптировался, и в уходе нуждался все меньше и меньше, но она делала это просто потому, что у нее была такая возможность в данную минуту. Она чувствовала себя с ним как одно целое, как единый организм, где разные органы помогают друг другу - каждый чем может, на что способен – выполнять общее дело.

Словом, утро было просто прекрасным – на душе у Танюши отлегло, может, она просто устала беспокоиться:

«Как странно, - думала. – Мне сегодня так…радостно, - неужели?! Как мало все-таки человеку нужно для счастья!»

И поэтому, во всей чистоте и нежности того утра, и последующего за ним роскошного солнечного, но не очень душного дня, как-то особенно тревожно контрастом зазвучал нарастающий звук мотора. Была в этом звуке,- чувствовалась, - какая-то спешка, какое-то не уместное для воскресенья беспокойство, хотя все эти вещи разве можно различить в тарахтящем железе, в принципе?

И вот, наконец, совсем близко – во дворе – заскрипели-взвизгнули тормоза.

В комнату вбежал Рустам – весь в “мыле” – ужасно серьезный и возбужденный. Послышались отрывистые резкие звуки команд. В руках у ребят появились автоматы; они деловито, спокойно, и, осознавая, что каждый делает и зачем, заняли свои места у окон.

Я написал: «ребята» - это не ошибка: именно в этот миг Танюша впервые почувствовала похитителей «своими». Они были вот – рядом, здесь. Она каждого знала уже лучше, чем многих своих знакомых: слишком «плотно» было тут общение в эти дни. Она любовалась ими: не знала она никого в прошлой жизни равного им. Никого настолько собранного, настолько сильного, настолько… настоящего.

А там, за окном, были чужие, без сомнения. Кто они, каковы их истинные намерения, «хороши ли собой», честны ли? – бог их знает! Они были опасны, их поведение не поддавалось ни малейшему контролю. И вообще – «добрыми намерениями» вымощена дорога в ад – Танюша знала.

Санек не выдержал первым: он пустил в окно длинную очередь, хихикнул, «пидорасы» - сказал.

- Эй, абреки, - послышался за окном сухой, искаженный мегафоном громкий голос. – Хорош пока – поберегите патроны! Начнем переговоры.

Это говорил Бронин.

- Итак, чего вы хотите? Вертолет, самолет… девочек?

Бронин с ухмылкой обвел взглядом своих коллег и бойцов «Беркута», которые занимали позиции вокруг дома.

- Чашечку кофе мне пожалуйста! – крикнул в ответ Санек. – Башка болит!

Выглядел он импозантно – с перевязанной головой, как тот красноармеец…о! - он был похож на Петруху из «Белого солнца»: такой же долговязый и беззаботный.

Моджахеды молча обменялись многозначительными взглядами. В них читалась обреченная решимость. Они уже не были похитителями – они преобразились, забыв о своих прежних «мирских» целях – они снова стали солдатами, готовыми дать свой последний бой.

Это не входило в планы Танюши – после всех открытий, что она здесь совершила, она собиралась еще немного пожить. Чтоб применить их на практике. В будущем…

Ее вдруг, словно что-то дернуло:

- А у вас есть фонарики? – спросила она.

Ребята синхронно подняли вверх брови: казалось бы – вопрос был «не в тему», да и не до вопросов какой-то девчонки им было; но все вдруг поняли – по тембру ее голоса что ли? - что у Танюшки это не блажь, а какая-то светлая идея. Никто не спрашивал: «что, да как, и какое ты имеешь право на светлые идеи?». И: «почему ты вдруг стала за нас?» - они ЭТО просто приняли, потому что это так и было. И это был факт.

- Есть - ответил Тагир, - 3 штуки.

- Значит так: вы нас сейчас выводите, садимся в машину и едем – я покажу куда.

- Далеко? – спросил Рустам.

- На Тилигуле.

- Километров 50.

Они снова переглянулись, Рустам молча кивнул.

- Бензина хватит? – спросила Танюшка.

Повисла тишина. Тоже звенящая, но по другому. Не так, как пару дней назад. Первым шевельнулся Тагир. Он освободил Танюшу, а потом приковал ее наручниками к своей левой руке. Сашко проделал то же с Чезаре. Че был на удивление спокоен, и, определенно, соображалал, что происходит.

« Прекрасно!» - подумалось на этот счет Тане.

- - Эй, не стреляйте, мы выходим! – выкрикнул в окно Рустам.

Менты этого никак не ожидали. Они думали – канители будет денька на два. Бронин даже послал Зарецкого, Пашу, в село за съестным. А тут – на тебе!

- Не стрелять! - в мегафон приказал майор.

Ребята наскоро собрали рюкзаки, а затем вышли во двор, прикрываясь пленниками.

Бронин ничерта не понимал. А он этого не любил.

- Так, ничего не предпринимать! – громко скомандовал он.

- Поглядим сперва, шо за цирк, - сказал себе тихо под нос.

«Братва» погрузилась в микроавтобус – без помех – завелся мотор, они тронулись.

"Черт, шо за хрень?".

Преступник, чьи мотивы не понятны – вдвойне опасен: в такие ситуации результаты даже своих собственных действий становятся непредсказуемыми, думал майор.

- По машинам!

Через полчаса кавалькада выехала на николаевскую трассу и повернула в сторону Одессы.

- Хм, - пожал плечами Бронин, затем кивнул головой.

Когда белый микроавтобус въехал в поселок Котовского, майор еще раз пожал плечами.

- В городе хотят шо ли потеряться? А, Гаврилюк?

- Никуда не денутся, шеф! – весело ответил тот.

Свернули на объездную дорогу…

И вот, когда засверкал в вечернем солнце Хаджибейский лиман, Танюша сказала Рустаму:

- А теперь - жми шо есть мочи!

Бронин забеспокоился: его продолжали удивлять.

« Какого черта они не поехали в город?» - в беспокойстве ёрзая на сиденьи, думал он.

Вскоре "кавалькада" буквально ворвалась в село Нерубайское.

- Тут же катакомбы, шеф!!!- буквально взвизгнул Гаврилюк.

- Б-б-блят-ть! – молнией сверкнуло понимание в голове майора, – несколько поздновато. Микроавтобус уже тормозил у пригорка, в чреве которого зияла, обрамленная кустами, черная дыра штольни…

Тихо умиротворяющее журчала вода. Они сидели за каменным столом на каменных стульях в СЛЕПЯЩЕМ свете керосиновой лампы и ели консервы. А вокруг небольшого пяточка света – там, за поворотом буквально, – царила абсолютная Тьма и абсолютная Тишина. Человек, никогда не бывавший под землей не знает, что это такое – просто не может знать. Это такая тьма, когда обескураженное сознание грезит о свете. Из-за чего в мозгу вспыхивают ярчайшие галлюцинации – только выключи лампу. И даже уголек сигареты способен там озарить все вокруг… И это такая тишина, когда (из-за свойств ракушняка – местного камня) звук настолько поглощается стенами, что совсем рядом кричи человек, взывай о помощи – никто тебя не услышит. И тогда сознание само, не справляясь с тотальным безмолвием, придумывает себе звуки…вплоть до дивных мелодий…

Танюша наблюдала. У пацанов у всех были слегка ушиблены и в ссадинах головы: это они «сшибали своими рогами чемоданы» - резкие перепады уровня потолка, с непривычки.

«Как изменились мы все за эти дни! – думала. – Взять Че: кАк был он «крут» поначалу, и как ничтожен потом. А теперь, когда все маски слетели, он стал прост и так мил – чисто ребенок: вон сидит и кушает, причмокивая полными губками, как мальчуган…да, он такой и был в детстве – боже какой смешной!»…

Че уловил ход ее мыслей, поднял глаза и приветливо улыбнулся в ответ.

« А пацаны…они теперь совсем не опасны… Нет, палец им в рот не клади, они по-прежнему готовы к немедленным решительным действиям – просто уже не стараются быть опасными…и тоже как дети…Фу, ненавижу понты! – они мешают нам жить.»

Танюша себя чувствовала словно хозяйкой бала – они все сейчас были у нее в гостях: 2 тысячи километров подземных коммуникаций в 3 этажа – шутка ли! – таков был ее салон, и если гостя не проводить до дверей… словом: добро пожаловать, но не забывайте, что в гостях! И держитесь поближе к мамочке!

- Расскажите о себе. – нарушила Таня тишину.

На этот раз ребята не переглядывались.

- Кх, - прочистил горло Тагир, к ее удивлению первый. – Мы с Рустамом с Дербента, жили на одной улице… в детстве, - добавил он помедлив. – А этого пассажира, - он кивнул в сторону Александра, - мы подобрали в Грозном, в развалинах его нашли…раненого на всю голову!

- Ой, ой, на себя посмотри! – огрызнулся беззлобно Санек в ответ.

- Короче, с тех пор вместе. Были… в горах, - подчеркивая интонацией слово «горы», продолжил Тагир.

Перед внутренним взором девушки понеслись картины, вызванные неспешным рассказом: снега, схрон, опасности и настоящая редкая дружба…

- После…последнего боя вместе прорывались в Грузию. Вон его тащили на себе через перевал, да, Рустам?

- Чё ты его спрашиваешь – он же ничерта не помнит: бредил всю дорогу, - объяснил Тане Санек.

- Зачем вам все это, - спросила Танюша. – Ведь жизнь прекрасна!

- Ты не понимаешь, женщина! – мы мужчины, мы должны воевать, - ответил Рустам, подняв подбородок.

- Мы воюем за свою страну. У нас все есть: нефть, земля, море…

- Но вы ж разбиты.

- Все равно хоть кто-то, но должен. Чтоб напоминать неверным, что Кавказ не умер, что им его никогда сломить. Мы просто подождем лучших времен, соберем силы, и когда-нибудь будем свободны – вся эта кровь, что они пролили, никогда не забудется!

Он умолк, погрузившись в думы.

- Ладно, хорошо, - вдруг сказала Таня, - но сейчас чё ж вы с бабами воюете?!

Моджахеды опешили.

- Ты нам просто попалась…

- Вы считаете, что боретесь со злом…А сами кто?: вы ж нас убить собирались, например. И по глазам вашим я видела, что вы не раз людей так кончали – думаете, я поверила вам, что вы нас отпустите?! И сейчас вы такие тут смирные – общаетесь, даже этот молчун (Танюша указала глазами на Тагира), бо знаете, шо без меня не выйдите. Но там, на верху, - хрен вас знает, потом!

Девушка властным жестом остановила возражения.

- Не надо мне ничего говорить – поживем, увидим…Опа, или - вот что: а ну-ка, раскуйте нас!

Моджахеды нервно заерзали. Танюша переводила взгляд с одного из них на другого:

- - Что, слабо? - ее губы растянулись в презрительной усмешке. - Эх, геро-ои.

Тишина вокруг усилилась, сгустилась…

Рустам понимал, что взгляды всех сейчас обращены на него: он более "вовлечен", ему и решать. А ведь расковать – это фактически отпустить; даже хуже – это довериться. И кому?! – людям, которым сделано столько зла!

Такие были расклады, но помимо них существует – параллельно рядом – и реальная жизнь. Постоянно рискующие, ею больше живут, ее больше чувствуют. Во взгляде девушки, в ее улыбке, голосе, слышна была Правда, - уж ложь они научились отличать; очевидная, неотрицаемая, бросающая вызов… В первую очередь – Рустаму. И товарищи молчаливо позволили решать ему, ведь это он "заварил эту кашу", с него и спрос.

« Что же, что же тут случилось, что произошло, как? Как могло такое произойти со мной?..»

Его жизнь до этого вот уже долгое время была наполнена своего рода аскетизмом: была четкой, осмысленной, дисциплинированной, подчиненной единой цели. Этим особым аскетизмом “страдали‘ и рыцари-храмовики и, зачем далеко ходить? – запорожцы те же. Все, что могло помешать ДЕЛУ, беспощадно и скрупулезно отсеивалось холодным разумом. Деланно холодным, ибо по природе Рустам обладал страстным характером; и эту свою страсть, с которой он мог бы любить других людей – деятельную и жаркую – он направил в другое русло. Просто другое. Так просто произошло: такой, под давлением судьбы он сделал выбор. Может быть ведь, что его пылкая, бьющая через край страстность пугала обыденных женщин, и он был вынужден обратить ее в другую, тем более, по его мнению, - благородную, сторону?

« И вот вдруг женщина…»

А раньше к женщинам он относился с особой опаской, прикрытой маской пренебрежения: поверхностно скользил по жизни, не “мокаясь”. И не только из-за своего кавказского воспитания. Да, пусть он был типичным представителем патриархальной, т.е. – ‘мужской’ по духу и ценностям, цивилизации, он помимо обусловленности чувствовал и так, сам, бездонные глубины женской стихии. Темные чуждые и непознанные, и потому пугающие. Они не терпят полумер, полудействий. Они требуют всего целиком, требуют жертвенности; в них можно утонуть навсегда – и это очень легко… - только позволь… Или он просто не встречал ‘достойной’, чтоб согласиться нырнуть вместе в темный пьянящий омут. А теперь, - вот она – сидит, улыбается; и вдруг он чувствует, что за эти глаза готов отдать…многое, очень многое. Радостно, спокойно, с надеждой, без условий.

« О Аллах, как смешно: и это я?!», - с усмешкой думал он.

Но так же чувствовал, что отныне его жизнь бесповоротно изменилась, появился новый Фактор, влияющий властно на все. Эту связь лишь пару дней назад можно еще было списать на присущую ему влюбчивость, с которой свыклись и научились сосуществовать товарищи. Но сейчас… Будь что будет…

Рустам оглядел друзей.

« Тагир сомневается, а Саше по-фиг: он фаталист».

Наконец, он кивнул, решившись.

Тагир просто пожал плечами, в знак согласия. Санек же с широкой ухмылкой поспешил исполнить решенное: ему весело было, что старший брат, непререкаемый авторитет и вечный образец для подражания доселе, сейчас допускает слабинку, и прикольно будет поглядеть, что из этого выгорит.

Танины глаза расширились от восторга:

«Вот это да, молодцы!»

Вдруг Рустам почувствовал пристальный взгляд, - твердый приценивающийся неожиданный. Это глядел итальянец…Рустам удивился:

« Нифига себе! Что за новости?!»

Этой “новостью” был Че. Словно его раньше не было, а теперь взял такой и появился. Он прекрасно понимал, что тут вокруг происходит: он научился угадывать смысл незнакомой речи по интонации, тембрам голосов…Красноречивые взгляды, которыми обменивались Рустам с Таней его не забавляли. Он осознал, что ревнует, и что срочно надо действовать. Что надо как-то начать быть, если он на что-то претендует.

- Переводи, - попросил девушку Че.

Торжественным тоном он объявил, что готов пожертвовать моджахедам деньги. Что ради достойной цели – свободы Родины - он только рад будет. Не 100 тыс., но тысяч с 30…

- Запишите мой телефон, позвоните, и я переведу деньги. С самого начала надо было так: подойти, объяснить…а не похищать. – сказал он с легким укором.

Пока он говорил эти вещи, он испытывал редкое чувство удовольствия.

« Оказывается, так приятно быть великодушным – великодушным и сильным…Cool!»

- Короче, обалдеть можно! – прокомментировала Таня.

Танюша долго не спалось: ее преследовало видение птичьего зоркого глаза на потолке, неотрывно смотрящего на нее. Орлиного, скорее всего, хотя девушка не сильно разбиралась в орнитологии.

Ранним утром вторника меня (!) разбудил звонок в дверь.

Я открыл – на пороге тусовались менты, много. Среди них наш участковый дядя Вася. Я округлил глаза.

- Дмитрий…такой-то? - сухим голосом спросил светлоглазый крепыш средних лет.

- Ну, да, а в чем, собственно, дело вдруг, панове?

- Вам знакома гражданка Татьяна Владимировна такая-то?

- Естественно так, прошу зайти… если можно, не всем – у меня не слишком просторно…

Крепыш обернулся, сказал «подождите здесь» своим подчиненным, затем прошел с дядей Васей.

- Кофе, чай? – предложил я.

- Не откажусь, - кивнул участковый. – А то подняли ни свет ни заря!

- Не время! – обрубил блондин. – Вы, так сказать, принадлежите к «Черным волкам»?..

- Если для протокола, то - нет – какие еще «Черные волки», это те, что лазят по норам? Спелеологи, короче?

- Так, слышишь! Нам нужна ваша помощь, Татьяна в ней нуждается…У нас есть информация, что вы ее водили не раз в катакомбы.

- А…да, в принципе…- нас водили вместе, вернее. Я ж все-таки с геолого-географического факультета… И помочь я готов.

- Одевайтесь, едемте с нами!

- Это насчет похищения? Да, я сейчас.

Я быстро собрался.

- Куда мы едем? – спросил уже в машине.

- В Нерубайское.

- Ого, солидная система!

- Понимаете – ищейки там не берут след. То ли оттого, что на входе паленой резиной воняет; то ли их вообще под землей глючить начинает: скулят, собаки!

- А, знаю: детишки местные третьего дня, слышал, там баловались – жгли всякую гадость…

- Вот, вот. Я уверен, - он пристально глянул мне в глаза, - вы должны знать, где они могут находиться.

- Ну, вряд ли должен, но попробовать прикинуть можно – если постараться…

Общество майора вызывало во мне беспокойство, всю дорогу: какой-то он был слишком возбужденный. Не в меру.

У входа в катакомбы глаза майора запылали еще более недобрым ( как для меня) азартом, и опасения во мне усилились:

« Так, стоять, - думал я, - если они там, то это ОНА их туда повела. Зачем? Значит так ей было нужно… Но, с другой стороны, вдруг ее как-то принудили…и что тогда? То-то и оно, что бог ее знает, шо там за расклады?!»

Мне хотелось ей помочь. Но и не хотелось мешать; поэтому я выбрал золотую середину: да, я поведу их в «наше место», но зайду с того бока…с лева, короче, и у нее будет путь к отступлению тогда, в случае чего…

В принципе, ориентироваться в катакомбах не так уж и сложно – если понять их «логику»: Там есть "централки" – просторные коридоры, тянущиеся в основном параллельно друг другу, ну, и еще всякие боковые ответвления разной формы и направлений. Централки маркируются, и поэтому, если знаешь, где можно отыскать эти надписи и что они означают, то и сможешь сориентироваться. В известных пределах.

Мы шли часа три. Периодически кто-то из группы задевал головой чемоданы, и в другой обстановке я бы смеялся над «чайниками», как водится в этих случаях. Но было не до смеха…

Вот мы почти пришли. Нам оставалось еще пройти по коридору и повернуть направо, и через пару-тройку метров слева увидеть лаз. Я посветил фонариком вдаль на стену. Та стена была искусственной: мы ее сами как-то положили – просто камень на камень, отгородив ей «наше место». Потолок в катакомбах постепенно проседает, и вскоре он сжал кладку, придав крепость перегородке; но все равно в ней оставались маленькие щели. Лучик света, я знал, прорвется, отразившись, туда, и тогда заметно сверкнет в неосвещаемом темном углу «комнаты»…Я еще раз посветил.

- Вон, за той стеной, - сказал.

Меня отстранила в сторону крепкая рука майора, пропуская вперед вооруженных до зубов молодцов в касках и бронежилетах.

Cон под землей крепок и глубок. Да и намаялись наши герои порядком за эти дни. Танюше снилась всякая чушь: она то гналась за, то убегала от каких-то зловещих темных фигур по бесконечным, освещенным тусклым багровым светом, коридорам. Как в ужастике про Фредди Крюгера. И вот когда ее почти догнали потусторонние злодеи, она в ужасе и холодном поту раскрыла глаза.

Трудно выкарабкиваться из липкого забытья, когда толком не можешь понять, раскрыл ты глаза или нет – разницы никакой не видно в абсолютной тьме. И потом тревожное ощущение не уходило: кошмар словно продолжался, затаившись коварно где-то тут рядом просто на время.

Эти бурные дни научили девушку доверять своим чувствам. Это нам, в нашей сонной жизни простых обывателей, привычно отмахиваться от них, не замечать, хороня под толстым слоем досужих измышлений. Мы это можем себе позволить...

И все-таки, в насколько «придуманном» мире мы живем! Нас учили с детства быть слепыми, не доверять себе, все больше разглагольствовать о жизни и чувствах, вместо того чтобы просто жить и чувствовать. Мы становимся взрослыми именно тогда, когда что-то задушим в себе – эту детскую способность существовать непосредственно и от того радоваться существованию. Кому-то это выгодно, что ли? Вопрос – кому?

Танюша зажгла керосинку, огляделась, принюхалась. Угроза, ей казалось, словно висела в воздухе, имела плотность и…да, да – направление! Что-то плохое происходило вон за той стеной. Девушка разбудила остальных. Приложила палец к губам. Ей некогда было сомневаться, права иль нет, - она действовала. И вдруг в дальнем темном углу, в щелях каменной кладки, блеснул огонек.

Рустам указал своим спутникам рукой на вещи, сам взял автомат и дослал патрон в патронник…

… ... Этот кошмар продолжался уже несколько часов. Пули жужжали, ударяясь о стены, взвизгивали. Люди кричали, спотыкались, падали. Мне хотелось вбуриться в каменный пол, мне хотелось быть подальше от этого безумия. Как и подавляющему большинству. Уверен. Но всех гнала вперед упрямая воля одного маленького человека. Я посмотрел в лицо майору: на его щеках проступил нездоровый румянец, - как у больного лихорадкой, ноздри расширились, а в глазах плясало пламя. Да, я уже видел подобный взгляд. Дело было одной зимой…

Меня впервые пригласили на охоту. Мы втроем долго шли по перелескам. А снегу, помню, навалило! Я отстал: я просто гулял, очарованный настоящей зимней сказкой, достаточно редкой в наших широтах.

Сама охота меня не интересовала; я даже в детстве из рогатки убил только одного воробышка. А затем долго плакал над его бездыханным изуродованным (мною, извергом!) тельцем. Я горько раскаивался, я просил прощения, и после торжественных похорон я пообещал себе никогда больше никого не убивать.

Так вот, когда я нагнал своих “товарищей”, они меня жестами попросили не шуметь. Нас разделял неглубокий овраг. Как я понял, там была лисья нора и они уже пустили таксу. Я было двинулся в обход, через кусты, но пройти далеко не успел. Лиса выскочила, и – судьба! - ломонулась как назло в мою сторону. Охотнички открыли огонь – им было по-фиг: в их глазах плясало лихое пламя, их охватила слепая жажда убийства. Ну, короче, подстрелили они тогда кроме лисы и меня. Слегка, к счастью – левую ногу одной дробинкой навылет…

А они ведь казались мне до этого случая нормальными людьми. Они меня даже домой провожать не стали – им было мало, им нужно было еще.

«Как, домой дойдешь? – спросили с натужным “участием” в голосе». Прикиньте! Я просто пожал плечами. (А хотелось покрутить пальцем у виска). Обработав рану водкой, и наскоро перевязав, доковылял сам, без них, до дороги. Больше мы не общаемся… И вообще, я охотничков с тех пор не очень… Вот.

Хищная суть Бронина проступала с каждой минутой все явственней – он не любил проигрывать!

- Вперед бездельники! – гулко звучал его голос. Он поднял меня с пола за грудки, - Так, и ты не отставай!

Гонка по бесконечным коридорам продолжалась. Ей, казалось, не будет конца…

Они спускались вниз, подымались, они петляли, они отстреливались, но никак не могли оторваться: у преследователей были приборы ночного видения, и устроить им хорошую засаду не удавалось. Танюша уже не обращала внимания на бесконечные ссадины и ушибы. Никто не обращал.

А потом Рустама зацепило… Наскоро перевязав бедро он поначалу держался вровень со всеми, но где-то через час-полтора начал заметно сдавать. Рана продолжала кровоточить, и он чувствовал, что слабеет. В озабоченных взглядах товарищей ему виделся немой упрек себе.

- Займи вот здесь позицию, - приказал Саше Рустам. – Надо подумать.

- Не тут, а то легко обойти будет. Еще немного пройдем – там более подходящее место есть, - предложила Таня.

Вскоре они остановились, повалились на пол. Таня занялась раненным…

Мысли вихрем проносились в голове Рустама. Ему вспомнилось детство, ему вспомнилась юность…первый поцелуй, первая кровь…потом годы, наполненные бессмысленной, как ему сейчас, вдруг, казалось, борьбой.

Бесконечная усталость охватила его, он поморщился.

Он посмотрел на Таню. Та ответила ему озабоченным нежным взглядом.

Грусть и тоска горькой волной накатили на него, сжали грудь.

« Как все-таки непрочно всё на Земле. Думал, - нашел и вот – теряю. Правда, “нашел” ли? Да, искорка вспыхнула, проскочила меж нами, но сколько всего нас разделяет и вряд ли удастся перекинуть мостик через эту пропасть – изменятся обстоятельства и искорка неминуемо погаснет…»

Рустам тряхнул головой, решившись.

- Оставьте патроны и уходите, - сказал Тагиру.

- Не, дотащим – не впервой!

- Если бы не вы, меня уже бы не было. Так что я ваш должник – уходите!: я обуза!

Тагир молча кивнул, ибо это было мудрое решение. И глупо это было отрицать. Он подошел к Рустаму, они обнялись.

- Прощай, брат.

Тагир приложил ладонь ко лбу, к устам, к сердцу.

Рустама снова пробила дрожь. Танюша подскочила к нему, обвила руками шею. Картина: долгий-долгий поцелуй, самый страстный из всех возможных в подлунном мире. Под звуки автоматных очередей…

Наконец Рустам отстранил девушку.

Отвернулся.

Из ее глаз брызнули слезы.

- Прощай и ты, - она сняла с себя маленький золотой крестик и повесила ему на шею, перекрестила. - Храни тебя бог…

Перестрелка продолжалась минут десять. Бронин неистово матерился, но маты не особо помогали: стрелок засел в узком лазе, сконцентрировать огонь не получалось; и достать его можно было, в принципе, только гранатой, применять которые никто не решался в подземелье. Наконец пальба затихла.

- Так, ты и ты – вперед! – отдал команду майор, и спустя минуту-другую послышалось:

- Товарищ майор, чисто – кажись готов!

Последним в лаз протиснулся я и увидел распростертое тело, лежащее ничком с развороченным затылком. Очевидно, это было самоубийство: бедняга выстрелил себе в рот. Я первый раз видел подобное страшное зрелище.

« Ну и денек!»

- Сука! – Бронин пнул труп несчастного. – Сука!

« Все-таки, что менты, что бандиты – люди одного сорта – более или менее, - осознал я, наблюдая майора. - Они верят в насилие; а что находятся они по разные стороны баррикад – вопрос скорее случая…или судьбы».

- Так, - хлестнул снова голос неугомонного опера, - За мной!

Поиски следов беглецов результата не принесли – они просто растворились во тьме.

- Ну, и что же будем делать? Черт, привал! – коротко бросил Бронин.

Складки на верхней части его коротко стриженной с залысинами головы углубились. Выражение лица несколько смягчилось - майор думал. Он стал напоминать ребенка – такого насупленного, у которого забрали любимую игрушку.

- Опа! А ну-ка, иди-ка сюда, - поманил к себе майор меня своим узловатым пальцем. – Ты зна-аешь, куда оНа их ведет. Да, это она, я чую хитрую женскую тему!

- Начальник, - я почесал в затылке, - здесь 2000 километров подземных ходов – хрен их знает!

- Нет, браток, ты не юли – у меня этот номер не пройдет!: они ж тут жить не собираются, она ж на что-то рассчитывает…

Я попытался промямлить что-то неопределенное, но майор крепко сжал мою руку. Он вперил в меня пристальный взгляд.

- Давай, быстро!

Меня буквально пригвоздила яростная сила майора, которой врать было бессмысленно, да я и не был до конца уверен – нужно ли.

- Слушай, я вообще не пойму, - ты на чьей стороне? Шо, не понимаешь, что мы хотим ей помочь?!

- Есть один выход…непаленый, - начал я.

- О, уже лучше!

- Нам туда, - указал я рукой.

- Подъем! – громко крикнул опер. – Опанасенко, ты замыкающий!

Они долго бежали не чуя ног. Окончательно выдохшись, буквально рухнули в изнеможении. Немного отдышавшись, Танюша встала, посветила на часики.

- Так, нужно оглядеться…

Она внимательно изучала стены, стараясь разобрать маркировку. Затем кивнула.

- Слышь, красавица, ты куда нас ведешь? – развязно спросил Сашко.

- На воздух. – улыбнулась девушка.

Шли минут с двадцать

- Бля…ой! – прикрыла в смущении ладошкой рот. – А ну, стойте!.

Девушка замерла, она беспокойно вглядывалась в темноту, пытаясь пронзить взором каменные стены.

- А, Димуля, и ты здесь! А то я думаю, как они нас так просто смогли найти?! – она задумалась на мгновение. Чувство опасности снова овладело ею. – Не, так идти нельзя. Придется через “Машу и Дашу”… та еще рулетка!…плевать - прорвемся…обгоним…Димуля вряд ли туда сунется…точно!

Тоннель Маши и Даши – один из самых опасных в нерубайской системе. Назван в память двух девушек, навеки погребенных там, - царство им небесное! – скверное место: там “на честном слове “ висят многотонные “чемоданы “, грозящие в любую минуту обрушиться прямо на голову незадачливому спелеологу, - не приведи Господь!

Танюша объяснила задачу.

- Ребята, я вас прошу: осторожно, и не дышите лишний раз!

Они шли гуськом, - один за другим на цыпочках. Девушка время от времени поднимала вверх руку, приказывая тем самым, следующему за ней, остановиться. Тогда она внимательно изучала потолок, словно щупая его отточенным за последние дни “шестым чувством, ” и только после ее знака они возобновляли свое движение. Холодная испарина блестела на лбу у Танюши…

И все же они прошли. Опасная игра закончилась. Беглецы ускорились, и через четверть часа девушка объявила торжественным голосом:

- Кажись, все, выход здесь.

- Чё, здесь? – озадаченно озираясь, спросил Санек: кругом царила та же тьма среди тех же каменных стен.

- А вот, чё! – указала Таня фонариком.

Впереди темнел низкий лаз, а за ним…плескалась вода!

Они протиснулись в него.

- Ребята, это же колодец!

Она посветила вверх.

- Так, тут метра три, и есть зацепки – сможем подняться.

- Точно, колодец, - колодец! – воскликнул Санек, оценив обстановку. – А хозяин знает, что у него в колодце – вход в катакомбы?

- Вряд ли, а то бы он мотор, видите, сюда поместил бы?

Свет солнца внутрь не проникал, - значит на улице смеркло. Самое время выбираться!

Они взобрались по стенам, помогая друг другу, - без особых проблем: они все были в хорошей спортивной форме; Тагир попробовал отодвинуть люк. К счастью он поддался.

- Отлично, - прошептала Танюша. – А то пришлось бы как-то его выламывать…чи выстреливать.

Во дворе было тихо – хозяева уже спали. Вдруг предательски залаяла собака.

- Так, быстро! – приказал Тагир. – Он взял бразды правления на себя.

Стремительным рывком они достигли калитки, буквально вылетели через нее.

- А теперь спокойно, - Тагир тяжело дышал. – Не будем привлекать внимания. Он вылил керосин из лампы, которую предусмотрительно захватил с собой, на землю

- Пусть нюхают, шакалы. – ухмыльнулся.

- Нам нужно по полям, вне дорог, всю ночь: здесь наверно кругом мусора на километры. Знаешь, куда? – спросил Таню он.

Девушка покрутила головой по сторонам, посмотрела на звезды.

- Кажись, туда…

Когда утренняя заря занялась на востоке, они простились.

- Что ж Танечка, счастливо, – Тагир протянул руку. – приятно было познакомиться.

- Счастливо и вам…слушай, Тагир, как ты думаешь, Рустам жив? Может его взяли в плен?!

- Нет, - решительно покачал головой Тагир. – Он умер смертью шахида, и уже на небесах.

Затем Тагир пожал руку Че.

- Кстати, - он подмигнул Танюше, - нормальный пацан: как для буржуя, неплохо держался последние дни.

- Разберемся, - засмеялась девушка в ответ.

Эта-а…- долговязый Сашко в явном смущении пододвинул к Тане свою нескладную фигуру. – Ты там извини, если что…

- Та ладно, перестань! Давай, веди себя хорошо!

- Vamos, Che! ( пошли, исп.)

- Эй, ребята, - крикнула она им вслед. – Берегите себя!

Люк колодца был отодвинут, калитка не заперта – всё говорило, короче, о том, что беглецам удалось опередить ментов.

- Гандикап у них минут 10-15 – вряд ли больше, - решил майор. – Они еще где-то в селе…Так, сообщить постам, чтоб держали ухо востро, и прочесать деревню! – приказал Бронин, все еще полный своей, казалось, неиссякаемой энергией. Но последующие мероприятия результатов не дали.

- Как, что?! – недоумевал майор.

К рассвету он уже начал рвать и метать. Боюсь, в итоге досталось бы и мне… К счастью, часиков в 10 утра по рации сообщили, что заложники объявились в городе, сами. Похитителей же след простыл.

- Это победа, шеф! – поспешили поздравить его подчиненные.

- Пиррова…- процедил майор все равно недовольный. – Хотя…

От сердца у него все же отлегло. Его лицу возвращался прежний вполне благодушный вид. Правда, он решил после «конкретно» допросить потерпевших. Особенно девушку:

«Надо будет на нее глянуть внимательно…это даже интересно!»

Толком не получилось – Че не дал… и прочие "официальные лица"…

Майор Бронин налил себе ещё пол стакана. В это время в «ящике» красовался шеф – румяный, довольный – в обществе мэра, итальянского консула… заплаканных счастливых родственников потерпевших…

Он, самодовольно улыбаясь, говорил о том, что благодаря его чуткому руководству и непосредственному участию, была разработана и блестяще проведена операция по освобождению заложников; что злоумышленники уничтожены, их личности устанавливаются…

- Ну, и по-оц!

Майор с наслаждением выключил телевизор, потянулся, снова налил …

Мы с Танюшей сидели над морем в парке санатория «Россия». День был полон той особой прозрачной хрустальной, но ещё интенсивной ясностью, которая бывает лишь в ноябре, когда солнце словно прощается до весны, покидая наши широты. Припекало. Вокруг нас, «порхала» опадающая листва.

Мы молчали. Я иногда украдкой поглядывал на Танюшу, любуясь ею.

"Так изменилась она или нет?- думал я – По виду вроде не скажешь. Повзрослела? Наоборот, - такими безмятежными бывают только дети… и то – пока спят.

Да и «безмятежная» - плохое слово. В безмятежности присутствует некая пассивность, а здесь – спокойная готовность, наверно… и вместе с тем – страстность? Пожалуй… - дремлющая мирно себе до времени, но способная мгновенно выступать на передний план, как пружина стрельнуть: «здрасьте – не ждали?! А бдить надо!»… … …

«Опасная она какая-то стала слегка: пантера, змея… Фу – слова, слова! Может, я себе это всё сам накручиваю, ведь это по-прежнему -- наша Танюша, хотя»:

С неделю назад приехал «прынц»: с цветами, с предложением руки и сердца; прочего, так сказать, всего. Возбуждённый, суетливый, но странно робкий и застенчивый. И Таня дала согласие – вот, уезжает…

Мне стало грустно, но, - увы – ничего изменить уже было нельзя.

Она резко придвинулась, глянула зелёными глазами.

- Ты знаешь, я им всем благодарна. У меня такое ощущение, что всё было неспроста… что роли были расписаны заранее… со дня сотворения, чуть ли не; и мы явились в этот мир, что бы их исполнить. Вопрос только – как?

Она улыбнулась, повернулась к морю.

- Спасибо тебе, Рустам! – сказала чуть слышно. – Где ты там?

- Спасибо тебе, Сашко! Ух, какой ты! Дай бог тебе справится со своими демонами!

-Ну, и спасибо тебе, Тагир! Я тебя так и не раскусила…

Танюша умолкла на секунду, в задумчивости покусывая нижнюю губку.

- Прикольные они. Они – вне правил, они готовы бороться со всем миром, правы или нет. Ты б так смог?

Я пожал плечами…

И уже прощаясь, Таня сказала мне загадочную фразу:

- Пойми, я нужна Че...

…. И слишком многим мы связаны… А тебе - нет. Тебе на самом деле нужна не я, а хорошая встрясочка!

Она меня поцеловала и вскоре её каблучки застучали по асфальту…

Всё было просто:

Просто поцелуй, «касанье» глаз,

Улыбка, вздох, печаль –

Почти без слов,

Но до сих пор

Я слышу звук твоих шагов…

Я слыхал, что у них в Италии всё хорошо. У Че - обширная практика, да и Танюшка (с её то силой) о себе ещё напомнит.

Хотя, может, она станет «просто» отличной матерью, и мы услышим «только» об её детях... Хотя-а… короче - хрен их знает!

И вообще, - что нам всем судьба готовит?

Вот, на днях дал почитать это своё «произведение искусств» одному моему хорошему другу из Москвы: он как раз кстати приехал ко мне в гости, в Киев, и попал под «горячую руку».

Прочитав, он сказал: «Не всё понятно, характеры не прописаны…»

Согласен, я ещё «подмалюю» рассказ, добавлю диалогов там, фишичек разных всем…, но, с другой стороны – зачем выдумывать?!

Для меня, лично, пусть с помощью полунамеков – все персонажи ясны, более-менее. Обо всем остальном можно догадываться, экстраполировать из того, что есть.

В действительности, оно ведь так и было: им некогда там было выставлять себя на показ, красоваться—не на Голливудских же холмах происходило действие!

И второе: что же в действительности сделала Таня? На самом деле – ничего. Ей надо было просто быть – самой собой, бдительной и использовать шанс, если он подвернётся.

Шанс подвернулся и мне кажется, что шанс всегда подворачивается: судьба в своем безграничном милосердии, уверен, никогда не обделяет никого хоть крошечной надеждой. Главное – не зевать и суметь разглядеть. В любой ситуации можно как-то “пропетлять”, одним словом. Практически в любой…