[5. ТАКИЕ ВОТ ПОВОРОТЫ БЫВАЮТ В ИСТОРИИ КОНТР-МАРШ Мы шагаем на запад, на юг, на восток, Если надо - по братским могилам отцов, По степным перекатам вчерашней мечты, Не сказавши папаше-солдату: Прости! Только вдруг на привале сквозь шелест осок Будто болью кинжальной неведомый стон, Будто кости заныли под солью погон: Не зато воевали, опомнись, сынок! Но приказ есть - шагать, и в конце то концов, Если Родине надо - по трупам отцов. Не мешайся, папаша, папаша пусти! И папаша, наверно, по-русски простит. Я шагаю на запад, на юг, на восток. Если скажут - по братским могилам отцов, По степным перекатам вчерашней мечты... Тот, кто следом пройдет, мне не скажет: прости! Тот, кто завтра пройдет, мне не скажет: Прости! 1981 (?) СОКРОЙСЯ СОЛНЦЕ Памяти А.С.Пушкина На этом свете всё что есть - не ново, Ни старца страсть, ни отрока любовь, Ни Родины хулительное слово, Ни вора назидательный улов. И честолюбец, алчущий карьеры, И карьерист, забывший слово честь, И лихоим, презревший чувство меры, И подхалим, возведший в меру лесть Не удивят ни Деву, ни Пророка. Про это всё поведано. Зато Святое озарение поэта Нас восхищает слепотой. Да поразят нас слепотой кумиры! Вам здравица, содом и кутерьма! Есть новизна в струнах забытой лиры: „Сокройся солнце, да святится тьма!“ 18 сент. 1981 МИЛИЦИОНЕРЫ Моя милиция меня бережет В.Маяковский Нас учат жить милиционеры Весь день и с ночи до зари. Милиционеры - символ веры, Милиционеры - символ веры, Пророки и богатыри. Кому и как решать задачи, Кому и чем дышать на даче, Кому - приход, кому - расход, Кому - приход, кому - расход, Кого под брак, кого - в развод. Милиция - и мать и няня, Советчик, друг, и доброхот. „Сержант, меня не любит Ваня Сержант, меня не любит Ваня! - Возьмем Ванюшу в оборот!“ У Коли по-немецки двойка. Опорный пункт и тут как тут. - „А ну, давай, товарищ Колька, А ну, давай, товарищ Колька, Законы понял, и зер гут!“ Ну, правда, бродят прохиндеи Еще от органов вдали. Так это ж, граждане - евреи, Так это ж, граждане - евреи, Не соль, а сорняки земли. На милицейской грядке гладкой Не обнаружить сорняка. Гляди на органы порядка, Тогда не будешь жить с оглядкой, А будешь жить наверняка. О, добрые милиционеры, Герои песен и кино, Как гражданин благонамеренный, Как гражданин благонамеренный, Я с вас пример беру давно. И лишь одно смущает веру, Когда я с вас беру примеры, И мучает меня одно, Зачем, отцы-милиционеры, Я стал - примерное говно? б.даты ПАРТИИ ВЕЛИКОЙ СЛАВНЫЕ РЕШЕНЬЯ И лезет прошлое из всех щелей... 2007 От становленья к становленью Нас двигают постановленья. Их выполняющий народ Страну стремглав стремит вперед. И в этом подлинность движения: Предначертанья и свершенья. Итак, отметил Пленум летний, Как дождь июньский благолепный, Что взять за пятилетку Цель Нельзя без помощи идей. А в декабре итогом красным На Пленуме вновь стало ясно, Что воплощение идей Возможно лишь на фоне дел. Февральский Пленум роковой Поднял настрой наш боевой: Хотя задача - не ракеты, А лишь спокойствие планеты. Дать миру справедливый строй - Таков наш курс передовой. Ну что ж, пусть тщатся конкуренты И претенденты на престиж На Космос и на Континенты, Им будет дан ответ как шиш: Есть Партия, Народ, Ракеты, Чекисты, кадры, есть анкеты, Политбюро и Рулевой, И образ жизни наш простой. От становленья к становлению Нас двигают постановленья 8 марта 1984 ОПРИЧНИКАМ ДУХА Не средостеньем православным, Не палкой смутного царя, И не язычеством державным Вертится Русь, и с ней земля. Часы, заведенные Богом, И впрямь, как Спасские часы - Завод один, частей немного, И держит ритм балансир. Но это просто совпаденье Вневекового естества, Достоинство и проявленье Единственности божества. Опричники дурного духа, Ревнители религий, вам Хотя бы на мгновенье ухом Приникнуть к Мастера устам. И выпить чашу первородства, Отбросив чашечку родства! Не надо нового юродства, Пусть Римом - Рим, Москвой - Москва! Когда усталая планета На пальцах новых мук висит, Печалью Космоса одетый Бог плача смотрит и молчит. январь - апрель 1984 ТАТЬЯНА И ФАУСТ О, Запад, согрешивший с Маргаритой, И совращенный Сатаной самим, Тебя не стал велеречивый Гёте Звать величаво Фаустом Святым. А то ли Русь? Она Святой Татьяной - Поэта не минул искус - Звалась, но Дьявол зол и спозаранок Уж уронил свой пистолет Иисус. Нам ревность? Разве что к заморской скверне Ее лелеял русский человек. И северная Вера - свет неверный Ему бросала робко из под век. И так она ему, и сяк светила, Мигала, меркла, щурилась, звала, Но в общем недоверья не простила, И, как Татьяна, к Гремину ушла. Что делать, в этом прорвище великом С кем воевать, а с кем бы вековать? С Наполеоном или с Фредериком? Но к Гремину ушла Татьяна-Мать. А Гремину Татьяна не по силам. Ему что - Фауст? Был бы тихий вист. А все-таки, зачем она бесилась, Татьяну теребит соблазна свист. Так к черту Гремина, и к черту Маргариту! Я мать своей стране или не мать? Я Родина, я Русская Царица, И мне ли оробеть повелевать? Эй, Фауста ко мне на двор ведите! Эй, дворня, приберите двор! А Гремина пошлите к Маргарите, Пускай там искупает свой позор. Смеется Дьявол - милый доктор Фауст, Не выпить ли зарейнского вина? Вы соблазнили девочку, покайтесь! Теперь Вас ждет великая Жена! б. даты РОБЕСПЬЕР история не всегда повторяется как фарс 1. А на трибуне Робеспьер, Гроза Европы и - надежда. Террор, террор! В гробу Вольтер И с ним король его, невежда. А на парижских рю Пьеро, Перо смочив куриной кровью, Трибуну подает перо. И Робеспьер исходит ролью. И логика его речей Несется славою минутной, Но здравой логике вещей Его не внемлет гений смутный. 2. Антракт. И сумрачный Пьеро Сменился маской Арлекина. Свистит народ, и уж перо В руках другого господина. Ему ли, робкому Баррасу, Унять речистого аррасца? Но ловко вкрадчивый Баррас Трибуна прерывает власть. Багреют вены Робеспьера, А слова нет, и тона нет. И вместо храброго Дантона Белеет на Горе скелет. А между тем из-за барьеров Прут рожи наглых петипьеров. И нету больше Робеспьера. На сцене маленький урод, А за окном ревет народ. Вновь „Са ира!“ неймется черни: „На гильотину Робеспьера! Лез аристокра а ля латерне!“ 3. Веселый день последней казни. Кровавый день, конец надежд. Он неподкупен, но подвластен И улюлюканью невежд, И ужасу холодной стали, Благословленной на врага. Ах, на его бы месте - Сталин! Да он у черта на рогах В тени истории таится, Истории векапебе. И Робеспьер ему лишь снится, Как и тому в „Его борьбе“. И стала странной и короткой Фигура карлика в рывке, И голова в корзину кротко И мирно падает в мешке. Окончен бал. И все довольны. По кабакам и чердакам Расходятся Люсьены, Поли. А там вдали уже Чека Взасос с ЭсЭс скрестила стрелы. И вот из теней робеспьеры Сменить выходят чудака И победить наверняка... Народ безмолвствует пока ВЛАСТЬ ... О, где вы, власти, О, где ты, рука-владыка О.Фокина Евреи, халдеи, борцы за идею, Талдычут всласть: Власть, власть, власть, власть! Настолько испорчены сталинской сталью, Что замечать перестали: Нет Власти - есть власть Темноты, недоумка, подонка, Недомальчишки и недодевчонки, Касатика-растратчика, Идиота-патриота, Завистливого санкюлота С великодержавной бляхой На синих штанах, Подаренных блядью, Украденных папой, Помеченных „маде ин США“. Это и есть многоликая власть Августейшего Богонарода, Босногая стерва-судьба Богоносого природа народа, Который боится сам себя. 1986-7 МОНУМЕНТ Стоял на стреме монумент И не моргал глазами. Какой-то голубь - позумент Оставил над плечами. Ребенок нацарапал вслух Невысказанный термин. Повесил знак порядка друг Премудрости Минервы. Сменялись моды и цари, Но монумента тело Стояло с ночи до зари И лишь лицо темнело. И вот пришел веселый негр И рассмеялся: „Парень, Я черен, но белей чем снег, Когда с тобой я в паре. Ты, парень, право, темнота, Хотя стоишь веками“ И монумент подумал :“Да“, И ... заморгал глазами. „А раньше я писал стихи, Ловил стихий мгновенья. Теперь я просто страж стихий, Я - монумент степенный. Мой стих был бел, мой стих был смел, А ныне в назиданье Прохожим в сутолоке дел Стою как мирозданье. Я черен, лика не узнать, В патинной меди строки, И рифм окаменевших стать - Не чувств живых поpоки. Кто я - жилец, мертвец, поэт. Противоборств сцепленье? Ан нет, я просто монумент, Я - недоразуменье. Как старый дом, меня взорвать - Не труд. Придет рабочий. И вот осколков не собрать По опаленной почве. Их не собрать ни в мадригал, Ни в оды песнопенье, Ни в эпиграмму, ни в накал Любовного творенья. Из камня не сложить стиха - Лишь памятник надгробный...“ А негр ликует: „Ха-ха-ха!“ - Несется смех утробный. „Когда б ты, монумент, устал Чернеть от непогодий, Я на твое бы место стал, Я для того пригоден. И взявши банджо бы запел. И из трубы-утробы Техасский джин бы закипел На русские сугробы. Я запустил бы рок`н-ролл В гусарском пируете. Расцвел бы атомный атолл В моем кордебалете. Я растворил бы Брянский лес В разводьях Миссисипи. Не зря же все-таки я влез На пьедестал, я - хиппи. Зашлась бы улица, и вновь Пасхальным перезвоном Мгновенье, чудное как кровь, Явилось бы мадоннам. И сорок уличных мадонн, Ловя мгновенье это, Как Анна Керн в столетье том Прильнули бы к поэту.“ Вздохнул угрюмо монумент. И поведя плечами, Проохал: „Сей эксперимент Оставим между нами.“ И негр ушел, гундя под нос Про музыку в опале. Прошли века. Торчит колосс На ржавом пьедестале. Exegi... И долго буду тем любезен я народу, Что чувства добрые в нем лирой пробуждал, Что в мой жеcтокий век восславил я свободу И милость к падшим призывал. А.С.Пушкин. Памятник А народ, он шел вперед, он развивался. То пьянел, то матерился - матерел. Матерея, к высшей цели пробивался, До которой он пока что не дозрел. Чувства добрые питал к Вождю Народов. Мудро падших призывал в концлагеря. И прославился великою свободой Никому свободы не дарить зазря. Его вожди учились понемногу - Одни чему-нибудь, другие как-нибудь. Ведь воспитаньем, слава Нации и Богу, Никто не требовал от них блеснуть. Зато народ с наукою общался И лучше Смита понял, почему Без злата богатеет государство, Когда простой продукт не нужен никому. Онегин выбился в чиновники Минкульта, Татьяна вышла за майора КаГеБе, Пал Пугачев в кремлевке от инсульта, Заслуженного в классовой борьбе. Какой еще искать любезности народу. Народ живет - любезности в нем нет. Не угадать истории погоду. Прогноз один - опять за пистолет. И долго нелюбезен буду я народу, Тем, что в нем чувства добрые я пробудить мечтал, Что в мой жестокий век умел служить свободе, И милость к побежденным признавал. ЛИБЕРАЛЫ 1 У либералов нету почвы, Ее взорвал лихой матрос. Вот почему сегодня „почва“ Так дерзко задирает нос. Ушли в ООН аристократы, Царит на свете кутерьма, И только в песенках Булата Надежды тянется тесьма. А либералы - их немало, Умельцев выпить и любить. Увы, их время подгуляло, Пришла пора по-волчьи выть. 2 Московские провинциалы Что шумно дышат в тесноте, Маниловские идеалы, Перебирая тет-а-тет. И ежедневные победы, Переживая перед сном, Жуют, глотают, как обеды, За пышным гурьевским столом. Но появляясь на тусовке Новоарбатский дворянин, „Столичной“ матовой головки И луковички господин, Нас пригвождает к циферблату Простым великосветским матом, И царствует, непробудим. А мы наш конский глаз косим. «СПАСИБО ТОВАРИЩУ СТАЛИНУ ЗА НАШЕ СЧАСТЛИВОЕ ДЕТСТВО» Так называлась роскошно изданная перед войной детская книжка Обложки книг блестели золотом В лазури сталинского счастья. А где-то грохотали молоты И хмуро щурились ненастья . Но человек, пусть самый маленький, Был „Человек“ с огромной буквы. Жил в переулке мальчик Аленька, Не перекормленный, не пухлый. Страна гремела первомаями И кинофильмами о битвах. Зимою одевали валенки, В платки закутывались лихо. А вечерами новогодними Клеили из бумаги кольца. Ругали Троцкого по-черному, И уважали комсомольцев. Учились в школе, а не в хедере И отличались втихомолку. „Смотри, - кивала Анна Федоровна, - Еврей, а в русском знает толк он.“ Ещё мечтали - Гленарванами И Талейранами в карете, И пионеров караванами Разлиться по большой планете. А мимо строчками бескровными Текли вдоль окантовки синей Москва моя, рассвет и Родина, Страна моя, но не Россия... Её на самом деле не было, А были лагеря в Сибири, И переписанное набело Октябрьское харакири. И хмурая вождя улыбка Под сенью маршальских погон. И смерти желчная ухмылка - Её расстрельный полигон. Но вот подрос наш мальчик Аленька И задался вопросом дерзким: „На что ему, геноссе Сталину, Мерси мое за счастье детства?“ Себя спросил он: “Почему Спасибо должен я ему Сказать, не папе, маме, Не школе, не учителям, А этой вот портретной раме И таракашечным усам?“ Да, этой книжки для детей, И это твердо помнит Алик, Гласит названье без затей: „Спасибо Вам, товарищ Сталин!“ Ну, что ж, спасибо, дорогой, За книжки этой святотатство И блеск обложки золотой. Урок я понял - долг за мной. ПОКОЛЕНИЕ 29-ГО ГОДА Мы не обстреляны И не стреляли. Мы не расстреляны, Нас не ссылали. Выстрелы, выстрелы - Музыка века - Где-то, в какого-то там человека. Где-то в какой там туманной глуши, Там, где облавы, обвалы и вши. Мы подымались с трамвайным звонком, Дверь замыкали английским замком, В классы как в гости друг к другу ходили, В танго невинных девчонок водили. Выстрелы, выстрелы - Музыка века - Нет, не в меня, там, в того человека. Это не я там в туманной глуши, Там, где облавы, обвалы и вши. Брали на гривенник тощих котлет И на полтинничек тонких газет. Были как надо - хорошие дети Так вот и выросли - на диете. Выстрелы, выстрелы - Музыка века - Ах, эта музыка! Ах, эта веха! Нашей туманной, гуманной глуши, Где лишь облавы, обвалы и вши. ЗАСТОЙ Стоит по горло ватный снег, Стоит как в горле ком. И мы стоим в сугробах вех, Как прежде - кувырком. Стоим как лозунг, на ветру Прорвавший свой кумач. И ждем, пока заткнет дыру Упитанный палач. январь 1978 НОВОГОДНИЕ ТАНКИ Идут новогодние танки, Везут октябряткам подарки: Игрушки-зверушки, За морем полушка И сорок военных наград. И нежно лаская декабрьский снег, Детишкам сулят ослепительный век И елки и палки, ежовые лапки И сорок военных побед. А мамы и папы, одетые в шляпы, На палочках скачут и плачут им вслед. Не плачьте, не плачьте - Вон флаги на мачтах И сорок победных ракет. Идут новогодние танки, Везут патриотам подарки: Игрушки-хлопушки, За морем пирушки И сорок дорог - прямо в ад. 80-е b] | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
