ДВА МОРКОВНЫХ СЛОНА

 

Нежная благодарность выражается

Чугуновой М.Е., Кавадеевой М.А., Елисеевой Д.А., Степанову С.А.

 

…Однажды вечером, в темную и страшную вьюгу, когда ветер рвался в оконные ра-мы, стучал, грохотал и захлебывался мелким снежно-острым хохотом, по холодной улице бежала собака. Небольшого роста дворняжка. Со смешными ушками и яркими карими глазами. Собака тыкалась в ноги прохожих, в их шуршащие пакеты, наполненные съест-ным. Она доверчиво искала хозяина, того, который остановился бы в эту жуткую метель, и позвал бы: «Пойдем. Пойдем со мной». И там, у хозяина, был бы теплый коврик в при-хожей и пухленькие детские ручки, с любовью чешущие за ушами. Были бы тихие разго-воры хозяев на кухне, под которые так приятно засыпать. И уютные собачьи сны. И про-стое собачье счастье: любить и быть любимым.

Но ветер цинично хохотал. И ноги и пакеты менялись быстро-быстро, мелькали ми-мо. А когда собака завыла от горя и холода, вьюга передразнила ее и швырнула в морду снегом…

__________

 

…Женя сидела на кухне, забравшись на стул с ногами, и жевала бутерброд. Коробка «Принцессы Нури» была открыта, и надпись на ней «Приятного Вам чаепития!» казалась девушке нелепой. Она смотрела исподлобья на мать и ее подругу, которые пили дешевый коньяк, курили «Glamour» и щебетали.

- А он такой типа: когда я вас смогу еще увидеть? Евгения, спусти ноги, так сидят только обезьяны, - мать, желая показать, кто в доме хозяин, изредка бросала фразы в сто-рону семнадцатилетней дочери. - А я такая: ну это как судьба распорядится!

Подруга преданно засмеялась над остроумием и опрокинула в себя очередную стоп-ку.

- А он такой: я не фаталист. И…

Мать подозрительно покосилась в сторону дочери, наклонилась к подруге и что-то прошептала ей на ухо. Раздался дружный хохот.

- А я главное так и не поняла, при чем здесь фаталист! Это тот, кто в казино, что ли, играет?

Женщины пьяны, их лица стали потными и красными, и от полных щек начал от-слаиваться тональный крем. «Старые фарфоровые куклы, подобранные на помойке…», - зло подумала Женька.

- Ну в общем завтра он ведет меня в ресторан! Евгения, сядь нормально. На этой не-деле Владимир… Володя…, - подмигнула подруге, та захохотала, - у меня третий. Не «Секс в большом городе», конечно, но тоже… Женщине в моем возрасте так трудно найти подходящего партнера… Евгения, сядь, говорю! Слышишь меня?

- Шлышу, - ответила Женька с набитым ртом, но позы не изменила.

- Не хами матери! Ты уроки сделала? И вообще – уже поздно. Иди спать: завтра с ут-ра в школу.

Подруга притихла, почуяв сочный семейный скандал. Женька сделала большой гло-ток чая, и с силой грохнула кружкой об стол.

- Я. Учусь. В университете, - чеканя слова, прошипела девушка.

Две секунды тишины. Только старые часы на стене: так-так...

- А какая разница!

- Да уж, действительно, - сыронизировала дочь.

- Не хами!! – сорвалась на визг. – Хочешь сказать, вам ничего не задают?!

- Интересно, почему это волнует - тебя?

- Потому что я - твоя мать!

- Хорошо, что ты об этом вспомнила…

Звон от хлесткой пощечины разбил тяжелый воздух кухни. Подруга затаила дыхание и наслаждалась зрелищем.

- Что ты еще хочешь сказать? – со злостью спросила мать.

- А ничего, - потирая челюсть, отозвалась дочь. – Все скажет цвет волос.

Пять секунд тишины. Так-так? Так-так. Так…

- Ты назвала мать дурой?!

- Ты сама это сказала.

Блюдце, схваченное со стола, разбилось за спиной Женьки. Девушка слезла со стула и встала к стене.

- Попадешь?

Чашка разлетелась на осколки в нескольких сантиметрах от головы дочери. Женя повернулась и с горечью осмотрела получившуюся царапину на обоях.

Так-так?

Так-так.

Так-так…

- Мы их клеили с папой, - прошептала девушка.

Мать взяла еще одну сигарету.

Внутри у Женьки клокотал гнев. Она не могла больше молчать и спокойно наблю-дать, как мать водит в квартиру мужчин, поит, кормит их, дает им денег, представляя дочь своей младшей сестрой, ученицей десятого класса. Она не могла больше смотреть, как по утрам в унитазе плавают завязанные на узел презервативы. Не могла больше задыхаться в зловонии дешевых сигарет и не менее дешевых поступков и слов.

- Мы их клеили с папой, - с угрозой сказала Женька. – Когда ты, ш-ш-шалава…

Мать тихо ахнула. Подруга прикрыла рот рукой в ужасе.

- Когда ты, шалава, трахалась с мужиками. Мы их клеили с папой, когда ты искала себе другого – на глазах у всех! – побогаче и покруче. Мы их клеили с папой, до того, как он запил. До того, как он.., - девушка задохнулась. - Ты понимаешь? Ты?

В глазах у Женьки стояли слезы. Отчетливо вспомнилось, как они с отцом рисовали слонов в большом альбоме – мечте любого первоклассника. Синего карандаша не было, был оранжевый только, поэтому и слоны получались оранжевыми. «Это морковные сло-ники», - хохотал папа и целовал дочурку в лоб.

Отец знал об изменах жены. Но он был тихим, спокойным. В юности писал стихи. Прекрасно рисовал. Научил этому и Женьку.

Он никогда не устраивал сцен, скандалов. Просто, когда над ним стали смеяться все, включая соседских бабушек на скамейке, начал пить. Позже возвращаться домой. Позже – и с тревожным, унизительным запахом алкоголя. И «морковных слоников» с Женькой уже не рисовал. Его выгнали с работы за пьянство. Когда дочь оканчивала художественную школу, он повесился. Женька пришла домой с занятий, а в коридоре, на планке, на кото-рой он подтягивался по утрам…

На планке…

В коридоре…

На столе была записка. «Женя, если у карандаша не тот цвет, ничего страшного. Сойдет и оранжевый. Слоники могут быть морковными! А если морковный слоник не один, а с еще одним морковным слоником, то это и есть любовь. Это и есть счастье: когда морковных слоника – два. ЛЦП»…

- Ты – понимаешь? Ты? – шептала девушка.

Но мать уже не понимала. Ей нужен был мужчина – богатый. На машине. Желатель-но, с квартирой. Трехкомнатной! Вот, например, как Владимир-фаталист. А еще ей нужно новую косметику. И в ресторан. А остальное она уже не понимала – не за чем. За гранью оказались и слова «дочь», «семья», «любовь».

Так было не всегда. Она помнила первые романтические свидания. Он - на два года старше, тихий, серьезный, совсем взрослый. Она - с золотыми вьющимися волосами, в ва-сильковом платье. В кино на последний сеанс. А потом - гулять по спящему городу, взяв-шись за руки. Он читал вслух Есенина, а потом они – сумасшедшие! – смеялись и кружи-лись в танце по пустой мостовой. Это были волшебные минуты, но…

Но в их квартире, которую постоянно затапливал сосед-алкоголик, старенький «Го-ризонт» ловил всего два канала. А все вокруг хвастались новыми телевизорами в пятьде-сят два дюйма, заграничным гардеробом и ездили летом на дорогие курорты…

Он не мог зарабатывать достаточно для того, чтобы она угналась за модой и подру-гами. Она меняла любовников, как перчатки. Он молчал. Не боролся за нее. А она так хо-тела, чтобы ее любили, так хотела увидеть подтверждение его чувства!

Он молчал. Назло она делала более явными свои свидания на стороне.

А потом его не стало. Протирая пыль с книжной полки, она зацепилась взглядом за потертый корешок томика Есенина. Вот она, закладка - высушенный красно-желтый кле-новый лист… Слезы катились по щекам, но она, прижимая раскрытую книгу к груди, словно читая строки сердцем, прошептала:

- Я спросил сегодня у менялы, что дает за полтумана по рублю, как сказать мне для прекрасной Лалы по-персидски нежное «люблю»?..

И среди множества плотоядно ухмыляющихся мужчин она искала того, кто прочел бы это стихотворение полностью, а потом увлек бы ее за собой в танец, в безумный танец среди ночи… Но такой не находился. Она спивалась, меняла мужчин и превращалась в безумного робота, в картонную декорацию с потускневшими красками. Она просто хоте-ла, чтобы ее любили. Но любви не было, была только выгода, животное желание и смятые по утру простыни в кровати…

Женька почувствовала, как по распухающей щеке побежала слезинка.

Мать смотрела пустыми глазами на дочь, жуя фильтр сигареты, словно думая – вспоминая, – что же в таких случаях надо говорить.

- И сними эту дурацкую футболку, Евгения, - механическим голосом проскрипела мать. – Сколько раз тебе говорить: сними эту дурацкую футболку. Одеваться надо при-лично. Одеваться надо так, чтобы на тебя смотрели мужчины. Богатые, приличные муж-чины.

Женька утерла слезу и покачала головой. Девушка прекрасно знала, что матери мож-но – нужно – помочь. Но у девушки не было сил принимать на себя роль психотерапевта и разбираться в душевной драме родительницы. Жене больше всего на свете хотелось, что-бы ее любили.

__________

 

У вас одно непрочитанное сообщение. От: Олень.

«Что такое? Апядь посрались?}:(»

Тонкие пальчики Женьки быстро набрали ответ на мобильном телефоне.

«Ппц всему. Нимагу больше. Тошнит. Убьюнах»

Отправить? Да, конечно. Доставлено.

Женя сжала в руке телефон. Олень – это подруга. Вообще-то ее зовут Наталья. Не-высокая полненькая девушка, красящая волосы в черный и носящая вечный траур. Гово-рит Наталья низким хриплым голосом, лишенным эмоций. Года два назад она пришла к Жене и сообщила: «Я – олень. Отныне и навсегда». На вопрос «Почему?» ответ был прост: «Плюрализм».

Телефон прожужжал два раза.

«Эмоция ясна. Убивать нинада - пасадяд. Какая никакая, но мать».

Женька шмыгнула носом. Холод разума Оленя остудил пылкое сердце. И недавний скандал перестал казаться концом света. Все снова, как обычно. Родительница гоняется за мужчинами, забывая о существовании дочери. Презервативы. Пахнущие одеколоном за-понки на полочке в ванной. Липкие стопки из-под коньяка. Полные пепельницы. Лишен-ные мозга подруги матери. Похабные сплетни. Гламурные журналы. И нелепое пожелание «Приятного Вам чаепития!» на прокуренной кухне.

«Мать - слово низнакомое :’( до связи», - набрала девушка в ответ и, положив теле-фон в задний карман, подошла к мольберту.

__________

 

В окно сонно, из последних сил скалилась луна, растворяясь в предрассветно свет-леющем небе. Женька в одежде спала на диване. На мольберте – завораживающая аква-рель: девушка, обняв кошку, сидела на подоконнике, свесив ноги вниз, и смотрела в небо. А там, на этом темно-синем, густом бархате сияло невиданное созвездие. Любовно пере-плелись хоботками два улыбающихся слоника…

__________

 

«Иди к писакам и задави их интеллектом;-)», - провибрировало напутствие от Оленя. Женя улыбнулась. На днях она, студентка-первокурсница, увидела объявление местной литературной студии с приглашением всех желающих прийти на собрание. Женька писа-ла, но неуверенно и робко, небольшие стихотворения. Читала их только Олень и всегда говорила с неизменной бесцветностью в голосе: «Гениально». Женька знала, что это – по-хвала подруги и только, и к рецензии была не готова, но других поэтов послушать хоте-лось.

Заседание было скучным. Неумелые и громоздкие стихи местных «пиитов» сквозили таким отчаянием, мировой скорбью и усталостью от жизни, что можно было лишь удив-ляться – и как это их авторам едва перевалило за восемнадцать?

Женька наблюдала за преподавателем с филфака, председателем студии. Женщина прикладывала огромные усилия, чтобы ужас и отчаяние не отразились на ее лице. Женю забавляло это: держит человек себя в руках, не хочет рушить ничьи заблуждения, всех хвалит, хотя видно, что она готова разорвать собственными руками эти пародии на лири-ку.

Под конец заседания женщина написала на доске свой мобильный телефон.

- Кто не знает, зовут меня Оксана Дмитриевна, я буду помогать вам разбираться с вашими…э-э-э… произведениями. Если у кого возникнут вопросы, предложения или по-желания – звоните. Ночью дешевле, - усмехнулась она и под дружный хохот вышла из ау-дитории.

Женя записала номер преподавателя в справочник телефона. Литературную студию посещать больше не хотелось.

__________

 

Раннее промокшее утро. Цвет воздуха - нездоровый, желто-серый, холодный. Мо-розно-молочная прокислость тумана. Отчаянный ветер, жестоко срывающий с деревьев листья, за сырую ночь потерявшие краски. Казалось, ничего живого нет на этой залитой лужами улице.

Женька стояла под аркой, кутаясь в куртку, не спасавшую от дрожи. По лицу девуш-ки катились слезы. Она зажимала под мышкой свои картины без рам и еле сдерживалась, чтобы не зарыдать в голос.

Мать сказала, что теперь они будут жить вместе с Владимиром. Владимир ходит по дорогим ресторанам. Владимир ездит на очень дорогой и большой машине, дарит драго-ценности, говорит комплементы. Теперь Женька должна называть его «папой».

А Владимир, сидя за столом, уже липким, похотливым взглядом ощупывал тело де-вушки. Невменяемая от алкоголя мать курила. Женя смутно помнила, что было дальше. Крики – и ее, и матери, звон бьющейся посуды, брошенная на пол пепельница, снова по-щечина, и крики, крики, крики…

Женька забежала в свою комнату – девушку колотило от ненависти и возмущения – покидала в рюкзак первые попавшиеся вещи, схватила свои акварели и, хлопнув дверью с такой силой, что затрещал косяк, выбежала из дома.

И вот теперь Женька с рюкзаком за плечами и картинами под мышкой стояла под аркой. Озябшая, достала мобильный телефон и дрожащими, замерзшими руками приня-лась набирать смс, стараясь удержать картины. Но обледеневшие и покрасневшие пальцы постоянно попадали не по тем буквам. Женя неловко дернулась, и картины рухнули в жидкую грязь, рассыпавшись, будто лепестки роз по бульварной плитке Венеции… На секунду девушка даже услышала интимный шепот волн, почувствовала крепость запаха соли и пота черноволосого гребца гондолы, увидела поэтичность древней архитектуры…

Но был бетон арки с водными разводами, и поникшая природа, и морозный пар, срывавшийся с губ при судорожном выдохе, и белый кисель тумана, и болезненный воз-дух поздней скорчившейся осени – было только это.

Девушка медленно, со стоном опустилась на корточки и попыталась взять себя в ру-ки. Глубоко вздохнула и снова начала набирать сообщение.

«Мать выгнала. Стою на улице. Промок-зомерз хачу здохнудь»

Отправить? Да. Кому? Выбрать из справочника.

Озябшими, негнущимися пальцами набрала «о». Женя знала, что на эту букву у нее только одна запись – Олень, поэтому все действия выполняла автоматически.

Сообщение отправлено. И тут же – двойной вибро-сигнал. Отчет о доставке. Женя посмотрела на него и почувствовала, как похолодело слева в груди. Мобильный телефон сообщал: «Оксана Дмитриевна. Доставлено в 6:56». Девушка совершенно забыла, что она записала номер преподавателя и теперь, очевидно, по ошибке отправила смс ей, а не Оле-ню…

Сердце забилось тревожно. «Чего волнуюсь? Номер мой все равно будет незнако-мым. Она и не заметит, подумает - ошиблись».

Женька сидела на корточках под сырым бетоном арки. Там, в просвете улицы, слов-но мелкие помехи на мироздании, спешил холодный дождь. Девушка безучастно смотре-ла, как темнеет бумага картин в жидкой грязи и умирают, захлебываются осенней лужей прекрасные плоды творческих мук.

Девушка сжимала мобильный телефон. А вдруг, вдруг раздастся столь желанный сейчас, в эти морозные минуты, вибросигнал? А вдруг той женщине – не все равно?

Перед глазами стояла недавно набранная строка – «хачу здохнудь». Кто знает, сколь-ко боли - в чувстве фразы, скрытом молодежным жаргоном? Кто знает, насколько громок и отчаян этот рев, замаскированный под невыразительную мысль?

«ХОЧУ СДОХНУТЬ!!!» - вот как надо бы, встав посреди многолюдной улицы, над-рывая голосовые связки, вопить в лица прохожих - до хрипа, до крови из горла, до полно-го изнеможения, до боли… Потому что никто не знает, как разрывает на части душу сем-надцатилетнего, выброшенного собакой на покрытую изморозью улицу. Никто не знает, что не могут они – семнадцатилетние – попросить о помощи. У них – только крик, страш-ный крик, выворачивающий наизнанку, сотрясающий небо. Только эхо дикого вопля, ко-торое, быть может, тронет чью-то душу. Только посланное в неизвестные космические выси смс – быть может, найдет оно своего адресата. Быть может, будет прочитано и поня-то.

Быть может - если не подвел оператор связи. Если не села батарея. Если остались на счету деньги. Если не вытянул телефон ловкий карманник. И если есть до тебя кому-то дело. Смирись, семнадцатилетний... Возможность быть услышанным – ничтожно мала.

Весь этот яростный ворох мыслей промелькнул в голове Женьки, но она все равно продолжала держать в руке бесчувственную пластмассу телефона и ждать ответного смс.

Но минуты шли. Казалось, они вместе с дождевыми каплями падали с жестяных кар-низов и разбивались насмерть о холод асфальта.

Время перевалило за половину девятого. Заспешили по мокрой улице люди. А Жень-ка все сидела под аркой, глотая слезы, вцепившись в мобильный телефон, будто утопаю-щий – в ту самую соломинку. Картины давно превратились в грязную кашу, яркая аква-рельная жизнь потемнела, словно бы окрасилась в сепию. Женя смотрела, как пятно лужи, начиная с края, пожирает последний рисунок, сделанный после той ссоры с матерью… Оно становится все больше и больше, и вот – нет ни девушки, ни кошки, ни чудесной но-чи. Созвездия двух слоников - тоже нет. Только сырой кусок картона, мокнущий в луже.

И молчащий мобильный телефон.

«Если есть до тебя кому-то дело», - твердила про себя Женька. – «Если есть…». Но на смс не отвечали, люди спешили, время шло, дождь не кончался, скоро начнутся занятия в университете, на второй паре – семинар и, конечно, будут спрашивать…

Женька положила телефон в карман куртки и собралась подняться с корточек и пой-ти на остановку, но онемевшие ноги не послушались, подкосились, и девушка упала в хо-лодную грязь лужи.

__________

 

Вечер. Снова вечер. И непрестанно, нудно барабанил дождь. Женька все-таки связа-лась с Натальей, и та пригласила подругу пожить у нее. Родители Оленя примерно с того времени, как девушка начала себя так называть, жили в Норвегии. Уехали, оставили доче-ри квартиру, каждый месяц деньги на банковскую карточку переводят. На электронную почту черкнут строку – с праздником поздравят. С днем рождения, мол, доченька, сколько тебе – восемнадцать, девятнадцать? И дочь, пустым взглядом смотрящая в экран монито-ра, с застывшими над клавиатурой пальцами и пульсирующей в мозгу мыслью: «Семна-дцать… семнадцать… мне – семнадцать…». И со слезами на глазах, в которых сама себе никогда не признается.

А с другой стороны, что не нравится? Подросток только и мечтает, чтобы любимые родители взяли отпуск и съездили в санаторий годика на три-четыре. А тут – безграничная свобода и полная материальная обеспеченность. Подумаешь, некая скупость в проявлении любви… Европейская лаконичность! Это сейчас модно.

- Да не грусти, ты же все равно с ней мучалась последнее время, теперь хоть отдох-нешь, - Олень положила руку на плечо Женьки. – Не вини себя ни в чем. Ты, конечно, мо-ральное уродище, но человечек славный. А мать твоя – дрянь последняя. Ясно?

Женька улыбнулась.

- Спасибо за урода.

- На то я и подруга, чтобы правду резать. А за картины бы люлей тебе волшебных отвесить... Ну кто ты, если не урод? Талантище, а свои работы в луже топит! Урод. Мо-ральный.

- Я их не топила, они… сами… упали.

- Руки кривые, значит. А достать – не судьба была?

- Я…

- А впрочем! Вот стопудово, сидела-наслаждалась, смотрела, как они тонут… У тебя, мать, наклонности нехорошие. Мазохистские!

Женька засмеялась. Наташка делала все, чтобы поднять ей настроение, даже, нару-шая свой принцип, болтала без умолку. И внезапно Жене стало спокойно и хорошо. Олень прихлебывала горячий чай, на столе стояла открытая банка сгущенки и вазочка с печень-ем. И Женя уже откинулась на спинку стула, прикрыла глаза, как в заднем кармане джин-сов провибрировал мобильный телефон.

Лицо Жени изменилось. Умиротворение как рукой сняло. Девушка закусила ниж-нюю губу и напряженно всматривалась в экранчик телефона.

- Чего там? – поинтересовалась Олень. – Хусейн ожил?

Женя молча протянула телефон подруге. Та прочла и протянула:

- Да-а-а… Попадос. Хотя можешь проигнорировать. Тетеньке вон двенадцать часов потребовалось, чтобы строку набрать. Горячая, блин, эстонская женщина.

«С кем имею честь разговаривать?» - красовался вопрос в открытой смс. В смс от Оксаны Дмитриевны.

- Отвечать? – Женя сглотнула.

- А чего ты ей написала?

- Я не ей писала! Я тебе писала!

- О-о-о-о, - протянула Олень. – Ну что могу сказать? Молчи и шифруйся, а то захава-ет.

- Да она вроде такая… нормальная.

- Это тебе показалось. Препод – он не человек. Он по определению ненормален.

- Веселая…

- Это напускное. Все они до поры до времени веселые. А потом на экзамене как на-бросятся, как высосут мозг, как отправят на пересдачу…

- Добрая такая. Улыбчивая …

- Женька, не верь. Это всего лишь маска. Как в «Миссия невыполнима», помнишь? А я не Оксана Дмитриевна, я адский сатана!

- Ну хватит уже. Я серьезно. Мне она понравилась.

- Женя, друг. Первое правило студента – никогда не верь преподам. Обманут, преда-дут, расчленят или принесут в жертву науке.

- Отвечать или нет? – Женя нетерпеливо вертела в руках телефон.

- Как хочешь. В конце концов, я тебя предупредила. Препода – страшные, беспощад-ные люди. А по большой части – нелюди.

- Отвечать?

- Да.

- Думаешь?

- Думать больно и опасно, следовательно, – нельзя. Но ответить нужно. Хотя бы по правилам приличия.

Женя кивнула. Ответить. Курсор нетерпеливо замигал.

«Я была на литстудии. Смс не вам, нечаянно ошиблась. Извините»

Отправить? Да. «Оксана Дмитриевна. Доставлено в 19:52».

- Ну все. Совесть очистили, теперь пора спать, - Олень потянулась. – Тебе завтра к какой паре?

- К первой…

Мобильный телефон, вибрируя, пополз по столу.

«19:53. У вас одно непрочитанное сообщение. От: Оксана Дмитриевна».

- Вот это скорость, - протянула Олень.

- Читать?

- Нет, блин. Вынь симку и сожги ее. А телефон выбрось из окна. Читай!

- Страшно.

- Страшно – не читай. Может, она прониклась и денег дать хочет.

Просмотреть сообщение? Да.

«Зайдите, пожалуйста, завтра на каф.лит-ры. в каб. 215:-)».

- Она хочет, чтобы я зашла завтра на кафедру, - рассеянно сказала Женя.

- Не ходи. С тобой сделают что-нибудь ужасное.

- Не пойду, конечно.

- Ну и не ходи.

- И не пойду! Не подумаю даже!

- И правильно, - Олень была невозмутима, а Женька почувствовала, что кровь удари-ла в голову и начали гореть щеки.

- Ну и… и… и вот!! – воскликнула девушка. И еще раз просмотрела смс. В конце стоял смайлик. Он смотрелся нелепо в завершении деловой и настораживающей фразы, но это был именно интернетовский смайлик, и Женя улыбнулась сначала несмело, а затем во весь рот.

- Ты ведь не пойдешь? – спросила Олень.

Но Женя лишь продолжала улыбаться. Двоеточие, тире, скобка. Ее матери никогда в жизни не пришло бы в голову поставить смайлик в конце смс. А они с Оксаной Дмитри-евной примерно одного возраста…

- Жень, пообещай, что не пойдешь. До добра не доведет.

- Там смайл, Олень. Она поставила смайлик, - прошептала Женя.

- Это еще ни черта не значит.

- Это значит очень много!

Наташа внимательно посмотрела на подругу и обреченно покачала головой.

__________

 

Вечер разрезала тусклость фонарей. Осенний дождь несмело скребся в стекло, остав-ляя на нем размашистые водяные царапины. По мокрому асфальту, скрытые зонтами, спешили люди. Спешили домой. Очень сильно спешили – поэтому и не замечали, как без-домная дворняга мечется у их ног, доверчиво обнюхивая пакеты, уверенная: что-то из вкусного перепадет и ей.

Оксана Дмитриевна сидела за столом и перечитывала записку дочери. Женщина де-лала это на протяжении двух месяцев, тягучими и ненавистными вечерами, которые слов-но были сделаны из приторного, полурастаявшего мармелада. Она уже не понимала смыс-ла слов, осталось только чувство горькой, почти детской обиды, жгущей изнутри.

Убежала. С парнем. У них – любовь. Убежала. Девятнадцатилетняя дура. Убежала. И пропала. Растворилась. Ни звонка, ни строчки. Уже два месяца – гнетущая тишина. Оди-ночество. Длинные вечера. Пустая, притихшая, словно перед большой бедой, квартира. И горячая обида – где-то там, около сердца.

И помятый тетрадный лист, исписанный знакомым почерком. Любовь у них… А о ней, Оксане Дмитриевне, кто-нибудь подумал?.. Ей тоже хочется, чтобы ее любили.

Дождь царапался в окно, несмело и тихо, словно котенок в закрытую дверь. Женщи-на сжала в руке мобильный телефон. В который раз просмотрела пришедшее утром странное смс и на этот раз ответила.

__________

 

На большом перерыве университет затих, и опустевшие коридоры, освещенные осенним солнцем, стали гулкими. Женька подошла к двери кафедры литературы и нере-шительно замерла. Вокруг – никого.

Женя закусила губу. Занесла кулак для стука в дверь и снова замерла. Опустила ру-ку. Поправила рюкзак, висевший на одном плече. Снова оглянулась.

Никого. Никто не увидит слабость. Женька отошла от двери на шаг и внимательно посмотрела на золотящуюся в лучах солнца вывеску, словно могла она дать совет, как по-ступить. Нелепая ситуация. Здравствуйте, это я вам вчера отправила сообщение. Меня вы-гнала мать. Мне больше жизни надо, чтобы кто-то обнял меня и сказал, что все будет хо-рошо. Не могли бы это сделать вы? Вам ведь не все равно? Вы же получили мое смс. Вы же ответили на него. Вы же поставили смайлик…

Женя поняла абсурд положения. Если родителям плевать на детей, то вряд ли первая попавшаяся женщина проявит сочувствие к незнакомому подростку. Сочувствие – вещь затратная.

Девушка, кинув прощальный, тоскливый взгляд на вывеску, развернулась и пошла прочь. Медленно. Ожидая звука открывшейся двери и вопроса…

- Вы ко мне? – женский голос за спиной.

Женька вздрогнула и напряженно остановилась, не оборачиваясь. Фантазия. Буйная подростковая фантазия.

- Девушка, - хрипловатый, спокойный и такой уютный голос догнал Женьку в пус-том коридоре и словно бы ласково положил руку ей на плечо.

- Девушка, - выделяя первый слог, с мягкой укоризной повторили сзади. – Вы ко мне?

Женя обернулась. Около кафедры литературы, придерживая открытую дверь, стояла Оксана Дмитриевна, лукаво прищурившись и улыбаясь.

- А я вас помню, - беззаботно сказала она. – Вы на литстудии на последней парте си-дели.

Девушка замерла шагах в десяти от кабинета и молча вглядывалась в женщину.

- Вы ко мне, – на этот раз преподаватель произнесла фразу утвердительно. - Прохо-дите.

И приглашающий жест.

Женя вцепилась рукой в лямку рюкзака.

- Проходите-проходите, - и улыбка. Открытая, доброжелательная.

Один шаг вперед. Неуверенный, почти испуганный. Оксана Дмитриевна улыбнулась еще шире, и ее лицо, на которое светило теплое солнце, сделалось совершенно домашним, почти родным. Мягкие, приятные морщинки лукаво расползлись около глаз. И как без-домная дворняга тает от куска колбасы, предложенного на приветливо раскрытой ладони, так и Женька, позабыв обо всем на свете, быстро преодолела десять шагов и, поравняв-шись с Оксаной Дмитриевной, первой зашла в преподавательскую.

__________

 

- Два пива темных и две порции сосисок студенческих, - Оксана Дмитриевна делала заказ в их любимом кафе, а Женька, подперев левой рукой щеку, правой набрасывала в блокноте карандашом силуэты двух улыбающихся слоников, счастливо прижавшихся друг к другу.

Если бы Женю спросили, как все получилось так, как получилось, она едва бы смог-ла вразумительно ответить. Девушка не единожды вспоминала тот день, когда она впер-вые пришла к Оксане Дмитриевне. А потом все так закрутилось, завертелось…

И вот с октября минуло уже много времени, и они уже не студентка с преподавате-лем и даже не семнадцатилетний подросток с сорокалетней женщиной, а, конечно же, на-стоящие друзья.

Женя с осени чувствовала себя по-настоящему счастливой. Оксана Дмитриевна ока-залась необыкновенно чуткой, она так близко к сердцу приняла историю девушки, что они стали постепенно сближаться. Бывало, перекидывались смсками целыми днями. А как ра-довалась Женя, получая сообщение от Оксаны Дмитриевны, сидя на паре! Женщина мог-ла и на жалобу девушки о бессоннице прислать колыбельную часа в три ночи…

Сначала это было немного необычно. И настораживало. А потом все сомнения отпа-ли. Просто два одиноких человека нашли друг друга. Просто Оксана Дмитриевна с ее ма-теринской заботливостью, нежностью, внимательностью нужна Женьке.

Сгорела осень, пронесся мимо Новый год, промчалась первая сессия, и вот уже вто-рой семестр, и февраль на исходе, и скоро весна, скоро снег растает. И Женя больше не чувствовала себя брошенной дворнягой, а, напротив, ощущала любовь. Да. Ее любили.

Женя до сих пор жила у Оленя, которая, похоже, ревновала к преподавателю, а мо-жет, просто была разумнее подруги… Хотя, нет. Конечно же, ревновала! Разговаривать девушки стали реже, и общих тем стало меньше (менять ситуацию Женька не считала нужным – у нее не было ни сил, ни желания разбираться в душевной драме Оленя). Ната-лья мрачно слушала, как Женя весело рассказывает о том, какая Оксана Дмитриевна заме-чательная, и что они сегодня ели мороженное, и что она хвалит ее стихи. Слушала и с жа-лостью смотрела на подругу. Олень не единожды пыталась донести до нее мысль, что до добра такое тесное - слишком тесное - общение с взрослым человеком не доведет, но Же-ня готова была выцарапать глаза каждому, кто усомнился бы в святости ее новой подруги.

- Что ты к ней привязалась, как щенок?! – однажды не выдержала Наталья. – Она взрослая баба, поиграет и выбросит!

Кровь ударила Женьке в лицо.

- Она не такая, - с угрозой произнесла девушка.

- Она - как все. Если ты думаешь, что она заменит тебе мать, ты сильно ошибаешься. Такую ответственность брать на себя добровольно никто не согласится.

- Она единственная, кто меня любит и кому я нужна. Кому не наплевать на меня!

- Женя! А я? Я ведь твоя подруга, Женька! Я! Я – а не эта тетка. Алле, очнись! Я все-гда была рядом, когда тебе было плохо. Это мои смс спасали тебя от суицида после заки-донов мамаши. Ты помнишь это, Женька? А теперь посмотри в свой мобильник. Моих со-общений там нет. Там есть сообщения от нее – от абсолютно незнакомой женщины, кото-рая тебя в два раза старше… Что она пишет тебе? Чем она тебя так загипнотизировала?

Женя непроизвольно сжала в кармане телефон в кулак, словно бы защищая его от нападок.

- Оксана Дмитриевна очень хорошая. Она всегда рядом, когда мне плохо. Она…

- Но Оксана Дмитриевна не позвала к себе жить, когда тебя выгнали из дома. Она только пишет тебе нежные смс и ходит с тобой пить пиво. Ты думаешь, это дружба? А те-бе не кажется, что она тебя подкупает и дает всего лишь то, что ты хочешь? Ты думаешь, все так прекрасно и бескорыстно? Жень, одумайся. Она же педагог. А педагоги нашу пси-хологию, будто анатомию крыс, по книгам учат. Все струны тонкой и ранимой души сем-надцатилетнего наизусть знают. И вряд ли упустят шанс сыграть на них ту симфонию, ко-торая им нужна…

- Прекрати.

- …Сует тебе этот кусок краковской на промасленной бумаге. Ну? Женька! Ты же Булгакова любишь! Неужели классика ничему не учит?! Остановись, пока не поздно! Та-кие дворняги, как ты, преображенским нужны для сугубо личных целей. А выживешь или нет – это уже мелочи. Же-ня! Ну Женька же…

Женя сидела молча, вцепившись в кружку с чаем. По щекам Наташи поползли не-ровные дорожки слез.

- Женя, мы не в книжке сказок живем. Здесь кормят только того, кого планируют съесть. Женя… Женя… Не верь ей. Я тебя умоляю: не верь.

Но Женя не говорила ни слова.

- Ты меня не слышишь, - обреченно проговорила Наташа. – Я не хотела этого делать, но… Женя, тебя придется выбрать. Либо я, либо она. Меня ты знаешь хренову тучу вре-мени, ее – пару месяцев, так выбирай. Я тебе никогда не льстила, соплей не распускала, но твердое плечо подставляла всегда. Может быть, это было не очень заметно, но мне на са-мом деле не плевать, что с тобой и есть ли ты вообще…

- Прости, Олень.

- Что? – голос Наташи от неожиданности осип.

- Она меня любит, как настоящая мать.

- А я тебя люблю, как настоящая подруга.

- Это не то…

- А что тебе надо? Тебе нужно, чтобы тебя боготворили? Чтобы Солнце и звезды вращались вокруг тебя? Чтобы ты была центром внимания всех и вся, а вокруг тебя бега-ли заботливые клуши, готовые утереть твои сопли шелковыми платками? А губозакаточ-ную машинку не хочешь?! Это эгоизм, Женя. Обычное, конечно, явление. Но очень страшное.

- Она меня любит.

Наташа покачала головой.

- Она меня любит, - дрогнувшим, но упрямым шепотом повторила Женя.

- Ну что же. Она - так она. Ну тогда я скажу. Родители зовут меня к ним в Норвегию. Хотела не ехать, потому что – представляешь? – была тут у меня подруга, которая в моей помощи нуждалась. Оказалось, это заблуждение. Не было. Подруги. Так вот. Я уезжаю. Насчет квартиры с предками договорилась – можешь годик-другой жить. Живи! Радуйся. Люби Оксану Дмитриевну, рисуй своих слонов и будь счастлива. Искренне надеюсь, что насчет этой особы ошибаюсь, и у вас все будет хорошо.

- Все будет хорошо.

- Чудненько.

Через несколько дней Наташа уехала к родителям.

Женя не скучала и довольно быстро забыла об Олене. Перед сном перечитывала са-мые нежные смс Оксаны Дмитриевны и, согретая ласковым словом, засыпала с улыбкой.

Да, она была счастлива. Ее любили.

__________

 

… - Два пива темных и две порции сосисок студенческих. И хлебушка. Слышь, Жень, ты чего там?

- Да так, любимый образ, - девушка накрыла ладонью страницу.

- Покажи, - улыбнулась Оксана Дмитриевна.

Женя протянула женщине блокнот.

- Слоники. Здорово.

- Они должны быть оранжевыми, - пояснила девушка. – Морковными.

- Два морковных слона? Интересно. Откуда такое?

- От папы. Он мне сказал, что если нет карандаша подходящего цвета, то сойдет и оранжевый. Слоники могут быть морковными. А если морковный слоник не один, а с еще одним морковным слоником, то это и есть любовь. Это и есть счастье, когда морковных слоника – два, - Женя взяла блокнот и, повинуясь неясному чувству, подписала над ри-сунком «Оксандмитрина и Женя».

Женщина напрягла желваки и будто бы осунулась. Но стоило Жене поднять голову, как по лицу преподавателя вновь расползлась простодушная улыбка. Девушка влюбленно посмотрела на Оксану Дмитриевну. Боже, думалось девушке, насколько искренний и доб-рый человечек. Насколько бескорыстный и открытый. Она меня любит. Любовь – это пре-красное чувство. Настоящая любовь – без грязи, без пошлости, без секса. Любовь – это счастье морковного слоника, который нашел второго, такого же. Вот и все.

- Я отойду, - Оксана Дмитриевна поднялась из-за стола.

Женщина закрылась в кабинке туалета и устало оперлась обеими руками об ракови-ну. Зеркало напротив отразило острое, настороженное лицо. Блеск металла голубых глаз. Не слишком заметные круги под ними. Упрямые складки около рта. Тонкие губы без по-мады.

Ничего общего с морковным слоником.

Ни-че-го.

Оксана Дмитриевна достала из заднего кармана джинсов мобильный телефон и про-верила счет. Несколько рублей. Чертыхнулась. Так и разориться можно.

Женщина была раздражена – в первую очередь, собой. Хотела же тащить девчонку к замдекана по воспитательной работе, пусть бы он и разбирался в душевной драме сту-дентки, раз работа у него такая. Нет. Смалодушничала. Прониклась. Пошла на поводу у чувств – глупо, непедагогично, не дай бог еще кто узнает – проблем потом не оберешься. Да и девчонка меры совершенно не знает - лезет прямо в душу.

Женщина с ненавистью посмотрела в зеркало и зло проговорила:

- К черту.

Тягучие вечера не стали короче, не стали менее ненавистными. Да, Женя была не-много похожа на дочь Оксаны Дмитриевны – такая же улыбка, такие же глаза, и, похоже, боготворила женщину, но отношения учитель-ученик опасно отклонились, дело принима-ло нежелательный оборот. Все становилось слишком сложным: появились требования, обязательства, ответственность. А Оксана Дмитриевна просто хотела, чтобы ее любили.

__________

 

Женька, щурясь на яркое солнце, шла среди морозного дня. Деревья покрыты снеж-ным рахат-лукумом, и птицы пели песнь уходящей зимы на ветвях в бело-пушистой неж-ности. Чудесен последний день февраля!

Изо рта девушки вырывался пар, снег под ногами звонко хрустел. На сердце было легко и спокойно. Женька шла, уверенная, что морковные слоники существуют, что былое перемелется и что все будет хорошо. Женька шла твердым неторопливым шагом, а по со-седней аллее, мелькая между деревьями, бежала, прихрамывая, взлохмаченная дворняга со смешными ушками и большими карими глазами. Она словно провожала девушку, но не могла угнаться за ней из-за обмороженной лапы. Собака устала и, остановившись неле-пым темным и всклоченным пятном в этом холодном царстве белого и бездушно-педантичного хрусталя, завыла горько-горько, вскинув грязную морду к уцененной про-стыне неба.

Но ее вопль растаял в звенящем морозом утре, никем не замеченный. Собака, широ-ко расставив лапы и пытаясь отдышаться, смотрела вслед удаляющейся Женьке. Дворняга тихо и коротко заскулила, и глаза ее наполнились вполне людской грустью. Смирись, без-домный и безымянный пес! Возможность быть услышанным - ничтожно мала…

На щеках Женьки играл здоровый румянец. Знакомое жужжание вибросигнала в кармане. Смс. Девушка широко улыбнулась.

__________

 

«Женя. Доставлено в 10:34». Оксана Дмитриевна смотрела на экран мобильного те-лефона и не могла поверить. Она отсылала смс бывшему одногруппнику… Глупая ошиб-ка. Жуков Витька – конечно, всегда один в справочнике на букву «Ж». До того, как там появился номер телефона этой студентки.

Оксана Дмитриевна закусила нижнюю губу. Нет, совершенно не нужно было, чтобы девчонка видела это сообщение. Вчера вечером Оксана Дмитриевна рассказала приятелю о сложившейся ситуации. Конечно же, он посоветовал избавиться от ненужных отноше-ний. Но Оксана Дмитриевна оставила принятие решения на следующий день. И вот напи-сала в смс Витьке – «Она мне надоела со своими слонами. Всю душу выпила. Буду отши-вать».

Витьке-то Витьке. А по привычке отправила Женьке.

«Это не тебе. Но хорошо, что ты теперь знаешь», - вторая смс, вдогонку первой. Ок-сана Дмитриевна внезапно почувствовала облегчение.

- Так даже лучше, - сказала женщина в пустоту и, сладко потянувшись, выключила мобильный телефон. – К черту!

Нет, Женька была приятной девушкой. Но слишком быстро она привязалась и слиш-ком многого требовала. Хотя у Женьки вроде проблемы с матерью, а им, семнадцатилет-ним, и так тяжело… Но у преподавателя не было ни сил, ни желания принимать на себя роль психотерапевта и разбираться в чьей-то душевной драме.

Оксана Дмитриевна посмотрелась в зеркало, улыбнулась отражению и пошла пить кофе.

__________

 

Женя все еще ошеломленно перечитывала смс, как пришло второе.

«Это не тебе. Но хорошо, что ты теперь знаешь»

И никаких смайлов.

Никаких электронных улыбок.

Больше никогда.

Женя остекленевшими, потухшими глазами смотрела на экран телефона. Внутри ста-ло отчаянно пусто и глухо. И даже слезинка не сползла по щеке, а печально повисла на ресницах.

«Женька, если у карандаша не тот цвет, ничего страшного. Сойдет и оранжевый. Слоники могут быть морковными! А если морковный слоник не один, а с еще одним мор-ковным слоником, то это и есть любовь. Это и есть счастье: когда морковных слоника – два...»

Два морковных слона. Детская нелепость.

Глупая выдумка.

Наивная мечта, которую, словно икону, хранит семнадцатилетний у издерганного непонятной жизнью сердца.

Поднялся ветер. Холодный и жестокий, он сбрасывал снег с деревьев, всеми силами стараясь разрушить красоту утра. Птицы испуганно вспорхнули с ветвей и улетели прочь. Тяжеловесные облака затянули солнце, превратив его в глухой небесный фонарь.

Женька стояла, а мимо нее спешили люди. Нахлобучив шапки на глаза, пригнув го-ловы, они бежали по домам, спасаясь от начинающейся вьюги.

Рука девушки разжалась, и мобильный телефон рухнул в сугроб. Снег тут же замел еще не погаснувший экран и бездушную строку последнего смс.

Женя бездумно пошла навстречу ветру, и он бил ее наотмашь, и мерзко надсмехался. Девушке хотелось встать посередине аллеи и заорать:

- ХОЧУ СДОХНУТЬ!!

Заорать, надрывая голосовые связки. Завопить в лица прохожих - до хрипа, до крови из горла, до полного изнеможения, до боли… Потому что никто не знает, как разрывает на части душу семнадцатилетнего, выброшенного собакой на покрытую изморозью улицу. Никто не знает, что не могут они – семнадцатилетние – попросить о помощи. У них – только крик, страшный крик, выворачивающий наизнанку, сотрясающий небо. Только эхо дикого вопля, которое, быть может, тронет чью-то душу…

Но стальная рука отчаянной обиды сжала сухое горло, и крика не было, и Женя про-должала брести вперед, часто моргая, чтобы сбросить налипшие инеем на ресницы слезы.

__________

 

Темноту вечера разрывали желто-оранжевые, будто глаза многоликого чудовища, окна домов. Там, за ними, в тепле, люди смеялись, пили чай и были вполне счастливы. А по холодной улице, где бесилась вьюга, где ветер рвался в оконные рамы, стучал, грохо-тал и захлебывался мелким снежно-острым хохотом, бежала собака. Небольшого роста дворняжка. Со смешными ушками и яркими карими глазами. Собака тыкалась в ноги про-хожих, в их шуршащие пакеты, наполненные съестным. Она доверчиво искала хозяина, того, который остановился бы в эту жуткую метель, и позвал бы: «Пойдем. Пойдем со мной». И там, у хозяина, был бы теплый коврик в прихожей и пухленькие детские ручки, с любовью чешущие за ушами. Были бы тихие разговоры хозяев на кухне, под которые так приятно засыпать. И уютные собачьи сны. И простое собачье счастье: любить и быть лю-бимым.

Но ветер цинично хохотал. Собака завыла от горя и холода, надеясь, что хоть кто-то услышит, но вьюга передразнила ее и швырнула в морду снегом. Дворняга взвизгнула от обиды. Она бы заплакала, если могла. Но собаки не плачут. И поэтому она легла в холод сугроба, закрыв глаза и прекрасно понимая, что на следующее утро их уже не откроет.

 

21.01.07 – 12.04.07