Кажется, он умней всех в девятнадцатом веке. Но ум этот до того не- важный, что его долгое время не замечаешь. Ну, Достоевский – тут сразу видно. А Гоголь? Да как-то неудобно его умным называть. У него даже ни одного интеллигента, про и контра нет. Чичиков – в его масштабе – интеллектуал.

 

И так у него в этом смысле несолидно, что ума этого долгое время не только не замечаешь, но в нём-то именно ему и отказываешь.

Гениальный, дескать, художник, но больной, но со сдвигом, глупенький…

И вдруг чего-то в нас повернётся, мы на какой-то миг прорастём и увидим и поразимся…

 

Ну хоть насчёт крепостного права. Ведь он здесь правей всех, всего девятнадцатого века, вместе взятого. Они ведь все ногами топали, свистали и в этом все сходились: и правые, и левые, и западники, и славянофилы, почвенники и непротивленцы, – что Карфаген должен быть разрушен.

 

А он – один. И говорил каким-то неумным языком о неумытом рыле, об отце-помещике и детях-крестьянах, что он с себя должен продать, а их накормить, если есть нечего, что он за них ответ даст Богу… И сначала думаешь, что это бред, потом, когда скинешь с себя обаяние смазливого письма Белинского, – что это идеал, а в жизни так нельзя, и т.д.

 

А тут я как-то лежал больной, и вдруг меня осенило, и стало ясно не только голове, но всему как бы телу, как будто глазами увидел и пальцами дотронулся.

 

Он и не говорил, что это не идеал. Идеал, идеал, конечно, идеал, но если тáк люди не смогут друг с другом жить, когда от самого их внутреннего отношения друг к другу слова крепостное право станут пустым звуком, то никак больше не построить отношения, никакими реформами и революциями, и вы после долгожданного праздничка тутже, башмаков не износив, сами взвоете: Народ освобождён, но счастлив ли народ? Только ничего всё равно не поймёте и будете валить всё на серого – на жида да на соседа и что, дескать, без земли освободили. И всё будете на это валить, и что именно после отмены крепостного права стали спиваться целыми деревнями – тоже всё от этого.

Вот этого гоголевского понимания, что дело не в жертве, а в жертвеннике, не во внешнем, а во внутреннем, так никогда и не стало у Толстого.

 

Перестаньте работать на помещика; помещики, возьмите косы в руки; люди, перестаньте пить и курить и выносите сами за собой отходы – и всё будет в порядке. И не отвечайте ещё, если вас по физии ударят, – тогда вообще отлично будет. Великий-великий, а так никогда и не понял, что христианство – религия внутренняя. Или внутреннее тоже Павел придумал?

 

Очисти прежде внутренность чаши и блюда, чтобы чиста была и внешность их.

 

Христос не учил народ свергать оккупантов-римлян, ни Он, ни ученики Его не призывали к отмене рабства, Иоанн Креститель не говорил воинам, пришедшим к нему с вопросом, что им делать, чтобы спастись, – чтоб они побросали мечи.

 

Всё оставалось на своих местах, и всё менялось.

 

А от внешнего внешнее и изменится...

 

Да и то...