Теплом повеяло

Март вымостил надежную корочку на лыжне, и лыжи легко, не сбиваясь, скользили по следу. Темнело, и Шурка спешил домой. На входе в деревню, в доме правления колхоза, светились все окна, у входа он увидел друзей - шестиклассников и повернул к ним. С ним взволнованным полушепотом поделились, что здесь собрали только коммунистов, а их не впускают.

«Так уж и не впускают? Не может быть!» - сказал Шурка и стал шаг за шагом, с деликатными остановками, пробираться между мужиков. Преодолев крутую лестницу на второй этаж, он оказался возле приоткрытой боковой двери комнаты Василия Алексеевича - бывшего кулака, которому раньше принадлежал этот дом. Василий Алексеевич внимательно слушал, делая вид, что чистит картошку. Всегда за плотно закрытой на крючке дверью он редко выходил из своей комнатенки, оставленной ему решением сельсовета. К своим двум сыновьям, инженеру и учителю, живущим в городе Горьком он не поехал, и тихо доживал в своем доме.

Мальчик с еще большим любопытством стал пробираться вперед, и вот он уже в первых рядах, правда, у стены. Мебель была убрана, и все слушали стоя. За столом президиума - передовая доярка и незнакомый молодой человек, видимо, инструктор из района, дядя Леня-кузнец и Федёка, рядовой колхозник, который всегда выступает на собраниях с критикой. А для мальчишек он был интересен тем, что был единственным охотником на всю округу и у него даже гончие собаки одно время были.

Любознательный взгляд Шурика отметил и то, что председатель колхоза, Тебекин, стоит, как все, среди народа и даже не в первом ряду. «Значит, он не всегда главный!» - отметил про себя Шурка. Успокоив недовольные взгляды и шиканье взрослых своим смиренным и любопытным видом, мальчик стал ловить обрывки фраз докладчика из района. Вначале до него доходили малопонятные слова о каком-то единстве партии и народа, о силе партии в связях с народом, о критике, самокритике и прочей ерунде. Шурка, уже разочарованный, хотел выбираться назад, но, прижатый к стенке, вынужден был слушать. И вдруг прозвучало совсем необычное - культ личности товарища Сталина. Сталин умер три года назад. У Шурки осталось в памяти, как они, подражая взрослым, в дни траура изображали озабоченность и серьезность, и если кто-то рассмеется громко, то его одергивали: «Тише, ты! Сталин умер». И еще запомнилось, как наша мама, задумчивая и необычно серьезная в те дни, отвечая на вопрос шестилетней дочки Ниночки о том, почему многие плачут, сказала: «Да ведь мы войны боимся, Ниночка. Сталин-то вон какой был! Его и за границей боялись». Как только прозвучали слова о Сталине, тишина наступила полная. А из-за стола президиума продолжали звучать не совсем понятные и такие новые обороты: «Сосредоточил всю власть в своих руках, ввел понятие «враг народа», нарушение социалистической законности, применение пыток при допросах». Прозвучала цифра триста восемьдесят три списка, подписанных Сталиным под расстрел. Прозвучало и совсем новое слово «реабилитация». Шурка перестал что-либо понимать и стал угадывать смысл слов по лицам взрослых. Сначала они выражали недоумение и растерянность, а затем сочувствие и согласие с докладчиком. Закончив читать, инструктор спросил: «Какие будут вопросы?» Ответом была тишина. Тогда он быстрёхонько объявил собрание закрытым.

Расходились, молча, не торопясь, с репликами: «Ну и ну!», «Вот оно как!», «Да..а!». Лишь один дядя Петя, брат Шуркиного отца, громко высказался: «Я давно говорил, что Сталин − гад!», но никто ему не поддакнул.

На улице всех встретил теплый, влажный ветерок, такой желанный после духоты и стесненности. Ветерок дул с запада, от Москвы. Начиналась оттепель. А для Шурки открылась новая и какая-то пугающая сторона жизни - политика.