фильм по этому стихотворению: Когда я был его учеником, в бамбуковых лугах ещё скользили тени водяных драконов. И лунный свет настаивался на воде и чайных веточках. Напиток был непрепок, да и не вкусен, но в душу проникал. Тогдашние поэты добавляли лепестки хризантем, но мой учитель не одобрял подобной вольности. Потом он умер, прошли века и я родился. Теперь вот, когда уже пора задуматься о переходе, я иногда стою у ветки, на которой маленькие почки и зеленеют и раскрываются... и ни о чём не думаю. Конфуций был, по сути, самодуром: хотел того, чего не может быть. И заставлял учеников хотеть того же. Я говорил ему: нельзя быть таким глухим к новациям эпохи. А он лишь палкой колотил мне по спине. Теперь вот все новации засохли, как листья, что летали над крышей императорского дворца. И в тушечнице тушь засохла. А иероглифы – они теперь повсюду, куда ни взглянешь – видишь имена. Взглянул я на бамбук – увидел лишь бамбук, взглянул на чай – увидел только чай, и даже: взглянул на небо – и, кроме неба, не увидел ничего. Теперь и я уже заметил, что та девица, хоть и не с полными ногами, но изменилась так, что не узнать. Сегодня солнце светит, умирает снег. Топ-менеджеры все ушли в запой. А дядя Ваня вышел из запоя: и щурится на солнце, как моя кошка. Кстати, я её кормил сегодня? Не помню. Помню, как Конфуций говорил, что надо бы исправить имена. Похоже, не усвоил я урок, и за всю жизнь ни одного имени не исправил. Лишь забавлялся ими, как ребёнок, крутил и так, и эдак, составлял цепочки кружевные и решётки. Жена сказала: мне кажется я сплю с Конфуцием, а не с тобой. Мы с дядей Ваней выпили поллитру, и тени заскользили по траве бамбуковой, а может быть, крапивной. Потом я тушечницу долго отмывал от старой туши, и лес кистей похоронил. Сегодня снова кто-то умер. И это был не снег. Задача, по сути, чисто математическая: проникнуть в смысл процедуры рождения смерти. И доказать существование, или несуществование, что, впрочем, без разницы. Маленькие почки всё равно зеленеют и раскрываются. На танцплощадке в парке пенсионеры кружат парами. Раньше были такие шкатулки: откроешь, а там кружатся. А есть люди, которые так и думают: мир – шкатулка Бога. Но мой Конфуций лишь бородой трясёт. Когда-нибудь и я отращу себе бороду или живот, и поумнею. Если, конечно, до этого не улечу как крыша императорского дворца. В Крыму опять рубли, в Гвинее франки, а вот каури – уже не деньги, не прошло и нескольких тысячелетий. Хочется затопить печку, заварить чаю, закрыть тетрадку, и затосковать. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
