| Каплет дождь с березовых сережек В бледный мох, в прогнившую листву… Завтра также я в траву, быть может,  На рассвете смертно ранен, упаду.   И хрипя, хмельной глотая воздух,  Захвачу слабеющей рукой Лиственную гниль и землю горстью, Землю, где когда-то был живой.   Где босоногим бегал по просеке, Где дышал, учился, рос, мудрел… Где у калитки деревенской на рассвете Я девушку свою обнять робел…   Когда пожарами войны объята, Горела Родина, горела и ждала, Я у районного военкомата С старушкой-матерью простился навсегда…   И шел… Я шел сквозь грязь и копоть В суровом братстве воинских дорог, Надежду затая: весь мир протопав, Ступить вновь на родительский порог.   Зарницы дальние мне путеводным оком Служили верно на передовой. Товарищ восхищенно вслед мне охал, Гордясь моей завидною судьбой.    Я ранен был, и в госпитале долго Я где-то между жил, почти мертвец. И, головой качая, старый доктор,  Пророчил неизбежный мой конец.    Я видел смерть, когда ребята, Как будто запинаясь на бегу, Чуть вскрикнув, падали. И виновато  Смотрели долго мертвым глазом в синеву…   И завтра снова смерть. Пройдет ли мимо, Могильным холодом лишь заглянув в глаза? Или в её добыче, неизбежной и неотвратимой,  Назавтра окажусь и я?   Завтра, может, принесет мне смерть осколок Или с пулей встречусь tat-a-tat. Упаду я у корней стволов вековых На росистый, влажный бересклет.   И в последний миг убитой памяти Я шепну, шепну, теряя кровь: «Родина, и пусть у смерти затеряюсь я, Не умрет к тебе огромная любовь!» |