| В одном хлеву с Овцою жил Баран, Уж много лет они прожили вместе, Но вдруг Баран нашел в себе изъян Не где-нибудь, а в очень важном месте. Конечно же,  Овцу-то он любил, Иначе бы она  ягнят  не окотила, Но все-таки по Ярочкам ходил, Баранья стать его не подводила.   Но  вот на рандеву пришла к нему Овечка, Он дал ей травки, расчесал руно, Но дальше… бац, немалая осечка, Хоть лезь из шерсти, больше не дано. Ой! Караул! Какой же стыд, позор! И что же делать? Вот ведь наказанье! Овце он дома учинил разбор И обвинил ее он в слабости Бараньей.   Так и сказал: «В тебе тут вся причина, Стара уж ты, не можешь вдохновить, Поизносилась здорово овчина. Ну как с такою бабкой мне, Барану,  жить?! И молодящийся, спесивый Дон-Жуан Пристал к молодке (там паслась отара), Баран не понял злой ее обман, Нужна ей зелень, он-то ей не пара.   Ведь он по старости и охал, и кряхтел, Уж зубы выпали, и сено не жевалось, Любить-то он не мог, хоть и хотел, Одна самонадеянность осталась. А молодуха, вывернув карманы, Забрав зеленку, молвила Бе-Бе: «Ты есть осел, как многие Бараны, И дуй к Овце, в свой старый хлев, к себе.   А у меня Архар есть молодой, У нас любовь с ним – просто наслажденье, А ты трясешь тут редкой бородой, Тьфу, надоел как будто наважденье». И наш Баран, склонив рога уныло, Приполз к Овце – подруге дорогой. А ей хоть и обидно  очень было, Но все ж впустила старого домой.   Вот так, Баран! Пишу я все  с намеком, – Ты знай, что сбоев жизнь не лишена, Но не спеши к жене своей с упреком, Что виновата, якобы, она. И береги ты старую Овечку, Она, родная,  лишнего не спросит, Овца накормит и истопит печку, Согбенного и хилого не бросит. |