Моя песня была лишена мотива Иосиф Александрович Падает январь точно камень белый, снежною волной отрезвив лицо, в омут городской цепкий и умелый, в жадную ладонь, в серое кольцо. Обессилел шрифт, высыпав на поле, самый терпкий из сумрачных даров обессилел, сник. Хмурясь поневоле, красную полоску с кителя споров, в зеркало смотрю – что-то там неладно. Что-то на плечах режет силуэт. Не крыла, увы. Даже не досадно. Видимо, погоны. Спасу от них нет. * * * Я бы врать не стал, но словес убогость истине претит. И хромает слог в процедурную, в сестринскую строгость. Но бессилен врач. И печален бог. Выбравшись к столу меж больными снами, высекая слов медную канву, понимаешь вдруг, что молчишь годами. Что ж я не кричу. Что же не зову… Что же я смотрю, как старик в окошко - ото лба к груди двигает щепоть, к Пасхе помереть. Протянуть немножко, дабы в Светлый День приютил Господь. * * * Что же горевать – за такие строки собутыльника и прелестницы бойкот - адекватный шаг. Ни ланит под оком, ни коленей нет. Есть угрюмый кот. И немудрено, если от порога вплоть до горних врат, до седых начал – что-то не видал радостного бога. Ни одной улыбки бога не видал. То ли боль за всех и в душе и в теле, то ли шапки гнёт, то ли скорбь отца, анатомией не предусмотрели - для улыбки мышц нету у лица - и печален бог. Молчалив. И враг мой в зеркале, зимы с темнотой метис, заломив берет, с подъязычной драхмой - точно валидол, повернул на Стикс. Разместив бивак у последней речки, скинуть сапоги, дальше от греха под подушку скрыть вычищенный стечкин, и заснуть младенцем, не кривя стиха. * * * Но я что-то жду рыбаком на льдине, одинокий перст оживляет снег. Вроде как оливка в бокале мартини иль в гранёном водки звёздочка на дне. Иль кого-то жду… Словно ключ – морзянку. Кажется, надев новое бельё, подведя глаза, Атропос на гулянку упорхнула. Что ж. Подожду её. Подожду её, сбросив в угол китель, неулыбчивые спрятав образа. Ты, Чезаре, прав. Видимо, ты видел. Смерть придёт – у ней женские глаза. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
