Упала ночь, как палача топор: безжалостно, неотвратимо, жутко. Был правый суд, был скорый приговор холодного и трезвого рассудка. Резина времени натянута впредел. Пора платить по векселям и спискам. Что мне сказать? Что я всё время пел — до кашля, до рыдания, до визга? Кто станет слушать слабого певца! Мне не нужна внимательная жалость. Ведь если честным быть — то до конца: я больше слушал. Петь не удавалось.

Уснули боги. Пуст великий храм. Моя свеча чадит, метая блики; из позолоты мёртвых чёрных рам глядят портреты мёртвых и великих.

Как одиночества тяжёл и вкрадчив шаг! Как ты права, судьба, в своём всесильи! Как исподволь охватывает страх: не то, чтобы заметили — простили...

Так исчезает эхо без следа шагов несмелых — бережно и скупо; и чёрная-пречёрная звезда в расколотый заглядывает купол. Какая тьма! Какой глухой покой! Ни крик, ни свет не потревожит ночи; и я плачу безумьем и тоской за тяжесть никому не нужных строчек.