| Одна.         Она вскрикнула и... проснулась.       "Живу", - подумала сразу с недоумением. Потом то же самое с отвра-   щением. Потом с тоской...       За окном потянулась береза и стукнула в черноту стекла.       - Вот вчера то же. И позавчера. - проговорила вслух и поморщилась:   голос хриплый, низкий со сна.       - Ау!  Ау, ау, - пропела на разных высотах и тонах, потянулась, на   мысочки встала,  вслед за березой.  Показала в зеркало сама себе язык.   Глаза остановились.       Тишина. Темнота.       - Где ты...  еле различимый шепот. - Где?! - крик сквозь срывающи-   еся рыдания.       За окном  заплакал дождь.  Забарабанил по стеклу,  и листья березы   повисли, как уши обиженного щенка.       Успокоилась. легла снова в остывающую было постель. Носом в подуш-   ку. И стала ее грызть.  Но дождь не перестал, а еще настойчивее засту-   чал, заплюхал по железу подоконника.       Устала.       Принялась раздумывать  лихорадочно.  А от чего?  От безделья.  Да,   только от безделья.  Но делать больше ничего не хочется.  Нет сил. Нет   веры. Ничего нет в пустых холодных днях. И ночах. Устала.       Перевернулась рывком,  легла на спину и открыла  широко  в  бездну   темноты глаза. Медленно и внятно произнесла:       - Я хочу любить. Тебя.       Поднялась легко и плавно.  Подошла к зеркалу.  Белое привидение из   длинной простыни в лунной дрожащей дорожке.  Дрожащей под струями дож-   дя. Нет,  так не бывает,  чтобы луна и дождь вместе. Обиженно вытянула   губы трубочкой.  Ну, конечно, это не луна, а прожектор со стройки нап-   ротив светит прямо в окно. Поэтому береза так хорошо видна вся со сво-   ими поникшими ушами.       Вытянулась в струнку в конусе света, сбросила простыню. Испугалась.   Руки непроизвольно  потянулись   сами   крест-накрест   вверх.   Потом   бессильно упали.       -Мымра. - твердо сказала своему отражению и втянула живот. Вот так   лучше. А теперь - выпрямить плечи, спину...       Белый свет заплясал тонкими иголочками на волосах,  волной накаты-   вающихся на чуть приподнятые, словно от удивления, плечи, скользнул по   тонкой, словно из белого мрамора шее. Ох., да ведь она красавица!       Чуть подумав,   подбежала  к  окну,  распахнула  балконную  дверь.   Взвизгнула, когда пятки лизнул, обжигая, ледяной и мокрый бетон.       Широкий луч  прожектора  светил  прямо через ее окно и отражался в   зеркале. "А с улицы отлично меня видно", - мелькнуло в пугливом созна-   нии.       - Ну вот и хорошо!  Ну и пусть! - сказала вслух громко и как можно   развязнее.       Мелкая морось,  брызги дождя долетали до нее и  кололи  иголочками   озноба тонкую шею,  грудь, живот, она хмурилась  сначала, охала, потом   расслабилась и стала с упоением,  даже какой-то жадностью ловить  ртом   воздух. Подняла руки, вытянула вперед: полечу - не полечу?...         В комнате  было душно.  Мимо зеркала прошмыгнула как можно скорее.   Пробралась на кухню,  села за стол. Пустой стол. Пустая кухня, и - хо-   дики на  стене.  Старинные,  медленно отстукивающие время жизни:  тук,   тук, тук, тук...       С горечью обняла себя за плечи. Обхватила крепко-крепко. Еще силь-   нее! Так,  чтобы завтра там синяки остались от цепких худых пальцев  с   длинными, как у кошки, ногтями.       Глаза остановились. Тишина. Темнота.       - Одна. - медленно и внятно произнесла и вдруг испугалась собствен-   ного голоса. |