| В медитации использована тема из оратории Кшиштофа Пендерецкого "День гнева"   Русская буква "И" – это последний, четвертый изгиб алфавита. Все предыдущие нагло заграбастала себе латиница: холодную синюю стрелку "N", вечно  влекомую по следам капитана Гатерраса, и ее отражение, "S", чей ехидно- красный выверт навсегда затерялся в снегах Антарктиды... Эту сладкую  парочку, словно магнитом, накрепко повязла магия Земли, зато третий зигзаг,  "Z", принадлежит иным стихиям: он полыхает в небе огненным знаком Зорро -  звеня, озаряя и знаменуя ... Ах, если бы знать, что именно.   Но уж наше российское сиплое "И" –  Кириллическое, истеричное -  Это крик души, со школьной скамьи Забитой кульбитами культа личности.   Ожегов с Далем ни в жисть не смогли б Воспеть, описать и ныне и присно  Её пилообразный изгиб, Весь в пронзительном триединстве   Времени, места и образа действия;  Серого волка, козы и капусты... Искусство должно быть противо-естественным, Лишь только тогда оно станет искусством!   Вся Россия искрится инеем,  Дровишки – из лесу, вестимо... Иносказание Пимена:  Именно, именно, именно!   Инда взопрели озимые,  Солнце встает над миром:  Вперед к победе ирра- 	     циональности мнимого,   И-конописного,  И-сконного, И-зумленного, И-зувеченного, Из ленинской "Искры" в пламя рожденного И чисто<конкретно>сердечного   Исподволь, издали, шепотом, вслух  И вот уже – криком вот-вот разродится Буква "И" – изысканнейшая из букв Единая в трех грамматических  лицах!   Когда-то, еще до исторического материализма, звуку "И" принадлежало целых  три буквы. Кроме восьмеричного, петляющего до самой Сибири по исконно  извилистым дорогам славянофильства, было ведь еще и десятеричное "I" –  прямое и несгибаемое, словно франкфуртский небоскреб, воткнутый ввысь  перевернутым восклицательным знаком. "İ" западническое, идиллическое, с  неумолимо расставленными поверху точками фонарей, освещающих дорогу  мировому прогрессу.  И даже сверх того – "Ï" малоросское, западеньское, заботливо сохраненное  незалежнимi самостiйниками, в лучших традициях украинского барокко  водрузивших на шпиль своей буквы не одну, а целых две точки! "Шо, пИво?  Поубывав бы!"   Впрочем, поскреби посильнее что одну из этих "И", которя зигзагом, что  другую, которая с точкой – из-под обеих ельцинской загогулиной вылезает все  та же третья:    Прямой дорогой из синагоги В старческих муках тужится-пыжится, Миропомазанная недотрога -  Прописанная каждому ижица.   Пропахшая нафталином, посконная,  Самодостаточная, сусальная,  В восемнадцатом отменённая,  Но -  Вечно живая в Священном Писании.    Гордится, кичится своей архаичностью,  А чуть что – навострить готовится лыжи...  "Откуда костюмчик ваш, из Парижу? Неплохо шьют.  Но - похуже Бердичева!"   Нет, прочь алфавит! Ведь служение муз Требует слов от поэта-скитальца.  "И", грамматически  – это союз,  "Союз нерушимый,"  что взял и распался.    А ведь как начиналось во время оно,  Под марш Бартольди aka Мендельсона! Но споткнулось,  лишь только начавшись едва, Об вечные "или", "но" или "а".    Буква "А", между нами – такая "б.."... Что нашим, что вашим настежь открыта! И только "И" сидит на своей трубе И посылает всех... в конец алфавита.    И мы – посылаемы. Нà хрен и мимо,  На раздирание толпам эриний... День гнева, последнего день судилища – Dies irae, dies illa!   Solvet saeclum in favilla -  Лучше и я сказать не сумею... Исчадие ада, Иродиада,  Куда отпустила ты Саломею?   А вы, господа, примерить хотите ли На себя судьбу Иоанна Крестителя?    Неотторжимо, неоспоримо  Кровью впечаталось это имя,  И горчит, и горит изнутри отныне Как горело на стèнах Иерусалима:    Dies irae, dies illa... Solvet saeclum in favilla: Teste David cum Sibylla.   Вот всё и кончилось, Ира.    Или?! |