| Лежит в руинах взорванный Воронеж...  Я врач в больнице – раненых лечу.  Над стонущим слезинку не уронишь -  тут жалость не помощница врачу.    Как жизнь людская беззащитна, тленна,  коль смерти знак как метка на лице…  …В холодный зимний  день  военнопленный  доставлен к нам - немецкий офицер.    Во взгляде  боль, а в теле дрожь  боязни.  Приказ обкома: «Вылечить в три дня».  Здесь не  раненье – прободная язва  в плену открылась. Вызвали меня.   «На стол и срочно!» - осмотрели с Фимой –  больной всё время стонет, просит пить…  Ловлю себя на мысли нестерпимой:  мне хочется полковника… убить.    Быть может, это он моих двух братьев –  Володю с Мишей, расстрелял в упор,  а дядя Сеня сгинул безвозвратно  под Вязьмой, где стоял ЕГО дозор…    У мужа от боёв осколок острый  ржавеет в лёгких — он меня поймет –  у Фимы все родные на погосте -  дом разбомбил немецкий самолёт…    Сейчас добавлю дозу хлороформа,  и враг заснёт навечно – фюрер с ним!  Вот он лежит беспомощный, без формы,  а в форме был жесток,  неумолим!    …Но под бесстрастным взглядом Гиппократа  привычно режу, чищу, шью, лечу…  Простите, дядя Сеня, Фима, братья,  что я не отомстила палачу...    Быть может, там – в Германии – потомкам  расскажет он, КАК мы тогда смогли  поднять страну, чей мир войной был скомкан,  из пепелищ израненной земли;    как строили, прогнав фашистов банду,  как жизнь была скудна и тяжела…  Полковник, слышишь?! Расскажи им правду  о ТОЙ ВОЙНЕ, где я тебя спасла. |