 
             
            
        
    
    Рецензии |  |  | Ира, сильно. Прием замечательный - даже не упоминание, тень приемыша. Но поэтому и укоры совести должны быть изгоняемой тенью чувства. Как и тень нелюбви... |  |  |  | О, Игорь, Вы изменили строчку, а я в своей рецензии оставила, как есть. Надо срочно редактировать. И ведь хорошо получилось, хотя меня и прежняя редакция полностью устраивала. |  |  |  | Имыч, давай бодаться:)) Я в упор не понимаю грамматических несуразностей Эллы Крыловой. Ты отказываешься видеть смысл в построениях Веры Никольской. Налицо неустранимое противоречие. Очень интересный случай, я тебе скажу. Прочитала я в свое время книгу "Алгоритм изобретения" и вот там неустранимое противоречие в требованиях к объекту разрешается только новой идеей, изобретением или открытием. Я не думаю, что тебя или Олега Горшкова ослепило имя Бродского.
 Я надеюсь, что ты тоже не делаешь скидки на мое якобы добродушие.
 И поэтому разговор, освобожденный от чисто личных упреков во вкусовщине и поклонении кумирам обещает быть интересным.
 
 Итак, чем отличаются, откуда произрастают  два стихотворения, из-за которых ломаются копья в сегодняшнем конкурсе?
 Об Элле Крыловой и говорить нечего - там все решено и подписано. Человек дышит в затылок Бродскому. С моей точки зрения это не комплимент и не характеристика. Давно уж пора либо обойти, либо найти свою дорогу. А мы все томно говорим о рассыпающемся мире. В раскрашенных оболочках футуризма, среди моментальных снимков постмодернизма с легкой иронией автора, заплутавшего в декорациях.
 Что важно в этих стихах? Авторское "Я". Бессмертное, великое, преображающееся из кариатиды в ростру, из ростры в мраморный торс. А слепой мир суетится вокруг авторского Эго, единственного, незыблемого, пускай и рассыпающегося в песок, но неподвижным взором своим остающимся наедине с вечностью и с Богом.
 Слов нет, очень заманчивая картина! И поэту, сумевшему ухватить это ощущение, можно простить и небрежность, и тривиальность. Знаете, такие стихи - как ряска на пруду, которая подсвечена осенним солнцем и  кажется великолепным ковром.
 Итак запомнили - Великое Эго и суетливый мир. Великий Маяковский - и ярость по поводу  "их", жрущих и пьющих. Великий Бродский - и  легкая ирония  небожителя, этакий взгляд свысока на пыльную землю. Великая Элла - и пошлый, истертый мир.
 Причем сами понимаете - у действительно великих основная идея творчества не так выпукло проявляется. Великий поэт многогранен. А вот последователи, услышав одну божественную мелодию, вовсю наигрывают ее на своих органчиках.
 А если мне не нравится эта мелодия, то все привходящие недостатки тут же вылезают во всей их непригожести.
 Вера Никольская - тоже последователь. Но иного, не менее глубокого направления в поэзии.
 
 "Умывался ночью во дворе:
 Твердь сияла грубыми звездами"
 
 "На бледно-голубой эмали,
 Какая мыслима в апреле
 Березы ветви поднимали
 И незаметно вечерели".
 
 Узнали? Осипа Эмильевича нетрудно узнать. Понять - труднее. Его герой - не в центре мироздания. Но мироздание - живое, грозное, трепещущее - смотрит на него. Мироздание играет с душой поэта, словно с котенком, иногда оборачиваясь солнечным лучом, иногда прибоем, оживая высочайшим эллинским мировоззрением - в каждом дереве - дриада, в каждой волне - нереида.
 
 Эту традицию глубоко и мощно продолжает уральская поэтесса Майя Никулина.
 "Ветер, уставший раскачивать сад,
 Сбил напоследок флюгарку на крыше.
 В доме устали и весело спят,
 руки раскинув и больше не слышат,
 как за оградой деревья шумят,
 как затевается рай или ад –
 снежно, темно, высоко, невесомо…
 Вдоль неподвижно плывущего дома
 гнутся пространства и ветры гудят."
 
 Женская, женственная сущность ее поэзии привносит трепещущую ноту любви и жалости в образ живого мироздания, держащего на своей ладони человека. В ней есть темные глубины Эроса и нежность материнства. Многое в ней есть того, что не слышится детям, идущим к гибели за звонкой дудочкой Крысолова.
 
 Вот эта музыка грозы, размыкающей обыденный круг бытия, и живет в стихах Веры Никольской. Ее гроза - мифологическое существо, озорное и грозное, ворвавшееся в дом и сад, если хотите, в греческий Номос, обозначенный несколькими штрихами - лучом солнца, садом, глубью колодца. Тщательно оберегаемый мирок авторского сознания - не отъединенный от разбойного нападения стихии, но тем более драгоценный, тем более светящийся счастьем.
 
 Ты видишь, это не просто два стихотворения, два поэта, две последовательницы!
 Это - два пути восприятия мира и собственной души.
 Либо высокомерие Бога.
 Либо глубокое взволнованное УЧАСТИЕ в самореализации этой великолепной реальности, разворачивающейся перед нами, разворачивающей, словно свиток, нашу мятежную душу...
 | 
 |  |