Вацлаву Нижинскому Шуршат под ногами одетые в гравий дорожки, в горшках и вазонах встречают живые цветы, и редки туристы, но бродят бездомные кошки, обжившие угол, где нет городской суеты. Здесь остров молчания, тихая гавань покоя, печальные ангелы, мрамор и темный гранит, величие бренности, царство Гекубы немое, а рядом бессонный Монмартр оживленно бурлит. Сияющий полдень на сотни мгновений помножен, хожу меж рядами надгробий и вдруг – как ожог: под камнем овальным, с гримёрочным зеркалом схожим, последнюю сцену обрел неприкаянный бог. Кумир и любимец, жемчужина "Русских сезонов", волшебной Жар-птицей порхнув из родного гнезда, он рано изведал и славу, и тяжесть короны, но в бездну сорвался, как падает с неба звезда. И там, в закулисье, во тьме после яркого света, где славой не скрасить больничных палат неуют, в безумии грезил о празднике дивных балетов то чувственный Фавн, то бунтарски-насмешливый Шут. Всё было - и полные залы, и шквалы оваций, поклонников толпы, восторги газетных шумих. Но стоит кумиру однажды со сценой расстаться, и он остается один средь печалей своих... Как время бесстрастно, а жизнь – заводная игрушка, отслужит пружина – и стрелки замрут на часах... Сидишь ты над прахом своим, одинокий Петрушка, уставшая птица с печалью вселенской в глазах. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
