Шёл белый снег, как белый пух, нет он не шёл – летал, кружился.   Напоминали белых мух в том белом танце все снежинки.   А в белом доме человек на белый лист смотрел серьёзно,   Не ощущая тяжесть век. Он был один и было поздно.     Весь белый свет вместить хотел он на один листок бумажный:   И белый парус, что летел за горизонт, так был отважен,   И чистый белый пароход, взбивающий винтами пену,   И птиц, что ловят крошки влёт, крикливых чаек белых-белых.     Навстречу белым облакам он сам летал неоднократно,   Но в детстве и во сне, а там и падать и летать приятно...   Взлетал он к белым шапкам гор и руки, вытянув, как крылья,   Восторгом наполнял простор и, будто, делал сказку былью.     Воздушный образ вдруг уплыл, и появился образ милой.   А, помнится, он счастлив был, и верил, что она любила.   Её весёлые глаза и платье белое с фатою…   Нет, это вспоминать нельзя, а то не справишься с бедою.     И образ милой тут исчез. Пред ним больничная палата   И костыли, их целый лес и белые кругом халаты.   Таблеток белых горсть лежит на тумбочке его больничной.   Тупая боль, он весь .дрожит. Потом всё стало так привычно.     Как много он хотел сказать, но ничего не получилось.   В белом платке седая мать к нему как будто наклонилась.   Пойди, родной, усни, приляг. Все чувства живы, ты не сдался.   Я поднял, мама, белый флаг. А лист так белым и остался.  |